Сектор Орион - Мир Беллатрикс - Сказочный мир

Alexx17, спасибо!

Chanda

Рад, что понравилось...

Есть и аудиокнига "Шелк"...честно говоря, я ее послушал сначала, а не прочитал...

Вот ссылка http://hotfile.com/dl/385315/dbd7e7e/Baricco%20A.%20Shelk.ra...

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

14 октября - Покров. Как говорится "Две недели недоедет, две недели переедет".

Константин Паустовский

Артельные мужички

Варя проснулась на рассвете, прислушалась. Небо чуть синело за оконцем избы. Во дворе, где росла старая сосна, кто-то пилил: жик-жик, жик-жик! Пилили, видно, опытные люди: пила ходила звонко, не заедала.

Варя выбежала босиком в маленькие сенцы. Там было прохладно от недавней ночи.

Варя приоткрыла дверь во двор и загляделась – под сосной с натугой пилили сухую хвою бородатые мужички, каждый ростом с маленькую еловую шишку. Сосновые иглы мужички клали для распилки на козлы, связанные из чисто обструганных щепочек.

Пильщиков было четверо. Все они были в одинаковых коричневых армячках. Только бороды у мужичков отличались. У одного была рыжая, у другого – чёрная, как воронье перо, у третьего – вроде как пакля, а у четвёртого седая.

- Здравствуйте! – тихо сказала Варя. – Вы кто ж такие будете?

Мужички с еловую шишку обернулись, стащили шапки.

- Мы дровоколы из Лесного прикола, - ответили они все разом и поклонились Варе в пояс. – Не бранись, хозяюшка, что на твоём дворе пилим. Подрядились мы со здешней жужелицей заготовить ей на зиму дрова, вот и стараемся.

- Ну что ж, - сказала Варя ласково, - старайтесь, сколько вам требуется. Мне сухой хвои не жалко. А дед Прохор у меня глуховатый и слепенький, он ничего не узнает.

- Вот правильно! – ответил седой мужичок, вытащил из-за пазухи за тесёмку высохший гриб-пылевик, отсыпал из него в трубку грибного мелкого табачку и закурил. – Ежели тебе, внучка, по хозяйству чего-нибудь требуется, мы мигом сделаем. У нас артель. Берём мы недорого.

- А сколько? – спросила Варя и присела на корточки, чтобы и самой легче было мужичков разглядеть да чтобы и мужичкам не надо было задирать головы, глядя на Варю.

- Это смотря по работе, - охотно ответил рыжий мужичок – Вот, скажем, требуется тебе забить в брёвнах ходы, что прогрызли жуки-дровосеки. И тех жучков наглухо замуровать, чтобы они не точили избу, - это одна цена. Это работа затруднительная.

- А чем затруднительная?

- Как – чем? Все ходы жучиные надо облазить да залепить их замазкой. Бывают такие ходы, что не продерёшься. Весь армяк изорвёшь, взмокнешь. Шут с ней, с такой работой! За неё надо брать по два ореха на каждого.

- Два не два, а полтора ореха – верная цена! – примирительно заметил седой мужичок. – Мы, внучка, можем, к примеру, залезть в ходики, почистить всю механику наждаком и протереть тряпицей. За это мы, конечно, берём по соглашению – копеек пять, а то и все шесть.

- Что там не говори, - рассердился рыжий мужичок, - а нет хуже, как собирать муравьиные яйца. Залезешь в муравейник, елозишь там, труха в нос бьёт, а муравьи тебя так и жгут! Так и жгут! Иной как вцепится – не отдерёшь!

- А зачем их собирают, муравьиные яйца? – спросила Варя.

- Соловьиная пища. Мы их в город отправляем. На продажу.

- У меня, мужички, - сказала Варя, - работа есть, только не знаю, как вы с ней справитесь. Надо бы собрать паучью паутину, самую крепкую, шелковистую, промыть её в дождевой воде, высушить на ночном ветру, пока не погасла утренняя звезда, ссучить из той паутины пряжу на медной прялке и сплесть из той пряжи поясок. И запрясть в него золотой волос.

- Какой волос? – удивились мужички.

- Вы покурите, а я вам объясню.

Мужички прислонили звонкие пилы к сосновой шишке, сели на сломанную веточку, как на бревно, вытащили кисеты, трубочки, откашлялись, закурили, приготовились слушать.

И рассказала им Варя, как шла она из соседней деревни домой, несла баранки деду Прохору. И встретились ей в лесу два воробья. Они прыгали по осине, наскакивали друг на друга, да так лихо, что с веток дождём сыпались красные листья. Из норы под осиной высунулась лесная мышь, заругалась на воробьёв: «Ах вы, говорит, разбойники! Что же это вы раньше времени сухой лист с дерев обиваете! Совести у вас нисколько нету!»

- Это верно! – заметил мужичок с бородой вроде как пакля. – Лесная мышь палого листа не любит. Как пойдёт по лесам листопад, она из норы не выходит. Сидит трясётся.

- Это как понимать? – спросил рыжий мужичок. – Чего ты плетёшь?

- Мышь-то по земле бегает? Ай нет?

- Ну, бегает.

- А ворон или, скажем, коршун над лесом кружит и её караулит. Чтобы схватить и унесть. Караулит, ай нет?

- Ну, караулит.

- Вот и соображай. Летом мышь в траве хоронится, её не видать. А осенью бежит она по сухому листу. Лист трещит, шуршит, шевелится, - её, эту мышь, издали видно. Уж на что ворона дура и та её сразу изловит. Выходит, значит, что мыши для безопасности надо в норе сидеть, пока не присыплет землю снегом. Она тогда под снегом тропки себе пророет и опять бегает взад-вперёд. Никакой глаз её не приметит.

- То-то! – сказал седой мужичок. – У всякого зверя своё соображение. Так, говоришь, внуча, крепко дрались те воробьи?

- Прямо ужас как дрались! – вздохнула Варя. – Рвут друг у друга из клюва золотой волосок. А я всё гляжу. Упал он на пенёк и зазвенел. Схватила я тот волосок, сунула за пазуху – и ну бежать! Прибегла домой, а дед Прохор и говорит: «Это волосок особенный. За нашими, говорит, пущами да озёрами находится, говорит, дальний край. В том краю вот уже второй год зимы, весны и лета не было, а стоит одна осень. Весь год там, говорит, лес стоит облетелый, чёрный, и что ни день, то льют ненастные дожди. Живёт в той стране, говорит, девушка, по имени Маша, с золотыми косами. Заперта она в горнице, и сторожат её три волка с пугачами и двадцать два барсука с вострыми казацкими пиками. Это, говорит, её волос попал к тебе в руки. И с тем волосом, ежели вплести его в поясок, можно свершить такие чудеса, что и во сне не приснятся».

Кто-то хихикнул у Вари за спиной. Варя обернулась и увидела старую толстую жужелицу. Она пищала от смеха и вытирала лапкой слезящиеся глаза.

- Ты чего смеёшься? – рассердилась Варя. – Ай не веришь мне?

Жужелица перевела дух, перестала смеяться.

- Уж истинно говорят, что старый дурее, чем малый. Чего только твой дед не выдумает. Помирать ему время, а у него на уме одно баловство.

- Дед Прохор зря говорить не станет, - ответила Варя. – Ты не вправе на деда ругаться.

- А ты вправе, - зашипела жужелица, - пильщикам моим памороки забивать своими побасками! Ишь расселись, уши развесили! Я им плачу подённо по три ячменных зерна на душу, а они тут разговорами прохлаждаются! Нашлись господа!

- Как три зерна?! – закричал рыжий мужичок. – Мы рядились за четыре. Это, братцы, обман! На это мы не согласные!

- Не согласные! – закричали все мужички.

- Подумаешь, какие самостоятельные! – пропищала жужелица. – От горшка три вершка, в дождь все четверо под одним грибом прячетесь, а шумите, будто полномерные мужики.

- Ох, старуха! – покачал головой седой мужичок. – Небось каждый день молишься, поклоны перед иконой бьёшь, а пот с рабочих людей выжимаешь.

Рыжий мужичок сплюнул, сорвал в сердцах шапку, швырнул её на землю, засучил рукава армячка и подступил к жужелице.

- Уйди, - сказал он, - покеда я не тряханул тебя по-своему! Сквалыга!

- Это ты-то?

- Я-то!

- Меня? Жужелицу?

- А то кого же!

- Ты, брат, смотри!

- Ты сама смотри! Уйдёшь? Ай нет?

- Ну, ну, не замахивайся!

Жужелица пискнула от злости и побежала к старому пню – там у неё была нора. На бегу она обернулась, крикнула:

- Я вам этого не забуду! Раскаетесь!

- Сама себе дрова пили за три ячменных зерна. Богомолка!

Седой мужичок только покачал головой.

- Вот мы с жужелицей и разругались. Значит, свободно с тобой можем рядиться, внуча. Рассказывай, в чём твоё дело.

- А мне что рассказывать! – заспешила Варя. – Дед Прохор говорит, что крепко голодует народ в той стране.

- Известно! – согласился мужичок с чёрной бородой. – Как не голодовать! Всё помокло, погнило. А новое не родится.

- Палым листом тоже несладко питаться, - добавил рыжий мужичок.

- Вот беда! – вздохнул мужичок с бородой вроде как пакля. – Пропадают, значит, людишки!

- Ох и пропадают! – вздохнула Варя. - Ох и пропадают, дяденька! Как капустные черви. А всё почему? Потому что тамошние мужики вольные да справедливые. Пришёл к ним из соседней заморской страны властелин. Рыжий, злой, гугнивый. И глаз у него от винища красный. Пришёл со своим поганым войском. И хотел взять тех мужиков под свою руку. А они не поддались. Тогда властелин этот самый осерчал ужасно, разругался, растопался. «Я, кричит, вас уморю!» А в той стране в ту пору гостила осень. С виду она вроде как наша деревенская девушка, и зовут её Машей. Волосы у неё золотые-золотые, и ходит она в безрукавке на беличьем меху. Время уже шло к зиме, пора было осени уходить в другие страны, пора было уступить место старухе зиме, да не тут-то было! Приказал властелин своей страже схватить Машу, никуда не выпускать из той страны и запереть её в крепкой избе на долгие годы. «Пусть, говорит, этот строптивый народ поживёт у меня без зимы, весны и лета, без произрастания хлебов да без урожая. Небось, говорит, через два-три года смирятся, станут мне в ноги кланяться, прощения просить».

- Та-ак! – пробормотал седой старичок. – Значит, в темнице она, осень.

- Освободить её надо, - Сказала Варя.

- Это мы и без тебя понимаем! – закричал рыжий мужичок. – Ослобонить! Какая шустрая нашлась! Вот ты сама пойди и ослобони. Только как?

- Дед Прохор сказал, что надо бы сплесть из паутины поясок с золотым волосом и доставить его Маше. Как она его наденет, тут же волки падут на землю, издохнут, а барсуки друг дружку пиками переколют. Вот я и надумала: не взялась бы ваша артель за это дело? Уж очень вы неприметные. Вам даже во вьюшку влезть ничего не стоит.

Седой мужичок встал, снял шапку, спросил:

- Ну что ж, артель? Соглашаемся?

- Соглашаемся! – закричали все мужички.

- На своих харчах?

- На своих.

- Тогда передохнём малость, заправимся и пойдём.

Варя провела мужичков в пустой улей, валявшийся позади избы, и для первого дня принесла туда хозяйский полдник – горсть жареного овса и кусочек творогу. Мужички сытно, не торопясь, поели, потом разулись, улеглись поспать перед трудным делом. Укрылись армячками и так захрапели, что даже шмели притихли и начали слушать: что это за гуд такой несётся из улья? Уж не враг ли какой туда забрался и точит на оселке сосновые иглы, чтобы теми иглами с ними, со шмелями, биться?

Шмели послушали-послушали и полетели в сосновый бор прятаться на всякий случай в трухлявые пни.

Вечером, когда дед Прохор уснул, мужички смотали паутину, что висела в амбаре и в сенцах, промыли её в бадейке с дождевой водой, просушили на ветру, пока не погасла на рассветном небе утренняя звезда, ссучили из той паутины пряжу на медной прялке и сплели поясок. И пропустили через него золотой волос.

- Испытать бы надо поясок, - сказали мужички Варе. – Чтобы конфуза не получилось.

- Ой, мужички! – испугалась Варя. – Да как же его испытаешь! Дед Прохор говорит, что в наших человечьих руках тот поясок только два чуда может сделать, не более. Потом он силу теряет. А в Машиных руках он опять силу наберёт и всё сделает.

- А нам от него много не требуется, - ответили мужички. – В осенний край самый близкий путь через Великое болото. Да сама знаешь, там не пройдёшь. Кругом трясины. Они даже нашего брата засасывают, хотя и весу в нас всего ничего. Ты дойди с нами до болота, попроси поясок, чтобы он мост для нас через то болото построил. Раз построит – значит, сила в нём есть. А не построит – значит, и силы в нём нету. И нечего тогда нам в тот осенний край соваться. Только Маше досадим и себя погубим.

- Ну, так и быть! – Согласилась Варя. – Пойдёмте!

Мужички туже затянули пояса, в последний раз покурили и пошли. Варя шла впереди, а мужички за ней следом, чтобы она, не ровён час, не наступила на кого-нибудь из них. Мужички шагали шибко, только обходили кусты брусники да ныряли под папоротники.

На самой заре подошли к болоту. Варя вынула поясок, повязалась им, попросила:

- Поясок, милый дружок, построй через болото мосток!

Не успела она сказать эти слова, как вынырнули из ржавой воды зелёные лягушата. Было их великое множество, - может быть, тысяча, а то и все три.

Лягушата растянулись цепью через болото, прижались друг к дружке, подставили спинки и кричат:

- Шагайте, мужички, смело! Мы вас не утопим!

- Ну что ж! – сказали Варе мужички. – Мы, пожалуй, пойдём. А тебе придётся тут дожидаться. Давай нам поясок и прощай!

Варя отдала мужичкам поясок, и они ушли, даже ни разу не оглянулись. Да куда там оглядываться, когда надо смотреть под ноги, чтобы не поскользнуться на мокром лягушонке и не ухнуть с головой в трясину.

Мужички ушли, а Варя осталась. Ждала она мужичков до вечера, а их всё нет и нет. Варя испугалась: уж не пропали ли мужички, не нарвались ли они на волков да барсуков и те их всех до одного перекололи?

Варя подумала-подумала, и рассказала деду Прохору всё, что случилось.

- Эх ты, глупенькая! – сказал дед Прохор. – Да нешто твои мужички с еловую шишку с таким делом сладят? Они же махонькие, маломерные. Заместо силы у них одна незаметность. Наверняка стража их поймала. Пропали тогда эти отчаянные мужички, да и Маше худо придётся.

- Что же делать, дедушка? – испуганно спросила Варя.

- Народ созывать, - ответил дед. – Всем миром надо собраться и идти выручать твоих мужичков и Машу. Беги скликай людей на выгон. С вилами, с косами, с дрекольем, а у кого есть, так и с дробовиками.

