Сектор Орион - Мир Беллатрикс - Сказочный мир

О'Генри

Джимми Хейз и Мьюриэл

I

Ужин кончился, и в лагере наступила тишина, сопровождающая обычно свертывание папирос из кожуры кукурузных початков. Маленький пруд светился на темной земле, как клочок упавшего неба. Тявкали койоты. Глухие удары копыт выдавали присутствие стреноженных коней, продвигавшихся к свежей траве скачками, как деревянные лошадки-качалки. Полуэскадрон техасского пограничного батальона расположился вокруг костра.

Знакомый звук — шорох и трение чапарраля о деревянные стремена — послышался из густых зарослей повыше лагеря. Пограничники насторожились. Они услышали, как громкий, веселый голос успокоительно говорил:

— Подбодрись, Мьюриэл, старушка! Вот мы и приехали. А долгая получилась поездка, верно? Эх ты, допотопное существо! Да ну, будет тебе целоваться, право! И не цепляйся так крепко за мою шею. Надо тебе сказать, этот коняга под нами не очень тверд на ноги. Он еще, чего доброго, сбросит нас с тобой, если мы будем зевать.

После двух минут ожидания на лагерную площадку вылетела усталая серая в яблоках лошадь. Долговязый парень лет двадцати раскачивался в седле. Никакой Мьюриэл, к которой он обращался, не было видно.

— Эй, друзья, — весело закричал всадник, — вот тут письмо лейтенанту Мэннингу!

Он спешился, расседлал коня, опустил на землю свернутое в кольцо лассо и снял с луки седла путы. Пока лейтенант Мэннинг, командир полуэскадрона, читал письмо, он заботливо соскреб засохшую на путах грязь, показав тем самым, что бережет передние ноги своего коня.

— Ребята, — сказал лейтенант и помахал пограничникам рукой, — это мистер Джимми Хейз. Он зачислен в нашу часть. Капитан Мак-Лин прислал его к нам из Эль-Пасо. Хейз, когда стреножите коня, ребята вас накормят.

Пограничники приняли новичка радушно. Тем не менее они подвергли его внимательному осмотру и воздержались до поры до времени от окончательного приговора. Пограничники выбирают нового товарища в десять раз осмотрительнее, чем девушка возлюбленного. От выдержки, преданности, хладнокровия и меткой стрельбы вашего соседа в бою часто зависит ваша жизнь.

После плотного ужина Хейз присоединился к курящим у костра. Его внешность не рассеяла всех сомнений у его собратьев по оружию. Они видели всего лишь длинного, сухопарого юношу с выжженными солнцем волосами цвета пакли и загорелым простодушным лицом, на котором играло добрая, лукавая улыбка.

— Друзья, — сказал новый пограничник, — я сейчас представлю вас одной моей знакомой леди. Я никогда не слышал, чтобы ее называли красавицей, но вы согласитесь, что она все-таки ничего себе. Поди-ка сюда, Мьюриэл!

Он расстегнул свою синюю фланелевую рубаху. Из-за пазухи у него выползла рогатая лягушка. Ярко-красная ленточка была кокетливо повязана вокруг ее колючей шеи. Она сползла на колено к хозяину и уселась там неподвижно.

— Вот у этой самой Мьюриэл, — сказал Хейз с ораторским жестом, — имеется куча достоинств. Она никогда не спорит, она всегда сидит дома, и она довольствуется одним красным платьем и в будни и в воскресенье.

— Вы только посмотрите на эту погань, — сказал, смеясь, один из пограничников. — Видал я рогатых лягушек, но никогда не видел, чтобы кто-нибудь взял себе такую дрянь в товарищи. Она что, знает вас?

— Возьмите ее и увидите, — сказал Хейз.

Небольшая короткохвостая ящерица, известная под названием рогатой лягушки, совершенно безвредна. Она уродлива, как те доисторические чудовища, уменьшенным потомком которых она является, но кротка, как голубь.

Пограничник взял Мьюриэл с колен Хейза и вернулся на свое сиденье из свернутых одеял. Пленница вертелась, царапалась и энергично вырывалась из его руки. Подержав лягушку с минуту, пограничник опустил ее на землю. Неуклюже, но быстро она заработала своими уморительными лапками и остановилась у ноги Хейза.

— Здорово, разрази меня гром! — сказал другой пограничник. — Никогда не думал, что у этих насекомых столько соображения.

II

Джимми Хейз стал общим любимцем в лагере пограничников. Он обладал бесконечным запасом добродушия и неиссякаемым мягким юмором, который очень ценится в походной жизни. Он был неразлучен со своей рогатой лягушкой. За пазухой во время езды, на плече или на колене в лагере, под одеялом ночью — маленький уродец никогда не покидал его.

Джимми был шутником того типа, который преобладает в сельских местностях Запада и Юга. Не умея ни изобрести что-нибудь новое по части развлечений, ни сострить экспромтом, он набрел как-то раз на забавную мысль и крепко ухватился за нее. Ему показалось очень смешным иметь при себе для развлечения друзей ручную рогатую лягушку с красной ленточкой на шее. Это была счастливая мысль — почему же не развивать ее до бесконечности?

Отношения, связывавшие Джимми с его лягушкой, трудно поддаются определению. Способна ли рогатая лягушка на прочную привязанность, это вопрос, для разрешения которого мы не располагаем данными. Легче угадать чувства Джимми. Мьюриэл была перлом его остроумия и в качестве такового была им нежно любима. Он ловил для нее мух и защищал ее от холодного ветра. Заботы его были наполовину эгоистичны, и все же, когда пришло время, она отплатила ему сторицей. Немало других Мьюриэл так же щедро вознаграждали других Джимми за их поверхностное увлечение.

Джимми не сразу добился полного признания со стороны своих товарищей. Они любили его за простоту и чудачества, но над ним все еще висел тяжелый меч отсроченного приговора. Жизнь пограничников состоит не только в том, чтобы дурачиться в лагере. Приходится еще выслеживать конокрадов, ловить опасных преступников, драться со всякими головорезами, выбивать из чапарраля шайки бандитов, насаждать закон и порядок с помощью шестизарядного револьвера. Джимми, по собственному его признанию, был преимущественно ковбоем и не имел опыта в пограничной войне. Поэтому пограничники в его отсутствие усиленно гадали, как он будет вести себя под огнем. Ибо, да будет всем известно, честь и гордость каждого пограничного отряда зависят от личной отваги составляющих его солдат.

Два месяца на границе было спокойно. Солдаты бездельничали в лагере. А затем, к великой радости изнывавших от скуки защитников границы, Себастьяно Салдар, знаменитый мексиканский головорез и угонщик скота, перешел со своей шайкой Рио-Гранде и стал производить опустошения на техасском берегу. Теперь были основания предполагать, что скоро Джимми Хейзу представится случай показать, чего он стоит. Отряд гонялся за бандитами неустанно, но у Салдара и его людей кони были, как у Лохинвара, и настигнуть их было нелегко.

Однажды вечером, перед закатом, пограничники после долгого перехода остановились на отдых. Усталые лошади стояли тут же, нерасседланные. Люди жарили сало и варили кофе. Вдруг из чащи зарослей на них выскочил Себастьяно Салдар со своей шайкой, стреляя из шестизарядных револьверов и оглашая воздух отчаянными воплями. Это было полной неожиданностью. Пограничники, раздраженно ругаясь, схватились за винчестеры; но атака оказалась лишь показным выступлением в чисто мексиканском духе. После этой шумной демонстрации налетчики с оглушительным криком ускакали прочь вдоль реки. Пограничники вскочили на коней и пустились в погоню; но уже мили через две их лошади выдохлись, и лейтенант Мэннинг отдал приказ прекратить погоню и вернуться в лагерь.

Тут обнаружилось, что Джимми Хейз исчез. Кто-то вспомнил, что, когда началась тревога, он побежал к своей лошади, но после этого никто его не видел. Наступило утро, а Джимми все не было. Думая, что он лежит где-нибудь убитый или раненый, пограничники обыскали все окрестности, но безуспешно. Тогда они пошли по следам банды Салдара, но она как в воду канула. Мэннинг решил, что коварный мексиканец после своего театрального прощания снова ушел за реку. И действительно, ни о каких дальнейших набегах сведений не поступало.

Это дало пограничникам время разобраться в своих неприятностях. Как уже было сказано, честь и гордость каждого пограничного отряда зависят от личной отваги составляющих его солдат. И теперь они были уверены, что свист мексиканских пуль обратил Джимми Хейза в позорное бегство. Бак Дэвис хорошо помнил, что мексиканцы не дали ни одного выстрела, после того как Джимми побежал к своей лошади. Таким образом, он не мог быть убит. Нет, он бежал от своего первого боя и не захотел вернуться, зная, что презрение товарищей труднее вынести, чем вид направленных на тебя винтовок.

И в отряде Мэннинга из пограничного батальона Мак-Лина было невесело. Это было первое пятно на их знамени. Ни разу еще за всю историю пограничной службы ни один солдат не показал себя трусом. Все они любили Джимми Хейза, и это еще больше портило дело.

Проходили дни, недели и месяцы, а облачко неизжитого позора все еще висело над лагерем.

III

Год спустя, оставив позади много стоянок и изъездив с оружием в руках много сотен миль, лейтенант Мэннинг почти с тем же составом людей был послан на борьбу с контрабандистами на несколько миль ниже по реке от их старого лагеря. Однажды, пересекая густо заросшую мескитом равнину, они выехали на луг, изрезанный овражками. Тут глазам их представилась немая картина давнишней трагедии.

В одном из овражков лежали скелеты трех мексиканцев. Их можно было узнать только по платью. Самый большой скелет был когда-то Себастьяно Салдаром. Его громадное дорогое сомбреро с золотыми украшениями — шляпа, известная по всему Рио-Гранде, — лежало тут же, пробитое тремя пулями. На краю овражка покоились заржавевшие винчестеры мексиканцев — все они были направлены дулами в одну сторону.

Пограничники проехали в ту сторону пятьдесят ярдов. Там, в небольшой впадине, все еще целясь из винтовки в тех троих, лежал еще один скелет. Это был бой на взаимное уничтожение. Ни по каким признакам нельзя было опознать одинокого защитника. Его одежда, над которой немало потрудились дожди и солнце, могла быть одеждой любого ранчмена или ковбоя.

— Какой-нибудь ковбой, — сказал Мэннинг. — Они настигли его одного. Молодец парень! Задал он им горячих, прежде чем они укокошили его! Так вот почему мы больше ничего не слышали о доне Себастьяно!

И вдруг из-под истрепанных непогодой лохмотьев мертвеца вылезла рогатая лягушка с полинявшей красной ленточкой вокруг шеи и уселась на плече своего давно успокоившегося хозяина. Безмолвно рассказала она повесть о неопытном юноше и быстроногом сером в яблоках коне — как они в погоне за мексиканскими налетчиками обогнали всех своих товарищей и как мальчик погиб, поддерживая честь своего отряда.

Пограничники теснее столпились у трупа, и, словно по данному знаку, дикий вопль вырвался из их уст. Этот вопль был и панихидой, и надгробной речью, и эпитафией, и торжествующей песнью. Странный реквием над прахом павшего товарища, скажете вы, но, если бы Джимми Хейз мог его услышать, он бы все понял.

Прикрепленное изображение (вес файла 123.4 Кб)

Кир Булычев

Письма разных лет

I

17 января 1978 г Москва

Дорогой Виктор Сергеевич!

Я давно не писала Вам, не от лени, а потому что было некогда. Мы все трудимся (меньше, чем хотелось бы) и суетимся (больше, чем надо). К тому же осень у меня выдалась неудачная. Мама на два месяца слегла с воспалением легких, потом свалился сын с жестоким гриппом, лучшая подруга разводилась с мужем и вела со мной многочисленные беседы о том, что все мужики — сволочи (я это подозревала и раньше, но не так формулировала). Так что из лаборатории я неслась по магазинам и аптекам, затем принималась врачевать моих болезных. И когда всех утешишь и освободишься, возникает ощущение, что в глазах у тебя песок — мечтаешь, как бы поспать хотя бы часов шесть. Но надо садиться за работу — в основном, пустяковую, — накатать рецензию, прочесть чью-то диссертацию, или готовить годовой отчет… К тому же надо мной живет строгая соседка. Если я печатаю на машинке после одиннадцати, она возникает и халате и папильотках, грозит мне милицией и постановлениями горисполкома. Я уж уносила машинку на кухню, ставила ее на две подушки, но... У меня подозрение, что соседка специально холит по квартире и ждет, когда я начну нарушать. Иначе ей, одинокой женщине, жить скучно. Приходится мне вставать на рассвете и накачиваться кофе — все равно раньше, чем привыкла, не заснешь.

Не думайте, что я избрала Вас в качестве пуховой жилетки и орошаю теперь слезами. В конце концов каждый из нас, как говорил какой-то вымерший мудрец, имеет то правительство, которого заслуживает. Очевидно, во мне живет некое мазохистское начало, иначе зачем бы мне соглашаться на эти рецензии и оппонирования?

Меня заставил “взяться за перо” странный феномен, который я наблюдала в последние дни. И тут я жду Вашего просвещенного мнения.

Сначала я решила, что у меня начались галлюцинации. Нет, так Вы ничего не поймете. Следует изложить предысторию проблемы.

Три года назад мой муж был в Индии. Там он, движимый не столько прихотью, сколько желанием не отстать от товарищей, приобрел у охотников и провез контрабандой двух лемуров. (Наверно, в Москве живет немало экзотических животных, по павших к нам подобными, большей частью нелегальными путями.) Провез он их в черных мешочках, в карманах плаща. Лемуры смирились с таким унижением и на таможне вели себя смирно. Поначалу эти зверьки меня умилили. Очевидно, природа специально сделала их такими, лишив прочих средств защиты от хищников. Я допускаю, что при виде тонкого лори (к этому виду относились наши жильцы) даже задубелое сердце тигра вздрагивает, он потупляет свой кровожадный взор и уходит охотиться на буйвола.

Представьте себе существо размером с белку, без хвоста, покрытое густой короткой серой шерстью, с тонкими, паучьими ручками и ножками (именно ручками и ножками, потому что у лориков совершенно человеческие пальцы, с ноготками в квадратный миллиметр). Значительную часть их курносых физиономии занимают громадные карие глаза, полные такой укоризны и покорного страха, что гости, поглядев на наших жильцов, тут же понимают, что только крайне жестокий, отвратительный человек может содержать этих крошек в неволе. Наши жалкие оправдания в том, что муж купил лориков у охотников, которые ловят их, чтобы снимать шкурки, что мы их кормим, держим в тепле и так далее, только усугубляли недоброжелательство к нашему семейству.

В повседневной жизни эти трогательные крошки совсем не очаровательны. День они проводят в сладком сне, а с наступлением темноты выбираются из клетки и бегают по комнатам, поливая полюбившиеся им предметы едкой мочой и посыпая пол козьими орешками. Потом повисают в фантастических позах на шторах или люстре. Ни в какие контакты с нами, их хозяевами, они вступать не желают. Никаких поглаживаний или прикосновений не выносят. Зубы у них острые, мелкие и многочисленные, к тому же на них всегда остаются остатки пищи — укусы лориков не заживают неделями. Не зря индусы в Майсоре считают их ядовитыми. Никакой благодарности к людям они не испытывают, никого не узнают — а стоило бы. Свободное время мы проводили на Птичьем рынке или в кабинетах директоров зоомагазинов (с приношениями) — ведь лорики питаются лишь живыми насекомыми, а попробуй обеспечить их кормом в Москве в разгар зимы. Тараканы, правда, дома вывелись, но мучные черви расползались по квартире, а в укромных уголках стрекотали разбежавшиеся сверчки. Притом лорики патологически трусливы, и даже я, отлично изучив их эгоистический характер и спесь, происходящую от сознания того, что они — древнейшие млекопитающие Земли, зачастую терялась, встретившись с ними взглядом, — они делали вид, что знают: я их специально откармливаю, чтобы сожрать. Если не сегодня, то на той неделе. Наконец, последняя беда — мы даже не могли вечерами вместе куда-нибудь пойти. Кто-то должен был дежурить дома, чтобы проводить вечернюю кормежку. Сидишь, читаешь вечером, а краем глаза видишь, как беззвучно, тенью скользит по полу паук, приподняв шерстяную попку. И косит на тебя глазом. Знает, стервец, ведь второй год вместе живем, что я не трону, но стоит пошевелить головой — и он замирает в диком ужасе, как кататоник, а затем, избрав оптимальный вариант спасения, несется за штору.

А в прошлом году мы не выдержали. После некоторых (до определенной степени лицемерных) переживаний мы согласились отдать их одной милой одинокой девушке лет пятидесяти, которая живет в отдельной квартире с кошкой, собакой и двумя собственными лемурами. Причем живет она не в Москве, а в Киеве. Сначала мы даже скучали по лорикам, и я как-то полгода назад согласилась на совершенно ненужную и муторную командировку в Киев для того, чтобы увидеться с лемурами. Один из них к этому времени умер. Второй меня не узнал, но опасливо принял из моих пальцев жирного мучного червя — скромный дар московских друзей.

Простите, Виктор Сергеевич, что забыла о краткости — сестре эпистолярного жанра, а написала эссе на тему “Содержание тонких лори в домашних условиях”. Все. Перехожу к делу, то есть к галлюцинациям.

Несколько ночей назад я сидела на диване, читая посредственную диссертацию и размышляя о том, как бы отказаться ее оппонировать, не обидев смертельно автора. Вдруг вижу краем глаза медленно бредущего через комнату лорика. Лорик заметил мой взгляд, замер, прижав к груди сложенную в кулачок ручку, сжался от ужаса. И исчез. Я протерла глаза, поняла, что заработалась, — еще немного и придется идти к психиатру. Прошло еще два дня. И снова ночь, я сижу на диване, а посреди комнаты (на этот раз я почему то глядела именно в ту точку) возникает перепуганный лорик и хлопает глазищами. Я вижу его совершенно явственно, до последней шерстинки. Расстояние от силы два метра. В ужасе, что его застукали, лорик пускает лужицу и растворяется в воздухе. Еще одна галлюцинация? Как бы не так! Лужица-то осталась. Клянусь всем святым, лужица осталась. Я ее вытерла тряпкой и только потом поняла, что это сверхъестественно.

Вот тогда я и решилась Вам написать. Вы всегда были терпимы к странностям человеческой психики и по крайней мере искали рациональное объяснение иррациональным явлениям. Вам кое что удавалось.

Пожалуйста, дорогой Виктор Сергеевич, не оставьте меня своими молитвами, бросьте снисходительный профессорский взгляд на мою жалкую судьбу и подумайте, что бы это могло быть?

Кстати, я не удержалась позвонила в Киев, к новой владелице лориков. Та мне с прискорбием сообщила, что наш последний лемур умер за неделю до описанных мною событий. То есть вернуться домой, подобно заблудившейся кошке, он не мог.

Остаюсь Ваша преданная ученица.

Калерия.

II

19 января 1978 г Москва

Дорогая Римма!