- Сейчас, дедушка! – крикнула Варя и выскочила из избы.

(окончание следует).

Прикрепленное изображение (вес файла 342.6 Кб)

Константин Паустовский

Артельные мужички

(окончание)

А с мужичками случилось вот что: кода взошло солнце и стали таять-редеть туманы, дошли наконец мужички до осеннего края, остановились на песчаном бугре, долго глядели вокруг и только вздыхали, - не приходилось им на своём веку видеть такую страну.

День, как на грех, выдался погожий, и до самого края земли стояли жёлтые леса и шелестели посохшей листвой.

Все леса были запутаны паутиной, и на той паутине висела роса.

Мужички попили росы. Каждому хватало по две капли, только рыжий выпил все три. Потом они вытерли усы, крякнули: ну и вкусна же вода! Да и то сказать, - роса легла ночью, а ночь была по-осеннему холодная, ясная, переливалась звёздами, дышала повялыми травами, и потому в каждой росинке был запрятан ночной холодок, запах травы и тихий блеск, будто отражение небесной звезды.

По всему было видно, что осень в этом краю затяжная, тяжёлая. На полянах ветер намёл столько гнилой листвы, что мужички проваливались в неё с головой – идти было почти невозможно. Поля стояли бурые, пустые, а в деревнях редко-редко струился к небу дымок из печей.

- Видать, что и варить здешним людям уже нечего, - тихо переговаривались мужички. – Всё начисто проели. Сколько деревень мы прошли по задам, а ни разу не слыхали, чтобы корова замычала или даже петух покричал. Будто вымерло всё. Дай ему волю, этому подлому властелину, он наверняка всю землю опустошит, род людской пустит по миру.

Мужички шли, конечно, с опаской. Чуть кого-нибудь заметят – тотчас прячутся. Больше хоронились они в следы от лошадиных копыт.

Чем дальше шли мужички, тем темнее делалась осень. В лесах было холодно, тихо под тучами, и красный лист, что ещё не всюду осыпался, висел понуро на мшистых ветвях.

Шли мужички через лес, как, откуда ни возьмись, ударил вдруг страшный ветер, сорвал всю листву, закружил её и понёс проливнем. И стал задувать всё сильнее, всё крепче, покуда не поднял мужичков на воздух и не понёс вместе с листьями обратно к Великому болоту. Мужички испугались, летят, хватаются за ветки. Да разве удержишься при таком напоре!

Рыжий мужичок на лету перевернулся несколько раз, закричал:

- Это, братцы, неспроста! Ветер наслал на нас властелин, чтобы отшибить нас обратно, нам воспрепятствовать.

- Откуда же он дознался про нас? – прокричал мужичок с чёрной бородой.

- Жужелица наябедничала, заслала к нему своих приживалок. Они бегают шибче нас.

- Ой, дружки! – закричал мужичок с бородой вроде как пакля. – Несёт нас в болото. Утопимся! Дед, у тебя поясок с золотым волоском. Попроси его. Может, спасёт нас.

Седой мужичок торопливо вытащил из кармана поясок, опоясался им, крикнул:

- Поясок, будь дружок, прекрати ветерок!

- Стой! Не так просишь! – сердито закричал рыжий. – Это с какой же стати нам опять с Великого болота переться, ноги уродовать? Ты проси, чтобы ветер повернул обратно и нас до самой Маши донёс.

Седой мужичок сообразил, закричал наново:

- Поясок, будь дружок, поверни ветерок! Пусть донесёт нас до самых Машиных ног!

И тут ветер завыл, загудел, начал на полном бегу заворачивать, вздул к небу столько листьев, что понеслись они над землёй, как красная туча, застили небо.

Теперь летят уже мужички куда надо, но только на душе у них всё равно беспокойно. Надеялись они, что поясок поможет им волков и барсуков победить, да вышло не так. Два чуда – с лягушатами и ветром – поясок уже сделал, а третьего не сделает – силу свою он уже потерял. Теперь только Маша может пояску силу эту вернуть. Придётся, значит, с Машиной стражей биться им, мужичкам, не на живот, а на смерть.

Летят наши мужички, вниз поглядывают, а там проносятся леса, озёра, деревни, и видно, как народ выбегает из домов и дивится на листвянные красные тучи.

Вскоре заблестела за лесом тесовая крыша, ветер стал затихать и опустил мужичков на поляну около чёрного частокола.

Сидят мужички, одурели от полёта, а лист, как только ветер затих, так всё и сыплется на них, всё сыплется и вскоре всех их засыпал, прикрыл. Тепло под этим листом и безопасно.

Мужички отдышались и стали соображать, как им ловчее через частокол перелезть и стражу обмануть. Потому что как не крути, а драться им теперь было не с руки. Драку надо было оттянуть на самый худой конец.

Сидят они, рассуждают всю ночь, а к утру слышат – кто-то ходит по сухому листу, гребёт его, будто ищет чего-то. Переглянулись мужички, а рыжий шепчет:

- Слыхали? Это нас ищут.

- Чего же делать? – спрашивают мужички.

- Я изо всех вас, - тихо отвечает рыжий, - самый отчаянный. Мне всё нипочём!

- Это верно! – согласились мужички. – Отчаянности в тебе много.

- И опять же, вёрткий я человек, горячий. И удар у меня очень даже сильный. Я как возьму топор, так за один мах ячменный стебель перерубаю. А вы пять минут бьёте, покуда тот стебель осилите.

- Ну что ж, - вздохнули мужички. – и это, брат, верно.

- А потому, - важно сказал рыжий мужичок, - тот поясок вы отдайте мне. В случае чего, я один отобьюсь от всех волков да барсуков.

- Эх, Митрий! – вздохнул седой мужичок. – Стар я стал, ослаб, а то бы нипочём тебе того пояска не отдал. Да ещё бы и оттаскал тебя за бороду за бахвальство твоё. Бери поясок.

Рыжий взял поясок, свернул, засунул за пазуху. В тот же миг над головой у мужичков листья зашумели и просунулась к мужичкам петушиная голова. Глаз у петуха был злой, круглый, а голос сиплый – видно, что нрав у петуха сварливый, грубый. Лучше с таким петухом не связываться.

- Что за жуки? – спросил петух. – Я таких сроду не видывал. И не склёвывал. Это очень даже мне интересно!

Мужички схватились было бежать, но петух быстро разгрёб лапами листья, и седой мужичок вместе с чёрным и с тем что отпустил себе бороду вроде как пакля, подвернулись под петушиные лапы, полетели в пыль, а рыжего мужичка петух так долбанул по спине, что тот только охнул.

Петух схватил его за армячок, зажал в клюве, помчался размашистым бегом к частоколу, протиснулся в дыру между брёвен, пробежал через двор – и прямо в горницу к Маше, чтобы там на свободе непонятного жука с рыжей бородой заклевать.

«А то начнёшь клевать во дворе, - соображал петух, - тотчас привяжутся стражники – барсуки: что это, мол, за жук такой, да где ты его взял, да отдай его нам, да чего ты тут со своим жуком мусоришь, да так его клювом долбишь, что начальника нашего караула, волка, по имени Клык, разбудишь, и нам за то нагорит».

Через двор мимо стражи петух пробежал, конечно, рысью, а в горницу к Маше вошёл важно: подымет одну лапу, постоит, шагнёт, подымет другую лапу, опять постоит… Петух был с Машей обходительный – она каждый день кормила его крошками.

Кинул петух рыжего мужичка на пол, только собрался клюнуть его покрепче, как рыжий мужичок вскочил, кинулся к Маше:

- Спаси меня, красавица!

- Да ты кто? – испугалась Маша.

- Да я вроде как твой спаситель, - поспешно ответил рыжий мужичок, схватился за подол Машиного платья, а сам на петуха озирается.

А петух глядит на него одним глазом и сбоку подходит.

Маша топнула на петуха ногой, петух взлетел в оконце, забил крыльями, заорал, сорвался во двор и тотчас начал болтать с барсуками, рассказывать им, как он, петух, опростоволосился – чуть не склевал человека.

Барсуки встревожились, кинулись будить волка, по имени Клык, да было уже поздно.

Рыжий вытащил из-за пазухи поясок, сунул его поскорей в руку Маше.

Она тотчас опоясалась этим пояском, и волки враз зарычали и тут же издохли, а барсуки бросились было спасаться, да сбились в кучу около калитки, потому что каждому, конечно, хотелось пролезть в неё первым.

Затолкались барсуки, заругались и начали драться. И перекололи друг друга вострыми казацкими пиками.

Маша подняла рыжего мужичка с пола, посадила себе на ладонь, и он ей всё рассказал – и про Варю, и про своих товарищей по артели, и про то, как подрядились они с Варей освободить Машу-осень от властелина и воротить людям зиму, весну и лето, чтобы снова начала родить земля богатые урожаи.

Маша приказала рыжему мужичку позвать всех остальных, чтобы попили чайку, отдохнули. Рыжий вышел на крылечко, крикнул:

- Эй вы, маломощные! Ступайте сюда перед светлые-пресветлые очи Маши-красавицы! Она вас чайком желает угостить и даст каждому по сто маковых зёрен с мелким сахаром.

Так оно и было. Мужички пришли в горницу, Маша усадила их за стол, угостила чем обещала, а мужички проглядели на неё все глаза: уж больно хороша была Маша – косы отливают таким золотом, что от них светится вся горница, глаза синие, будто небеса над ржаными полями, голос говорливый, как ручей, и вся она тоненькая, как травинка.

- А не принёс бы тебя, рыженького, петух в клюве, - спросила Маша, - чего бы вы делали?

Мужички разом встали, поклонились в пояс Маше, ответили:

- Бились бы за тебя со стражей, милая, до последнего издыхания. Потому что, пока ты в заточении, народу не жизнь, а одно горе горькое и лютая смерть.

- Ну что ж, - сказала Маша, - теперь я свободная, и надо мне поскорей уходить, дать место зиме.

- Это верно, - согласились мужички. – Спасибо тебе за чай, за ласку. А мы уж пойдём.

- Куда так скоро?

- Нам нельзя. Работа не ждёт. Подрядились мы ещё летом с нашим крестьянским обществом всё зерно, что полевые мыши уворовали да попрятали у себя в норах, у тех мышей отобрать и вернуть по назначению. А это работа тяжёлая: в каждой норе скандал, а то, бывает, и драка.

- Ну, если так, то идите. Спасибо вам и Варе великое. От себя и от людей.

- Не стоит вашей благодарности, - ответили мужички. – Будьте благополучны, красота вашей чести!

Мужички откланялись и ушли. Не успели они отойти и триста шагов, как небо затянулось тучами и из тех тёмных туч посыпался снег.

Что ни час, то снег делался всё гуще, обильнее, тяжелее. Сквозь него уже плохо стало видно дорогу. Всё побелело вокруг, только лес ещё горел кое-где над снегами последними золотыми листочками.

Мужичкам стало холодно. Зашагали они быстрее, а на самой границе осеннего края увидели вдалеке большую толпу людей. Люди шли с косами, с вилами, с топорами, со всяким дрекольем, а иные держали наготове старые дробовики из воронёной стали.

Впереди толпы мужички увидели Варю. Узнали они её по румянцу на щеках и по красному платочку, накинутому на голову.

Остановились мужички, сняли шапки перед обществом, поклонились ему в пояс.

- Благодарение за подмогу. Только мы и сами справились, ослобонили Машу-осень из заточения.

Все люди тоже сняли шапки, ответно поблагодарили и поздравили мужичков с еловую шишку с полным успехом и стали зазывать их по избам – погреться и выкушать чем бог послал.

В каждой избе мужичков привечали и угощали то калёными орешками, то пдсолнушками, то маком, то изюмом. А в одной избе мужички даже выпили по напёрстку вина и закусили его мочёной брусникой.

Варя дала им напоследок махорки, и мужички, сытые и пьяные, пошли в лес, где они обитали в старом тёплом дупле, - отдохнуть перед новой работой.

Они шли, оглядывались, кланялись, а Варя махала им вслед варежкой и кричала:

- Спасибо вам, милые!

А с неба уже валил такой снег, что было трудно дышать. Отдышаться от такого снега можно было только под старыми елями. Но мужички и не думали прятаться от снега. Они шли обнявшись, покачиваясь, и пели на радостях во весь голос любимую свою песню:

Вот мчится тройка почтовая

Вдоль по дорожке столбовой.

И колокольчик – дар Валдая –

Гудит уныло под дугой…

Варя смотрела им вслед и слушала звонкую песню, что затихала за пеленой густого ласкового снега.

Прикрепленное изображение (вес файла 283.2 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

16 октября - Всемирный день продовольствия

А. П. Чехов

СИРЕНА

После одного из заседаний N-ского мирового съезда судьи собрались в совещательной комнате, чтобы снять свои мундиры, минутку отдохнуть и ехать домой обедать. Председатель съезда, очень видный мужчина с пушистыми бакенами, оставшийся по одному из только что разобранных дел "при особом мнении", сидел за столом и спешил записать свое мнение. Участковый мировой судья Милкин, молодой человек с томным, меланхолическим лицом, слывущий за философа, недовольного средой и ищущего цели жизни, стоял у окна и печально глядел во двор. Другой участковый и один из почетных уже ушли. Оставшийся почетный, обрюзглый, тяжело дышащий толстяк, и товарищ прокурора, молодой немец с катаральным лицом, сидели на диванчике и ждали, когда кончит писать председатель, чтобы ехать вместе обедать. Перед ними стоял секретарь съезда Жилин, маленький человечек с бачками около ушей и с выражением сладости на лице. Медово улыбаясь и глядя на толстяка, он говорил вполголоса:

- Все мы сейчас желаем кушать, потому что утомились и уже четвертый час, но это, душа моя Григорий Саввич, не настоящий аппетит. Настоящий, волчий аппетит, когда, кажется, отца родного съел бы, бывает только после физических движений, например, после охоты с гончими, или когда отмахаешь на обывательских верст сто без передышки. Тоже много значит и воображение-с. Ежели, положим, вы едете с охоты домой и желаете с аппетитом пообедать, то никогда не нужно думать об умном; умное да ученое всегда аппетит отшибает. Сами изволите знать, философы и ученые насчет еды самые последние люди и хуже их, извините, не едят даже свиньи. Едучи домой, надо стараться, чтобы голова думала только о графинчике да закусочке. Я раз дорогою закрыл глаза и вообразил себе поросеночка с хреном, так со мной от аппетита истерика сделалась. Ну-с, а когда вы въезжаете к себе во двор, то нужно, чтобы в это время из кухни пахло чем-нибудь этаким, знаете ли...

- Жареные гуси мастера пахнуть, - сказал почетный мировой, тяжело дыша.

- Не говорите, душа моя Григорий Саввич, утка или бекас могут гусю десять очков вперед дать. В гусином букете нет нежности и деликатности. Забористее всего пахнет молодой лук, когда, знаете ли, начинает поджариваться и, понимаете ли, шипит, подлец, на весь дом. Ну-с, когда вы входите в дом, то стол уже должен быть накрыт, а когда сядете, сейчас салфетку за галстук и не спеша тянетесь к графинчику с водочкой. Да ее, мамочку, наливаете не в рюмку, а в какой-нибудь допотопный дедовский стаканчик из серебра или в этакий пузатенький с надписью "его же и монаси приемлют", и выпиваете не сразу, а сначала вздохнете, руки потрете, равнодушно на потолок поглядите, потом, этак не спеша, поднесете ее, водочку-то, к губам и - тотчас же у вас из желудка по всему телу искры...

Секретарь изобразил на своем сладком лице блаженство.

- Искры... - повторил он, жмурясь. - Как только выпили, сейчас же закусить нужно.

- Послушайте, - сказал председатель, поднимая глаза на секретаря, - говорите потише! Я из-за вас уже второй лист порчу.

- Ах, виноват-с, Петр Николаич! Я буду тихо, - сказал секретарь и продолжал полушёпотом: - Ну-с, а закусить, душа моя Григорий Саввич, тоже нужно умеючи. Надо знать, чем закусывать. Самая лучшая закуска, ежели желаете знать, селедка. Съели вы ее кусочек с лучком и с горчичным соусом, сейчас же, благодетель мой, пока еще чувствуете в животе искры, кушайте икру саму по себе или, ежели желаете, с лимончиком, потом простой редьки с солью, потом опять селедки, но всего лучше, благодетель, рыжики соленые, ежели их изрезать мелко, как икру, и, понимаете ли, с луком, с прованским маслом... объедение! Но налимья печенка - это трагедия!

- М-да... - согласился почетный мировой, жмуря глаза. - Для закуски хороши также, того... душоные белые грибы...

- Да, да, да... с луком, знаете ли, с лавровым листом и всякими специями. Откроешь кастрюлю, а из нее пар, грибной дух... даже слеза прошибает иной раз! Ну-с, как только из кухни приволокли кулебяку, сейчас же, немедля, нужно вторую выпить.

- Иван Гурьич! - сказал плачущим голосом председатель. - Из-за вас я третий лист испортил!

- Чёрт его знает, только об еде и думает! - проворчал философ Милкин, делая презрительную гримасу. - Неужели, кроме грибов да кулебяки, нет других интересов в жизни?

- Ну-с, перед кулебякой выпить, - продолжал секретарь вполголоса; он уже так увлекся, что, как поющий соловей, не слышал ничего, кроме собственного голоса. - Кулебяка должна быть аппетитная, бесстыдная, во всей своей наготе, чтоб соблазн был. Подмигнешь на нее глазом, отрежешь этакий кусище и пальцами над ней пошевелишь вот этак, от избытка чувств. Станешь ее есть, а с нее масло, как слезы, начинка жирная, сочная, с яйцами, с потрохами, с луком...

Секретарь подкатил глаза и перекосил рот до самого уха. Почетный мировой крякнул и, вероятно, воображая себе кулебяку, пошевелил пальцами.

- Это чёрт знает что... - проворчал участковый, отходя к другому окну.

- Два куска съел, а третий к щам приберег, - продолжал секретарь вдохновенно. - Как только кончили с кулебякой, так сейчас же, чтоб аппетита не перебить, велите щи подавать... Щи должны быть горячие, огневые. Но лучше всего, благодетель мой, борщок из свеклы на хохлацкий манер, с ветчинкой и с сосисками. К нему подаются сметана и свежая петрушечка с укропцем. Великолепно также рассольник из потрохов и молоденьких почек, а ежели любите суп, то из супов наилучший, который засыпается кореньями и зеленями: морковкой, спаржей, цветной капустой и всякой тому подобной юриспруденцией.

- Да, великолепная вещь... - вздохнул председатель, отрывая глаза от бумаги, но тотчас же спохватился и простонал: - Побойтесь вы бога! Этак я до вечера не напишу особого мнения! Четвертый лист порчу!

- Не буду, не буду! Виноват-с! - извинился секретарь и продолжал шепотом: - Как только скушали борщок или суп, сейчас же велите подавать рыбное, благодетель. Из рыб безгласных самая лучшая - это жареный карась в сметане; только, чтобы он не пах тиной и имел тонкость, нужно продержать его живого в молоке целые сутки.

- Хорошо также стерлядку кольчиком, - сказал почетный мировой, закрывая глаза, но тотчас же, неожиданно для всех, он рванулся с места, сделал зверское лицо и заревел в сторону председателя: - Петр Николаич, скоро ли вы? Не могу я больше ждать! Не могу!

- Дайте мне кончить!

- Ну, так я сам поеду! Чёрт с вами!

Толстяк махнул рукой, схватил шляпу и, не простившись, выбежал из комнаты. Секретарь вздохнул и, нагнувшись к уху товарища прокурора, продолжал вполголоса:

- Хорош также судак или карпий с подливкой из помидоров и грибков. Но рыбой не насытишься, Степан Францыч; это еда несущественная, главное в обеде не рыба, не соусы, а жаркое. Вы какую птицу больше обожаете?

Товарищ прокурора сделал кислое лицо и сказал со вздохом:

- К несчастью, я не могу вам сочувствовать: у меня катар желудка.

- Полноте, сударь! Катар желудка доктора выдумали! Больше от вольнодумства да от гордости бывает эта болезнь. Вы не обращайте внимания. Положим, вам кушать не хочется или тошно, а вы не обращайте внимания и кушайте себе. Ежели, положим, подадут к жаркому парочку дупелей, да ежели прибавить к этому куропаточку или парочку перепелочек жирненьких, то тут про всякий катар забудете, честное благородное слово. А жареная индейка? Белая, жирная, сочная этакая, знаете ли, вроде нимфы...

- Да, вероятно, это вкусно, - сказал прокурор, грустно улыбаясь. - Индейку, пожалуй, я ел бы.

- Господи, а утка? Если взять молодую утку, которая только что в первые морозы ледку хватила, да изжарить ее на противне вместе с картошкой, да чтоб картошка была мелко нарезана, да подрумянилась бы, да чтоб утиным жиром пропиталась, да чтоб...

Философ Милкин сделал зверское лицо и, по-видимому, хотел что-то сказать, но вдруг причмокнул губами, вероятно, вообразив жареную утку, и, не сказав ни слова, влекомый неведомою силой, схватил шляпу и выбежал вон.

- Да, пожалуй, я поел бы и утки... - вздохнул товарищ прокурора.

Председатель встал, прошелся и опять сел.

- После жаркого человек становится сыт и впадает в сладостное затмение, - продолжал секретарь. - В это время и телу хорошо и на душе умилительно. Для услаждения можете выкушать рюмочки три запеканочки.

Председатель крякнул и перечеркнул лист.

- Я шестой лист порчу, - сказал он сердито. - Это бессовестно!

- Пишите, пишите, благодетель! - зашептал секретарь. - Я не буду! Я потихоньку. Я вам по совести, Степан Францыч, - продолжал он едва слышным шёпотом, - домашняя самоделковая запеканочка лучше всякого шампанского. После первой же рюмки всю вашу душу охватывает обоняние, этакий мираж, и кажется вам, что вы не в кресле у себя дома, а где-нибудь в Австралии, на каком-нибудь мягчайшем страусе...

- Ах, да поедемте, Петр Николаич! - сказал прокурор, нетерпеливо дрыгнув ногой.

- Да-с, - продолжал секретарь. - Во время запеканки хорошо сигарку выкурить и кольца пускать, и в это время в голову приходят такие мечтательные мысли, будто вы генералиссимус или женаты на первейшей красавице в мире, и будто эта красавица плавает целый день перед вашими окнами в этаком бассейне с золотыми рыбками. Она плавает, а вы ей: "Душенька, иди поцелуй меня!"

- Петр Николаич! - простонал товарищ прокурора.

- Да-с, - продолжал секретарь. - Покуривши, подбирайте полы халата и айда к постельке! Этак ложитесь на спинку, животиком вверх, и берите газетку в руки. Когда глаза слипаются и во всем теле дремота стоит, приятно читать про политику: там, глядишь, Австрия сплоховала, там Франция кому-нибудь не потрафила, там папа римский наперекор пошел - читаешь, оно и приятно.

Председатель вскочил, швырнул в сторону перо и обеими руками ухватился за шляпу. Товарищ прокурора, забывший о своем катаре и млевший от нетерпения, тоже вскочил.

- Едемте! - крикнул он.

- Петр Николаич, а как же особое мнение, - испугался секретарь. - Когда же вы его, благодетель, напишете? Ведь вам в шесть часов в город ехать!

Председатель махнул рукой и бросился к двери. Товарищ прокурора тоже махнул рукой и, подхватив свой портфель, исчез вместе с председателем. Секретарь вздохнул, укоризненно поглядел им вслед и стал убирать бумаги.

Прикрепленное изображение (вес файла 52.7 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

Ещё 16 октября - День шефа

Борис Штерн.

Производственный рассказ N_1

Завод находился в городе Н-ске на юге европейской части страны и носил звучное название "Алитет", - оно произошло из двух слов: "алюминиевое литье". Директор завода Сергей Кондратьевич Осколик заперся в своем кабинете и ожидал телефонного звонка.

Звонок. Осколик схватил трубку.

- С вами будет говорить Зауральск.

- Спасибо, девушка... Алло, Зауральск?

- Сергей Кондратьевич... люминия...

- Слышу тебя, Лебедев! Что с алюминием? Сколько алюминия?

- ...волочи... люминия...

- Девушка, ничего не слышно!

- Ваш Лебедев говорит, что они, сволочи, не дают ему алюминия.

- Не может быть! Они срывают поставки! У нас договоренность! Лебедев! Девушка!

- Кроме того, он говорит, что железная дорога не дает вагонов под алюминий.

- Лебедев! Ты слышишь? Не уезжай! Умри там!

- Он говорит, что командировочные закончились.

- Передайте: зарплату вышлем телеграфом. К празднику персональная премия!

- Он говорит, что еще не был в отпуске.

- Девушка, передайте ему, что...

- Связь с Зауральском прервана.

Сергей Кондратьевич откинулся в кресле и вздрогнул - прямо перед ним стоял незнакомый человек с протянутой для рукопожатия рукой. Человек как человек, но в запертый кабинет он войти не мог... значит, влетел в окно.

- Директор родственного вам предприятия, - представился незнакомец.

- Очень приятно, - сердито буркнул Осколик. - Как вы сюда попали?

Незнакомец опустил руку, посмотрел в окно и уклонился от прямого ответа:

- Будем считать, что вошел в дверь. Не это сейчас важно. Я слышал, что у вас трудности с сырьем?

- Завод завтра остановится, - ответил Осколик.

- Могу помочь. У меня скопились большие запасы алюминия. Для начала... тридцати тонн достаточно? Платформы стоят у ворот, позвоните на проходную, чтобы пропустили.

Тридцати тонн алюминия хватило бы заводу до конца недели. Но что все это значит? Сергей Кондратьевич не имел никакого религиозного образования, но сразу вспомнил сюжеты о сделках с дьяволом. Он внимательно осмотрел незнакомца. Похож. Нос горбатый, шевелюра лохматая, на ногах... на ногах заграничные туфли. Хвост, наверно, пропустил в штанину. В обмен на земные блага дьявол всегда требует...

"Лезет в голову всякая чушь..." - подумал Осколик и снял трубку:

- Проходная? Тетя Даша, посмотрите, стоят ли у ворот какие-то платформы с алюминием.

- Вам ответят, что их нет... но они там, - поспешно предупредил незнакомец.

- Как это понимать? Алло... Нет никаких платформ? Спасибо, тетя Даша... - Осколик сжал трубку в кулаке и спросил: - Вас выгнать или вы сами уйдете?

- Прикажите открыть ворота, - потребовал незнакомец. - Платформы там есть, но они... они находятся в другом временном измерении. Откройте ворота, они въедут.

"Вот дьявол... открою!" - решил Осколик.

- Тетя Даша, откройте ворота на минутку... Зачем? Как зачем... Проветрить территорию.

Сергей Кондратьевич подошел к окну. Из проходной вышла тетя Даша и потянула на себя тяжелую створку ворот. Открыла, вопросительно поглядела на директорские окна. По улице проехал трамвай. Из трамвая на тетю Дашу глазели пассажиры. Никаких платформ на улице не было.

- Теперь, разрешите, я позвоню, - сказал незнакомец и снял трубку одного из директорских телефонов. - Въезжайте осторожно, створ ворот нестандартный.

После его слов у проходной загудели моторы и на территорию завода прямо из пустого уличного воздуха въехали два мощных механизма - Сергей Кондратьевич таких никогда не видел. На их платформах стояли штабеля серебристых алюминиевых чушек.

- Ну хорошо, присаживайтесь, - пригласил Сергей Кондратьевич. - Я вижу, вы деловой человек. Алюминий мне нужен. Что нужно вам?

- Совсем немного, - ответил незнакомец, усаживаясь. - Мне нужен на ночь ваш кабинет. На ночь в течение месяца. На взаимовыгодных условиях.

Осколик молчал. Что он мог сказать?

- Если вы любитель фантастики, то...

- Нет, я не любитель, - поспешно отрекся Сергей Кондратьевич.

- Жаль, не пришлось бы долго объяснять. В общем, никакой я там не дьявол и не пришелец с другой планеты. Я живу с вами в одном городе. Называется он, правда, иначе и застроен не так, но факт, что мое жилище совсем рядом. Знаете гастроном на углу? Там где водкой торгуют. Так вот, в нашем городе это не гастроном, а мой особнячок... - незнакомец зевнул. - Извините, не выспался. У нас с вами все наоборот, разное биологическое время, мне днем трудно. Мы, понимаете ли, ночью работаем, а днем спим.

Сергей Кондратьевич ничего не понимал, хотя и пытался понять.

- Ладно, оставим это. Зачем вам мой кабинет?

- Земля. Все дело в ней, - объяснил незнакомец. - У нас вечная нехватка производственных площадей. Клочок земли величиной в небольшую клумбу стоит так дорого, будто под этой клумбой проходит золотая жила. Мне надо расширять производство, а у вас по ночам все помещения пустуют. Я отдал бы свой кабинет под конструкторское бюро, если бы вы разрешили мне поработать ночью здесь, в вашем кабинете. В порядке эксперимента.

Ситуация немного прояснялась. В порядке эксперимента - это Сергей Кондратьевич понимал.

- Я, пожалуй, не против... но как посмотрят на это дело в главке?

- Главк - это ваше начальство? Пусть сначала снабдит вас алюминием, а потом смотрит, что у вас по ночам делается в кабинете.

"Резонно, - подумал Осколик. - Сами не чешутся, а план - давай-давай!"

- А что скажет профсоюз?

- А профсоюзу какое дело? Кабинет чей? Вы директор? Или я ошибся дверью?

- Я директор. Но все-таки я должен поставить этот вопрос выше.

- А если выше не согласятся?

- Тогда еще выше.

- Я не совсем понимаю... - заскучал незнакомец. - Кому нужен алюминий - вам или этому "еще выше"? Сколько продлится согласование? Кабинет мне нужен с сегодняшней ночи.