Все собиралась тебе написать, но ужасно много работы. Наша зав лабораторией, Калерия Петровна, я тебе о ней писала, совершенно посходила с ума. Нет, лучшс работать под руководством мужчины, современные мужчины куда мягче и отзывчивей, а я к тому же умею с ними обращаться. Но в других отношениях наша Калерия не самый худший вариант, она за собой следит и некоторым еще нравится. По какой ужас дожить до тридцати с лишним лет и так ничего в жизни и не увидеть! Hу ладно, хватит о работе. Ты меня спрашивала как складываются мои отношения с Саней Добряком. Отвечаю: сложно. И по моей вине. Я недостаточно к нему внимательна и даже позволяю насмехаться, чего он не выносит. Позавчера я разрешила ему пригласить меня в кино, а там встретился некий В (так, случайность моей бурной молодости). Он со мной поздоровался, а у меня не было причины его игнорировать. Саня взбеленился и всю дорогу до дому дулся. Даже смешно, какие наивные эти мужчины! Разве я виновата в моей наружной привлекательности? Чтобы его еще позлить, я не разрешила ему меня поцеловать на прощание. Теперь он со мной не разговаривает. Конечно, я могу вернуть наши отношения в норму одним взглядом, но не собираюсь этого делать. В принципе он должен понять, что существует масса претендентов на мою душу. А ему я делаю одолжение. Ты меня понимаешь?

Как твои дела? Я вчера по телеку смотрела, что у вас жуткая погода. Боюсь, как бы не случилось снова наводнение. Хотя это наверно очень интересно — наводнение? Мы бы с тобой гоняли на катере по улицам и спасали женщин и детей. У вас столько моряков, что я иногда тебе завидую, хотя у меня больше склонности к ученым. В них, даже в начинающих, как Саня, есть серьезность и внутренний ум.

Прости что кончаю писать —пришла Калерия, не выспалась, глаза опухли, наверно опять ночью трудилась — нелегко женщине в науке! Сейчас она уже глядит на меня косо — чего я нс работаю? Сейчас, моя дорогая начальница сейчас…

Целую, скоро напишу продолжение.

твоя верная подруга

Тамара

III

Ленинград 24 января 1978 г

Дорогая Лерочка!

Порой мне трудно представить себе, как Вы руководите лабораторией, пишете докторскую, делаете открытия… Вы для меня (стойкость стереотипов родительского восприятия) всегда девчушка, впервые накрасившая глазки и этим начавшая новую студенческую жизнь. Вы сейчас возмутитесь и скажете, что и сегодня Вы не стары по прежнему красивы, вернее, куда красивее — женщины Вашего типа расцветают на четвертом десятке.

Я вернулся вчера из Штатов, где отсидел свои старческие представительские дни на симпозиуме, состоявшем из подобных мне старых грибов, которых стараются держать подальше от настоящей науки, чтобы они чего там не натворили.

Письмо меня Ваше обрадовало и позабавило. Вы очень мило описали этих лсмуров я даже залез в Брэма, но тот о них знал немного. Зато у Даррела я нашел описание подобной зверушки. Даррел пишет, что тонкие лори в настоящее время очень редки и напоминают ему боксеров, потерпевших сокрушительное поражение на ринге. Эффект достигается темным ободком шерсти вокруг глаз и общим скорбным выражением физиономии.

Знаете Лерочка, я глубоко убежден в трезвости и устойчивости Вашей психики. Так что давайте отложим галлюцинации в сторону. Вы сами в это не верите, к тому же галлюцинации не дают луж на паркете.

Разумеется, можно придумать целый ряд внешне соблазнительных гипотез в основном оптического характера, однако меня самого более иных греет собственная давнишняя мыслишка. Она почти вымерла во мне за неимением к ней подтверждающих фактов, а вот Вы написали — что то щелкнуло в мозгу и пошли крутиться колесики. Со скрипом, разумеется.

Когда то очень давно я натолкнулся в записках одного натуралиста, работавшего с рептилиями в Уганде на странное замечание. Ему приходилось наблюдать как один из видов эндемичного и крайне редкого полоза обладает странным свойством объяснения которому не нашлось. В случае крайней опасности он исчезает, практически растворяется в воздухе, и возникает вновь через несколько секунд (или минут). Никто, разумеется, не обратил внимания на эту чушь и прошла она незамеченной, да и сам наблюдатель не настаивал на своем открытии. Тогда я задумался: что же случается с полозами при условии, если они в самом деле исчезают? Значит они перемещаются. Куда? Давайте, сказал я себе, пофантазируем, благо никто не знает, насколько мы легкомысленны. Есть два пути перемещения — в пространстве и во времени. И еще неизвестно, какой из путей более антинаучен. Полозы, помню, исчезали из террариума, то есть мгновенно преодолевали неодолимую для них преграду. Возникали они вновь внутри замкнутого пространства. И знаете, Лерочка, мне тогда больше понравилась вот такая мысль, а что если эволюция когда-то снабдила некоторых из беззащитных ее созданий удивительным механизмом спасения от опасности? Она ведь очень изобретательна, эта эволюция! Допустим, существует некоторая корреляция между уровнем нервного состояния особи — степенью опасности — и физическим выражением этого “эскапизма”? В мгновение смертельной угрозы особь совершает мгновенный переход по оси времени, скажем, в будущее. Преследователь теряет жертву из виду, удаляется по своим делам, и тогда наша несостоявшаяся жертва благополучно возвращается на место. Невероятно? Да, я тоже так подумал. А подумавши, перешел к иным, куда более вероятным проблемам. Хотя и планировал потратить какое-то время на проверку своей сумасшедшей гипотезы. Я даже хотел поискать себе подопытных кроликов — каких-то существ, давно застывших в эволюции — реликтов животного мира, притом не имеющих сильных челюстей. Кстати, лемур, точнее, тонкий лори — идеальный объект для таких опытов. Почему он не вымер, почему он не съеден поголовно за последние несколько миллионов лет? Бегать быстро он не умеет, огрызнуться толком не может, днем вообще плохо видит и полностью беззащитен.

И вот. представьте себе, проходит много лет, и я получаю письмо от любимой ученицы, которая, оказывается, наблюдала явление, в чем-то схожее с тем, над которым я размышлял. Только на другом конце “телефонной линии”. У вас лемур, которого уже давно нет, возникает. Возникает реально. И исчезает. Соблазнительное подтверждение сумасшедшей гипотезе (за неимением иных подтверждений).

Впрочем, Вы можете игнорировать бред старика. Давайте считать, что мы с Вами побаловались сказками.

Передавайте привет Вашему уважаемому семейству. Надеюсь увидеть Вас в Питере на биофизической конференции в марте. Выкроите неделю?

Ваш старый, легкомысленный поклонник

В Кострюков

IV

12 апреля 1978 г.

Римуля, здравствуй!

Ты, наверно, меня совсем забыла. И правильно сделала. Скоро уже “яблони в цвету”, а я даже в парикмахерской не была месяц, полный обвал! Тут у меня деньрождение было, двадцать лет, дата! А я вспомнила об этом только днем — мать звонит в лабораторию, какие, говорит, у тебя планы на вечер, гости к тебе придут или сама умотаешь? И меня тогда как веником по голове трахнуло! Ты знаешь, что мой Саня похудел на три кило? Такая жизнь, как говорят французы.

И все из за нашей Калерии. Она, конечно, озверела. Есть плановая тема, есть задачи, стоящие перед нашей наукой, а мы занимались чем? Мы искали по всей стране лемуров.

Ты, конечно, не знаешь, что такое лемур. Лемур — это очень первобытный зверь, почти вымер, только в тропических странах еще обитает. Похож на алкоголика и всегда спит, но вообще-то он лапочка. Мы раздобыли даже двух, но кормить я их не буду — умру, но не буду — они червяков жрут! Живых! К нам Калерин учитель приезжал, такой толстый профессор Кострюков из Ленинграда, он, по-моему, в Калерию тайно влюблен, даже не приходит в лабораторию без цветов. Я сказала Сане: учти, если не воспользуешься опытом, уйдешь в отставку. А он мне вчера букет роз приволок, рублей на десять, даже страшно, как он теперь до получки доживет, но я была искренне тронута его поступком, хоть и по подсказке. Я думаю, что в Сане есть ко мне настоящее чувство. А ты как думаешь? Кострюков и мне глазки строил, но я на такого мамонта ноль внимания, хотя у него страшная пробивная сила. Он где-то денег нам достал, на нас, по-моему, пятнадцать других институтов работают, телефон вообще оборвали, а от этих лемуров запах, я тебе скажу, не позавидуешь. Хорошо еще мне один поклонник (я тебе о нем не писала, потому что он не больше чем летучий эпизод) в свое время подарил флакон французских духов “Клима” (знаешь, сорок рублей за бутылочку?), и я себя поливаю изо всех сил. А Кострюков пришел как-то с одним шизованным химиком и говорит ему: “Это наш бездумный прекрасный цветок по имени Тамара, она употребляет только духи фирмы “Клима”. Представляешь, в таком возрасте, а по запаху духи определяет? С ним надо осторожно, ой как осторожно! Он, в общем, представительный мужчина и хорошо сохранился только я его в тот же день обрезала. Он ко мне оборачивается и просит, чтобы я сбегала в лабораторию к Лившицу и взяла там культуры. А я ему отвечаю: “Я не девочка на побегушках”. Пришлось ему мой ответ проглотить не запивая. Хотя, надо сказать, что я здесь окружена таким вниманием, что буквально хожу по пропасти во ржи. А на прошлой неделе они приволокли откуда-то дохлого лемура — Санечку посылали, бедненького моего. Праздник был, словно это живой тигр. Сбежалось тридцать докторов наук, и все на него смотрели, а потом, как у нас в науке водится, изрезали его на мелкие кусочки и гудбай, пташка! А ведь притом кому-то приходится волочить плановую работу, ее никто с нас не снимал. В общем, я за свою жалкую сотню вынуждена сворачивать горы изящными пальцами.

Но ничего, научный прогресс — это движущая сила. И я не посторонний человек в науке. Найдем в крови лемуров “фактор Т” и сделаем небольшой переворот в естествознании (и в физике, разумеется). Я тебе еще напишу, когда будет время. Ты не собираешься в Москву? Я бы показала тебе Кострюкова. Он бы тебе понравился. Кстати, Саня к нему меня ревнует. Без всяких оснований.

Обнимаю тебя, верная подруга

Тамара.

(окончание следует)

Прикрепленное изображение (вес файла 288.9 Кб)

Кир Булычев

Письма разных лет

(окончание)

V

Москва 19 10 1978

Здравствуй, Артур!

К сожалению, фирменных джинсов я тебе пока не нашел, но стараемся и добьемся, будь спокоен, походи пока в болгарских. С твоими внешними данными ты и без модного оформления сойдешь за кинозвезду.

Приехать пока к тебе не могу. Дела не пускают. У нас последние месяцы прошли в спешке и аврале. Моя начальница вбила себе в голову одну бредовую идею, которую я тебе, старик, не буду излагать, все равно не усечешь. Мы с помощью дружественных нам научных учреждений пытались эту идею воплотить. Вчера у нас был небольшой праздник. Есть предположение, что одно вещество, назовем его условно “фактор Т”: “Т”, разумеется, латинское, значит “временной”, — нам удалось синтезировать. Если все пойдет как надо, то нам посыпятся с неба премии и поздравления, Калерия (это моя начальняца) защитит докторскую, я пойду в аспирантуру, если не получу собственную лабораторию (чем черт не шутит!), а наш старик Кострюков станет академиком. Такие мои предварительные расчеты.

Ты спрашиваешь меня о личной жизни. Ответить трудно. Как ты знаешь, есть у нас в лаборатории одна девчонка, по имени Тамара, ангел по внешности, но дьявол по характеру. Я ее давно раскусил и делаю вид, что радуюсь ее закидонам. У этой Тамарочки далекие планы — подцепить себе в мужья доктора наук, но пока что доктора в загс не спешат, и она держит меня в стратегическом резерве. Я не спорю. Если она будет держать меня долго, я могу перегруппировать свои войска и начать наступление в другом направлении. Берегитесь, женщины, старший лаборант Александр Добряк не лемур, а лев (лемуры — такие зверьки, с которыми мы теперь работаем).

Ну ладно, привет, я пошел гореть на научном фронте!

Привет Валентине и Коське.

Александр

VI

23 января 1979 г Москва

Дорогой Виктор Сергеевич!

Дела наши совсем плохи, дальше некуда. Боюсь, что мы проигрываем битву. Вчера Космодемьянский вызвал меня к себе и осторожно намекнул на то, что нашу тему закрывают. Вы знаете, что его осторожность граничит с осторожностью бульдозера. Так что настроение поганое. Да, я понимаю, что наша тема не профилирующая для института, выход в ближайшие годы малореален, и для народного хозянства фактор Т вряд ли даст положительный эффект в текущей пятилетке. Но все равно я была взбешена поведением Космодемьянского и высказала ему все, что думала. Если он меня не уволит, значит все таки наука дороже ему личных отношений со взбалмошными бабами.

Так что Вы мне нужны сейчас и очень нужны в качестве тяжелой артиллерии. Позвоните в Президиум, а? Мне Иван Семенович сказал, что без вашего личного разговора с Дитятиным вряд ли что удастся пробить.

Новостей мало. Да я Вам писала о них на прошлой неделе. Тринадцатая серия с белыми мышами дала отличный нулевой результат, хотя Мямлик (помните, это тот черный крупный лорик, которого мы получили из Праги) дал три исчезновения подряд. Ваш друг Саня Добряк остался позавчера на ночь в лаборатории, чтобы не упустить Мямлика, если тому захочется возвратиться обратно. Но, по-моему заснул, в чем не желает признаться.

Ваша прекрасная Тамарочка принесла ему термос с кофе, который по рассеянности посолила. Даже любовь Сани к Тамарочке не смогла заставить нашего героя испить этой живительной влаги.

Ну ладно я отвлеклась. Виктор Сергеевич помогите!

Ваша Калерия

VII

Москва 6 июля 1979 г

Глубокоуважаемая Тамара!

Как там у тебя в Сухуми, загорела ли ты? Завидую тебе страшно. Розовая мечта идиота — лечь с тобой рядом на пляже, слушать шум волн, и смотреть в голубое небо. К сожалению, у меня отлично развито воображение и я представляю себе, как ты уходишь вечером на эстрадный концерт с каким то мускулистым брюнетом, в то время как мы с Калерией сидим в опустевшем институте и трудимся за всех.

Ты спрашиваешь как у нас дела? Особенного ничего. “Фактор Т” пока не срабатывает. Хотя, как говорит Калерия, есть обнадеживающие данные с ящерицами-гекконами. Может быть… может быть…

Но главное не в этом. Главное в том, что вчера я собственными глазами видел появление Мямлика. Калерия мне не поверила, а камеры я от удивления забыл включить. Знаешь когда долго ждешь чего то, уже сам в это не веришь. Значит, сидел я в лаборатории, Калерия куда-то умчалась, и думал почистить ли мне клетку с лемурами или отрегулировать центрифугу? Я же парень золотые руки, не то что твой жгучий брюнет, который только и может, что доставать билеты на эстрадные концерты.

Смотрю на клетку — и вижу лемуров не два а три. Я даже вслух их пересчитал. Три. Шустрик на месте, Мямлик на месте, а кто еще? Еще один Мямлик! Клянусь тебе всем святым, клянусь моей к тебе любовью (в которую ты не поверишь, потому что не способна на высокие чувства), что в клетке было два Мямлика.

Это продолжалось больше минуты. Оба смотрели на меня обалделыми глазами и оба ждали, когда я подкину им внеплановых червячков. А потом Мямлик № 2 исчез. А Калерия закатила мне истерику, что я не зафиксировал феномен.

Сегодня мы с ней почти не разговариваем. Я не терплю в ней этих наполеоновских замашек. Ну ладно, я ее скоро прощу. Я великодушный. Ей тоже бывает нелегко: мыши в будущее не хотят, лемуры не фиксируются, директор интригует и я не очень дисциплинированный. Ну ладно, Тома, не забудь выслать мне свою пляжную фотографию в полный рост, я повешу ее у вытяжного шкафа на место портрета Брижит Бардо. Брюнету скажи, что его ждет за настойчивость от твоего верного друга А. Добряка. Что-то мне без тебя скучновато.

Саша

VIII

Москва 21 ноября 1979г

Дорогой Виктор Сергеевич!

Спасибо за поздравления. Понимаю, что они носят скорее всего поощрительный характер. Но все равно приятно было их получить Что касается меня (и, по моему, не только меня, но и тех, кто со мной работает), то основным чувством была пустота. Словно бежали за поездом. Прибежали, сели в вагон а дальше чтo? Конечно, Вы улыбнетесь сейчас и скажете: “Дальше что? Дальше работать”. Знаю я, что Вы скажете. К тому же из двух наших последних достижений первое, в общем, не наша заслуга, а Лившица. Состав фактора Т определил он. Мы были только на подхватс. А вот что касается путешествия в будущее безымянной белой мыши, которой, как Вы уверяете, кто-то когда-то поставит памятник (“Белая мышь со мной в зубах?”), то Лившиц здесь почти ни при чем. И все было так, как вы себе представили. Дело оказалось в точной дозировке и психологических стимуляторах (Ваша догадка). Мы ввели новую модификацию лемурьего фактора Т всем двенадцати мышам, мы привлекли к работе нашего Ваську, которому смертельно надоело пугать этих ничтожных грызунов своим хищным видом, хотя делает он это неподражаемо — и, в общем, одна из двенадцати мышек исчезла. Спаслась от кота в будущее. Вот и все, можно бы ставить шампанское на стол, но с тех пор мы повторили опыт уже шесть раз, условия соблюдались точно — а мыши не исчезали. Так нам и надо. Нельзя было шумно радоваться и считать себя Ньютонами. А то недолго получить яблоком по макушке. Кстати, у нас малая беда — Васька погнался за беззащитным Мямликом и успел его догнать. Помял Мямлика, а Мямлик от отчаяния искусал Ваську (но не исчез). Васька сидит с распухшей мордой и не работает. Мямлик сидит с распухшей лапой и не работает, прекрасная Тамара жалеет Ваську, беспутный Саня жалеет Мямлика, и это привело к глубокой ссоре в лаборатории. Что ж, будем работать дальше. Приезжайте, мы без Вас соскучились.

Калерия

IX

Москва, 27 декабря 1979

Дорогая Римма!

У нас столько дел, столько дел, что просто оптимистическая трагедия! Я думала, что я всего этого не переживу, но, удивительно, пережила. Я была буквально на грани физического исчезновения. То есть буквально не я, а, разумеется, Саня. Это какой-то ужас, не человек. Знаешь, я читала в одном стихотворении, что некоторые врачи прививали себе чуму и иногда со смертельным исходом. Вот такие типы, оказывается, меня тоже окружают. Один тип, другими словами.

Мне все объяснить тебе трудно, потому что ты, прости меня, в науке пустое место. Ты, наверно, помнишь, что мы выделяли фактор Т. Если этот фактор правильно употреблять, то можно отправляться в будущее. Не наверняка, правда, но немного можно. Лемуры это умеют делать сами, у них фактор Т прямо в крови от рождения остался, а вот других существ приходится прививать фактором, а потом еще пугать как следует. Для мышей у нас был кот Васька, такой зверюга, с ума сойдешь! Но теперь сбежал, потому что ему скучно мышей пугать, если жрать их не дают. Мы проводили опыты буквально тысячами, иногда получалось, а иногда полная профанация. Потом у нас обезьяны появились, мартышки. С ними тоже ненадежно выходило. В общем, как говорит наша Калерия, наука — это не место для слабонервных. И она смертельно права.