"Месяца полтора-два", - хотел сказать Осколик, но постеснялся. Он сказал:

- Но поймите меня... существуют фонды, статьи расходов, отдел снабжения и комплектации... сдали-приняли-списали-купили-продали - перечислили... ни одна бухгалтерия не пропустит левый алюминий.

- Как хотите, - рассердился незнакомец. - Не надо меня уговаривать. Открывайте назад ворота! Кабельный завод напротив тоже без алюминия сидит.

Сергей Кондратьевич ужаснулся. На совещании в главке скажут: "Вот, товарищ Осколик, ваш сосед, кабельный, тоже испытывал нехватку сырья... и тем не менее план выполнил".

"Черт ли, дьявол, - подумал Осколик, - а без алюминия все равно жизни нет!"

- Ну что, сгружать? - спросил незнакомец.

- У главного литейного цеха.

- А кабинет?

- Пока работайте.

Утром Осколик пришел на работу с мрачными предчувствиями. Его встретила взволнованная секретарша:

- Сергей Кондратьевич, у вас в кабинете какой-то посторонний...

Осколик открыл дверь и столкнулся со вчерашним незнакомцем.

- А вот и вы! - обрадовался незнакомец. - Я отлично поработал, мне никто ночью не мешал.

И, желая польстить Сергею Кондратьевичу, добавил:

- Кстати, портрет вашего дедушки написан превосходно. Я всю ночь чувствовал на себе его добрый взгляд.

Сергей Кондратьевич взглянул на портрет Карла Маркса, промолчал.

- У вас неприятности? - спросил незнакомец.

- Да. Вчера в главке вставляли, - пробурчал Осколик. - А сейчас буду говорить с главным бухгалтером. Дама с характером. Боюсь, не захочет приходовать ваш алюминий.

- Не захочет? Выгоните за ворота, наймите другую. Любую, с улицы.

- За ворота... - Осколик кисло посмотрел на незнакомца. - Законодательство не позволяет. Притом... она права.

Незнакомец с удивлением посмотрел на Сергея Кондратьевича:

- Права, не права... Хорош бы я был, если бы мой бухгалтер не выполнял моих распоряжений. А что, обойти законодательство никак нельзя?

- Нет, почему... - почесался Осколик.

- Тогда выгоняйте.

- Выгнать нельзя, а вот оприходовать левый алюминий, пожалуй, можно.

- Не мне вам советовать. Однако спешу, у меня еще совещание.

Сергей Кондратьевич сел в кресло, сохранившее еще тепло незнакомца, и задумался. Скверная дама этот главбух Лариса Владимировна. А он-то на ней жениться собрался. Выход есть...

Вскоре пришла Лариса Владимировна, современная женщина в соку и в джинсовой юбке.

- Как спалось, Сережа? - спросила она, оглядываясь, не подслушивает ли секретарша.

- Спасибо, дорогая, плохо, - ответил Осколик тоже с любовью, нисколько, впрочем, не подделываясь.

- Что так?

- Не знаю, что делать. Из Зауральска прибыл алюминий без накладных, - соврал Осколик. - Где-то в дороге затерялись.

- Ничего страшного. Пусть Лебедев на месте восстановит документы, а пока запускай алюминий в дело.

- Так и сделаем, - весело сказал Сергей Кондратьевич. - Ты у меня молодец!

- Лебедев! - кричал Осколик в трубку. - Девушка! Передайте ему, что из Зауральска прибыло тридцать тонн алюминия без накладных! Пусть восстановит документы.

- Он не понимает.

- Прибыло, говорю, тридцать тонн...

- Это он понимает. Он говорит, что в последние три месяца алюминий из Зауральска не отправлялся.

- Объясните ему, что это посторонний алюминий. Понимаете? Я говорю "посторонний", а не "потусторонний". Да, да, левый! Случайно попал на завод. Пусть оформит его в Зауральске в счет будущих поставок. Им же выгодно.

- Объяснила. Он все понял. Он говорит, что к отпуску ему нужна какая-нибудь путевка на юг.

До конца недели у Сергея Кондратьевича не было времени потолковать с незнакомцем. В главном литейном цехе дымилась земля, сверкали мокрые спины литейщиков, звенели алюминиевые корпуса, картеры и крышки. В цехе литья под давлением тяжело ухали изношенные станки, плевали раскаленным алюминием в потолок, автомат с газированной водой выходил из строя каждые полчаса. Бригада товарища Григорьева успешно выполняла принятые социалистические обязательства.

Алюминиевых чушек из запаса незнакомца становилось все меньше и меньше. Сергей Кондратьевич каждое утро садился в еще теплое кресло и чувствовал едва уловимый запах хороших сигар; незнакомец перед уходом открывал окна и проветривал кабинет.

Звонил из Зауральска Лебедев, просил выслать канистру спирта. Он оформил там левый алюминий и выслал накладные. Сергей Кондратьевич вздохнул свободней. Что происходило, в конце концов? Он обошел закон, это так; но если вдуматься, никого он не обходил - то, что происходило у него в кабинете, было не нарушением закона, а, скорее, неуважением к закону. В данном редком конкретном случае закон бессилен... закон не может распространяться на этот левый алюминий... на этот фантастический

алюминий... алюминия-то этого неделю назад и в природе не было!

В четверг Осколик надолго остался после работы, чтобы потолковать с незнакомцем.

(продолжение следует)

Прикрепленное изображение (вес файла 196.7 Кб)

Борис Штерн.

Производственный рассказ N_1

(продолжение)

- Здравствуйте, Сергей Кондратьевич! - обрадовался незнакомец. - Что так поздно сегодня? Работы много?

- Работы много, да скоро ее не станет, - ответил Осколик.

- Догадываюсь. Алюминий нужен?

- Тонн восемьдесят... до конца месяца... - неуверенно попросил Осколик.

- Завтра ночью завезем. Но и у меня к вам просьба.

- Какая? - насторожился Осколик.

- О, не беспокойтесь, условия прежние. Нельзя ли моей личной секретарше работать ночью в вашей приемной? Я без нее как без рук. Я вам объяснял, как тяжело у нас с производственными помещениями.

- Хм... - ухмыльнулся Осколик. - Я вспомнил одну детскую сказочку. Была у зайца изба лубяная, а у лисы ледяная; пришла весна, у лисы избушка растаяла. Попросилась лиса к зайцу во двор переночевать, тот, дурак, разрешил... в конце концов лиса зайца из избы выгнала.

Незнакомец выслушал сказочку, подумал.

- Это мудрая сказочка, - сказал он. - Не буду скрывать - я намерен занять всю вашу контору и все производственные помещения. Да, весь завод. Зачем скрывать? Нам надо договориться о сотрудничестве. Я готов преобразовать ваш завод. Построить новые цеха - места много; установить современные станки - извините, на ваших станках дерьмо лить, а не алюминий. Ваш завод начнет получать такую прибыль, которую вы в глаза не видели. За все это я прошу разрешения работать на вашем заводе ночью.

Когда вы все спите.

У Осколика глаза полезли на лоб.

- Надо подумать, - прохрипел он. - Надо согласовать...

- С кем надо согласовать? - рассердился незнакомец. - Я говорю с вами как хозяин литейного завода с хозяином литейного завода. Вам выгодно работать днем на моих станках и на моем алюминии, а мне выгодно работать ночью на вашем заводе. Что вам не нравится?

Сергей Кондратьевич взглянул на Карла Маркса. Карл Маркс сурово взирал на него.

- Надо подумать, - твердо сказал Осколик.

- Думайте, но недолго. Алюминий сгружать?

- Да. Там же.

В начале месяца на совещании в главке:

- Товарищи, следует обратить внимание на такой прискорбный факт: кабельный завод в прошлом месяце выполнил план на шестьдесят шесть и шесть десятых процента. Что скажет по этому поводу директор кабельного завода?

Директор кабельного завода:

- У нас имеются объективные причины. Зауральск недодал нам в прошлом месяце ровно на треть алюминия. На сколько недодал, настолько и недовыполнили.

Начальник главка:

- Кто хочет работать - тот работает. А кто не хочет - тот ищет объективные причины.

Директор кабельного, вспыльчиво:

- Но я работаю на алюминии, а мне его не дают!

Начальник главка:

- Ваш сосед "Алитет" тоже зависит от завода в Зауральске, и, тем не менее, он выполнил план на сто и одну десятую процента. Вам следует перенять опыт работы товарища Осколика.

Сергей Кондратьевич и директор кабельного завода смотрят в стол.

- У вас должна быть другая секретарша, - как-то мимоходом сказал незнакомец. - Сколько ей лет? Почему она такая хмурая и неласковая? Она своим грозным видом отпугивает ваших посетителей.

- А что их пугать, они и так пуганые. Кому надо, тот и приходит. Что им, секретарша нужна?

- Не скажите. Чтобы получить выгодный заказ, важна каждая мелочь. Если заказчику не понравится портрет вашего дедушки, сразу начнутся капризы. Предложите коньяк журналисту-трезвеннику - впрочем, таких не бывает, - и в газетах сразу начнутся сплетни о стиле вашего руководства. Секретарша - далеко не мелочь.

- Позвольте не согласиться. Какое дело заказчику до моей секретарши, если мой завод к нему сверху прикреплен? Он от меня ни на шаг, как и я от завода в Зауральске.

- Странно, - задумался незнакомец. - А если завод в Зауральске не может обеспечить вас алюминием?

- Тогда он платит нам штраф.

- Но ведь вы в свою очередь не можете обеспечить своих заказчиков?

- Верно. Наш основной заказчик - завод киноаппаратуры. Если мы не выполняем план, то платим штраф ему. Он в свою очередь платит штрафы своим заказчикам.

- Хорошо. Штрафы уплатили. Дальше что?

- Ничего. Начинаем сначала.

- А кино?

- Какое кино?

- Если завод киноаппаратуры не выполнит план, то... кина не будет?

- Нет, почему. Кино снимается.

- Выходит, у вас прогореть нельзя? - очень удивился незнакомец.

- Как это?

- Ну... в трубу вылететь.

- Могут с должности сместить.

- Ага! - обрадовался незнакомец. - И куда же вы пойдете? С протянутой рукой на панель?

- На какую-нибудь другую должность.

- Не понимаю... кто платит все эти штрафы и терпит убытки, если все происходит постоянно?

- Государство.

Незнакомец подумал и сказал:

- Хорошо живете.

Директор кабельного завода, конкурент по поставкам алюминия, что-то пронюхал. На очередном совещании в главке, где опять было сказано: "А вот у Осколика тем не менее", директор кабельного как с цепи сорвался, побагровел, стул опрокинул и заявил, что ему нет дела, что у кого-то там "тем не менее", у Форда, может быть, тоже "тем не менее", а у него, у директора кабельного завода, алюминия нету, третий месяц сидит завод без алюминия, а в плане у него сто двадцать тонн алюминиевого провода, и это не военная тайна! И он не знает, какими такими окольными путями уважаемый им лично Сергей Кондратьевич добывает из Зауральска алюминий. Пусть товарищ Осколик, которого ему вечно в глаза тычут, сам, здесь, лично, немедленно поделится опытом - как он достает алюминий.

Директору кабельного налили стакан воды, пожурили за вспыльчивость, а начальник главка умно взглянул на Осколика и сказал:

- А и правда, Сергей Кондратьевич, поделитесь опытом.

Документация у Осколика была в полном порядке, и он не такой дурак был, чтобы ни с того ни с сего сдуру на ровном месте выдавать свои внутренние резервы.

- Никакого такого передового опыта у меня нет, - ответил Осколик. - На заводе в Зауральске безвыездно сидит мой снабженец, и как видите...

- Но на заводе в Зауральске сидит и мой снабженец... и как видите... - жалобно доложил директор кабельного завода.

- А этот факт говорит только о деловых качествах наших снабженцев, - ответил Осколик.

Жалко ему было директора кабельного завода. До предпоследней пятилетки они были добрыми друзьями, но сейчас, когда им назначили одного поставщика, дружба кончилась.

- Неужели поставки алюминия зависят только от личных качеств ваших толкачей? - засомневался начальник главка.

Осколик развел руками.

- Он их там чем-то подмазывает, - предположил директор кабельного.

- Попрошу, попрошу... - обиделся Осколик.

Начальник главка что-то записывал в блокнот.

- Послушайте, вы капиталист, как я понимаю? Частный предприниматель? - спросил однажды Осколик.

- Вас это шокирует?

- Нет. Мы за мирное сосуществование.

- Вот и отлично. Кстати, вы обдумали мое предложение?

- Да. Я согласен.

- С профсоюзом согласовали?

- Профсоюз не будет против. Я думаю, никто не будет против.

- А ваш главный бухгалтер? Как он оприходует новые станки, алюминий, стройматериалы?

- Это моя забота.

- Что ж... тогда по рукам?

Сергей Кондратьевич и незнакомец хлопнули по рукам и, оглядываясь - не подглядывает ли секретарша, выпили по рюмке коньяка, прихваченного незнакомцем из параллельного пространства.

Дела на производстве пошли неплохо, а личная жизнь у Сергея Кондратьевича не налаживалась. Современная Лариса Владимировна не спешила выходить за него замуж.

- Ты директор, я бухгалтер... - сравнивала она. - Тебе сорок пять, мне тридцать восемь... если женимся, мне придется искать новую работу.

- Ну и что? - удивлялся Сергей Кондратьевич. - Найдем. На кабельном заводе главбух через год уходит на пенсию. Неудобно как-то директору в холостяках ходить.

- Неравный брак.

- Мне домой по службе звонят, а я к тебе по ночам бегаю!

- Изволь, я к тебе бегать буду.

- Нет, нет... неудобно.

- Неудобно? А мне, думаешь, удобно твой левый алюминий приходовать?

- Какой левый?! - опешил Осколик и с постели вскочил (разговор происходит ночью в квартире Ларисы Владимировны). - Откуда ты узнала?

- Да уж... не лыком шиты. Вместе сядем, вот тогда и под венец.

Не налаживалась личная жизнь у Осколика.

Под впечатлением ночного разговора Сергей Кондратьевич с рассветом помчался на завод, надеясь застать незнакомца; и застал. Тот держался рукой за сердце и кричал в трубку:

- Все продавайте! Все!

Увидев Осколика, он попытался улыбнуться, положил трубку и перевел дух.

- У вас неприятности? - спросил Осколик.

- Так, мелочи. Вопросы жизни и смерти. Через полчаса выяснится.

- На бирже играете? - догадался Осколик, вспомнив, как в иностранных фильмах толстые джентльмены кричат: "Продавайте!" или "Покупайте!" и утираются носовыми платками.

- И не спрашивайте, - вздохнул незнакомец. - А вам что не спится? За вас ведь государство думает.

- Вот когда сяду из-за вас, тогда государство за меня думать будет, - ответил Осколик, вспомнив пророчество любимой женщины.

- Опять вы паникуете! - рассердился незнакомец. - Я лично изучал ваш Уголовный кодекс, на вас ни одна статья не распространяется. Наоборот! Вы самый настоящий... как это у вас... рационализатор и передовик производства. Станки, материалы и сырье вы добываете совершенно новым способом. Стал бы я тут возиться, если бы вы "сели", как вы говорите. Берите пример с меня - поджилки трясутся, но никаких истерик.

Эти рассуждения успокоили Сергея Кондратьевича на какое-то время.

- Ну, хорошо, - сказал Осколик. - С уголовным кодексом, думаю, как-то обойдется. Но существуют трудности морального порядка.

- Морального? Порядка? Это что означает?

- Принять от вас станки и алюминий - куда ни шло, можно найти лазейки в инструкциях и не чувствовать себя виновным. Но что я скажу своим рабочим и служащим? Что скажет мой главный инженер, когда в его кабинете ночью начнет работать ваш главный инженер? Разве он поверит, что вы появились из этого... распространства? Никогда! Он сразу же заподозрит, что я хочу его выжить на пенсию... и правильно заподозрит, старик не тянет уже. Значит, каждому придется объяснять черт знает что, и начальство обо всем узнает.

- А что плохого найдет начальство в нашем сотрудничестве?

- Ничего плохого, наверно. Но вы не знаете моего начальства! Оно мне на ваши станки и алюминий такой план спустит, что я и в три смены не выполню. А где тогда вы будете работать ночью?

Незнакомец задумался.

- Более того, мое начальство этот ваш алюминий и станки, и стройматериалы у меня заберет и распределит по другим, более ответственным объектам, - продолжал пугать Сергей Кондратьевич.

- Это мне не подходит, - пробормотал незнакомец. - Надо бы потолковать с вашим начальством.

Тут уже испугался Осколик. Если начнется согласование, в главке и в министерстве схватятся за незнакомца четырьмя руками. А с кем он, Осколик, останется? Опять тет-а-тет с Зауральском?

- Не беспокойтесь, - сказал незнакомец. - Я для вашего министерства не партнер. Если у нас с вами дела пойдут, я сведу вашего министра с деловыми людьми из экспортно-импортного банка.

Зазвонил телефон. Незнакомец схватил трубку, выслушал, утерся носовым платком и сказал:

- Можете меня поздравить. Я только что проглотил конкурента.

- Живьем? - ужаснулся Осколик.

- Живьем. С потрохами. И с небольшим алюминиевым заводиком в придачу.

- Поздравляю!

(окончание следует)

Прикрепленное изображение (вес файла 67.7 Кб)

Борис Штерн.

Производственный рассказ N_1

(окончание)

Случай свести незнакомца с начальством вскоре представился. Однажды к концу рабочего дня на "Алитет" неожиданно приехал начальник главка. Сам. Он походил по заводу, осмотрел штабеля алюминия у главного литейного, железобетонные плиты для строительства склада, новые станки в цехах.

Вернулись в кабинет. Молчали долго.

- Будешь делиться опытом или нет? - наконец спросил начальник главка.

Осколик пожал плечами.

- Хорошо. Тогда вызови свою... кем она тебе приходится?

- Кого?

- Главного бухгалтера.

Сергей Кондратьевич покраснел. Чтоб оно все сгорело. Доложили. Найти бы того, кто этим занимается. Незнакомец прав - секретаршу давно пора сменить.

Пришла Лариса Владимировна. Увидала красного Сергея Кондратьевича. Настала пора венчаться, не иначе.

- Скажите, пожалуйста, откуда прибыла последняя партия алюминия? - начал допрос начальник главка.

- Из Зауральска, - нахально отвечала Лариса Владимировна.

- Документы на алюминий есть?

- А как же! Не частная лавочка.

- Станки откуда?

- Из Владивостока.

- Неправду говорите, Лариса Владимировна. Таких станков в Советском Союзе не производят.

- Откуда же они взялись?

- Это я вас спрашиваю.

- А я вам отвечаю: из Владивостока, - стояла на своем Лариса Владимировна. - Можете проверить накладные.

- Сейчас проверю. А стройматериалы откуда?

- Разве в Советском Союзе не производят стройматериалов?

- Вы не забывайтесь, Лариса Владимировна. Несите свои накладные. И, кстати, паспорта на станки.

- Паспортов нет. Затерялись в дороге.

- Ах, затерялись в дороге... На какой это дороге?

- На Китайско-Восточной, железной, - отрезала Лариса Владимировна и ушла за документами.

Документы были блеск, лучше настоящих! Потому что и были настоящими. Молодец, Лебедев, договорился и с Зауральском, и с Владивостоком, и с железной дорогой. Интересно, чем он их там берет... Спиртом?

- Ну, вы даете! - удивился начальник главка, просмотрев документы и отпустив с богом Ларису Владимировну.

Осколик взглянул на часы - с минуты на минуту должен был прийти незнакомец.

- Будешь делиться опытом или нет? - грозно повторил начальник главка. - Что у тебя тут происходит? Я ведь завтра позвоню в Зауральск, бедные вы все будете. Я для чего сюда приехал, не понимаешь? Чтобы ты лично мне все доложил, потому что я тебя ценю. А мой зам, например, советует натравить на тебя вневедомственную ревизию... хочешь? А хочешь фельетон в "Правде"? Могу устроить.

"Настроение у него хорошее... рассказать, что ли?" - подумал Сергей Кондратьевич.

- А что у тебя по ночам на заводе происходит? - вдруг спросил начальник главка. - Почему в твоем кабинете свет горит?

Случай был подходящий.

И Сергей Кондратьевич все рассказал начальнику главка.

Всего ожидал начальник... покаяний в нарушении трудового законодательства ради выполнения государственного плана; отпирательства; наконец, чем черт не шутит, какого-нибудь грандиозного передового опыта... всего ожидал. Лучшие наши умы пытаются решить эти чертовые экономические проблемы, но... платформы из воздуха? Алюминий из подпространства? Станки из какого-то измерения? Капиталист ночью в кабинете советского директора? Осколик сошел с ума? Но этот сумасшедший Осколик выполнил план прошлого месяца на сто пять процентов!

Зазвонил телефон.

- Алло! - сказал Осколик. - Да, как договорились... Это он звонил, привез алюминий. Взгляните...

Начальник главка подошел к окну.

- Тетя Даша, открывайте ворота.

Начальник главка увидел, как разъехались ворота; услышал, как загудели моторы; и с пустой вечерней улицы на завод въехали два механизма, груженные алюминием.

После длительных согласований с Москвой в министерстве пошли навстречу планам Осколика. Если торгуем с Соединенными Штатами, почему бы не торговать с четвертым измерением, если это выгодно? Стоит попробовать... стоит провести небольшой местный эксперимент.

Незнакомец из кожи лез, торопясь переоборудовать завод и получать прибыль в ночную смену. Он ходил довольный и жирел на глазах - недавно он съел еще двух конкурентов.

Дело ладилось. "Алитет" гудел, не останавливаясь, в три смены. К конторе надстроили третий этаж, в цехе товаров широкого потребления ввели в действие автоматическую линию - оттуда сыпались алюминиевые оловянные солдатики.

Ларисе Владимировне чем-то не понравилась ночная секретарша незнакомца, и она согласилась наконец выйти за Сергея Кондратьевича замуж. Была свадьба, было весело; пригласили незнакомца - тот пришел с женой, подарил невесте розы из подпространства, жениху карманные часы с двойной шкалой времени - ихнего и нашего; и, расхрабрившись, выпил лишнюю для себя четвертую стопку водки. Бригадир литейщиков товарищ Григорьев вызвался проводить его домой и стал первым в мире человеком, попавшим в иное измерение. Вернулся он оттуда на следующее утро, вполз на завод и рассказывал тете Даше, что народ там ничего, но в питии слаб.

Проходили дни. На "Алитет" сыпались командированные со всех алюминиевых заводов Союза. Перенимали опыт. Отмечали, что наше производство выпускает меньше алюминиевой продукции на душу населения днем, чем потустороннее предприятие на том же оборудовании ночью. Объясняли это явление ихней потогонной системой и в какой-то мере нашими нарушениями трудовой дисциплины, а именно: прогулами, пьянками, опозданиями.

Стали бороться. Перевели разгильдяев и лодырей на кабельный завод и сплоченным коллективом принялись догонять ночного соперника. Зарплату получали больше профессоров.

Незнакомца распирало от удовольствия. Он снабжал, расширял, строил, реконструировал. На совещаниях в главке плакал несчастный директор кабельного завода; Осколик его жалел, но дружбу со службой не путал.

Прошли месяцы, кварталы, и хотя объем производства на "Алитете" увеличился раза в три, но догнать ночную смену он все-таки не смог. В чем дело? Осколик произвел простое арифметическое действие - ночью пересчитал по пальцам служащих в конторе у незнакомца, сравнил это двузначное число со своим трехзначным обозом и спросил на очередном совещании:

- О чем говорят эти цифры?

Ладно, завод передовой, можно позволить себе и такой эксперимент. Сократили штаты, перевели их туда же, на кабельный. Прибыль здорово подскочила. Незнакомец вежливо аплодировал, сталкиваясь по утрам в дверях с Сергеем Кондратьевичем.

Наступила весна, март прошел. Заводской художник начал разрисовывать грузовик к первомайской демонстрации.

Пока кончался первый квартал, Осколик не успевал потолковать с незнакомцем, но сегодня он решил остаться после работы. Незнакомец явился намного раньше начала вечерней смены. Осколик его не узнал. Похоже, незнакомец заболел желтухой.

- Что с вами?

- Плохо дело.

- Вы ели, теперь вас едят? - догадался Осколик.

Незнакомец кивнул.

Незнакомец потерял сон. О своих неприятностях он не распространялся, Сергей Кондратьевич ничем не мог ему помочь. Днем незнакомец уже не уходил, сидел на стуле в углу кабинета, безучастно наблюдал за работой Осколика.

Пришла уборщица:

- Подпишите заявление на отпуск.

- Почему ко мне?

- Начальник цеха не хочет подписывать.

Пришли из профкома:

- Сколько флажков и воздушных шариков купить на первомайскую демонстрацию?

Заглянул начальник стройцеха:

- Вы меня вызывали?

- Нет, не вызывал.

- А мне сказали, что вызывали.

Вошла Лариса Владимировна:

- Лебедев третью неделю не выходит из отпуска.

- Пусть отдыхает, я разрешил.

- Я платить не буду!

- Ладно, дома поговорим.

Обеденный перерыв.

- Хорошо живете, - пробормотал незнакомец. - И прогореть нельзя.

Все закончилось в один субботний апрельский день. Сергей Кондратьевич вошел в кабинет и удивился, увидев незнакомца.

- Суббота сегодня, идите домой, нельзя так переживать! - сказал Осколик.

- А вы почему пришли? - без интереса спросил незнакомец.

- У нас субботник.

- Это что?

- Ну... добровольная работа.

Незнакомец на мгновенье оживился:

- Что значит "добровольная"? Бесплатная?

- Да, бесплатная. Сажаем деревья, подметаем территорию.

- А вы? Вы тоже подметаете? - усмехнулся незнакомец, глядя на грабли в руках у Сергея Кондратьевича. - А ваша жена?

- Она алюминий тягает.

Оживление прошло, незнакомец сгорбился в кресле.

- У меня на заводе вчера началась забастовка. Выставили у ворот пикеты, бьют штрейкбрехеров. А ближе к вечеру меня съест один хороший знакомый.

- Что же будет?

- Спросите у своего дедушки.

Сергей Кондратьевич прикрыл дверь и пошел по коридору. У выхода он услышал выстрел и побежал обратно. Он готов был услышать этот звук. В дверях кабинета он столкнулся с двумя людьми в незнакомых рабочих спецовках. Они тащили какой-то тяжелый предмет, завернутый в зеленую скатерть с директорского стола. Кабинет был забрызган кровью.

- Он позвонил в забастовочный комитет и попросил нас прийти... - начал оправдываться один из рабочих.

- Мы пришли, а он пистолет себе в рот... - добавил второй.

Сергей Кондратьевич пошел за ними, волоча грабли по коридору.

Тетя Даша, перекрестившись, открыла ворота. Забастовщики со своим свертком вышли за ворота и растворились в воздухе.

- ...люминия! - кричал Лебедев через месяц из Зауральска.

- Девушка, переведите! - просил Осколик, разглядывая вальяжного джентльмена, который только что материализовался в кабинете и вытирал платком лысину и лицо.

- Ваш Лебедев говорит, что они…

- Минутку, девушка.. Кто вы такой?

- Я слышал, что мой предшественник имел с вами прямые дружественные контакты, - ухмыльнулся новый незнакомец. – Что ж, я готов продолжать сотрудничество на прежних условиях.

- Нет, - сказал Осколик.

- Почему? – криво ухмыльнулся тот.

- Мы сами.

- Сами? – скорчил рожу лысый джентльмен.

- Изыди… - тихо сказал Сергей Кондратьевич, угрожающе наводя дуло телефонной трубки на непрошеного посетителя.

Если добрый старый незнакомец напоминал Сергею Кондратьевичу лукавого черта,, то этот походил на злобного хитрованского сатану.

Сатана скорчился, и его будто ветром сдуло, - только занавески колыхнулись на окнах.

- Ваш Лебедев говорит, что они, сволочи…

- Девушка! – заорал Осколик. – Подать мне сюда директора Зауральского завода! Кто директор – Лебедев или он?!!!

1987

Прикрепленное изображение (вес файла 81.1 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

17 октября - Ерофеев день. В ночь на Ерофеев день, говорят, деревья ходят.

Alex "WerGraf&.

Сказание. Начало. История Пня.

(Отрывок из длинной предлинной истории, которая ещё не началась и которая никогда не кончится)

(Публикуется с любезного разрешения автора).

Когда-то давным-давно....

В стране тихих ручьёв жил пень. Был он стар, с потрескавшейся корой в которой иногда в сухую погоду жили насекомые. Жил он в тихом соседстве с холмиком на котором в изобилии росли разнообразные грибы.

В молодости он вылезя из глубинных болот, по ту сторону кратера странствовал по миру, радуясь его разнообразию. Он побывал во многих местах, а к старости забрёл в долину ручьёв и остался тут доживать и затрухлевать.

Не так много прошло времён с той поры, но природа стала меняться, появились ветры, сильные и слабые, временами холодало и даже несколько раз были сильные морозы. Пню хотелось откочевать в более тёплые края, но он уже так постарел и одряхлел что не мог свои корни плотно вошедшие под землю вытянуть на поверхность.

Да и внешность его постепенно стала меняться. Куда-то подевалась привычная физиономия, с помощью которой пень первое время оглядывал просторы его окружавшие. Теперь он не знал как он видит всё вокруг. Да и кора стала дряхлой.

В ней завелись всякие не прошенные насекомые, которые её зачем-то ели или разрушали, пакостив вокруг. Он с удовольствием бы от них избавился. Так проходило время.

На холме рядом с которым он поселился вилась своя жизнь, там плодилась и увядала местная растительность. Поначалу пню казалось, что они все вокруг такие же как и он, вырастают и странствовать по свету, но потом прижившись и присмотревшись он всё больше и больше стал расстраиваться, осознав что большинство где рождаются там и умирают.