А третьего дня у нас случилось экстренное событие. В общем, наш Санечка устроил горячий спор с Калерией по поводу перспектив. Ему, понимаешь, в науке и в любом все хочется сразу. Он стал уговаривать Калерию, что пора переходить к опытам с людьми, с добровольцами. Калерия сначала смеялась, потому что впереди еще годы и годы упорного труда, прежде чем можно к такому делу поступиться, я тоже стала смеяться над Саней, и, наверное, этого не надо было делать. Он же такой самолюбивый. А потом мы все ушли домой, а он еще оставался в лаборатории, и, оказывается, высчитывал дозу, и, главное, искал себе эмоциональный фон (ты этого не понимаешь, а когда не понимаешь, пожалуйста, пропускай некоторые слова, мне некогда здесь тебе все объяснять). В общем, он умудрился потратить весь запас фактора Т-12. Двенадцать — это модификация фактора, не спрашивай, сама не все понимаю. В общем, это такой фактор, который у нас мартышек гонял в будущее. На следующий день часов в одиннадцать утра, когда в лаборатории было довольно много народа Саня снова затеял спор с Калерией. Начал говорить, что науку нельзя двигать вперед на одной только осторожности. А Калерия ему отвечает: “А если ты попадешь в будущее на сто лет вперед, а этого дома уже нет — ты разобьешься”. А Саня ей говорит: “Ничего подобного, потому что природа мудрая и она отправляет лемуров недалеко вперед и даже в хорошие условия, когда хищников вокруг нет”. Но тут кто то из лаборантов сказал что Саню ничем не испугаешь. Как его в будущее отправлять, если его ничем на запугаешь! Сане конечно приятно что он такой смелый, и он начал возражать но не очень. А потом вдруг говорит мне: возьми у Артура коробочку. Я ему конечно в ответ что не намеревалась, а просит — пожалуйста. Я его пожалела, а зря — может ничего бы и не случилось. Пошла я к нашему слесарю, Артуру спрашиваю есть ли коробочка для Сани? А он смеется, передает мне коробочку, и еще говорит: неси ее осторожно, мне за нее Саня пять рублей заплатил. И не подумай открывать. А я и не думала. Прибежала обратно и говорю Сане: вот твоя коробочка. А Саня тогда говорит нам: “Внимание!” Потом достает из своей спортивной сумки мотоциклетную каску. Представляешь, он все уже рассчитал, а мы и не подозревали. Достает и говорит: “Тамара, дорогая (вообще то я этого обращения не терплю, но был какой то торжественный момент, даже не передать словами) Тамара — говорит — дорогая, открой коробочку, которую тебе передал Артур”.

И я как сомнамбула (это такое насекомое) подошла к нему поближе и почувствовала дрожание в его теле. Это меня смутило, так он дрожал раньше только охваченный пламенной страстью ко мне. “Открывай!” — закричал Саня. Я открыла, и из коробочки выскочили сразу три больших черных таракана. Я страшно возмутилась. Такую гадкую шутку совершить надо мной—это непростительно! Я бросила коробку на пол и сказала ему: “Я тебе этого никогда не прощу”. Но никакого ответа! Сани в комнате нет! Все кричат “Ах! Что случилось?” А Калерпя говорит довольно тихо: “Никогда не думала, что мужчина может так бояться тараканов, что бы сбежать от них в будущее” Я ей отвечаю “Не говорите так про Саню! Он это сделал для науки”. А Калерия отвечает “Я и не хотела сказать плохо о Сане. Если он так боится тараканов значит он вдвойне мужественный человек что ради эксперимента пошел на такую адскую муку. Он теперь мученик науки” .Так и сказала “Саня — мученик науки”.

Мы тут же очистили место посреди лаборатории и стали ждать когда, Саня вернется. Я тихонько плакала, потому что боялась, что с ним что-то случится, и он не вернется. Ведь путешествие во времени таит в себе много опасностей, а одна белая мышь у нас ушла в будущее и так и не вернулась. Но я не успела как следует расплакаться, а Саня уже вернулся. Но в странном виде. Он вернулся весь мрачный и даже улыбался грустно когда его стали поздравлять. Калерия сказала, что выговор он себе обеспечил и она его постарается оставить без премии. Но я возмутилась, бросилась к Сане, стала его утешать, говорить, что он мученик науки. Но Саня не стал со мной даже разговаривать, только поглядел на меня печально, и я тут увидела — о ужас! — ты представляешь, у него на щеке страшная ссадина! “Ты ударился?” — испугалась я. “Нет — отвечает Саня, поворачивается к Калерии и говорит: — Я готов понести заслуженное наказание” Но тут Калерия уже позвонила Лившицу и еще другие приехали и теперь наш Саня сидит обмотанный проводами, весь в датчиках, как космонавт, и его измеряют и исследуют. Все хорошо, только он не хочет рассказывать, что он там, в будущем видел. И самое ужасное, совершенно не хочет со мной разговаривать. Как будто он родезийский расист, а я угнетенная негритянка. Конечно, если бы он не был таким героем, я бы никогда не стала из за этого расстраиваться. Я могу в любой момент назвать восемнадцать — двадцать человек которые будут счастливы если я разрешу им со мной немного поговорить. Не представляю, чем это кончится. У Сани ссадина совершенно ужасная и я страшно боюсь заражения крови. Жди дальнейших писем, с наступающим Новым годом.

твоя убитая обстоятельствами подруга

Тамара

Х

Москва, 16 июля 1980 г.

Дирогой мой Виктор Сергеевич!

Я не стала бы писать Вам — никаких эстраординарных событий в нашей науке не произошло. Мы гоняем мартышек и мышей в будущее, но никак не можем (а когда сможем?) регулировать продолжительность путешествия, да и сам факт его.

Но у меня есть одна любопытная для Вас новость. Может быть, улыбнетесь.

Помните, полгода назад Саня Добряк совершил поступок, который стоил мне массы нервов и объяснительных записок Космодемьянскому.

В путешествии Добряка было две тайны. Первая — сильная ссадина на щеке, о которой Добряк никому не сказал ни слова. Вторая тайна заключалась в резком изменении отношения к Тамаре. Он буквально перестал ее замечать, даже отворачивался, когда она робко приближалась к нему, протягивая лапки. И это не было трезвым расчетом соблазнителя — Саня на расчеты не способен. Что касается Тамары, то она тут же смертельно влюбилась в Саню, и чем холоднее он казался, тем горячей билось ее элегантное сердце.

Все эти тайны разрешились вчера.

Мы поздно засиделись в лаборатории. Шел дождь, было сумрачно, грустно, темнело. Я что-то считала на калькуляторе. Саня кормил наших зверей, прежде чем откатить клетку в виварий. Он никому не доверяет лемуров. Вошла Тамара. Она бросила на меня мимолетный взгляд, но, по-моему, меня не заметила. Подошла к Сане твердой походкой человека, решившегося лететь в космос. “Саня, — сказала она, — мне нужно сказать тебе несколько слов”. “Я вас слушаю”, — сказал Саня, глядя в клетку. “Саня, между нами возникла какая-то трагедия”, — сказала Тамара — Я прошу объяснения” “Не получите, — сказал Саня — Нам не о чем говорить” “Ты меня больше не любишь?” — спросила Тамара “Я хотел бы любить, — ответил Саня, — но не терплю соперников” “У тебя нет соперников”, — сказала Тамара и вдруг так зарыдала, что, видно, нервы у нее были на пределе. “Не верю”, — сказал неприступный Саня “Но кто он?” — спросила Тамара. “Не знаю, — сказал Саня — Я видел, как вы обнимались с ним, когда путешествовал в будущее”.

“Ах! — воскликнула Тамара. — Значит этого не было?” “Это было или это будет, неважно, — сказал Саня” “Но я клянусь, что люблю только тебя! — сказала Тамара — Я никому никогда не говорила таких немыслимых слов!” “Какие у тебя доказательства?” — спросил холодный Саня. Мне даже стало жалко девочку. Она, наверно, в самом деле никому не признавалась в любви — просто не успевала, за нее это слишком быстро делали поклонники. “У меня есть доказательства! — воскликнула наша красавица. — Я согласна завтра же пойти с тобой в загс. Ты хочешь на мне жениться, ну скажи, хочешь? Или посмеешь отказаться?” Последние два слова Тамары прозвучали, как трагический монолог, рассчитанный на то, чтобы его услышали на галерке. Я даже обернулась к ним, чтобы попросить снизить тон и не привлекать внимания случайных прохожих на улице. Но ничего не сказала, потому что вместо двух силуэтов увидела один — Тамара кинулась в объятия Сани, и тот, разумеется, не устоял перед такой фронтальной атакой.

И в тот же момент от двери раздался страшный вопль “Не смей! Я ее люблю!” И еще один Саня Добряк бросился с кулаками на своего двойника.

И все стало на свои места. Надо же было Сане во время его путешествия в будущее наткнуться на самого себя, целующего Тамару, притом в полутемной лаборатории. Понятное дело, Тамару он узнал, он привык смотреть на нее со стороны. Себя он не узнал, потому что не привык смотреть на себя со стороны.

Видно, все это понял и Саня. Тот Саня, что целовался с Тамарой. Он отстранил свою возлюбленную и выставил вперед руку. Саня-путешественник во времени врезался скулой в кулак Сани — счастливого возлюбленного, схватился за щеку и исчез.

Саня ходит гоголем, идиотская улыбка не слезает с его физиономии, и всем любопытным, кто прослышал уже из уст Тамарочки о драке Сани с Саней, говорит: “Ты бы видел, с каким наслаждением я врезал в глаз этому пошлому ревнивцу!”

Вот и все. Мы без Вас скучаем.

Хотите слетать в будущее?

Ваша Калерия

1978

Прикрепленное изображение (вес файла 177.7 Кб)

Легенда о вожде Карлике

Легенда индейцев Майя

Пересказ Т. Кашинской

В давние времена на земле теперешней Мексики жило племя индейцев Майя. Это был талантливый народ. Прекрасные строители, они создали города-государства с великолепными дворцами и храмами. Одним из таких городов-государств был Ушмаль, о котором индейцы сложили эту легенду.

…В древнем городе Ушмаль жил когда-то великий вождь племени майя. Жил он в большом доме, было у него много воинов, и ему принадлежали самые плодородные земли страны.

В те времена в городе Нопате, в бедной хижине жила старуха колдунья. Она знала все травы, которыми лечат болезни, и собирала их при свете луны. По ночам ей часто встречались лесные волшебники-горбуны. Они жили на священных холмах. Колдунья с горбунами водила давнюю дружбу.

Однажды горбуны дали старухе большое яйцо. Тайком она принесла его домой и зарыла глубоко в землю.

Вскоре из яйца вылупился мальчик. Он был умный, как олень, и проворный, как белка, но очень маленький. Вырос всего на два локтя, да таким и остался.

Каждый день старуха ходила с кувшином за водой к городскому колодцу, а Карлик оставался дома один. И вот он заметил, что старуха, уходя из дому, каждый раз что-то прячет в очаге.

Однажды, как только старуха ушла за водой, Карлик полез в очаг. Разворошил золу, разгрёб холодные угли, и нашёл три камешка. Жёлтый, чёрный и красный. Подбросил Карлик жёлтый камешек, и тот превратился в маленький золотой колокол. Карлик взял прутик, ударил им по колоколу. И вдруг раздался страшный, грому подобный, звон. Звон этот донёсся до самых дальних уголков земли и взбудоражил всех жителей страны. Прибежала испуганная старуха. Карлик быстро спрятал колокол в золу. – Что ты, несчастный, наделал? – закричала она. – Я ничего не делал, - отвечал Карлик. – Это в горах закричал индюк.

Но люди племени майя уже потеряли покой. Они вспомнили древнее пророчество. Один мудрец некогда предсказывал, что настанет время и придёт человек, для которого отлит золотой колокол. Он сумеет найти его в назначенный час, и только он один будет знать, чем ударить по колоколу. Золотой колокол зазвонит так, что услышат его все индейцы племени майя. Человек тот станет властителем всей земли. Он сделает Ушмаль самым великим городом.

Старый вождь в это время спал в своём доме. Звон колокола разбудил его. Вождь задрожал от ужаса; он понял, что появился новый властитель. Тотчас послал он своих людей иск4ать по всем дорогам того, кто нашёл золотой колокол и зазвонил в него.

Люди старого вождя пришли и в дом колдуньи. Навстречу им вышел Карлик, с золотым колоколом в руках. И люди вождя повели его в Ушмаль.

Старый вождь сидел на высоком троне посреди площади, в тени дерева сейбы. И сказал старый вождь Карлику: «Тот, кто заменит меня на троне, должен быть так же мудр, как я. Скажи мне, сколько плодов на ветвях этой сейбы?»

Карлик оглядел ветви большого дерева, покрытые мелкими плодами, и ответил: «Здесь десять раз по сто тысяч, и два раза по шестьдесят. Если ты не веришь, влезь на дерево и сам пересчитай плоды».

Старый вождь побледнел и склонил голову. Потом он печально посмотрел на Карлика и сказал: «Ты вышел с честью из первого испытания. Но этого мало. Тебя ждут ещё два. Уходи и возвращайся завтра».

- Хорошо. – согласился Карлик. – Но дорога отсюда к моему дому узка и камениста. Я построю дорогу, достойную будущего царя, и по ней приду к тебе завтра.

Ночью Карлик вышел из хижины, взял чёрный камешек и бросил его на дорогу. И вмиг вся дорога от Нопата до Ушмаля была вымощена плитами чёрного полированного камня.

По этой дороге Карлик пришёл утром к старому вождю. – «Приступим ко второму испытанию. – сказал старый вождь. – Пусть каждый сделает фигурку по своему образу и подобию и бросит её в огонь. Чью фигурку пощадит огонь, тот и станет вождём».

Сначала старый вождь вырезал фигурку из твёрдого дерева. Он бросил её в огонь, и она превратилась в пепел. Вторую фигурку он выточил из блестящего чёрного камня, но от огня она рассыпалась в порошок. Третью фигурку старый вождь сделал из золота. Бросил её в огонь, и она расплавилась, растеклась, словно мягкий воск. – «Боги против меня! – воскликнул старый вождь. – Из чего же ты сделаешь свою фигурку, чтобы огонь пощадил её?»

Карлик в ответ улыбнулся и сказал: «Смотри!» Он взял мокрую глину, вылепил из неё маленькую фигурку и поставил в огонь. И чем дольше пламя обжигало глину, тем крепче она становилась.

Старый вождь был поражён. – «Мы продолжим испытания. Все должны убедиться, что ты достоин быть властителем Ушмаля. Оставайся в городе, переночуй в моём доме. А завтра мы встретимся снова». – сказал он.

- Я останусь в Ушмале, но не в твоём доме. Я построю для себя дворец, и ты завтра его увидишь. – ответил Карлик. Затем он отошёл на другой край площади, достал свой красный камешек и положил его на землю.

И в тот же миг напротив дома старого вождя появился прекрасный дворец из полированного красного камня.

Утром из ворот дворца на площадь вышел Карлик, окружённый воинами. Они были малы ростом, и походили на горбунов со священных холмов.

Старый вождь встревожился, но не подал виду. – «Взойди на этот помост, - сказал он Карлику, - и главный судья разобьёт на твоей голове каменным молотом меру пальмовых орехов. Если ты выйдешь из этого испытания живым – я поверю, что ты новый властитель Ушмаля».

Перед всем народом Карлик взобрался на помост, и главный судья тяжёлым молотом разбил на его голове меру пальмовых орехов. Карлик во время этого испытания только улыбался. Он не чувствовал ударов, ибо старая колдунья надела ему на голову заколдованный невидимый шлем.

Когда старый вождь узнал, что Карлик жив и здоров, он понял, что его время кончилось. Он сошёл с трона и удалился.

Люди на площади приветствовали Карлика. Они славили нового вождя. Карлик сказал им: «Я не могу царствовать, пока здесь нет дворца для моей старой матери, дворцов для моих воинов, храма для поклонения Огню и большой площади для зрелищ. Завтра вы увидите всё это, и ещё многое другое».

И на рассвете следующего дня город украсился храмами и дворцами, каких доселе никто не видывал.

В правление вождя Карлика в Ушмале были сооружены ступенчатые пирамиды, с храмами на вершинах, величественные каменные дворцы… Искусные мастера высекли сложные узоры на их стенах и колоннах.

С тех пор много столетий прошло. Сегодня на месте Ушмаля одни развалины…

Прикрепленное изображение (вес файла 298.4 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 323.7 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

14 августа - Происхождение (изнесение) честных древ Животворящего Креста Господня. Медовый Спас.

Сказка о пчелке

(Автора не знаю. Сказка взята отсюда: http://skazka.ucoz.ru/blog/skazka_o_pchelke/2010-03-24-402 )

В одной большой-пребольшой семье жила-была пчелка. Пасека находилась в одном из красивейших мест средней полосы России, где вокруг росло много чудесных садов. Пасечник, добрейший человек, ухаживал за пчелами с большой любовью. Пчелке очень нравилось летать по садам, полям и лугам и собирать нектар, из которого потом получался самый вкусный мед на свете. Друзья – луговые шмели – очень любили пчелку только за то, что она есть на белом свете. Все вместе они с большим удовольствием танцевали на полях и лугах так лихо, что любо-дорого посмотреть!

Так и продолжалась бы их жизнь долго и счастливо, если бы не наступил кризис. Пасечнику пришлось продать часть пчел почти за бесценок на дальний степной хутор. Так пчелкин улей оказался вдали от родных мест. Пчелка и ее сестры работали без устали день и ночь, но меда получалось мало. Но хозяину хутора хватало и этого. Был он человеком угрюмым и скрытным, не охочим до ласки, хоть и тщательно ухаживал за пчелами и другой домашней живностью. Пчелка к такому отношению не привыкла, потому что отличалась от других насекомых сильной впечатлительностью и всегда все воспринимала близко к сердцу. Поэтому она сильно скучала по сестрам, оставшимся на старой пасеке, и по друзьям – шмелям, с которыми они резвились на бескрайних лугах…

Долго пчелка мучилась от безысходности. Ей очень хотелось или вернуться в старый дом, или как-то изменить свою жизнь здесь. Но хозяин замкнулся в свои проблемы (его тоже затронул пресловутый непонятный кризис) и не замечал ничего. Пчелка же умела только собирать мед и танцевать со шмелями. «Жизнь проходит, - вздыхала и кручинилась пчелка, - и я никому не нужна…»

Как-то раз, во время одной прогулки, пчелка повстречала полосатую осу. Та у нее спрашивает: «Ты почему плачешь?». Пчелка отвечает: скучаю, мол, по старому дому, по сестрам-пчелкам, по друзьям-шмелям, по их шумным веселым танцам-пляскам на бескрайних лугах. Оса, подумав, сказала так:

- Если ты так любишь танцевать, а пары у тебя пока нет, то попробуй станцевать одна! Я научу тебя нескольким одиночным танцам.

- Не получится. Я ведь общественное насекомое, мне без компании никак нельзя!

- Так ты только начни, а компания по ходу дела появится!

- Нет, мне это не подходит, - загрустила пчелка.

- Значит, дело не конкретно в танцах? – догадалась оса. – А в том, что тебе никак не удается ответить самой себе на вопрос: как перестать беспокоиться и начать жить?

- Да! Это же так сложно! И я не знаю - как? – Недоуменно спросила пчелка.

- Мне трудно дать тебе конкретный ответ. Мы с тобой хоть и дальние родственницы, но ведь ты живешь на хуторе у пасечника, а я по вашим меркам – хозяйка диких мест. Единственное, что я могу тебе посоветовать: обратись за помощью к индюку. Вчера я пролетала мимо вашего двора и обратила внимание, что вид у индюка серьезный и впечатляющий – видать, умное существо.

Пчелка полетела обратно на хутор. Видит: индюк как раз сидит, отдыхает на солнышке. Она к нему: так, мол, и так, помоги!

- Знаешь, - ответил тот, - я уже так давно живу с людьми, что понял одну простую истину: если мир вокруг тебя рушится – значит, это ты сама его разрушаешь!

- А это как? - удивилась пчелка.

- Оказывается, с тобой всегда случается именно то, чего ты больше всего боишься. Вот ты думаешь: «лучше старого дома ничего нет», поэтому и в новом доме видишь только плохое. А ты попробуй отвлечься и посмотреть на ситуацию со стороны! Тогда ты узнаешь так много нового и интересного, что сразу полюбишь здешние места!

- А это как? – опять не поняла пчелка. - И что мне теперь делать?

- Тебе нужно всего-навсего успокоиться, отвлечься от своих проблем, целиком и полностью переключиться на что-нибудь другое. Например, найти себе новое увлечение!

- Но я ведь умею только собирать мед! И мне ничего другое не нужно и не интересно! – заплакала пчелка.

- Ну-у, начались слезы! – вздохнул индюк. – Ты лучше посмотри, как наша кошка Мурка лежит на завалинке.

- Вижу, - всхлипнула пчелка.

- Плохо видишь! – Индюк начал терять терпение. – Потому что только кошки знают, как получить пищу без труда, жилище без замкá и любовь без треволнений. Поучись у нее, как она это делает.

И индюк гордо и благородно удалился, чтобы проведать своих индюшек. А пчелка, совсем отчаявшись, полетела к кошке набираться опыта. Мурка как будто спала. Но только лишь пчелка пристроилась рядом, промурлыкала:

- Ты думаешь, я сплю? А я не сплю. Я слушаю. – И Мурка пошевелила ухом.

Пчелка в третий раз пересказала свои проблемы.

- Так ведь индюк дал тебе уже правильный совет! А ты так увлеклась своими бедами, что ничего вокруг не слышишь, не видишь и не воспринимаешь! – неожиданно громко зашипела кошка.

Пчелка в испуге отскочила, как ошпаренная. Но интерес оказался сильнее страха, и она вернулась. Мурка, как будто и не было минутной паузы, продолжала:

- Это элементарно: нужно успокоиться и найти себе новое увлечение!

- Но ведь я умею только собирать мед и танцевать на цветах со шмелями! И возможности научится чему-то новому у меня нет! И вообще, какие увлечения, кризис ведь! Что скажет мой хозяин на это?

- ГЛАВНОЕ – РЕШИТЬ ПРОБЛЕМУ, А НЕ ТО, ЧТО СКАЖЕТ МИР! – отчеканила кошка и продефилировала к блюдечку с молоком.

Пчелка не спала целую неделю, так сильно на нее подействовала проповедь кошки. А потом – придумала себе сразу два новых увлечения! Пчелка собирала небольшие растения, которые могла унести в лапках, и составляла из них икебаны. Это умное слово она случайно услышала из волшебного ящика, который каждый вечер слушал ее хозяин. А чтобы букеты не рассыпались, пчелка лепила для них красивые вазы из воска. И так у нее красиво все получалось, что хозяин перестал хмуриться и теперь все чаще и чаще улыбался. Он очень гордился своей пчелкой! Вслед за ним и пчелка перестала грустить. Наконец-то она почувствовала, что такое настоящее счастье!

Прикрепленное изображение (вес файла 158 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 764.7 Кб)

Груздева Елена Александровна

Сказка про мышь

Жили-были дед, да баба. И решили они мышку завести. Благо, проблем с поиском мышей в деревне не было.

Сами-то они всю жизнь впроголодь жили. Мышей у них отродясь не было, потому что все мыши еще сто лет назад переметнулись к их зажиточным соседям. А у тех всегда полные амбары муки были. В кладовой колбасы висели, окорока... Вино даже было, несколько бутылок. А так в основном из питья самогон держали.

Дед с бабой пошли к тем соседям мыша просить. Подумали, что хочется на старости лет животинку для души. А кроме мыша они никого прокормить и не смогут. А уж для этого зверька завсегда кусочек хлеба найдется.

Так вот, пошли они мыша просить. А соседи на них смотрят, как на ненормальных. Думают, совсем старики умом тронулись. Все нормальные люди от мышей не знают, как избавиться, а эти сами заводят. А с другой стороны... почему бы и не отдать? Пускай хоть всех забирают, если переловят!

Проводили соседи деда в амбар. А там мыши... как колобки. Уже еле передвигаются, до чего отожрались. Дед без труда одного поймал и в карман положил.

Пришли они с бабкой домой, посадили мыша в коробочку и сидят, любуются на него.

Мышь на ихних харчах уже через неделю постройнел. Только затосковал он по родному амбару, по друзьям-приятелям своим. Но и деда с бабкой ему жалко было. Что если уйдет он, то совсем они одни останутся. Успел он их полюбить. Потому что хоть и жил у них не так сытно, как в амбаре. Но всё-таки никто его до того еще так не любил. И последним куском хлеба для него не жертвовал.

И задумал мышонок сделать так, чтоб амбар деду с бабкой достался. Тогда бы они все вместе там жить могли. Старики в доме, а мышь со своими приятелями в амбаре, да в кладовой.

Только для осуществления плана ему надо было из коробочки выбраться, а дед с бабкой его никогда без присмотра не оставляли, когда побегать выпускали. Думали, что совсем он несмышленый и в беду попадет или просто убежит. Поэтому пришлось мышу действовать, говоря по-современному, нестандартными методами...

Однажды вечером, как всегда, забавлял он стариков своими нехитрыми трюками. Ловко везде карабкался или прыгать смешно начинал. Дед с бабкой совсем развеселились. Каждый по кусочку от своего скромного ужина мышу выделил.

И тут мышь решился. Заговорил человеческим голосом:

- Дедушка, бабушка, отпустите меня к друзьям-приятелям в амбар поиграть!

У деда с бабкой одновременно челюсти отвисли. Еле успели рты ладошками прикрыть, чтоб еда из них на пол не упала. Поглядели друг на друга и по выражениям лиц поняли, что каждый из них слышал, как мышь говорит.

- Ну, отпустите меня поиграть! - снова повторил мышь.

- Дык... это..., - промямлил дед с набитым ртом.

- Я только на часик туда сбегаю и тут же вернусь, - клятвенно пообещал мышь.

- Мммм... Ну... это... Сходи ненадолго... Поиграй..., - разрешил дед, с трудом понимая, что происходит.

Мышь радостно подскочил на месте и кинулся к двери, а там, на улицу выскочил, двор пересек, вдоль забора юркнул, щелочку нашел и проскочил на соседский двор. Через минуту он уже был в амбаре.

А бабка тут же на деда набросилась:

- Ты чего ж это наделал, старый! Совсем из ума выжил! Убёг наш мышонок. Кто ж нас веселить теперь будет?

- А ну, бабка, кончай шум поднимать! Вернется наш мышонок! Он слово дал!

- Да где ж это видано, чтоб мыши слово давали!

- А где видано, чтоб мыши говорить могли? - возразил дед.

Бабка тут же примолкла и задумалась. А потом даже загрустила.

- Не печалься, - стал успокаивать её дед. - Вернется наш мышонок.

А мышь тем временем в амбаре совет большой собрал, мышиный. Все хвостатые амбарные обитатели в кружок собрались и принялись слушать, что он им скажет.

Когда узнали, что хочет он хозяев амбара извести и деда с бабкой в доме этом поселить, то обрадовались очень. От хозяев нынешних им сильно доставалось. Вечно их норовили потравить чем-нибудь. Или кошек запускали, чтоб как можно больше душ мышиных загубить.

Стали хвостатые думу думать, как им план свой исполнить. Пока спорили, уж час прошел, да так ничего и не решили. Тут мышь спохватился, что домой ему пора возвращаться. Пообещал, что завтра вернется. А пока велел дальше всем думать.

Когда он к деду с бабкой вернулся, те обрадовались очень. Теперь они могли с мышом не только играть, но еще и разговаривать. Много мышь им историй рассказал о нелегкой мышиной судьбе. Заслушались старики, а бабка даже слезу иногда утирала уголком платочка.

На следующий день мышь снова отправился к друзьям-приятелям в амбар. И узнал, что придумали они план коварный, как хозяев извести. Приехал к ним в гости мышонок один аж из самой столицы. Умный шибко. Он раньше в Думе боярской жил. Столько от них всяких каверз наслушался. Он план и предложил.

Задумал он кляузу настрочить в Счетный приказ, что хозяева доходы скрывают большие и налоги не платят. А бумаги все на имущество ихнее украсть и уничтожить. А потом новые документы подделать и на деда с бабкой дом, амбар и всё прочее записать.

На следующее утро понесли мыши донос и положили его на стол дьяку, ведавшему Приказом. Тот как прочитал, стал тут же всех своих подчиненных вызывать и спрашивать, кто донос принес. А те ничего не знают, не ведают. Тогда побежал дьяк скорее к боярину-наместнику и донос ему показал. А тот проверку по доносу этому велел учинить. И если правда всё то, что там написано, то виновных строго наказать, и всё налоги неуплаченные в казну изъять.

А мыши, пока суд да дело, времени зря не теряли. Пробрались в Печатный приказ, заверили поддельные документы на имущество государственной печатью и внесли запись об этом в регистрационную книгу задним числом. Потом вернулись обратно в амбар, пробрались в хозяйский дом и положили бумаги на прежнее место.

Когда пришли к хозяевам дома с обыском, особо крупных сокрытых доходов не обнаружили. Налогов совсем немного хотели взять. Да тут нечаянно наткнулись на бумаги, где было прописано право владения домом и землями рядом с ним и хозяйственными постройками всякими возле него. А в бумагах указано, что владеют всем этим имуществом соседи их - дед с бабкой.

Хозяева отпираться стали: мол, не знаем ничего, не ведаем. Да только без толку. В Печатном приказе тут же регистрационные книги подняли и запись нашли, что дом и амбар, и кладовая, и прочие постройки хозяйственные - всё деду с бабкой принадлежит.

Так что хозяев настоящих в острог бросили, а деду с бабкой бумаги на имущество вручили. И зажили старики в богатом доме. И доходы стали получать такие, что даже после уплаты всех податей и сборов еще много оставалось. Не ведали они, как так получилось, что всё это богатство им стало принадлежать. И так никогда и не узнали.

Мышь вместе с ними в хозяйском доме жил. Ел он снова вдоволь и очень скоро растолстел так, что как шарик по полу катался. Остальные мыши по-прежнему жили в амбаре и в кладовой, только теперь без страха. Разжирели еще больше, чем были.

В конце концов, расплодились они так, что стало им тесно в амбаре. Еды уже не хватало на всех. И тогда замыслили они новый коварный план по захвату нескольких соседних домов, а там и всей деревни и Посада соседнего. А если понадобится, то и всего Государства. И можете быть уверены, что если эти мыши чего-то захотят, так оно и будет! Тут и сказке конец, а кто слушал - молодец.

Прикрепленное изображение (вес файла 96 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 190.1 Кб)

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ

19 августа - Праздник Преображения Господнего. Яблочный Спас.

Автор под ником JZ

Сказка про яблоко

(сказка взята с сайта http://reshetoria.ru/ )

Висело на одном дереве яблоко. Ну не просто так висело, конечно, а со смыслом! Оно мечтало стать большим, наливным, румяным, и, главное, сладким.

Глядя на мелкое зеленое создание, трудно было вообразить, что оно может в жизни на что-то рассчитывать. Дай Бог бедолаге дожить до осени и упасть спокойно в траву, чтобы удобрить землю для новых деревьев, или, в лучшем случае, достаться червякам. Хоть какая-то польза.

Так все и думали про маленькое яблочко. Жучки, вечно снующие вверх и вниз по стволу дерева, гусеницы, лениво жующие листья, и птицы, с аппетитом уплетающие гусениц и жучков. Никто не верил в маленькое зеленое яблочко. Даже само дерево. Оно мечтало поскорее сбросить с ветвей кислый ни на что не годный груз и отдохнуть в рассеянных лучах ласкового солнца.

Однажды налетели тучи, и шумно пролился трепетный дождь, задевая каплями каждый листок на дереве. Дотронувшись до яблока, дождик удивился:

- А ты тут зачем?! Какой в тебе смысл?!

- Я буду большим и сладким. Уставший путник сорвет меня, чтобы насладиться моим вкусом и насытиться моим соком. И я спасу его от голода.

- Ты?! - захохотал дождь.

- Я, - весело ответило яблоко.

- Ты наивное глупое создание! Да от такой кислятины у путника навсегда сведет челюсти!

Дождик еще долго раскатисто хохотал, задорно барабаня по листьям. А яблоко плакало от обиды.

Наступила осень. Яблоко действительно выросло, порозовело, налилось. Но ни один путник ни разу не прошел мимо дерева, не заглянул в глубину ветвей старой яблони. Только ежики да зайцы иногда останавливались возле дерева передохнуть.

Настала пора падать на землю. Осенний друг дерева – холодный свистящий ветер уже носился по лесу и тряс уставшие яблони, чтобы освободить их от надоевшей тяжелой ноши.

- Ну прощай, дерево. Спасибо тебе за все.

- Прощай, мечтательное ты мое. Пусть на земле тебе подольше лежится, и черный тлен пусть не скоро тебя приберет. Может хоть ежик какой утащит. Счастливо.

Новый порыв ветра оказался особенно стремительным. Яблоко качнулось в одну сторону, потом в другую. И сорвалось вниз. Оно и не подозревало, что там уже притаилась судьба.

Один странный человек как раз отдыхал под деревом, смешно черкая что-то карандашом в тетрадке. Его начесанный и припудренный по последней моде парик источал незнакомый резкий аромат. Человек был глубоко погружен в свои мысли. Яблоко только в полете обнаружило, что может нечаянно попасть на странного человека. Откуда его только принесло?!

Оно пыталось увернуться, но неведомая сила яростно тянула прямо на темечко в парике.

«Ой!» - воскликнул человек, оторвавшись от тетрадки и почесывая темечко.

«Извините», - неслышно пробурчало яблоко, вежливо откатившись в сторону.

С тех пор весь мир знает это яблоко и человека в парике! И еще ту неведомую силу, что тянула яблоко навстречу мировой славе!

Прикрепленное изображение (вес файла 122.3 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 67.7 Кб)

Сомов Орест Михайлович

Сказка о медведе костоломе и об Иване, купецком сыне

Посвящается баронессе С. М. Дельвиг

В старые годы, в молодые дни, не за нашею памятью, а при наших дедах да прапрадедах жил-был в дремучих лесах во муромских страшный медведь, а звали его Костолом. Такой он страх задал люду православному, что ни душа человеческая, бывало, не поедет в лес за дровами, а молодые молодки и малые дети давным-давно отвыкли туда ходить по грибы аль по малину. Нападет, бывало, супостат-медведь на лошадь ли, на корову ли, на прохожего ли оплошалого - и давай ломить тяжелою своею лапою по бокам да в голову, инда гул идет по лесу и по всем околоткам; череп свернет, мозг выест, кровь выпьет, а белые кости огложет, истрощит да и в кучку сложит: оттого и прозвали его Костоломом. Добрые люди ума не могли приложить, что это было за диво. Иные говорили: это-де божье попущение, другие смекали, что то был колдун-оборотень, третьи, что леший прикинулся медведем, а четвертые, что это сам лукавый в медвежьей шкуре. Как бы то ни было, только хоть никто из живых не видал его, а все были той веры, что когда Костолом по лесу идет - то с лесом равен, а в траве ползет - с травою равен. Горевали бедные крестьяне по соседним селам; туго им приходилось: ни самим нельзя стало выезжать в поле на работы, страха ради медвежьего, ни стада выгонять на пастьбу. Сильных могучих богатырей, Ильи Муромца да Добрыни Никитича, не было уже тогда на белом свете, и косточки их давно уже сотлели; а мечи их кладенцы, сбруи ратные и копья булатные позаржавели: так избавить крестьян от беды и очистить муромский лес от медведя Костолома было некому.

Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Прошло неведомо сколько времени, а медведь Костолом все по-прежнему буянил в лесу муромском. Вот забрел в одно ближнее к лесу селение высокий и дюжий парень, статен, бел, румян, белокур, лицо полно и пригоже, словно красное солнышко. Все девицы и молодицы на него загляделися, а молодые парни от зависти кусали себе губы. За плечами у прихожего была большая связка с товарами, а в руках тяжелый железный аршин, которым он, от скуки, помахивал, как павлинным перышком. "Здравствуй, добрый молодец,- повел с ним речь Вавила, сельский староста,- издалека ли идешь, куда путь держишь?" - "Не больно издалека, дядя: города я Коврова, села Хворостова, прихода Рождества Христова; а путь держу к Макарьеву на ярманку".- "А с какими товарами, не во гнев тебе будь сказано?" - "Да с разными крестьянскими потребами и бабьими затеями: ино платки да кумачи, ино серьги да перстеньки".- "А как величать тебя, торговый гость?" - "Зовут меня: Иван, купецкий сын".- "И ты не боишься один ходить по белу свету с товарами?" - "Чего бояться, дядя? на дикого зверя есть у меня вот этот аршин, а с лихим человеком я и просто своими руками справлюсь".- "Зверь зверю не чета, удалый молодец. Вот, недалеко сказать, и у нас завелась экая причина в муромском лесу: медведь Костолом дерет у нас и людей, и всякий крупный и мелкий скот".- "Подавайте мне его! - вскрикнул Иван, купецкий сын, засуча рукава красной александрийской своей рубашки.- Я с ним слажу, будь хоть он семи пядей во лбу. Давно уже слышу я слухи про этого медведя, а хотел бы видеть от него виды. Меня сильно берет охота с ним переведаться... Что же вы распустили горло, зубоскалы? - примолвил он с сердцем, оборотясь к молодым парням, которые смеялись до пологу, потому что сочли его за хвастуна.- Ну вот отведайте-ка сил со мною: не поодиночке, такого из вас, вижу, не сыщется, а ухватитесь сколько можете больше за обе мои руки". Вот и налегли ему на каждую руку по четыре человека, и держались изо всех сил. Иван, купецкий сын, встряхнулся - и все попадали как угорелые мухи. "Это вам еще цветики, а вот будут и ягодки,- сказал Иван, купецкий сын,- кто из вас хочет померяться моим аршином? Возьмите". Только кто ни брался за аршин, не мог и приподнять его обеими руками. "И не диво,- проговорил Иван, купецкий сын, - в нем двенадцать пуд счетных. Теперь смотрите же".- Он взял аршин в правую руку, размахнул им, инда по воздуху зажужжало, и бросил вверх так, что аршин из глаз ушел, а после с свистом полетел вниз и впился в землю на полсажени. Иван, купецкий сын, подошел к тому месту, выхватил аршин из земли как морковку и, поглядя на насмешников таким взглядом, что у каждого из них во рту пересохло, молвил: "Смейтесь же, удальцы! или вы только языком горы ворочаете?.. Ну, смелее, дайте окрик на самохвала". - "Молодец! силач! - крикнули в один голос и старый, и малый. Староста Вавила повел Ивана, купецкого сына, в свой дом, истопил баню для дорогого гостя, накормил его, напоил и спать уложил.