Время шло. Как-то в не очень хорошую погоду, вдалеке со стороны пригорков он заметил маячившую тень, заслонявшую утровечерний свет. Присмотревшись он узнал в ней очертания себя, как выглядел давным-давно. Тень приблизилась и вот он узрел своего родича, который с любопытством бродил по поляне разглядывая всё вокруг.

Пню захотелось завыть от восторга, надо же родич, следует поприветствовать, хотя в далёком-далёком своём доме, в глухих и топких болотах он никогда не чувствовал такой радости и никогда бы не поприветствовал никого.

Каково же было его разочарование, когда он смог издать только кокой-то жалкий скрип и на этом его возможности закончились.

Но родич на то и родич, услышал привычное ворчание старых пней. Через некоторое время он приблизился к старику.

Сильно удивился молодой пень завидев предка, а может и не предка, пни не умеют разбрасывать семена, они появляются

на свет из недр болот, надо думать от прародителей всех пней, тал это или нет, но они об этом не знают. "Какой старый, наверное много времени он здесь стоит" - подумал он - "по его виду, здесь не такая уж и хорошая погода бывает". Постояв, потоптавшись и попялившись, молодой пень пошел дальше, раздумывая какая странная у его предшественника, наверное полная приключений и загадок, судьба.

А Пень, узрев как уходит молодость, продолжил стоять много сожалея, что простояв тут так очень долго он разучился общаться с себе подобными и отложил состоявшееся событие как хорошее воспоминание.

Шло время. Насекомые всё более часто донимали пень. Кто-то более крупный подрылся под его основание и затаился там, иногда грызя его корни.

Но вот пришла череда дождей и долгожданная радость влаги. Хоть влага была очень холодной, но Пень простоявший тут уже

довольно долгое время, не обращал на это никакого внимания. Он радовался что наконец вода избавила его старческие телеса от

докучливых насекомых.

Как часто это бывает, всё может изменится как в худшую так и в лучшую сторону.

Однажды, светлым утром, когда ещё на траве благоухает роса, пень почувствовал как что-то изменилось на поляне. Из-за пригорка

на котором росло древо со странными никогда не вянущими плодами некто шел прямо к нему, как казалось не особо разбирая дороги.

Некто приближался, и в душе у Пня становилось почему-то одновременно радостно и тревожно. Радостно наверное потому что можно и это отложить в воспоминания, а тревожно потому что…? А действительно почему?. В глубине, самой глубине своей увядшей памяти Пень наткнулся на воспоминания о своём путешествии. Как странно, никогда ещё он так ярко не мог вспомнить всё что с ним произошло, хотя всегда очень и очень старался вспомнить. Опыт и память странствий не подвели, к нему медленно но верно приближался один из тех кого он встретил очень-очень далеко от этих мест, и в своём тогда ещё молодом сознании он отложил предупреждение себе, чтобы более никогда не посещать тот край, где живут подобные существа.

Он их видел много, разных. Тогда по незнанию он зашел в странную пещеру. Она золотилась светом, прямо как в его родных просторах

бывает, только у этой пещеры было маленькое отличие: на краях свет странно переливался. И Пень пошел разведать, что за чудо.

На другой стороне пещеры он попал в другой мир. Это ему объяснили его новые знакомые, которые об его мире и слыхом не слыхивали.

По первоначалу Пень очень удивлялся. Но потом когда его попытались применить не по назначению, он долго возмущался,

а его недоброжелатели даже пытались поместить его в не очень большое помещение и судя по действиям испортить ему внешний вид.

Что на самом деле желали с ним сделать, Пень разбираться не стал, а стал драпать, хотя драпать ему до этого никогда не приходилось.

Во время этого драпанья он познакомился с временным товарищем по несчастью. У него даже было имя, Теркекванд Пушистый, вот.

Поначалу Пень удивлялся, зачем так нужно, но ему объяснили, это чтобы общаться можно было удобнее, так как таких пушистиков,

похожих друг на друга, очень и очень много. Со временем их пребывания вместе Пень узнал многое, и что мир, который он посетил огромен, за один прекат света в круг не обойдёшь, и что не везде в нём тишь да благодать, в некоторые места лучше не суваться,а если сунешься и останешься цел и невредим, "ссылайся на вселенское чудо".

- Какое-какое "Чудо"? - Пень очень удивился,

он думал что чудо есть чудо и других чудес не бывает.

- Вселенское - Я понимаешь тоже не из этих мест, здесь не все знают, что мир в котором они находятся, не просто огромен,

он безграничен в пространстве и своём разнообразии.

- А где твой мир?

- Вот это я и сам не знаю и пока я ищу где находится путь к нему - таков был ответ Пушистого Таркекванда.

Много о чём ещё они говорили, пока путешествовали по просторам местных земель, но всё всегда подходит к концу.

Однажды Пень с Таркеквандом набрели на такую же пещеру, какой была первая встреченная пнём. Посовещавшись немного они решили

пройти сквозь неё.

Пень на удивление оказался в очень похожих на свой дом местах, возможно, это были оконечья противоположные его болотам.

К сожалению его друга как и той пещеры которую они прошли рядом не оказалось. Посожалев немного, Пень продолжил свои

нехитрые странствования.

Ещё долго он бродил, как оказалось в собственном мире, но таких же пещер больше не встретил. Мир к его немалому удивлению

тоже был обширен. На его просторах, как оказалось, происходило много интересных событий. Однажды он даже встретил существо

похожее на его давнего друга, но как оказалось, оно не являлось его родичем, и никогда не слыхивало о пушистом народе.

Спустя довольно продолжительное время Пень обосновался на светлой поляне, в Стране Тихих Ручьёв.

- Вот я тебя и нашёл! Наконец то! - Вырвали Пень из раздумий – Как же ты состарился!

Перед Пнём был путник. Он загораживал освещение но Пень смог различить узнаваемые черты. Какая бы радость в этот момент

не посетила пня, но поприветствовать своего давнего друга у него не получилось, совсем он расклеился.

- Ну, надо же, состарился так, что и говорить не умеем, а раньше так и трещал - произнёс гость из прошлого и махнул своими лапками.

В Пень полетела зеленоватая пыль. – Вот-вот ещё немного и вспомнишь всё

Пень почувствовал, что внутри его всё изменяется, хотя внешность почти остаётся неизменной, только мох, старый никогда

не цветущий мох вдруг зацвёл. Пень удивился и пригляделся к гостю

Перед ним стоял всё тот же пушистик, правда немного постаревший и изменившийся. Он когда то говорил что в разных мирах разные временные потоки. Наверное так.

И настала другая жизнь.

Прикрепленное изображение (вес файла 597.7 Кб)

Ганс Христиан Андерсен

Затонувший монастырь

Неподалеку от Нейенкирха среди дремучих лесов притаилась одинокая полянка с озерцом; редко кто сюда заглядывает, да и знают-то о ней немногие. В черных елях, окружающих лужайку и озеро, есть какая-то унылость, нечто, навевающее невольный трепет. Они словно окутывают таинственным покровом эти места; здесь не щебечут птицы, сюда не заглядывают солнечные лучи. Само озеро — глубины бездонной, и оттого-то еще больше сторонятся люди этих мест.

В стародавние времена стоял здесь женский монастырь с высокими башнями и с каменными статуями вдоль красных кирпичных стен.

Однажды ненастной зимней ночью набрел на монастырь нищий, больной старик; обессиленный, постучал он в ворота и стал проситься на ночлег. Но сестра привратница была женщина ленивая и жестокосердная, не хотелось ей в стужу спускаться вниз, отмыкать все замки о запоры. И она сердито крикнула старику, чтобы он шел своей дорогой и поискал ночлега в другом месте. Но странник так устал и продрог, что дальше не мог идти; он снова стал просить, жалобно плакал, но все было напрасно. Ни настоятельницу, ни остальных монахинь не тронуло его горе. Только одна-единственная из сестер, которая еще не дала монашеского обета, сжалилась, видя его слезы, и заступилась за старика. Но монашки только посмеялись над ней, поглумились над ее добротой, да так и оставили беднягу за воротами.

Тут непогода еще пуще разыгралась, а старик прикоснулся своим посохом к стене, и в мгновение ока неприступный монастырь провалился в бездну. Огонь и дым взметнулись из страшного жерла, которое тут же заполнилось водой. К утру буря стихла, и на том самом месте, где вчера еще солнце играло на золотых крестах высоких колоколен, теперь раскинулось озеро.

Добросердечная сестра-послушница, которая пожалела старика, горячо, всей душой любила одного из самых знатных рыцарей тех краев, и потому монастырь казался ей темницей. Не раз ночною порою пробирался рыцарь тайком через лес к уединенному монастырю. Когда все вокруг погружалось в сон, они переговаривались через решетку на окне ее кельи, и часто, бывало, их свидания кончались лишь на заре.

Пришел он и в ту ненастную ночь. Но какой болью и тревогой наполнилось сердце рыцаря, когда не увидел он больше на прежнем месте монастыря, а лишь услышал, как рвет и клокочет вода, скрытая густыми клубами дыма. Рыцарь стал ломать руки, рыдать и так громко звать любимую, что голос его сквозь бурю разносился далеко вокруг.

— Хоть раз, один лишь раз, — вздыхал он, — приди в мои объятия!

И тут из бездны, над которой пенилось бурное озеро, раздался голос:

— Приходи завтра ночью, в одиннадцатом часу, на это самое место! На волнах ты увидишь алую, как кровь, шелковую нить, потяни за нее!

Голос смолк. В тоске и горе отправился рыцарь домой, не ведая, что уготовит ему рок. Но в назначенный час он снова пришел на берег озера и сделал все, что повелел ему голос.

Трепетной рукой схватил он алую, как кровь, нить, потянул за нее — и вот перед ним предстала его возлюбленная.

— Неисповедимый рок, — сказала она, — вверг меня, ни в чем не повинную, в бездну вместе с виноватыми, но мне дозволено всякую ночь от одиннадцати до двенадцати беседовать с тобой; преступать же этот час мне нельзя; если я хоть раз нарушу условие, ты меня больше не увидишь. И, кроме тебя, никто не должен меня видеть, не то незримая рука перережет нить моей жизни.

Долго, долго продолжались ночные свидания на берегу озера, и всякий раз рыцарь тянул за алую, как кровь, нить, и из синих вод появлялась его возлюбленная. Как счастливы были они оба этими тайными встречами и ничуть не опасались, что их застанут врасплох в этом безлюдном, внушающем ужас месте. Но зависть и злоба выследили рыцаря, и однажды чужой человек подглядел, как влюбленные рука об руку гуляют по берегу озера. Когда на следующую ночь рыцарь приблизился к милому озеру, воды его в ясном свете месяца алели, будто кровь. Трепетной рукой схватился он за нить, но она побелела и была перерезана.

Стоная, метался рыцарь по берегу, ломая руки, звал свою любимую. Но все было тихо. Тогда безутешный юноша бросился в озеро, и волны над ним сомкнулись.

Прикрепленное изображение (вес файла 482.7 Кб)

М. Д. Махлин

О живом электрогенераторе и живом ископаемом

(из книги «Занимательный аквариум»)

Перед тем как беседовать с индейцами, Закс зашел в хижину и вновь раскрыл потрепанный томик «Картин природы». Автором его был знаменитый ученый, соотечественник Закса, член многих академий наук мира Александр Гумбольдт. Его лирические описания тропической природы, густых, ошеломляющих разнообразием тропических лесов и удивительных, невероятных обитателей тропических рек — вот что увлекло Закса, заставило его покинуть обжитый домик в далекой Германии и приехать в эту девственную чащу у непроглядно-черной, словно налитой чернилами, реки.

Закс снова перечитал знакомые строки: «Первые удары очень большого и сильно возбужденного электрического угря всегда представляют известную опасность. Нанесенный рыбой удар вызывает такую сильную боль и настолько ошеломляет, что трудно даже представить себе это ощущение». И вот еще одно интересное место: «Непривычный шум загнанных в воду тридцати лошадей выгоняет рыбу из ила и вызывает ее к нападению. Борьба между столь различными животными представляет живописную картину».

Сколько раз, закрыв глаза, Закс представлял себе эту картину. Вот осторожно лошади спускаются по пологому берегу к чернильной воде. Она доходит им до самого брюха. Индейцы хватают дротики и длинные тонкие тростниковые палки. Одни забираются на свисающие над водой ветки, а другие выбирают места на берегу. Старший подает команду, и тотчас вся эта картина приходит в движение. Дико крича и размахивая палками, индейцы гонят лошадей в воду. Электрические угри, потревоженные десятками лошадиных ног и ошеломленные шумом, наносят животным непрерывные электрические удары. Молнии, рожденные живыми электростанциями, поражают сердце и нервную систему лошадей. Одни лошади, временно парализованные током, падают в воду, другие с диким ржанием становятся в воде на дыбы, третьи стремятся выбраться из смертоносной воды на берег. Индейцы кричат так, что пересиливают весь этот адский шум, и не дают лошадям выскочить из воды.

Но вот пыл битвы понемногу утихает, угри, как аккумуляторы, разрядились и больше не опасны. Индейцы вытягивают веревками парализованных лошадей на берег и пытаются их спасти, откачать воду. Другие же, более опытные, входят в воду, шарят на глубине, что-то кричат, что-то хватают, и вот у ног организатора ловли чуть трепещут толстые маслянистые тела разрядившихся угрей...

Закс посмотрел на свои сапоги. Неужели у этих ног будут трепетать электрические угри? Неужели он будет организатором и очевидцем этой замечательной, необычно дикой ловли опасных рыб, которую так живо описал великий Гумбольдт и которую так часто рисовал в своем воображении сам Закс.

«Только бы удалось уговорить индейцев и достать лошадей», — подумал Закс, кладя на место книгу и направляясь к выходу.

Недалеко от хижины, вокруг костра, разложенного на берегу реки, сидела группа индейцев, которых он пригласил через переводчика. Переводчик стоял рядом и ждал приказаний.

— Я сейчас буду говорить, а ты переводи, — строго сказал Закс. — Но только переводи точно. Речь пойдет об электрическом угре. Знаешь, что это такое?

— О да, сеньор, это тембладорес.

— Что значит тембладорес? — удивился Закс, впервые услышавший это испанское слово.

— Тембладорес значит дрожащий, — ответил переводчик. — Так называют сеньоры-испанцы всех рыб, вызывающих судороги электричеством.

— Ну, тембладорес, так тембладорес, — проворчал Закс и обратился к индейцам. — Друзья мои, я хотел бы, чтобы вы оказали мне помощь в охоте на тембладорес — электрического угря.

Переводчик перевел, и индейцы чинно и важно подтвердили, что они согласны.

«Что-то они нерешительны, — подумал Закс, — или нет у них лошадей, или они не умеют ловить угря».

— Сейчас, друзья, я объясню вам, как ловят электрических угрей, — и увлекаясь, Закс стал пересказывать индейцам описанную Гумбольдтом охоту на угря. Но по мере того, как он, все более воодушевляясь, рассказывал о волнующих моментах битвы с угрями, индейцы приходили в движение, переглядывались между собой и, наконец, по их лицам заскользили чуть заметные улыбки.

— Скажи им, что я кончил и жду их ответа, — перевел наконец дух Закс. Переводчик исполнил приказание и тут же сообщил Заксу вопрос одного индейца:

— Сеньора осмеливаются побеспокоить вопросом: так ловят тембладорес на его, сеньора, родине?

— Нет, разумеется, — рассердился Закс. — скажи ему, что так ловят у вас здесь на Амазонке!

Лицо индейца расплылось в улыбке и он опять что-то спросил.

— Сеньора спрашивают, это он шутит, наверное?

— Да нет же, — в отчаянии закричал Закс, — так будете ловить вы сами!

И тут раздался хохот. Солидные, сдержанные обычно индейцы совсем забыли про этикет. Как озорные мальчишки, катались они по траве, заливаясь звонким заразительным смехом.

«Ну разве с такими сваришь кашу, — мрачно глядел на них Закс, — разве Они способны участвовать в серьезной охоте на угря!»

Вместе со всеми смеялся и переводчик. ,

— Ты-то чего смеешься? — возмутился Закс.

— Сеньор, — еле выдавил сквозь смех переводчик, — но они кричат, что более нелепого способа ловли никогда не знали.

— Как нелепого?! — вскричал Закс. В один миг он очутился в хижине и вернулся к индейцам уже с книжкой Гумбольдта. — Да знаете ли вы, что этот способ ловли угря описал всемирно знаменитый ученый, этот способ известен всему миру. И только вы здесь...

Новый взрыв хохота был ему ответом.

«Не видать мне угря», — грустно подумал Закс.

— Ой, сеньор уморил нас, — со стоном сказал старший из индейцев Ну и шутник сеньор, ну и весельчак.

— Скажи лучше, сумеете ли вы так поймать электрического угря, найдете ли лошадей для охоты?

— Да зачем нам лошади, сеньор, — вновь улыбнулся индеец, — мы поймаем тебе тембладорес. сколько хочешь и намного проще — сетями.

— Сетями?! — теперь уже пришла пора удивляться Заксу. — Простыми сетями? А как же это описание охоты с лошадьми?

— Не знаю, сеньор, может человек этот и видел такую охоту на угря, только я об этом ничего не слышал. Лошадей иногда загоняют в воду, это правда, но делают это лишь для того, чтобы выгнать угрей из тинных ям, где они любят лежать. Мы же ловим его очень просто — большими сачками на деревянной палке. Пока дерево сухое, эта рыба совсем безопасна, удары ее передаются только по мокрому.

Теперь пришла пора развеселиться Заксу. Со смехом отложил он книгу в сторону:

— И часто вам приходилось ловить угря?

— Да, мы это делаем все время.

— Вы его едите?

— Нет, сеньор, вид его больно отвратителен, да и мясо костляво и мало вкусно. Но он своими ударами убивает очень много рыбы, он даже не может съесть ее всю. Если бы мы не боролись с тембладоресами, они бы перевели всю рыбу вокруг наших селений.

Охоту на электрического угря наметили провести на завтра. Рано утром собрались у хижины индейцы, принесли сеть. Не было ни топота лошадей, ни ропота воинов, готовящихся к опасной битве.

Пошли тихо, не поднимая шума, к густо заросшей кустарником, заболоченной речке.

— Видишь, сеньор, — указал индеец на подымавшиеся из глубины пузырьки, — это плавают угри, это они выдыхают воздух.

Индейцы разделись, часть из них встала ниже по течению и перегородила ручей сетью, другие выше по течению вошли в воду и стали колотить по ней палками, поднимая муть.

— Перенеси меня на другую сторону, — попросил Закс индейца. Тот понес Закса, но у — противоположного берега споткнулся и оба полетели в воду. «Сейчас, — мелькнула у Закса мысль, — удар и...». Но ничего страшного не случилось, упасть в воду с электрическими угрями было, видимо, так же безопасно, как свалиться в ручей где-нибудь в Шварцвальде или Тюрингии. Закс вылез из воды и остановился у берега. «Нет никаких диких криков, ржания лошадей и воплей», — опять с сожалением подумал он.

И тут Закс почувствовал, как из воды на его ноги накатилось что-то тяжелое. Прежде чем Закс успел разглядеть оливково-зеленое толстое тело, прежде чем он сообразил, что на его ногах оказался электрический угррь, он вдруг ощутил страшный удар, а за ним беспрерывно последовали другие. Голова Закса тряслась, руки нелепо дергались, он дико орал, но не мог сделать и шага — тело ему не повиновалось. А индейцы? Приостановив ловлю, они громко хохотали, взирая на это зрелище.

Толи угорь разрядил всю свою мощность, то ли ему наскучило лежать на ногах беспокойно орущего человека, но только он так же плавно и незаметно, как появился, соскользнул с ног Закса. Только тогда охотник за электроугрем пришел в себя и членораздельно выругался.

Но не прошло и десяти минут, как все, на этот раз вместе с Заксом, снова хохотали, глядя на неуклюже дергающегося индейца, в напоясном мешке которого бился неизвестно как заскочивший туда угорь.

Чем ближе подходили к сети загонщики, тем больше угрей выскакивало на поверхность воды, а иные даже выбрасывались на берег. Скоро в сети было уже много угрей и их вытащили на берег. Толстые, оливково-зеленые сверху и оранжево-красные снизу, с двумя или тремя рядами светло-желтых пятен величиной с вишню, некоторые рыбины достигали в длину 2 м и весили более 15 кг. В них еще сохранился электрический заряд и их приходилось брать резиновыми перчатками.

Рыбаки осторожно переваливали их из сетей на землю. Но вот неловкое движение одного индейца — и он тотчас получил такой удар в живот, что был сшиблен с ног. Рыбаки начали от злости колотить их палками. Но и прибитые, полумертвые, рыбы были опасны. К одному еле живому угрю приблизилась собака и лизнула его. Тотчас она отлетела в сторону и жалобно заскулила.

Охота была очень удачной.

И Закс теперь не жалел, что не было обезумевших людей, ржания и диких криков. Впрочем, крики были, но о них Закс предпочитал не вспоминать.

Электрического угря называли ранее, а иногда и сейчас, гимнотом. Название это неверно потому, что гимноты — рыбы, не обладающие электрическим органом. Длинные тела молодых гимнотов с волнообразно извивающимся длинным анальным плавником очень похожи на электрического угря. Поэтому их и путают. Гимнот — это не угорь. Но и сам электрический угорь — это не угорь.

Кто не знает длинную змееподобную рыбу-угря? Издавна заметили ее люди и окружили таинственностью. То ей приписывали появление ночью в хлеву и высасывание молока у коров, то угорь «обвинялся» в принадлежности не к рыбам, а к змеям. Но все эти сказки постепенно разоблачались. Угри действительно по утрам, когда трава влажная от росы, выходили на берег, но они спешили при этом не в хлев, к коровам, а в широкие, стекающие к морю реки. И с змеей угря роднило только длинное тело. А жабры, рот, плавники, образ жизни позволяли убедиться в том, что это рыба.

Электрический угорь назван угрем по сходству тела, а на самом деле он занимает промежуточное положение между сомами и харациновыми рыбами. Научное название этой рыбы — электросрорус электрикус, в дословном переводе «носитель электричества, электрический». Эта крупная рыба может достигать 230 см. Тело ее покрыто слизью, которую исследовал известный физик Вольта. Он установил, что эта слизь обладает электропроводимостью в 20 —30 раз большей, чем чистая вода! Электрический орган электрофоруса состоит из 6000 пластинок, причем ток движется по телу угря таким образом, что у головы образуется положительный полюс, а у хвоста отрицательный.

Зачем этой рыбе нужно электричество? Когда электрофорус лежит в илистой яме, его электростанция не работает. Но вот рыба двинулась вперед. Вода речек, где предпочитает жить электрический угорь, очень темная и мутная, в ней добычу не заметишь и не настигнешь, да и от врага не убережешься. И вот живой генератор начинает посылать во все стороны слабые ориентировочные импульсы — около 50 в сек. Отражаясь от всех встречных предметов, они возвращаются к электросрорусу и информируют его об окружающем. Таким образом, этой рыбе не страшно жить в мутной воде. Но кислород? Ведь наверное его немного в такой воде? Ничего, электричество и здесь поможет своему хозяину. Разряды тока в теле угря разлагают воду на составные части. А вода, как мы знаем, состоит из кислорода и водорода. Кислород тут же поглощается кровью рыбы и разносится по всему телу, а водород, не нужный для организма электрофоруса, выбрасывается пузырьками наружу. Эта гирлянда пузырьков часто и выдаетугрей. Рыбаки, правда, думают, что это «выдыхаемый» рыбой воздух, но это заблуждение не мешает им удачно ловить электрофорусов.

Однако электричество и в защите служит рыбе хорошую службу. Сильные защитные удары могут достигать 800 В напряжения и силы тока в 1 А, напряжение обычных ударов — 250 — 300 В при токе силой 0,5 А. Человек не способен длительное время выдерживать подобные разряды, мелкие животные, в том числе и собаки, погибают от них сразу. Электрофорусы убивают своими разрядами и добычу, при этом погибает столько рыб, лягушек, раков, что угрю не под силу все это съесть.

В некоторых зоопарках можно увидеть, как к голове и хвосту рыбы подсоединяют электролампочку мощностью 25 Вт и демонстрируют ее длительное горение.

Конечно, такое чудище, как электрофорус, в домашнем аквариуме содержать не станешь — и велик, и опасен. Но мне удалось близко познакомиться с другим обитателем мутной воды, и этот зверь — его даже трудно назвать рыбой — прожил у меня девять с лишним лет. Поскольку его биология очень интересна, давай в этой главе познакомимся и с этим представителем гигантов тропических пресных вод.

Речь идет о протоптерусе — двоякодышащей рыбе из Африки.

Помнишь, в главе о лабиринте мы говорили, что анабантид (лабиринтовые рыбы) нельзя назвать двоякодышащими. Многие тропические пресноводные рыбы постепенно приобрели способность усваивать атмосферный воздух — в бедных кислородом тропических водоемах это весьма существенное приспособление, но у них не образовалось настоящих легких, как у двоякодышащих. Давным-давно двоякодышащих рыб было очень много, их окаменелые останки и сейчас находят в «изобилии. До нашего же времени дожило всего шесть видов — по одному в Америке и Австралии и четыре вида (все четыре относятся к роду «протоптерус» — имеющий примитивные плавники) в Африке. Эти рыбы настолько отличаются от большинства современных рыб, что ихтиологи-систематики выделяют их в особый подкласс и считают двоякодышащих близкими родственниками кистеперых рыб. Кистеперые, которых все биологи считали давно вымершей группой рыб, теперь хорошо известны благодаря сенсационной находке в 1938 году живого представителя этих обитателей древних морей — целаканта. С протоптерусами такая же сенсация произошла сто лет назад. Окаменевшие останки протоптерусов были в то время уже хорошо известны зоологам. Считалось, что двоякодышащие давно вымерли. И вдруг в 1835 году Томас Вейер находит в Гамбии живого протоптеруса. А затем выяснилось не только распространение этих странных рыб в бассейнах рек Сенегал, Нигер, Замбия и озера Чад, но и широкое использование местным населением этих зоологических редкостей в пищу. Причем, самым распространенным и удачливым способом ловли протоптерусов оказалась ловля при помощи... мотыги!

Протоптерусы обитают в болотистых низинах с сильно колеблющимся уровнем воды. Кроме жаберного дыхания они могут усваивать атмосферный воздух с помощью легкого. В отличие от австралийского рогозуба и американской лепидосирены (тоже двоякодышащие рыбы) они прибегают к легочному дыханию не только в сухой период, но и плавая в воде. Без доступа воздуха они могут утонуть, задохнуться в воде. В сухой период, когда вода уходит и болота пересыхают, протоптерусы строят глубокие норы в иле. Рыбы одного из этих видов переживают засуху в глубоких туннелях, где сохраняется вода, другие впадают в спячку до наступления периода дождей. Спит протоптерус в коконе из глины и застывшей слизи, все выделения организма очищаются почками этой рыбы и усваиваются опять в виде воды. Если все рыбы в аквариуме со временем так отравляют воду своими выделениями, что могут сами себя отравить (поэтому и надо регулярно менять воду), протоптерусу это не угрожает, в аквариуме с этой рыбой воду можно почти не менять. Зарываясь в нору, протоптерус оставляет на поверхности ила пористый колпачок — горку земли над вентиляционным отверстием кокона. По этим характерным холмикам и находят места спячек протоптеруса местные жители. Дальше уже дело техники — подкопать кокон мотыгой и извлечь рыбу.

Мой знакомый привез мне протоптеруса именно в таком коконе. Мы положили ком глины в теплую воду, он рассыпался и наружу выбралось очаровательное существо длиной 12 см. С первого взгляда было ясно, что эта рыба великолепно приспособлена к жизни в болотах. Внешне протоптерус похож скорее на тритона, чем на рыбу: скользкое круглое тело, тупая плоская голова, длинный, отороченный плавником хвост. Вместо обычных рыбьих плавников у него оказались четыре «ноги» — длинные мясистые нити, с помощью которых он ходил по дну.

Я поселил гостя из Африки в густо заросшем растениями аквариуме, он сам выбрал себе жилище в скорлупе кокосового ореха. Каждые 7 мин он выплывал из своего дома и, волнообразно работая хвостом, прижав нити-плавники к телу, поднимался к поверхности подышать воздухом. Питался он мотылем, мелкими улитками и жил в компании рыб значительно меньшего размера.

А потом протоптерус стал расти прямо на глазах. Сначала он занялся переустройством дна, и пришлось спасать растения, а затем он проявил нездоровый интерес и к рыбам. Пришлось поселить его в отдельном аквариуме. В конце концов он вырос в громадное толстое чудовище длиной 97 см.

В юном возрасте многие реакции протоптеруса напоминали реакции земноводных. Он буквально наползал на кучку извивающихся личинок мотыля и долго размышлял — хватать или нет. Со временем у него появились разнообразные способы ориентации, которые позволяют этим рыбам существовать в мутной воде болот. Гидравлическая сигнализация улавливалась многочисленными сейсмосенсорными каналами на голове и боках тела обоняние позволяло рыбе быстро находить корм даже в полной темноте. Этому помогали и вкусовые точки, которые расположены у протоптеруса на передних плавниках: стоило ему коснуться плавником пищи, как он моментально разворачивался и метко схватывал добычу. Впрочем, маленькие глазки протоптеруса, тоже удобные в условиях тинистой замутненной воды, видели великолепно даже за пределами аквариума. В природе протоптерусы питаются всякой живностью водоемов, ловко ловят рыб. Я кормил его мясом, иногда давал ракушки, раков. Глоточные, зубы у этих рыб очень сильные, мой протоптерус легко и без последствий грыз градусники, стеклянные и алюминиевые трубки фильтров, даже грелки, находящиеся под током. Легко, как семечки, разгрызал он ракушки, панцири раков. Но затем рыба долго прессовала пищу, пока не получалась тонкая, удобная для заглатывания пластинка.