Вот на другой день, еще черти в кулачки не бились, Иван, купецкий сын, встал, умылся, богу помолился и, оставя связку с товарами в доме у старосты, взял только свой аршин и пошел к лесу. Близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли ходил он - мы не станем переливать из пустого в порожнее: скажем только, что все крестьяне не пошли в тот день на работу, а сошлись на площади перед церковью, молились богу за Ивана и за то, чтоб он одолел медведя Костолома, и забыли о еде и питье. Щи выкипели в горшках у баб, каша перепарилась, и хлебы в печи пригорели, а никто и не думал идти обедать. Ждать-пождать - Ивана нет как нет! Вот и солнышко пошло на закат; все крестьяне, осмелясь, вышли из деревни, стали около огородов и не сводя глаз смотрели к лесу; жалели о купецком сыне, думали, что он на беду свою расхрабрился; а красные девушки и вздыхали тайком в кумачные рукава свои - не ведаю, об Иване или о медвежьей шкуре: не время было тогда выпытывать. Вдруг послышался из лесу такой страшный рев, что у всех от него головы пошли ходенем. Смотрят - из лесу бежит большой-пребольшой черный медведь, а на нем сидит верхом Иван, купецкий сын, держит медведя руками за уши и толкает подбока каблуками, которые подбиты были тяжелыми железными подковами; аршин Иванов висит у него за поясом и от медвежьей рыси болтается да тоже постукивает по медведю. Спустя малое время медведь с седоком своим прибежал прямо к деревне и упал замертво у самого того места, где собрались крестьяне. Иван, купецкий сын, успел соскочить вовремя, схватил свой аршин и единым махом раскроил череп медведю. "Вот вам, добрые люди, живите да радуйтесь,- молвил купецкий сын крестьянам,- видите ли, у вашего Костолома теперь и у самого кости переломаны". После того зашел он к старосте, выпил чару другую зелена вина, наелся чем бог послал, сказал спасибо хозяину и, вскинув связку за плеча, пожелал всему сельскому миру всего доброго. "Чем же мы тебе поплатимся за твою послугу?" - спрашивали крестьяне. "Добрым словом да вашими молитвами",- отвечал Иван, купецкий сын. "А шкура-то медвежья? ведь она твоя!" - взговорили ему крестьяне. "Пусть она при вас останется: берегите ее у себя в деревне да вспоминайте про Ивана, купецкого сына!" За сим поклон - и был таков. Крестьяне пировали три дня и три ночи по уходе Ивана, купецкого сына, на радостях о своей избаве от медведя Костолома. И я там был, мед-пиво пил: по усам текло, а в рот не попало... А к этой сказке вместо присловья любезной нашей имениннице желаю доброго здоровья: дай ей бог жить да поживать, худа не знать, а добро наживать да пиры пировать!

Прикрепленное изображение (вес файла 317.2 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

29 августа - Хлебный (Ореховый) Спас.

Автор под ником Ржаник.

Хлеб да любовь

Как принято говорить у людей: в пятницу жизнь только начинается…и продолжается до понедельника. Что ж, я согласен с этим утверждением. Очень интересно попадать в семью именно в пятницу – ты видишь, как и чем живет эта семья, отмечаешь их праздники, слушаешь их беседы.

Но сегодня случилось неслыханное дело. Можно даже сказать, из ряда вон выходящее дело! И я не преувеличиваю. ))

Лежу, значит, я спокойно на прилавке. Болтаю с Богородинским о новом эксперименте полета на Марс – Богородинский всегда отличался умом и сообразительностью, с ним только и беседую.

И тут в магазин врываются взмыленные ребята все в белых рубашках. Я сначала подумал, что это какой-нибудь кросс нации и дорога через наш магазин проходит. У одного красная ленточка на груди (видимо, лидер) и надпись «Свидетель». Чего свидетель – непонятно.

Но они бегут именно к нашему прилавку, хватают первого попавшегося и летят на кассу. Первым попавшимся оказался я – Дворянский высшесортный!!!!!!

Случайно это или нет, но я оказался как этот парень с красной ленточкой – свидетелем. По дороге я узнаю подробности: когда новобрачным несли свадебный каравай (хлеб, соль и все дела), у мамы жениха так тряслись руки, что он выскользнул прямо в грязь! И теперь меня будут подавать вместо каравая! Вот пруха!!!!!!!!!!!

Поэтому сейчас я лечу в подмышке у «Свидетеля» в соседний ресторан. Мельком у входа замечаю заплаканную невесту – ох, как же эти женщины любят всякие знаки и приметы! Кольцо упало – плохо, ступила на рушник первая – отвратительно, каравай свалился – вообще ужас!

Всё! Беру на абордаж! Где моя соль? Где мое полотенце? Я готов – вводите жениха и невесту! Не плачь, родная, мама речь произносит!

«Дорогие мои доченька и сыночек…» речь затягивается на восемь минут. А я все больше волнуюсь. Вот как они меня сейчас укусят, понравлюсь я им или нет? Что скажут? Принесу ли я им счастья? А невеста красивая, хоть и заплаканная с тушью подвытертой. Платье у нее не белое, а бежевое, в тон рубашки жениху, кстати, он держится молодцом, выглядит мужественно, поддерживает, подбадривает свою жену.

Соль принесли из дома, поэтому я от этой трещотки многое узнал о семье невесты: замечательные родители, единственная дочка в семье, любят, балуют, учиться, работает. С женихом знакома два года, постоянно гостит у них, ужинает с семьей – соль все слышит и много болтает.

Кажется, речь подходит к концу. Им желают счастья, любви, детишек, благополучия… я им тоже этого желаю. Ну!!! Кусайте же!

Кажется, я им понравился))) Кажется, жених откусил больше! Меня, как душу мужского пола, этот факт приятно радует))

Меня кладут во главе стола! Это очень почетно и ужасно интересно, теперь я буду наблюдать за всем происходящим как из партера. Первый танец, признания, шутки, развлечения, тосты, похищение невесты и бросание букета. Меня все время щипает за бок младший братик жениха, ему я очень понравился. )))

Вносят торт. А меня заворачивают в расшитое полотенце, чтобы отвезти домой к новобрачным. По обычаю, они должны меня съесть полностью, чтобы ни крошки не осталось, тогда их семейная жизнь будет долгой и счастливой.

(Сказка взята отсюда: http://rzhanik.livejournal.com/ )

Прикрепленное изображение (вес файла 228.2 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

31 августа - День Фрола и Лавра, лошадиный праздник.

Золотой конь

Русская народная сказка

В некотором царстве, в некотором государстве жил старик со старухой. Старик охотою промышлял, старуха дома хозяйничала.

Жаден старик, а старуха ещё пуще. Что старик ухлопает, то старуха слопает.

Вот встаёт рано утром старик и говорит:

- Поднимайся, старуха! Разогревай сковородку, пошёл я на охоту. Ходил - ходил старик по лесу, ни зверя, ни птицы не нашёл. А старуха сковородку грела, пока не покраснела.

Идет старик домой с пустой сумой. Видит - сидит на гнёздышке птичка, под ней двадцать одно яичко. Хлоп! Убил её.

Приходит домой.

- Ну, старуха, принес я закуску!

- А что же ты, старик, принес?

- Да вот убил на гнёздышке птичку, взял под ней двадцать одно яичко.

- Ах ты, дурак старый! Не надо было птицу бить. Яйца - то ведь они, насиженные, никуда не годные. Садись-ка теперь сам, доводи их до дела.

И птицу жарить не захотела. Не стал старик перечить, сел в лукошко вместо наседки.

Сидел он двадцать одну неделю. Высидел не двадцать птенцов, а двадцать молодцов. Одно яйцо осталось.

Старуха не унимается.

- Сиди, - говорит, - чтоб было кому работать, коров пасти, хозяйство блюсти.

Просидел он ещё двадцать одну неделю. Старуха с голоду померла, а старик вывел на свет красавца молодца и назвал его Иваном.

Живёт старик, поживает, добра наживает. Названные дети с утра до вечера работают. А старик похаживает, брюхо поглаживает, на работников покрикивает. Разбогател. Землю пшеницей засеял. Пришло время убирать. Наставили братья скирдов видимо - невидимо.

Стал старик примечать, что скирды пропадают. Зовёт своих молодцов:

- Надо, дети, караулить!

Назначил всем черед - по ночи каждому сторожить. Ивану последняя ночь досталась.

Братья караул проспали, ничего не видали. Настала Иванова очередь. Пошел он в кузницу, отковал молот в двадцать пять пудов, в полтора пуда железные удила. Из пуда конопли узду свил.

Сел под скирдом, караулит. До полуночи просидел. Слышит конский топот: кобылица бежит, под ней земля дрожит, за ней двадцать один жеребенок.

Топнула она ногой, развалился скирд, жеребята его вмиг разметали.

Ударил Иван кобылицу молотком между ушей. Села она на коленки. Обротал её Иван и повёл вместе с жеребятами к себе во двор. Ворота на засов, а сам спать лег.

Встает утром старик.

- Ты что спишь, Иван, бездельник?

- Нет, батюшка, я не бездельник, - отвечает Иван. - Приказ я твой выполнил.

Посмотрел старик - полный двор лошадей. Похвалил Ивана перед братьями:

- Вот у меня Иван какой! А вы что? Дураки нерачительные...

Стали они лошадей делить. Старик взял кобылицу. Старшие братья на выбор лошадей облюбовали, а Ивану достался самый захудалый жеребёночек. Вот собираются братья на охоту. Садятся на резвых коней.

Иван своего жеребеночка попробовал - положил руку ему на спину. Гнется жеребеночек, на все четыре ноги садится. Тяжела для него хозяина рука. Пустил его Иван на сутки в луга. На другой день положил руку - не гнется жеребеночек. Положил ногу - гнется. Пустил еще на сутки в луга.

На третий день приводит Иван коня. Кладет ногу - не гнется. Сам садится - гнется конь. Пустил опять на сутки в луга.

На четвертый день садится Иван на своего коня - не гнется под ним конь.

А братья давно уже уехали на охоту. Едет Иван по чистому полю, догоняет братьев. День проходит, второй проходит - не видно в чистом поле никого. Вот третий день кончается, ночь наступает. Смотрит Иван - похоже, виднеется огонек. "Знать, братья мои кашу варят".

Ближе подъезжает - всё видней да жарче огонь. Подскакал Иван, а это золотое перо лежит. Жалко Ивану расстаться с золотым пером. А конь ему человеческим голосом говорит:

- Не подымай, Иван, золотого пера, большая беда будет!

Не послушал Иван коня, поднял перо и за пазуху спрятал.

Съезжаются братья домой. Дает им старик приказ вычистить коней:

- Буду нынче смотр делать. Дал он старшим братьям щетки да мыло. Ивану ничего не дал.

Приуныл Иван. А конь его говорит:

- Не печалься, хозяин. Возьми золотое перо, махни туда - сюда - всё будет как надо.

Вот братья повымыли, повычистили своих коней, а Иван только пером махнул: стал конь золотой, волос к волосу лежит, в гриву алые ленты вплетены, на лбу звезда сияет.

Выводят старшие братья на смотр старику своих коней. Все кони чисты, все хороши.

А Иван вывел - ещё лучше. Конь пляшет золотой.

- Эх вы! - говорит старик. - Какой плохонький конек ему достался, а сейчас лучше ваших всех. Взяла братьев ревность:

- Давайте, ребята, придумаем, что бы такое на Ивана наговорить.

Приходят к старику:

- Ты, батюшка, не знаешь, какой наш Иван хитрый. Он нам не тем еще хвалился.

- А чем же он хвалился, ребята?

- Я, - говорит, - не то, что вы. Захочу, достану кота - игруна, гусака - плясуна и лисицу - цимбалку. Поверил старик. Призывает Ивана.

- Тут ребята про тебя говорят, что ты можешь достать кота - игруна, гусака - плясуна и лисицу - цимбалку.

- Нет, батюшка! Ничего я об этом не знаю.

- Как так не знаешь? Ты мне не перечь! Ни к чему мне такая речь. Хоть и не нужны они мне, а чтобы достал их непременно!

Загоревал Иван, пошел к своему коню на совет:

- Ох, верный мой конь, беда мне... А конь говорит:

- Это - беда не беда, впереди будет беда. Садись на меня, поедем добывать заказанное.

Отправляется Иван в чужие города. Остановился конь у высоких хором и говорит:

- Живёт здесь богатый купец. Ступай к нему, проси продать кота - игруна, гусака - плясуна и лисицу - цимбалку. Будет просить он в обмен твоего коня. Ты соглашайся. Только смотри, когда будешь меня отдавать, сними с меня узду.

Сделал Иван, как велел конь. Отдал ему купец кота - игруна, гусака - плясуна, лисицу - цимбалку, а Иван - взамен своего золотого коня.

Уздечку снял. Говорит:

- Уздечка у меня дареная, непродажная.

Вышел в чисто поле, слышит - земля дрожит. Подбегает к нему верный конь.

- Ну, поедем домой, хозяин. Ушел я от купца. Привез Иван старику подарки. Сбежались братья смотреть на диво. Лисица в цимбалы бьёт, кот песни играет, гусак пляшет.

- Эх вы! - говорит старик братьям. - Никуда вы не годны. Вот Иван у меня голова - все исполнил мои дела!

А те в ответ:

- Ох, батюшка, Иван не то ещё знает. Сам хвастался.

- А что? Что он знает, ребята?

- Он нам, батюшка, говорил: "Я знаю, где гусли - самоигры достать".

Призывает старик Ивана:

- Иван, привези мне гусли - самоигры!

- Ох, батюшка, я их видать не видал, слыхать про них не слыхал.

Рассердился старик.

- Надоели, - говорит, - мне твои отпоры! Ты мне не перечь! Ни к чему мне такая речь. Чтобы достал гусли - самоигры!

Пошёл Иван к коню на совет:

- Ой, конь мой верный! Вот пришла моя беда!

Конь ему отвечает:

- Это - беда не беда, впереди будет беда. Иди спать. Утро вечера мудренее.

Встаёт Иван рано, седлает золотого коня, отправляется в густые леса. Ехали - ехали. Видят: стоит избушка на курьих лапках, на собачьих пятках.

Говорит Иван:

- Избушка, избушка, стань ко мне передом, на запад задом.

Повернулась избушка. Выходит из неё баба - яга, костяная нога - на ступе ездит, метлой подметает, пестом погоняет.

- Ах ты, добрый молодец! - говорит. - Зачем сюда заехал? Или тебе головы не жалко?

Иван ей отвечает:

- Эх, бабушка ты, старушка! Не спросила ты, какое у меня горе - беда! Накормлен ли я, напоен ли я или с голоду помираю? У нас на Руси дорожного человека злым словом не встречают, добром привечают. Сперва накормят, напоят, а потом и разговор ведут. Умилилась старушка его словам.

- Иди, - говорит, - парень, сюда. Моим гостем будешь.

Слезает Иван с золотого с коня. Входит в избушку на курьих лапках, на собачьих пятках. Сажает его старушка за стол. Накормила, напоила, про горе - беду расспросила.

- Ах, бабушка! Горе мое большое, - говорит, - Иван. - Как мне быть? Где мне гусли - самоигры добыть?

- Я, родимый, знаю, где эта диковинка.

- Ой, бабушка, расскажи, моему горю помоги!

- Парень - красота, жалко мне тебя. Трудное это дело. Есть у меня сестра, а у неё сын Змей Горыныч. Так эти гусли у него. Не любит он духу человечьего. Боюсь, как бы он тебя не съел. Ну уж я постараюсь для тебя - сестру упрошу, тебе помогу. Вот мой двор, а посреди двора - дубовый кол. Привяжи к нему коня за шёлковые повода. А я дам тебе клубочек, держи его за кончик. Будет он катиться, а ты следом иди. Вот идет Иван, а клубочек впереди катится. Приходит ко двору Змея Горыныча. Заперты ворота на двенадцати цепях, на двенадцати замках. Постучался Иван. Вышла старушка - мать Змея Горыныча.

- Ох, парень молодой, зачем сюда - зашел? Мой сын прилетит голодный, он тебя съест!

Отвечает ей Иван:

- Бабушка ты, старушка! Не спросила ты у меня, какая моя беда. Голодный ли я, холодный ли? У нас на Руси дорожного человека злым словом не встречают, добром привечают. Сперва накормят, напоят, а потом и разговор ведут.

Умилилась старушка его словам, повела его в избу. Накормила, напоила, про беду - горе расспросила.

- Не печалься, парень-красота, - говорит, - Я твоему горю помогу.

Уже полночь подходит, скоро Змей Горыныч прилетит. Надо Ивана прятать.

Старушка говорит:

- Ложись под лавку. Я буду сына встречать, тебя, парня, защищать.

Вот в полночь прилетел Змей Горыныч. Летит - земля дрожит, деревья качаются, листья осыпаются. Влетел в избу, повел носом и говорит:

- Русь- кость пахнет.

А старушка ему отвечает:

- И - и, сыночек! По Руси летал, Руси набрался, вот тебе Русью и пахнет.

- Собирай, мать, поесть, - говорит Змей Горыныч.

Выдвигает старушка из печи целого быка, подаёт на стол ведро вина. Выпил Змей Горыныч вина, поел сладко быка. Повеселел.

- Эх, мать, с кем бы мне в карты сыграть? - говорит.

Старушка отвечает:

- Я бы нашла, дитёнок, с кем тебе в карты сыграть, да боюсь - вред ему от тебя будет.

- Уважу я тебя, мать, - говорит Змей Горыныч. - Никакого вреда ему не сделаю. Больно мне охота в карты поиграть.

Позвала старушка Ивана. Вылазит он из - под лавки, садится за стол.

- А на что будем играть? - спрашивает Змей Горыныч.

Сделали они между собой уговор: кто кого обыграет, тот того и ест. Начали играть. День играли, два играли, на третий день обыграли Змея

Горыныча.

Испугался Змей Горыныч, на коленки становится, просит:

- Не ешь меня!

- Ну что ж, - говорит Иван, - хочешь жив остаться, отдай мне гусли - самоигры.

Обрадовался Змей Горыныч.

- Бери! - говорит. - Будут у меня гусли еще втрое лучше!

Змей Горыныч Ивана наградил, далеко проводил. Приезжает домой Иван. Повесил в избе гусли - самоигры.

Запели, заиграли гусли. Лисица в цимбалы ударила. Кот песню завел. Гусак плясать пошёл. Веселье началось. Хвалит старик Ивана, а братьев бранит, со двора гонит.

Задумались братья: как бы Ивана очернить?

Старший брат говорит:

- Знаете что, ребята? Слыхал я, есть в заморском царстве Марья - королевна. Уж её - то Ивану не достать. Пошли они к старику:

- Ты, батюшка, ещё всего не знаешь про хитрость Ивана. Хвалился он нам, что Марью - королевну достать может.

Призывает старик Ивана.

- Тут братья сказывают, что ты Марью - королевну достать можешь.

- Ой, батюшка! Знать не знаю ничего о Марье - королевне!

Старик слушать не хочет:

- Ты мне не перечь! Ни к чему мне такая речь. Ступай немедля. Чтоб представил мне Марью - королевну!

Заплакал тут Иван, пошел к коню:

- Ой, конь мой верный. Вот беда мне какая!

А конь говорит:

- Это - беда не беда, впереди будет беда. Собирайся, хозяин, в дорогу.

Что Ивану делать? Забирает он с собой своего коня, гусли - самоигры, лисицу - цимбалку, кота - игруна, гусака - плясуна. Садится на корабль. Плыли - плыли. Приплывают к тому государству, где Марья - королевна живет.

Отец - царь пуще ока дочку бережёт. Марья - королевна даже по двору гулять никогда одна не выходила. Распустил Иван паруса, остановил свой корабль против царского дворца. Заиграли гусли - самоигры. Ударила в цимбалы лисица - цимбалка. Запел кот - игрун. Пошел в пляс гусак - плясун. Заметалась по двору Марья - королевна:

- Ой, батюшка! Я такой музыки отроду не слыхала! Пусти меня на пристань - корабль посмотреть, музыку послушать.

Ну что стоит царю со своими слугами да сенными девушками её просьбу исполнить? Упросила она отца.

Пустил он её к морю корабль посмотреть, музыку послушать. А сенным девушкам приказал не спускать глаз с Марьи - королевны, чтобы беды какой не случилось.

Корабль у самой пристани стоит. На нём все окна отворены, людей не видно. Оперлась царская дочь на подоконник, заслушалась чудесной музыкой. Заслушались и сенные девушки.

Не заметил никто, как подхватил Иван Марью - королевну на свой корабль. И понесли их быстро паруса. Увёз Иван Марью - королевну. Прибыли они домой. Обрадовался старик, в пляс пустился. Плясал, покуда шапку не потерял.

- Теперь буду жениться, - говорит. Марья - королевна отвечает:

- Нет, погоди! Сумел меня увезти, сумей и шкатулку мою с уборами унести.

- А где же твоя шкатулка?

- Стоит моя шкатулка под тем столом, на котором батюшка - царь обедает.

Призывает старик Ивана:

- Вот тебе задача: привези мне шкатулку Марьи королевны.

- Ой, батюшка, не смогу я! - отвечает Иван.

- Ты, Иван, мне не перечь! Ни к чему мне такая речь. Привезти шкатулку ты должен.

И разговора больше нет. Пошёл Иван к коню на совет:

- Ой, конь мой верный! Вот когда мне беда!

- Это - беда не беда, впереди будет беда. Ложись спать, утро вечера мудренее.

Встает утром Иван, седлает коня, отправляется в то царство, откуда Марью - королевну привез. Навстречу старик - побирушка. Купил у него Иван одежду с сумой за сто рублей. Переоделся нищим. Подъезжает к царскому дворцу. Вынул золотое перо, махнул им туда - сюда, стал конь золотой. Пустил его Иван в царский двор.

Выбежали царские слуги и сам царь с царицей. Стали золотого коня ловить, забыли в доме двери затворить.

А Иван проворен был. Вбежал во дворец, схватил из - под царского стола шкатулку и в суму положил. Выскакивает на двор, кричит:

- Не смогу ли я пособить?

Вскочил на коня, угодил ногами в стремена. Ускакал и шкатулку увез.

Старик пуще прежнего рад.

- Привёз Иван шкатулку, - говорит. - На завтра свадьбу назначить.

Марья - королевна отвечает:

- Погоди - ка со свадьбой. Не всё еще ты для меня сделал. Есть в море двенадцать кобылиц, пригони их мне сюда:

Призывает старик Ивана.

- Чтоб были мне двенадцать морских кобылиц!

Заплакал Иван и пошел к коню на совет:

- Ой, конь мой верный! Вот мне беда!..

Выслушал его конь и говорит:

- Теперь беда. Ну, что будет, то будет. Готовь двенадцать кож, двенадцать пудов бечевы, двенадцать пудов смолы и три пуда железных прутьев. Поедем к морю за кобылицами.

Приготовил Иван всё это. Подъезжают они к морю.

Развел Иван огонь, поставил на него котёл со смолой. Кожами коня уматывает, бечевой увязывает, смолой заливает. Когда он двенадцать кож намотал, двенадцатью пудами смолы залил, конь говорит:

- Смотри на то место, где я в море прыгну. Пойдут по воде белые пузыри, ты не тревожься: это я кобылиц из стойла выгоняю. А вот если кровавые пузыри увидишь, бери железные прутья и прыгай ко мне на помощь. Знай, что одолели меня морские кобылицы.

Прыгнул конь в море, а Иван сидит на берегу, на то место смотрит, где конь скрылся. Через два часа пошли по воде белые пузыри. Трех часов не прошло, выскочили на берег морские кобылицы, а за ними Иванов конь.

Глядит Иван, осталась на коне только одна кожа не порванной. Одиннадцать кож морские кобылицы погрызли, копытами побили.

Пригнал Иван морских кобылиц домой. Марья - королевна ему говорит:

- Ну, Иван, сумей теперь от них надоить котел молока.

- Ой, Марья - королевна, - отвечает Иван, - не умею я их доить.

А старик стоит и приказывает:

- Ты мне не перечь! Ни к чему мне такая речь. Дои кобылиц без отказа!

Пошёл Иван к коню на совет.

- Не горюй, хозяин, - говорит ему конь. - Это дело нехитрое.

Принялся Иван за работу. Надоил от морских кобылиц котёл молока.

Говорит ему Марья - королевна:

- Надо теперь молоко вскипятить. Как закипит ключом, скажешь мне.

Пошел Иван к коню на совет.

- Ой, конь мой верный! Какой мне приказ дают!

Велят молоко кипятить.

- Не бойся, хозяин, - говорит ему конь. - Делай так, как я скажу. Закипит молоко, велят тебе прыгнуть в котел купаться. А ты стой и слушай: как заржу я в конюшне три раза, тогда прыгай.

Вскипятил Иван молоко. Из края в край закипело, ключом бьёт.

Доложили Марье - королевне. Идет она со стариком к котлу. Тот её и на шаг от себя не отпускает.

Говорит она старику:

- Надо тебе в кипучем молоке искупаться, тогда я за тебя замуж пойду.

Испугался старик:

- Нет, пускай сначала Иван испробует.

Говорит Марья - королевна:

- Ну, Иванушка, всё ты для меня сделал. Исполни и это: искупайся в кипучем молоке.

Котел ключом кипит, молоко через верх выплёскивается. Снял Иван рубаху. Стоит возле котла, от верного друга известия ждёт.

Заржал конь на конюшне три раза. Тут Иван в котел прыгнул. Три раза от края до края проплыл. Вышел на свет живой, невредимый. И так хорош был, а теперь совсем красавцем стал: кровь с молоком.

Говорит Марья - королевна старику:

- Ну, прыгай теперь ты!

Прыгнул старик в котел, и развалились его кости. Иванушка с Марьей - королевной повенчались. Я у них был, чай пил. Они за мной ухаживали, меня оглаживали, а я им сказки сказывал.

Прикрепленное изображение (вес файла 104.2 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 233.6 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 403.5 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

1 сентября - День знаний

Алексей Карпов.

Сказка про кроликов

(из книги “Ты умеешь хорошо учиться?”)

В одной болотистой местности жили-были кролики. Жили они там не в норках, а в домиках на высоких столбиках или на пригорках. Жили мирно и дружно, с волками и лисами не ссорились, птичек и мышек не гоняли.

Волшебники в той местности прохаживались редко. Но однажды случилось так, что старый и хитрый маг забрел в гости к кроликам. Он был известен своей ворчливостью и стратегическим мышлением. Звали его Хэндрид. Шутники утверждали, что это от слова «hundred» (что в переводе с английского означает «сто») – потому что у мага всегда было много-много идей, мыслей и планов.

Два кролика, которых звали Супер и Хвост, встретили Хэндрида у большого камня и забросали его вопросами: как устроен мир? кто будет королем в соседнем королевстве? почему у улитки глаза на палочках? где пересекаются параллельные прямые? сколько будет сто восемьдесят миллионов разделить на триста шестьдесят четыре?..

Хэндрид молча их слушал и щурил свои проницательные глаза. Потом он стукнул посохом о землю и заорал волшебные слова:

– Карики-марики! Жлобье-дробье! Бочак-супак-рупак-храстрижбан! Угу!

Кроликам стало страшно. Ведь они не знали, какое волшебство затеял старый маг. А Хэндрид уже приплясывал на месте, стал втрое выше ростом и дышал огнем и дымом.

И вдруг Хвост и Супер ощутили в себе страстную тягу к знаниям. Они просто обалдели от этого неожиданного стремления. Супер принялся высоко подпрыгивать, а Хвост задумчиво шевелил ушами и смотрел вдаль. Волшебник же тем временем успокоился, сделался обычного роста и перестал изрыгать дым и огонь. Он замолчал и хитро посмотрел на двух друзей.

– Дорога к знаниям долга и трудна. Но я думаю, что этот путь – для вас. Поэтому я и посылаю вас, глупые (пока!), маленькие кролики! Если судьба будет к вам благосклонна, если вы проявите смекалку и энтузиазм, то вам, возможно, удастся добраться до Океана Знаний. Вперед! Вперед я сказал! Пошли! – теряя терпение и снова начиная дымиться, возвысил голос маг.

– Но мы не знаем, куда идти! – пискнул Хвост, чтобы выиграть время.

– Все равно! Идите куда-нибудь! – ответствовал Хэндрид и стукнул посохом о землю.

– А кто будет нами руководить?! – энергичным голосом спросил Супер.

– Я!!! – заорал маг, и его глаза засверкали, как два раскаленных угля.

Так два кролика отправились в далекий путь, ведущий к Океану Знаний.

Сначала путь Супера и Хвоста пролегал по знакомой местности. Потом почва сделалась более каменистой, стали попадаться холмы и горки, покрытые густым лесом. Елки и сосны стояли, увешанные шишками. Солнышко светило, дождик моросил, ветерок дул – все шло хорошо и гладко.

Знаний не встречалось.

Старый маг то шагал за кроликами, мерно постукивая своим посохом о землю, то исчезал, то летел рядом в виде какой-нибудь птицы… Он ничего не объяснял, а только шипел, ругался и грозился, если кролики начинали подумывать о возвращении и высказывали сомнения в том, что Океан Знаний – это реально достижимое место.

И вот встретилась им Баба Яга.

– Знаний ищите, лапушки мои? Хорошо. Я вам помогу. Научу вас немножко. Начальный курс арифметики, чтения и письма. Но чур: медленно будете усваивать – я вас съем, хорошие мои! С картошечкой крольчатинка… Эх! Так что я объяснять буду не очень стараться. Да и вообще я злая и голодная. Но Хэндрида я уважаю, он маг изрядный и профессиональный. Так что из уважения к нему поучу вас. Он просил. Мы с ним еще триста лет назад кофе пили на поле битвы… э… Что-то я запамятовала… Ну и ладно. Давайте учиться.

Три дня Хвост и Супер, дрожа и сосредотачиваясь, учились у Бабы Яги. Объясняла она просто и быстро. И то ли обстановочка была такая колдовская, то ли очень уж не хотели кролики быть съеденными с картошечкой, то ли тяга к знаниям в них была сильная, но усваивали Хвост и Супер все очень быстро и четко.

Полдня Баба Яга учила их читать. Углем нарисовала буквы на беленой стенке печки, потом – слоги, потом – простые слова… Когда печка заполнилась надписями, вышли во двор и продолжили палочкой на земле. Уже к обеду кролики научились читать короткие фразы.

– Ну что ж! Обедаю картошечкой с грибами, – кивнула им Баба Яга в знак признания их успехов в учебе. – А вы пока травку пощиплите.

После обеда взялись за цифры и счет. Изложив принципы десятичной системы счисления, Баба Яга доходчиво объяснила Хвосту и Суперу, что такое сложение и вычитание и как это делать. Она иллюстрировала свои рассказы камушками, шишками, цветочками и тарелками. Кролики все поняли и даже смогли сосчитать, сколько у ежика останется конфет после того, как он отдаст мышке восемьдесят три из своего запаса, который исходно составлял триста восемнадцать конфет.

Когда стемнело, они принялись считать звезды на небе, но сбились и уснули.

Утром Баба Яга пробудила их, поднимая за уши, потом окунула в родник, встряхнула, дала десять минут, чтобы съесть по морковке, и приступила к умножению, делению и простейшим дробям. Уже через пару часов Хвост и Супер уверенно делили сто морковок на пятерых зайцев, а триста орехов – на десять белок. Они только удивлялись, почему делить надо обязательно поровну.

После обеда, состоявшего из каши, Баба Яга заставила кроликов выучить таблицу умножения, включая умение делить по ней. Старая колдунья раскачивалась на качелях, подвешенных между двумя березами, а Хвост и Супер подпрыгивали перед ней на травке и хором повторяли таблицу умножения вдоль и поперек.

Вечером кролики уснули на теплой печке, нализавшись меда и нахрумкавшись капусты. Баба Яга спела им песенку.

Утром они приступили к счету до тысячи и всяким сложным примерам и задачам. Баба Яга между делом рассказала кроликам о мерах длины, времени, площади и объема и поведала множество других математических сведений. В качестве отдыха они читали и писали печатными буквами.

– Все! Хватит! Пошли дальше! – грубо и бесцеремонно заявил вечером Хэндрид. – Говорите Баба Яге «спасибо» и – вперед!

– Спасибо! – хором ответили Хвост и Супер и двинулись дальше к Океану Знаний, думая, как им повезло, что злющая лесная колдунья не съела их с картошкой. Они опасливо косились на Хэндрида, бегущего рядом в образе поджарого серого волка, и чувствовали себя немного обалдевшими.

– Я заведу вас в Лабиринт и там брошу, – обрадовал кроликов старый маг через неделю. – Еды в Лабиринте нет. Воды тоже нет. Зато есть змеи и сколопендры. И те, и другие – кусачие и жутко ядовитые. Там везде разбросаны всякие старинные учебники. Вы их почитайте и поизучайте. Писать, сочинять поучитесь. Там есть камни-автоматы. Если им что-то рассказать из учебников или же задания какие-то поделать, которые они зададут, то в камне открывается щель, а оттуда – еда вываливается. И воду так можете получить. Немного.

– А они говорящие? – спросил Хвост.

– Кто? Еда и вода? – хмыкнул маг.

– Камни-автоматы.

– Говорящие. И поющие. И табло у них есть – чтобы вы читать могли. Супер-камни! Древние изделия новгородских мастеров допотопных.

– А мы найдем потом выход из Лабиринта? – спросил Супер.

– Вряд ли. Но я, может, вас оттуда заберу, если охота будет, – ответил Хэндрид.

В Лабиринте Хвост и Супер прожили более двух месяцев. Спешить было некуда. Все оказалось не так страшно. Змеи там жили довольно мирные и неприставучие. Сколопендры вообще оказались милыми существами. Еду и воду кролики добывали себе уверенно. Погода стояла теплая (так как Лабиринт состоял лишь из сильно запутанных ходов между высоченными гладкими каменными стенами, это было существенно).

Наконец прилетел Хэндрид. Он опустился с неба в виде орла с человеческой головой, ухватил кроликов огромными лапами и поднял в воздух. Маг кружился над Лабиринтом, набирая высоту, и скоро Хвост и Супер хорошо могли видеть всю структуру открытых сверху каменных переходов, в которых они блуждали, путаясь и с трудом ориентируясь даже на коротких расстояниях. Теперь картина сделалась ясной и простой. Хвост и Супер так обрадовались, что чуть не вывалились из когтей мага-орла – они орали от счастья, жестикулировали, махали ушами и дрыгались.

Полетав над Лабиринтом, Хэндрид отнес кроликов к берегу большой реки, где они сразу же увидели небольшой плот.

– Плывите, ребята! – напутствовал их маг, опуская на бревна плота и отталкивая нехитрое плавательное средство от берега. Быстрое течение подхватило плот и понесло, понесло, понесло…

– Мы приплыли, сударь! – ехидно произнес Супер. Хвост сидел в полной прострации, глядя, как их плот постепенно подносит к берегу. На мелководье были видны стайки маленьких рыбок, плавающих туда-сюда в прозрачной воде над песчаным дном. Берег порос мягкой невысокой травкой. Тишь да благодать!

Голодные после пятидневного плавания кролики выпрыгнули на травку. И, повалившись на землю, принялись за еду. Они насыщались, но не забывали поглядывать по сторонам и слушать звуки реки, травы и близстоящих деревьев. Мага не было видно. Все было спокойно и тихо.

Серый волк появился из-за дерева бесшумно. Он смачно зевнул, обнажив огромные клыки, и прыгнул вперед. У кроликов оказалась лишь доля секунды, чтобы метнуться в разные стороны. А потом, пока волк размышлял, за которым из них ему стоит гнаться, Хвост и Супер дружно бросились в реку и поплыли подальше от берега.

Плавать кролики не умели. Поэтому они постепенно начали погружаться. И скоро над водой были уже видны лишь кончики их ушей. А потом и они исчезли. Хвост и Супер пошли ко дну.

Кролики очнулись одновременно. Вокруг были какие-то железные стенки, покрашенные в зеленый цвет. Потолок и пол тоже были железные и зеленые. Хвост и Супер лежали на койках под приятными шерстяными одеяльцами.

– Где мы?! – хором воскликнули кролики.

– На Зеленой Подводной Лодке, – раздался ответ. Дверь открылась, и в их маленькую каюту зашел бобер-матрос. Он улыбнулся и объяснил: – Вас выловили, когда вы погружались. Втащили через шлюз. И откачали. Долго ли спасти двух маленьких кроликов?! Теперь наш капитан Зубомир решает, надо ли менять курс. Поэтому вставайте и идите в рубку.

Супер и Хвост вслед за матросом прошли в рубку подводной лодки. Зубомир, мощный коричневый бобр, напевал песенку из репертуара «Beatles» и угрюмо смотрел в перископ. Услышав шаги, он обернулся и спросил:

– Чего в воду полезли?

Кролики рассказали. Они начали с самого начала и кратко сообщили об основных событиях своего путешествия.

Выслушав их, капитан кивнул:

– Хэндрида знаю, конечно. Он немного учил меня тригонометрии и интегрированию. Вам я помогу. Мы ляжем на дно в тихом омуте, и вы сможете предаться изучению основ наук. Провианта мы наворо… я хочу сказать: загрузили в лодку… достаточно. За кислородом будем иногда всплывать. По ночам. Матросы у меня тихие. Все они – математики, физики, химики, биологи, географы, историки, литераторы… И библиотека в бывшем торпедном отсеке. Зачем нам торпеды?! Мы – мирная Зеленая Подводная Лодка. Словом, у вас будут все условия для занятий.