Протоптерусы весною роют норы и устраивают в них гнезда для нереста. Самцы охраняют потомство, не дают молоди расплываться. Личинки сначала, как и личинки земноводных, имеют наружные жабры-кисточки. В неволе разводить такую рыбу, конечно, сложно. Кроме того, у протоптерусов в аквариумах очень неуживчивый характер, они не терпят соседей. Поэтому соединить пару для нереста, создать для этого подходящие условия пока невозможно, тем более что взрослые протоптерусы некоторых видов достигают в длину 2 м. Но я думаю, ты согласишься со мной, что эти гигантские чудовища пресных вод — электрофорус и протоптерус — являются одними из самых интересных представителей рыбьего царства.

Прикрепленное изображение (вес файла 260.6 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 103.2 Кб)

Валентин Берестов

Что люди скажут

В старые времена жили-были крестьянский сын Ашир и дочь хана Алтын. И полюбили они друг друга.

- Пойдем, Алтын, со мной, - говорит Ашир. - Будем детей растить, горе и радость делить.

- Пойдем-ка лучше со мной, - отвечает Алтын. - Будем жить без горя и забот.

Приходят они в сад. Соловьи поют, ручьи текут, цветы цветут.

- Прекрасный сад! - говорит Ашир.

- Считай, что он твой, - отвечает Алтын.

- Увидишь, как я за деревьями буду ухаживать, какие цветы посажу.

- А люди что скажут? - отвечает Алтын. - Жадная, мол, Алтын, не могла садовника нанять. Мужа заставила спину гнуть. Нет, милый, я такого позора не допущу.

Идут дальше. Видят стадо овец. Стелется оно, как туча, и овцы в нем тучные, жирные.

- Богатое стадо! - говорит Ашир.

- Считай, что оно твое, - отвечает Алтын.

- Люблю стада пасти, - говорит Ашир. - Вот увидишь, ни одна овечка не пропадет.

- А люди что скажут? - отвечает Алтын. - Не могла, мол, пастуха нанять.

Идут дальше, видят конюшню, а в ней кони, один лучше другого.

- Отменные кони! - говорит Ашир.

- Считай, что они твои! - отвечает Алтын.

- Люблю за конями ходить, - говорит Ашир. - Вот увидишь, как я буду их холить, как я им гривы да, хвосты буду расчесывать.

- А люди что скажут? - отвечает Алтын. - Не могла, мол, конюха нанять.

Нахмурился Ашир.

- Скучно мне будет жить, ничего не делая.

- А мы, - отвечает Алтын, - гостей позовем, чтоб не скучал.

- Это хорошо, - говорит Ашир. - Я для них плов сварю: пальчики оближешь, язык проглотишь.

- А люди что скажут? - отвечает Алтын. - Не могла, мол, повара нанять.

- Ну, - говорит Ашир, - тогда я им песни буду петь, я много песен знаю.

- Не беспокойся, - отвечает Алтын, - мы певцов зовем.

- А я, - говорит Ашир, - сказки буду рассказывать.

- Спасибо, что напомнил, - отвечает Алтын. - Надо будет и сказочников пригласить.

- Пропаду я от такой жизни, - говорит Ашир. - Убегу я от тебя куда глаза глядят.

- А люди что скажут? - отвечает Алтын. - Плохая, мол, Алтын. Жених от нее сбежал. Нет, милый, я убегу вместе с тобой!

И ушли они детей растить, радость и горе делить. А люди что сказали? А люди до сих пор про них эту сказку рассказывают.

Но есть и другой конец у этой истории. Исчез только жених и нигде его не нашли. Тогда ханская дочь велела продать все свои богатства и на эти деньги построить караван-сарай - гостиницу для путешественников, где б они могли отдохнуть и напоить верблюдов. И еще она велела, чтобы кирпичи для этого здания люди передавали по цепочке из рук в руки через всю пустыню с другого конца страны. Платили им за это большие деньги.

Говорят, что любящая женщина прошла вдоль этой цепочки из конца в конец, заглядывая в лицо каждому, кто передавал кирпичи из рук в руки. Среди бедняков, бродяг и нищих, вставших в цепочку, она и в самом деле нашла своего любимого и куда-то ушла вместе ним. А похожее на крепость здание караван-сарая до сих пор высится над пустыней.

Прикрепленное изображение (вес файла 70.9 Кб)

Как чёрт в батраках служил

Словацкая сказка

Один бедный дровосек с последней горбушкой хлеба в холщёвой сумке отправился в лес. Это была его еда на целый день. Пришёл дровосек в лес, сумку повесил на ветку и взялся за работу. Рубил бедняга, рубил, раскалывал толстые дубовые кряжи, только пот со лба в три ручья катился.

А тем временем подобрался к сумке чумазый чертёнок из преисподней и последнюю краюшку хлеба стянул.

Вернулся чертёнок в ад и давай товарищам хвастаться:

— Глядите, ребята, этой краюшки должно было дровосеку на весь день хватить, а я взял да стащил её.

— Что, что там такое? — спросил Люцифер.

Разобрался Люцифер, в чём дело, и в ужас пришёл: до чего же жестоко чертёнок с человеком поступил - у бедняка последний кусок стащить посмел! И тут же Люцифер вынес решение: пусть чёрт немедленно идёт и отрабатывает у этого дровосека целый год!

На другой день снова дровосек в лес собрался и уже тяжёлый топор на плечо положил, как вдруг открылась дверь и в дом вошёл здоровенный парень.

— Добрый день, хозяин! — поздоровался он. — Не возьмете ли вы меня к себе на службу? – говорит.

— Ах, сынок, да на что ты мне нужен? — ответил дровосек. — Самому есть нечего, а в углу, не видишь, что ли, куча ребят голодных ревёт.

- А вы всё-таки возьмите меня! За службу мне ничего не надо. Вам хорошо будет со мной, сами увидите.

- Ну, пойдём тогда со мной лес рубить, если уж тебе так хочется, — сказал дровосек и подал чёрту топор.

И трёх дней не прошло, а лес, который дровосек один и за целый год не сумел бы вырубить, весь был срублен. Любо-дорого было посмотреть на ровные ряды сложенных поленниц. Стал наш дровосек с той поры хорошо жить, а детишки его больше не ревели с голоду в углу. Стали они здоровые и весёлые как пташки, потому что были сыты.

— Ну а теперь, хозяин, — говорит батрак, — вы лес не торопясь рубите, а я пойду куда-нибудь на молотьбу наймусь, чтобы вы на зиму хлебом запаслись и у вас всего в доме было вдосталь.

— Иди, иди, — ответил дровосек, — а я лес рубить стану, сколько смогу.

На одной огромной пустоши было большое имение богатого пана. Триста скирд хлеба стояло у него в поле, а в хлевах - триста откормленных волов да триста откормленных боровов. К этому пану и пришёл батрак дровосека, и попросился в молотильщики.

— А где же вся твоя артель? — спросил пан.

— О моей артели вы не беспокойтесь! Дозвольте только хлеб ваш обмолотить.

— Конечно, позволяю, но ведь не один же ты молотить станешь?

— Эх, один или не один, сами потом увидите.

— Ну, а что тебе за работу надобно?

— Ничего, пан, кроме того, что на себе унесу, — отвечает батрак.

„Ну, — подумал пан, — много он не унесёт", — и согласился.

И вдруг около полуночи застучали у скирд три тысячи цепов: тук, тук, тук, так, так, так! Тук, тук, тук, так, так, так! Это черти со всей преисподней к своему товарищу на помощь идут. К утру весь хлеб был уже обмолочен, все зерно провеяно и в мешки ссыпано.

Чуть свет молотильщик уже к пану отправился, - пусть работу принимает. А пан только диву даётся такой скорой работе, радуется, что зерно хорошо убрано, и велит молотильщику, как условились, умолот заработанный взять.

А молотильщик попросил уложить зерно на свои широченные плечи. Панская челядь наложила на чёрта добрых десять мер пшеницы.

— Ну как, хватит с тебя? — спрашивает пан.

— Ох, что ж так мало? — смеётся молотильщик. — Ещё кладите! Вот, гляньте, как я подпрыгнуть могу!

Наложили ему всё зерно на плечи, и у пана волосы дыбом поднялись от ужаса.

— Ну, хватит теперь? — снова пан спрашивает, а молотильщик опять смеётся, что мало ещё.

— Кладите же, — говорит, — что у вас есть, ведь видите, что я могу подпрыгнуть, будто на мне ничего нет.

Сотню жирных откормленных боровов выгнали из хлева, а чёрт всех забрал на спину.

— Ну, проклятый, может, теперь уже хватит?

А черт только смеётся, подпрыгивает и велит ещё наложить. Пан от злости лопнуть готов, но слово держись – от слова и он отступиться не может.

— Выпускайте сотню волов откормленных, — закричал пан на свою челядь. — их-то, наверно, всех он не заберёт!

А батрак и их забрал и, рассмеявшись в глаза разгневанному пану, побежал, словно никакой ноши не было - прямо к своему хозяину.

— Ну, хозяин, вот вам! — свалил он свою ношу во дворе. — Теперь я думаю, вам голода бояться нечего, хоть я от вас и уйду, потому что год моей работы к концу подходит. А вы знаете, кто я такой? Помните, может, как у вас в лесу последняя краюшка хлеба пропала?

Дровосек кивнул головой.

— Помню, — говорит, — как не помнить!

— Так вот, я по правде говоря, чёрт. Ту краюшку я у вас украл и за то должен был в наказанье год у вас отслужить. Всего хорошего.

И тут вдруг вокруг дома такой хохот пошёл, будто три тысячи лошадей заржали. Это потешались черти над своим товарищем, которому пришлось у бедного дровосека в батраках служить.

Прикрепленное изображение (вес файла 350.8 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

31 октября - Хэллоуин

Черный кот

Креольская сказка

Жили в одной глухой деревушке муж с женой. Ладно жили и дружно, всем на зависть. И все бы хорошо, да вдруг завелись у них в доме мыши, и сколько! Целые стаи! Просто наказание!

Совсем замучились хозяева, как вдруг в один прекрасный день объявился в доме кот, черный, круглый, на диво смышленый. И пошел мышей давить и из дому гнать. Муж с женой на кота не нарадуются, все гладят его да ласкают. И опять наступили в доме тишина и покой.

Вскоре понадобилось мужу отъехать по делам. Собрался он и на прощанье велел жене кота беречь, не обижать. Только он уехал, кот возьми да исчезни. Жена туда, сюда - нет кота. Чуть не помешалась от горя. Через сколько-то дней вернулся муж, она давай ему рассказывать, но и двух слов сказать не успела, как вдруг из спальни выбегает кот. Мяучит, жалуется, об ноги хозяина трется, а сам такой тощий, что ребра торчат. Огорчился хозяин.

А кот снова стал мышей промышлять, расти и толстеть. Тут опять хозяин собрался в дорогу и велел жене кота хорошо кормить, не забывать. А вышло все, как в первый раз. Удрал кот, а как хозяин вернулся - он тут как тут, кожа да кости, еле ноги волочит. Крепко поссорились муж с женой.

И в третий раз пришлось мужу отлучиться. На этот раз он предупредил жену:

- Если опять будешь кота голодом морить, берегись, дорого заплатишь.

И уехал. А кот в лес! Бегает хозяйка, ищет, весь дом обшарила, все щели облазила, не знает уж, какому святому молиться.

А тем временем и хозяин приехал. Спешиться не успел, а уже кричит:

- Жена, где мой кот?

-Ах, муженек, кот наш…

А он уж тут. Полуживой, стонет, на брюхе ползет. Ну, все! Раскричался хозяин, рассвирепел, успокоиться не может.

Прошло несколько дней, затосковал хозяин. Стала его совесть мучить, что был так груб с женой. Раньше-то как хорошо жили! Не выдержал и решил уйти из дому навсегда. Сказал, что ему снова нужно по делам, собрался и ушел.

Весь день шагал, куда глаза глядят, а как стемнело, устроился на ночлег в лесу на поляне. Вдруг слышит шумок. А это черти. Столпились у гнилого пня, галдят. Появился наконец и главный черт, уселся на пень и спрашивает всех по порядку, как идут их пакостные дела. Стали черти хвалиться наперебой своими подвигами. А один дьяволенок и говорит:

- Взялся я тут за одних людишек. Видеть не могу, что муж с женой в мире и согласии живут. И так к ним подбирался, и эдак, все впустую. Хотел было отступиться, да тут случай подвернулся. Мыши у них завелись. Прикинулся я котом, от мышей дом избавил и сделался хозяйским любимчиком. Души во мне не чаяли. Муж, когда из дому уезжал, всякий раз жене наказывал кормить меня сладко и беречь. А я удеру от хозяйки и жду, пока хозяин не вернется. А тут уж ему в ноги - голодный, исхудалый. Муж давай жену винить. И стали они ссориться. Дальше - больше. Под конец как увидал меня хозяин полуживым, так и накинулся на жену! После собрал пожитки и ушел навсегда. Бросил и жену, и хозяйство.

Завизжали черти от радости:

- Ах, проказник! Ах, молодец! Вот так ловко! Вот потеха! Чистая работа! Наградить его хорошенько!

А человек лежит под кустом и все слышит.

- Вот, значит, как? Ах ты, нечисть поганая! Погоди же!

Побежал домой со всех ног. Так торопился, что к обеду был уже на месте.

Верная жена обрадовалась, навстречу бежит, зла не помнит. А кот уж тут как тут. Шмыг впереди хозяйки и к хозяину. Драный, тощий, в чем душа держится. Взял хозяин его на руки, подержал и на землю опустил, А кот не отстает, жалуется, об ноги трется.

-Отвечай, жена, кормила ты кота? - грозно спрашивает муж, а сам палку на земле шарит.

- Как же его покормишь? Говорю я, убегает он без тебя.

-Ах, убегает? Ну, сейчас кое-кто у меня получит.

Схватил хозяин дубинку да как треснет по голове оборотня. Тот тут же и издох. Три дня серой воняло.

Рассказал муж жене все, что видел в лесу, и стали они с тех пор жить еще лучше, чем прежде.

Прикрепленное изображение (вес файла 191.5 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 221.3 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

1 ноября - Международный день вегана (повод скушать тыкву).

Кэнко-хоси (Ёсида Канзёси).

Жил в Цукуси некий судейский чиновник. Главным лекарством от всех недугов он считал редьку и поэтому каждое утро съедал по две печёные редьки и тем обеспечивал себе долголетие.

Однажды, выбрав момент, когда в доме чиновника не было ни души, на усадьбу напали супостаты и окружили её со всех сторон. Но тут из дома вышли два воина и, беззаветно сражаясь, прогнали всех прочь.

Хозяин, очень этому удивившись, спросил:

- О люди! Обычно вас не было здесь видно, но вы изволили так сражаться за меня! Кто вы такие?

- Мы редьки, в которые вы верили многие годы и вкушали каждое утро, - ответили они и исчезли.

Творились ведь и такие благодеяния, когда человек глубоко веровал.

(из книги «Записки от скуки»)

Прикрепленное изображение (вес файла 71 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 189 Кб)