– О-кей! – ответили хором Супер и Хвост. И приступили к учебе.

Консультируясь с опытными матросами, штудируя серьезные книжки и много размышляя самостоятельно, кролики быстро продвигались, осваивая базовые знания начал наук. Зубомир руководил их занятиями.

– Все, что вы изучаете – модели, – любил повторять он, развалившись в кресле и поблескивая огромными зубами. – Скажем, в параллельном мире все теории и формулы могут иметь другой вид. Но мы пользуемся этими. Поэтому изучайте. Но не догматизируйте.

Кролики почтительно кивали и задавали капитану умные вопросы. Время шло. Лодка лежала на глубоком илистом дне. Перископ обычно не поднимали – чтобы не отвлекаться от занятий. Еда была хорошая. А поразмяться можно было в небольшом тренажерном зале.

Полгода так жили и учились Хвост и Супер. Наконец они были высажены на берег. Но это был не тот берег, с которого они убегали от серого волка, а противоположный.

Весна вовсю бушевала на невысоких холмах и больших полях. Кролики весело поскакали в сторону от реки, радуясь свежей травке и бабочкам. Вдали вздымались горные хребты. За ними высилась Элитная Гора.

– Пойдем к Горе? – спросил Хвост друга после того, как пролетевший воробей объяснил, что она Элитная.

– Пойдем. Там нас, конечно, ждут, – ответил Супер.

И они пошли.

В Элитной Горе жили гномы. Ростом они были примерно с кроликов, если те встали бы на задние лапы. Гномы встретили Супера и Хвоста радушно.

– Мы вас научим, – степенно поглаживая длинную седую бороду, сказал им учтивый и одновременно очень важный гном. – На вершине у нас – обсерватория, в подгорных залах – лаборатории, в глубоких подвалах – книгохранилища и музеи. На последней научной конференции ученый гном Эй Шейн предложил новый вариант записи Великих Матриц Времени и Пространства. Мы прямо и не знаем… Задиристо он сочинил! Но не очень понятно… А в Лаборатории Нуля уже триста лет разрабатывают тему полного отсутствия всякого присутствия… Тоже интересно, хотя результаты их работы пока нулевые…Ну, вы не смущайтесь, кролики, осваивайтесь… Только предупреждаю: у нас тех, кто в ученые не годится, отдают в качестве подопытных кроликов в Экстрим-Отдел. Там… Нет! Это не для публичных откровений! Это секретные исследования… А Хэнрида мы знаем. Он у нас часто бывает, семинары проводит…

И потекли годы учения. Хвост и Супер оказались способными и старательными учениками, поэтому в Экстрим-Отдел их не отсылали. Они учились у ученых гномов. И чем дальше, тем с большим интересом и энтузиазмом.

– Послушай, Хвост! Мы же собирались добраться до Океана Знаний! А застряли в этой Элитной Горе! Не дело! Нам пора дальше! – произнес вдруг Супер веселым майским утром через много лет после того, как кролики начали учебу и работу у ученых гномов.

В тот же день два друга простились со своими учителями и отправились на юг – туда, откуда ветер иногда доносил соленый запах морских волн и отзвуки криков чаек.

Они стояли на берегу Океана. Дул свежий ветер и гнал волны с небольшими белыми гребнями. Чайки летали между водой и редкими серыми облаками, оглашая пространство своими криками.

– Простор и Свобода! Это и есть Океан Знаний, ребятки! – услышали кролики голос старого мага. На этот раз он был слегка торжественный и совсем не агрессивный.

– И что теперь? – спросили Хвост и Супер.

– А теперь поживите тут неподалеку, погуляйте по берегу, поглядите на Море… Поразмыслите о том, что такое Вечность, что такое Покой, что такое Движение, что такое Свет… А дальше увидите сами, что вам делать и куда идти. Я вам больше не советчик и не помощник, – ответил Хендрид и исчез, растаяв в воздухе.

– Хитрый старый волшебник! До чего он нас довел! – сказал Хвост.

– До точки, – согласился Супер. – До нужной точки. Бесконечное пространство и точка – это, по сути, одно и то же… Это хоть через математику, хоть через историю, хоть через психологию увидеть можно.

– Болтаешь ты, Супер, много! – остановил его Хвост. – А ты просто Увидь! Просто! А?

– Да, – спокойно согласился с другом Супер. Хвост только молча указал взглядом на Океан.

И они принялись туда смотреть.

Прошло сколько-то времени.

Кролики, пожив на берегу Океана, решили вернуться домой в свою болотистую местность. И отправились в обратный путь.

Долго ли, коротко ли, вернулись Хвост и Супер к своим родным и близким. И увидели, что там полно разных дел. За которые многому научившиеся кролики с охотой и умением радостно взялись.

С тех пор Хвост и Супер живут в своей местности и много путешествуют. Иногда они навещают и Бабу Ягу, и гномов в Элитной Горе, и матросов-бобров на Зеленой Подводной Лодке, и змеючек со сколопендрами в древнем Лабиринте, и берег Океана… Еще они много читают. А любимый автор у них – Толкиен. Как ты думаешь, почему?

Прикрепленное изображение (вес файла 180.9 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 76.1 Кб)

Ганс Христиан Андерсен

Чайник

Жил-был гордый чайник. Он гордился и фарфором своим, и длинным носиком, и изящной ручкою — всем-всем, и об этом говорил. А вот что крышка у него разбита и склеена — об этом он не говорил, это ведь недостаток, а кто же любит говорить о своих недостатках, на то есть другие. Весь чайный сервиз — чашки, сливочник, сахарница охотнее говорили о хилости чайника, чем о его добротной ручке и великолепном носике. Чайнику это было известно.

"Знаю я их! — рассуждал он про себя. — Знаю и свой недостаток и признаю его, и в этом — мое смирение и скромность. Недостатки есть у всех нас, зато у каждого есть и свои преимущества. У чашек есть ручка, у сахарницы — крышка, а у меня и то и другое да и еще кое-что, чего у них никогда не будет, — носик. Благодаря ему я — король всего чайного стола. Сахарнице и сливочнице тоже выпало на долю услаждать вкус, но только я истинный дар, я главный, я услада всего жаждущего человечества: во мне кипящая безвкусная вода перерабатывается в китайский ароматный напиток".

Так рассуждал чайник в пору беспечальной юности. Но вот однажды стоит он на столе, чай разливает чья-то тонкая изящная рука. Неловка оказалась рука: чайник выскользнул из нее, упал — и носика как не бывало, ручки тоже, о крышке же и говорить нечего, о ней сказано уже достаточно. Чайник лежал без чувств на полу, из него бежал кипяток. Ему был нанесен тяжелый удар, и тяжелее всего было то, что смеялись-то не над неловкою рукой, а над ним самим.

"Этого мне никогда не забыть! — говорил чайник, рассказывая впоследствии свою биографию самому себе. — Меня прозвали калекою, сунули куда-то в угол, а на другой день подарили женщине, просившей немного сала. И вот попал я в бедную обстановку и пропадал без пользы, без всякой цели — внутренней и внешней. Так стоял я и стоял, как вдруг для меня началась новая, лучшая жизнь... Да, бываешь одним, а становишься другим. Меня набили землею — для чайника это все равно что быть закопанным, — а в землю посадили цветочную луковицу. Кто посадил, кто подарил ее мне, не знаю, но дали мне ее взамен китайских листочков и кипятка, взамен отбитой ручки и носика. Луковица лежала в земле, лежала во мне, стала моим сердцем, моим живым сердцем, какого прежде во мне никогда не было. И во мне зародилась жизнь, закипели силы, забился пульс. Луковица пустила ростки, она готова была лопнуть от избытка мыслей и чувств. И они вылились в цветке.

Я любовался им, я держал его в своих объятиях, я забывал себя ради его красоты. Какое блаженство забывать себя ради других! А цветок даже не сказал мне спасибо, он и не думал обо мне, — им все восхищались, и если я был рад этому, то как же должен был радоваться он сам! Но вот однажды я услышал: "Такой цветок достоин лучшего горшка!" Меня разбили, было ужасно больно... Цветок пересадили в лучший горшок, а меня выбросили на двор, и теперь я валяюсь там, но воспоминаний моих у меня никто не отнимет!"

Прикрепленное изображение (вес файла 182.2 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 113.2 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 79.5 Кб)

Кот, который жил миллион лет. Японская притча.

автор: Sano Yoko (Япония)

Однажды был кот, который жил миллион лет. На самом деле он миллион раз умирал и снова возрождался. Красивый полосатый кот. Миллион людей любили его, миллион людей оплакивали однажды его смерть. Кот же не плакал ни разу...

В одну из жизней кот принадлежал королю, коту было абсолютно наплевать на короля. Король же постоянно воевал, поместив кота в красивую корзину, он брал его с собой на поле боя. Однажды, прилетела стрела, которая насмерть поразила кота. В самый разгар битвы, король, обняв, кота плакал... Король больше не хотел воевать. Он вернулся досой и похоронил кота во дворе перед дворцом.

Случилось коту как-то быть котом моряка, коту было абсолютно наплевать на моряка. Моряк вместе с котом избороздил все моря и океаны, путешествовал по всему свету. Однажды, кот упал в воду, он не умел плавать, его вытащили из воды, но он был уже мертв... Моряк, обняв мокрого, обмякшего словно тряпка кота громко плакал... Потом, моряк похоронил кота под деревом в парке далекого портового города...

Пришлось коту быть и цирковым котом, в то время он принадлежал фокуснику. Кот терпеть не мог цирк. Фокусник каждый день помещал кота в ящик и распиливал его на 2 половины, а потом на глазах у изумленной публики доставал кота живым и невредимым, срывая шквал аплодисментов. Однажды, фокусник ошибся и на самом деле распилил кота на 2 половины. Держа в каждой руке по половинке кота, фокусник громко заплакал. В этот раз никто не аплодировал... Фокусник похоронил кота за цирковым шатром …

Еще как-то принадлежал кот вору, коту было абсолютно наплевать на вора... Вор и кот всегда были вместе, оба по-кошачьи тихо приходили и крадучись уходили. Вор обворовывал только те дома, в которых держали собак, в то время как собака гонялась за котом, вор вскрывал сейфы... Однажды, собака загрызла кота... Вор держа украденный бриллиант и кота, шел по городу и рыдал... Потом, вернувшись домой, похоронил кота в маленьком дворике и больше не воровал..

В другой раз коту пришлось быть котом одинокой старушки. Коту было абсолютно наплевать на старушку... Старушка проводила дни у окна, обняв кота. Кот целые дни спал у нее на коленях. Пришло время, кот состарился и умер. Старушка, дрожа обняла кота и проплакала целый день, а потом похоронила его во дворе своего домика под деревом.

Был кот и котом маленькой девочки, коту было абсолютно наплевать на девочку... Иногда девочка играя таскала кота, иногда крепко обняв засыпала... когда она плакала, то использовала его как подушку и уткнувшись ему в спину роняла слезы. Однажды, посадив кота в рюкзак, девочка случайно удавила его... Обняв его поникшую голову, она проплакала весь день, а потом похоронила его во дворе своего домика под деревом.

Кота совершенно не волновало какой смертью он умер...

В один прекрасный день, кот уже не был ничьим котом. Он родился бездомным котом. Единственный раз он стал своим собственным котом. Ему очень нравилось быть самому себе хозяином. Как бы это сказать... Красивый полосатый кот наконец-то стал вольным котом.

Каждая кошка мечтала понравиться ему, стать его невестой, кошки приносили ему большую вкусную рыбу, мышей... Но кот говорил: "Я умирал миллион раз, больше уже не хочется..." Больше всех кот любил себя.

Была, однако, кошечка, которая ни разу на него и не взглянула, очень красивая белая кошечка.

Кот подошел к ней и сказал: "Я умирал миллион раз!"

"О!" - ответила ему белая кошечка...

Кот немного разозлился... Как бы это сказать... потому что он сам себе очень нравился.

Второй, третий день кот все ходил вокруг да около... "Ты поди и одной жизни-то еще не прожила до конца?"

- "О!" - всего-то и ответила ему белая кошечка...

Однажды, кот перед белой кошкой три раза перекувырнулся через голову и сказал: " Я... да я как-то был цирковым котом!"

- "О!" - всего-то и ответила ему белая кошечка...

"Я... я умирал миллион раз..." - сказав до половины, он остановился и вдург спросил белую кошечку: "Можно я буду вместе с тобой?"

"Можно", -ответила белая кошечка. С тех пор они не расставались.

Белая кошечка родила симпатичных маленьких котят. Кот уже не говорил:"Я... я умирал миллион раз... Больше, чем себя он любил белую кошечку и котяток.

Котята быстро выросли, один за одним разбежались кто куда.

-"Они все выросли красивыми свободными кошками!"

-"Да..." -ответила белая кошечка и замурлыкала. Белая кошечка состарилась, стала бабушкой... Кот испытывал к ней еще большую теплоту, мурлыкал с ней рядом.

Кот хотел все время быть рядом с белой кошечко, жить и умереть вместе...

Однажды, белая кошечка легла, затихла и грудь ее перестала двигаться... Кот, обняв белую кошечку проливал горькие слезы... Он впервые плакал. Плакал с утра до поздней ночи... плакал... плакал... Выплакал миллион слез...

Утром, вечером... однажды ... звук плача прекратился...

Кот затих, неподвижно лежал рядом с белой кошечкой...

Кот умер и больше не возрождался...

Прикрепленное изображение (вес файла 136.5 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКАМ

9 сентября - Осенины, первая встреча осени. В старину, с этого дня начинались посиделки. Также, 9 сентября - Международный день красоты.

С.В. Афоньшин

ПРО ЛЕБЕДУШКУ НАСТАСЬЮ

Подбросили к воротам Зачатьевской обители младенца. Ночью с Волги холодом потянуло, озябло дитя и расплакалось. Услыхали его келейницы, в тепло внесли, отогрели и при себе оставили. А когда дитя-девчоночка повыросла, отдали ее в дочки на Верхний посад. Там, у приемных родителей, и выросла краса Настенка, умелица да искусница.

В те лета Низовской землей князья Кирдяпы правили. Вот прослышали басурманы-ордынцы о неладухах между Кирдяпами и задумали Низовский Новгород захватить, людей полонить. Подошло войско ордынское, вплотную ко граду подступило и кругом обложило. Но поднялись на оборону города все горожане и посадские заодно с воинами. Вражий приступ отражая, из луков стреляли, копья метали, круглые бревна с горы на басурман скатывали. Запоет стрела – сразит ворога, просвистит копье - насквозь проткнет, к сырой земле пришьет, а бревно покатится - целую ораву, что траву, примнет! А тех, что по лестницам на стены карабкались, горячей смолой поливали. И сражались низовцы от старого до малого, помогая воинам. Но всех смелее и сноровистее в битве была Настенка-краса, посадского приемная дочь. И копья, и камни метала, и кипящей смолой супостатов поливала, билась, не жалея себя. Лицо и глаза ей огнем опалило, руки смолой обварило, но она, как здоровая, приступ врага отбивала.

Вот заметили это басурманы, сговорились, и нацелились в девчоночку разом сорок самых метких воинов. И упала Настенка, сраженная стрелами калеными. Горевать да плакать над ней было некогда, врачевать-колдовать некому. И то ладно, что не затоптали в суматохе намертво. Так и лежала до той поры, как вражья орава передохнуть отвалила. Ходила в тот час по крепости побирушка Улита, что в черной избе жила, лен пряла и полотна людям ткала. По крепости ходила, берестяной бурачок к губам раненых подносила - напиться давала, а мертвым глаза закрывала. Вот и набрела она на отроковицу-девчоночку. Лежит пластом со стрелой в щеке, руки смолой сварены, широко раскинуты, один глазок закрыт, другой кровью налился, чуть глядит. Склонилась над ней Улита, прислушалась, и слышит, стучит в теле жива душа, потукивает. Змею-стрелу из щеки девчоночки выдернула, другую из шейки, третью из плечика. Закапала, побежала из ран кровушка. Тут веки у девушки дрогнули, руки землю царапнули, и глаза сквозь опаленные ресницы глянули.

Перекрестилась старая Улита радостно: "Вот и жива душа!" Из сумы черепяночку достала, пошептала над ней и три раза глотнуть Настенке дала. И в свою черную избу на Мостовую улицу на закукорках отнесла.

Побилась, побилась о стены басурманская рать да и отхлынула от города без победы и добычи. Тихо радовались тому люди старые да разумные. А озорные да шальные головы во след басурманам по-лошадиному игогокали, поросятами визжали, голышами "себя показывали и срамили их всячески, кто как умел.

Потом погибших хоронили, пропавших разыскивали. Только красу Настенку искать было некому. Погибли ее приемные родители от басурманских стрел. Долго искалеченная девушка в Улитиной избушке отлеживалась. Добрая старуха ее травами да наговорами лечила, а молодая кровь своей целебной силушкой. И поднялась Настенка на ноги, бродить начала. Но остались на лице багряные пятна от ожогов, от стрелы дыра в щеке, правый глаз слезой исходил, а левый чуть-чуть на свет глядел. Обваренные руки позажили, но так и остались неприглядными. Стала Настя калекой непригожей, и глядели на нее люди со страхом и жалостью. И никто не признавал в ней ту посадскую девчоночку, что на весь низовский град красой и рукодельем славилась. Выйдет убогая на откос на Волгу взглянуть, а как завидит кого, словно мышка в норку, в Улитину избу схоронится, чтобы страшным видом своим людей не пугать. А при нечаянных встречах головку низко склоняла, дыру в щеке прикрывала, либо стороной людей обегала. И больно, и страшно ей было теперь встретиться с молодым князем Кирдяпичем. Не он ли при встречах, не сходя с коня, дорогие кольца да серьги к ее ногам бросал, нежно ягодкой да касаткой величал и княгиней назвать обещал. А теперь проедет мимо и оком не поведет, словно не девица, а карга убогая да болезная встретилась. Только в работе изнурительной и находила Настя себе радость и утешение от горьких дум.

Обносились да обгорели одежкой горожане, от беды обороняясь, и теперь спохватились посадской умелицы, что всем рукодельем служила. Куда запропала Девка-краса, сноровистые руки, что полмира обшивала?

Но скоро разнеслась молва о безродной умелице на Мостовой улице. "Шьет одежку нарядную, строчит и полотенца, и рушники, и столешники, а малышам такие пошивает рубашечки, что те в них как на опаре растут и хвори не знают!" И бабы, и молодухи, горожанки и посадские - все узнали тропу к Улитиной избушке, где трудилась на радость людям добрая умелица. И радовалась старая карга Улита:

- Вот какая слава пошла о тебе, моя печальница! С твоими-то руками жить да не тужить, а что ликом стала уродлива - о том забыть пора!

Вот как-то повстречала Настя на улице молодого Кирдяпича. Борзого коня за уздечку ухватила, остановила и стала перед княжичем: "Вспомнит ли, узнает ли?" Удивился князек, по лицу тень пробежала, понахмурился. Глянул в лицо Насти-красы: из дыры в щеке слюнка бежит, глаза из-под опаленных век чуть на свет глядят, на лице от ожогов следы, и руки такие-то непригожие!

- Чего тебе надо, болезная?

Достал из сумки денежку серебряную и бросил к ногам ее, чтобы скорее коня отпустила. И поехал, не оглядываясь. Задумалась Настенка, глядя во след Кирдяпичу: "Видно, не зря про таких, как я, в народе сказано: "Такой-то красе дорога к Волге по росе!" Сбежала сирота к Волге, у самой воды на берег присела, колени руками обняла. Сидит, пригорюнившись, склонив голову. А волжская волна, гуляючи, на берег набежала, играет камешками, плещется и шепчет, да так-то явственно: "Не мудрено девице утопиться, да от греха-позора не отмыться! И обмыла бы, и полечила недуги твои, жива девчоночка, да сама не чиста: издалека свои воды качу, грязь и хворобы людские к басурманскому морю несу. Но беги ты, резвая, до моего братца Керженца, что течет из нелюдимых мест, непроходимых болот. Воды его чистые, неоскверненные, авось он вылечит!"

Очнулась Настенка от чудных грез, головкой тряхнула. "Это сама матушка-Волга со мной разговаривала!" И на рыбацкой лодочке-долбленке на левую лесную сторону Волги переправилась. Шла день да ночь, а на заре вышла на речку дикую, что из болот воду брала и нелюдимыми местами текла.

Подбежала к самой воде и молвила:

- Речка быстрая, нелюдимая, полечи, исцели недуги Настенкины, чтобы добрые люди ее не сторонились, не отворачивались!

В ответ зажурчала грустно речка Керженка, лаская струей ножки девушки: "Из ржавых болот свои воды беру, через леса хмурые к Волге несу, жажду диких зверей утоляю, корни дерев обмываю, а недугов людских не исцеляю. Беги-ка ты, девица, на восход солнышка, к сыну моему побочному Яру Ясному. Живет и полнится он родниками подземными, водами глубокими, волшебными. Он и снимет с тебя хворобу с недугами!"

Послушалась Настенка, косы пышные за спину закинула, подол в руку ухватила да и побежала на восход солнышка к озеру Яру Ясному. Бежала да бежала тропами звериными, местами нелюдимыми и прибежала к дивному озеру.

Спит между холмами среди дубравы, не шелохнется, и все, что вокруг, глядится в него, как в зеркало. Сбежала Настенка ко бережку, озеру с колен поклонилась и погляделась в воду до дна-песка. Увидела себя такую непригожую и расплакалась. Потом в озеро по колени зашла и старые раны на челе сполоснула. Погляделась в воду и: не поверила: пропали, сгладились рубцы на

челе. Другой раз водой в лицо плеснула и глазки промыла. Глянула в воду - засияли глаза синие, как лазурь, здоровые и ясные! Третий раз водой плеснула и по щекам ладошками похлопала. Погляделась в озеро - пропали дыры, разгладились щечки, стали, как бывало у Насти-красы. Только руки, сколь ни мыла их, остались неприглядными. Запечалилась девчоночка. Но дохнул ветерок, и заплескалось, зашептало озеро: "Не дано мне, девица, больше трех недугов исцелять, заживлять. Но беги ты на полдень к брату моему Яру Темному, он полон водами волшебными, авось и вылечит!"

Отняла Настя руки от лица белого, чистого, прислушалась: "Чай, не ослышалась, не померещилось?" А волны уже что-то невнятное у берега шепчут, булькают, да и затихли совсем. Поклонилась Настенка Ясному Яру низехонько да и побежала нежилыми урочищами, тропами нехожеными к Яру Темному. Бежала да бежала, в каждое озерцо и калужину гляделась, лицом любовалась, а на руки и глядеть не хотела. Вот с холма открылось ей озеро. Мелкой волной оно играет, рябит, а кругом сосны вековые обнявшись стоят, шепчутся. Сбежала Настенка на кромку берега, чтобы волшебной водой руки помыть, присела на кочку передохнуть, да и задремала от изнеможения. И слышит: заговорило волнами озеро у самых ее ног: "А почто тебе, девица, руки белые да мягкие? Рукам умелым надо радоваться, на то и даны они, чтобы делом себя украшать, доброе слово от народа заслуживать. А руки белые - хилые да неумелые, руки мягкие - не сноровисты, руки нежные - ленивые. А твои-то руки - слава всему городу!"

Вот очнулась от грез девчоночка и молвила: "Видно, правду вещало мне озеро. Не буду менять свои руки умелые на нежные да белые, поспешу-ка в обратный путь!" Поклонилась, спасибо за науку сказала Яру Темному и побежала знакомой тропой к родной стороне, добрыми руками людям помогать.

И наторили люди к избе карги Улиты тропу торную. Княгини да боярыни, и те туда дорогу проведали. О чем ни попросят Настенку-рукодельницу, все исполнит быстро да сноровисто. Бабе сарафан сошьет к празднику - как цветок нарядится, мужику рубаху - не износить вовек. А столешники да рушники – всей семье на любование. Вот дошел слух до княжича Кирдяпича об искусстве сироты-умелицы, и поехал он Улитину избу разыскивать. На улице Мостовой встретилась ему девица.

- Поведай, раскрасавица, где тут живет карга Улита с девкой-рукодельницей?

А сам от красы-девчоночки не в силах глаза отвести. "Ох, видал я где-то эти глаза синие, косы густые, стан породистый, чело высокое! Али во сне снилась когда?" А девчоночка спрашивает:

- А как звать-прозывать ту девицу-рукодельницу.

- По имени Настасья, а по прозвищу Дыра в щеке. - Это князь в ответ. А сам все хмурится, вспомнить силится, где видал он эту девицу.

- Видно, забыл ты, князь, как от недужной дурнушки на этом месте деньгой отбояривался?

И подала на седло Кирдяпичу ту самую денежку, что к ее ногам была брошена.

С того дня повадился Кирдяпич бывать в избушке Улиты-побирушки с заказами к Настенке-рукодельнице. Расшила ему Настенка чепрак под седло - друзей своих удивил. Боевой стяг шелками да золотом выткала - ворогов побил, победил. А рубаху-подкольчужницу не пробивало жало стрелы. Завидовали князю и други и недруги, а молва трубила о том, что от девки-красы Насти-умелицы везенье да счастье князю пошло. "Видно, правдива людская молва, что от нее мне удача идет!" - подумывал княжич и все чаще бывал на улице Мостовой, чтобы повидать Настенку-умелицу.

Неохотно и боязно было Насте-красе с такими руками в княжий терем княгиней входить, насмешкам боярынь служить. Но старая Улита ей бодринки придавала: "Лицом да станом ты краше любой боярышни, разумом - не у княгинь занимать, а по рукоделью таких еще не сыскать. Бояр да князей робеть - век в избе просидеть!" А князь Кирдяпич и вовсе отговоров слушать не хотел.

Кончилось тем, что суженой Настю назвал и свадебный пир созвал. Собрались, понаехали гости знатные, сели за столы пировать. Родные Кирдяпича невестино рукоделье на видных местах по стенам понавешали, искусством молодайки похваляясь. Только не гордилась за столом сама Настя-умелица, несмело на гостей глядела, ручки свои по привычке поджимая.

Но вот дошло до обычая, когда невесте всех гостей брагой обносить, к каждому с братиной подходить, подавать и принимать. Тут и увидели гости знатные, какие у невесты руки непригожие. Завопили истошно боярыни, глаза закатывая:

- Ой, какие руки-то у нее страшные!

Запокашливали с насмешкой бояре молодые и старые:

- Кхе-хе-хе! Ладно бы на лицо не смазлива была, а тут, гляди-ка ты!.. Ну и красотку княжич высватал! С руками неприглядными, шелудивыми! Да кто из таких поганых рук будет мед-пиво пить!

Замерла Настенка-краса, ручки поджавши, ждет, не замолвит ли за нее княжич слово твердое. Нет, не стукнул Кирдяпич кулаком по столу, не глянул грозно на охальников, но склонил свою бесталанную голову и молча слушал насмешки гостей. Тут Настя братину перед, княжичем поставила, сама в сени выбежала, из сеней на княжий двор, вскочила на боевого коня и к Волге поскакала. Храбрый конь, в походах бывалый, смело в Волгу вошел и, прядая ушами, на другой берег поплыл. Понеслась Настя-краса тропами звериными, урочищами нелюдимыми, лесами угрюмыми. И раным-рано прискакала к озеру Яру Темному. Сошла с коня усталого, ко бережку спустилась, на колени стала и тихо с озером заговорила:

Волшебник добрый, Темный Яр,

Ты помнишь Настю - это я

К тебе с бедою прибегала!

Верни красу моим рукам,

Чтобы корыстные да злые

Не смели насмехаться там,

Где надо плакать!

Помолчала Настенка, прислушалась, не заговорит ли опять с ней Темный Яр. Но тихо было над озером. Только запоздалая ушастая сова бесшумно пролетела над водой и скрылась в камышах, да конь борзой звенел уздечкой на луговине. Но вот над озером ветер дохнул, волна плеснула.

Ах, кабы руки мои умелые

Да стали, что крыло лебяжье,

Красивыми да белыми,

Проплыла бы я, Темный Яр,

По груди твоей лебедушкой!

С этими словами Настенка в воду вошла и руки свои сполоснула по локоть. И пропали на руках страшные следы ожогов, стали руки чистыми, пригожими и белыми, как крыло лебедя. И так ей стало радостно, что заплескала она руками по воде и нырнула в темную глубину озера до бела песка. А вынырнула белой лебедью. И уже не руками, а белыми лебяжьими крылами била по воде.

Закричала, запела лебедушка, и полилась печаль лебединой песни над Темным Яром до самого синего неба.

В тот час князь Кирдяпич с дружками к озеру по следам коня прискакал. Но поздно одумался да спохватился князь! Выскочили на холм, видят, внизу озеро, темное да молчаливое. По зеленому берегу бродит конь оседланный, уздечкой звенит, в шелковых поводьях ногами путается, травой-муравой угощается. А среди озера лебедушка белая, лебединую шею дугой изгибая, себя оглядывает. И в небо кричит.

Запечалилась столица Низовской земли. Пропала добрая умелица Настенка, краса и гордость города. Некому стало чудесные полотенца да столешники вышивать, счастливые рубашки да сарафаны шить. Понахмурились нижегородские люди на Настенкиных обидчиков и всех, кто на пиру над невестой насмехался, камнями да батогами побили, а самого Кирдяпича и совсем с княжения прогнали. Бежал он от народа в землю Вятскую да там и сложил свою бесталанную голову.

Долго помнили горожане искусницу Настенку, княгиню несчастливую. Каждое лето ходили люди в глухомань заволжскую на поклон к озеру, что у глупого князя умную невесту отняло. И прозвали то озеро Настиным Яром. Потом это место люди для житья облюбовали, на холме поселение выросло. И теперь там люди живут. Знают, слыхали они сказку про лебедушку Настасью. Но никто не просит у родного озера чистоты и красоты своим трудовым рукам. Видно, не хотят менять на лебединые крылья свои Руки-труженицы.

Прикрепленное изображение (вес файла 298.7 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

Для кого как, а для меня праздник - 9 сентября 2011 года начинается Чемпионат мира по регби. Сборная России впервые участвует. Правда, нашей команде мало что светит...

Артур Конан Дойл.

Пропавший регбист

Из множества загадочных телеграмм, приходивших на Бейкер-стрит, мне особенно запомнилась одна, которую принесли хмурым февральским утром лет семь или восемь назад. Телеграмма была адресована Шерлоку Холмсу, и в ней говорилось: "Подождите меня. Ужасное несчастье. Исчез правый трехчетвертной. Крайне необходим завтра. Овертон". Целый час просидел Холмс, размышляя над ней в недоумении.

- Почтовый штемпель Стэнда, отправлена в десять тридцать шесть, - сказал Холмс, снова и снова перечитывая телеграмму. - Должно быть, мистер Овертон очень волновался, и телеграмма получилась не совсем понятной. Ну что ж, мы подождем его и тогда все узнаем. А пока я почитаю сегодняшний "Таймс". Со скуки я готов взяться за самое пустячное дело.

Мы действительно переживали один из периодов бездействия. Это всегда доставляло мне немало беспокойства, ибо я по опыту знал, как опасно оставлять без работы его чрезвычайно активный мозг. Много лет я боролся с его пристрастием к наркотикам, которое одно время чуть было не погубило его поразительный талант. И теперь, даже в состоянии безделья, он не испытывал влечения к этому искусственному возбудителю. Но я понимал, что опасная привычка не уничтожена совсем, она дремлет; и всякий раз, как я замечал его осунувшееся аскетическое лицо и беспокойный блеск в глубоко посаженных глазах, я чувствовал, что сон неглубок и пробуждение близко. И я благословлял этого мистера Овертона, кто бы он ни был, нарушившего своей загадочной телеграммой покой моего друга, который грозил ему большими бедствиями, чем все опасности его беспокойной жизни.

Как мы и предполагали, вскоре за телеграммой появился и ее отправитель. О его прибытии возвестила визитная карточка, на которой стояло: мистер Сирил Овертон, Тринити-колледж (Кембридж).

Задевая плечами косяки двери, в комнату вошел человек богатырского телосложения - не меньше двухсот фунтов крепких мускулов и костей. Он остановился, переводя взгляд с меня на Холмса; его красивое лицо выражало крайнюю озабоченность.

- Мистер Шерлок Холмс?

Мой друг поклонился.

- Я к вам прямо из Скотленд-Ярда, мистер Холмс. Я видел там инспектора Стэнли Хопкинса. Он посоветовал мне обратиться к вам, сказав, что это дело скорее по вашей части.

- Прошу вас, садитесь и расскажите, что случилось.

- Это ужасная история, мистер Холмс. Удивляюсь, как я еще не поседел. Вы, конечно, слышали о Годфри Стонтоне. На нем держится вся команда. Я готов отдать за него двух лучших игроков. Как он ведет мяч, пасует, какие применяет захваты! И при этом у него отличная голова: его слово для ребят закон! Без него нам нельзя, мистер Холмс. У нас, правда, есть Мурхаус, первый запасной. Но он полузащитник и всегда лезет в свалку, а не стоит, где ему положено, у боковой линии. Он отлично бьет по воротам, ничего не скажешь. Но поля он не видит. И бегает плохо. За оксфордскими нападающими, за Мортоном или Джонсоном ему не угнаться! У Стивенсона быстрые ноги, но он не может бить с двадцати пяти ярдов, а кому нужен такой трехчетвертной, даже если он хорошо бегает? Короче говоря, мистер Холмс, если вы не поможете мне найти Годфри Стонтона, мы пропали.

Мой друг с живым интересом выслушал эту длинную горячую речь, каждое положение которой подкреплялось энергичным ударом мускулистой руки по колену. Когда посетитель умолк, Холмс дотянулся рукой до картотеки и положил на колени ящичек на букву "С". Но на сей раз это вместилище разнообразных сведений обмануло его надежды.

- Здесь значится Артур Х. Стонтон, приобретающий известность мошенник, - сказал он. - Есть также Генри Стонтон, которого вздернули на виселицу не без моей помощи. Но имя Годфри Стонтона я слышу впервые.

Теперь пришла очередь удивиться посетителю.

- Как, вам, всеведущему Шерлоку Холмсу, неизвестно это имя?! - воскликнул он. - В таком случае, надо полагать, что имя Сирила Овертона вам также ни о чем не говорит?

Холмс с добродушной улыбкой покачал головой.

- О боже! - вскричал атлет. - Ведь я был первым запасным в матче Англия - Уэльс, а с этого года капитан университетской команды. Но это неважно. Не думал я, что в Англии найдется хоть один человек, который не слышал о Годфри Стонтоне. Ведь это знаменитый трехчетвертной - гордость Кембриджа и Блэкхита, участник пяти международных встреч! Боже мой! Мистер Холмс, где вы были все это время?

Холмс рассмеялся наивности молодого гиганта.

- Мистер Овертон, вы живете в своем мире, чистом и здоровом, я живу в своем. Моя профессия сталкивала меня с людьми из разных слоев общества, но, слава богу, ни разу со спортсменами-любителями, этой самой лучшей и самой здоровой частью населения Англии. Однако ваш неожиданный приход говорит о том, что в этом мире свежего воздуха и честной игры есть работа и для меня. Итак, дорогой сэр, прошу вас сесть и рассказать мне не спеша и возможно более подробно, что произошло и чем я могу вам помочь.

Молодое лицо Овертона приняло напряженное выражение, как бывает у людей, привыкших действовать силой, а не умом. Но мало-помалу с многочисленными повторениями и неясными местами, которые я опущу, он поведал нам свою странную историю.

- Как я уже говорил, - начал Овертон, - я капитан команды Кембриджского университета, и Годфри Стонтон - мой лучший игрок. Завтра у нас матч с Оксфордским университетом. Вчера мы приехали в Лондон и остановились в гостинице "Бентли". В десять часов вечера я обошел все комнаты и лично убедился, что все ребята на месте; я считаю, что успех команды зависит не только от усиленных тренировок, но и от крепкого многочасового сна. Я поговорил с Годфри, и мне показалось, что он бледен и как будто чем-то обеспокоен. Я спросил, что с ним, он ответил, что все в порядке, - просто немного болит голова, и я пожелал ему спокойной ночи. А спустя полчаса ко мне в номер зашел портье и сказал, что в гостиницу только что приходил какой-то бородатый человек, по виду из простых, и попросил передать Годфри записку. Годфри еще не спал. Прочитав записку, он, словно пораженный громом, откинулся на спинку кресла. Перепуганный портье хотел позвать меня, но Годфри остановил его, потом выпил стакан воды и немного пришел в себя. Затем он спустился вниз, сказал несколько слов человеку, дожидавшемуся ответа, и они оба покинули гостиницу. Портье видел, как они чуть не бегом бросились к Стрэнду. Утром я зашел в комнату Годфри: его там не было, и, судя по нетронутой постели, не было всю ночь; вещи все оставались на тех же местах, как я их видел накануне вечером. Годфри ушел неизвестно куда и неизвестно с кем, и мне почему-то кажется, что он никогда больше не вернется. Годфри - спортсмен до мозга костей, он не мог бы из-за пустяков бросить тренировки. Не в его правилах подводить команду и капитана. Да, у меня такое предчувствие, что он исчез навсегда и мы никогда больше его не увидим.

Шерлок Холмс с глубоким вниманием выслушал этот рассказ.

- Вы что-нибудь предприняли? - спросил он.

- Я отправил телеграмму в Кембридж, чтобы узнать, не появлялся ли он там. Мне ответили, что в Кембридже его нет.

- Мог ли он вчера попасть в Кембридж?

- Да, ночным поездом одиннадцать часов пятнадцать минут.

- Но, насколько вы можете судить, он не воспользовался этим поездом?

- На вокзале его не видели.

- Что вы стали делать дальше?

- Я послал телеграмму лорду Маунт-Джеймсу.

- Почему именно ему?

- Годфри - сирота. Лорд Маунт-Джеймс - его близкий родственник, кажется, дядя.

- Вот как. Это по-новому освещает дело. Ведь лорд Маунт-Джеймс – один из самых богатых людей в Англии.

- Да, Годфри как-то вскользь говорил об этом.

- У лорда есть еще родственники?

- Нет, Годфри - его единственный наследник. Старику уже около восьмидесяти, он страдает подагрой. Говорят, он мог бы суставами мелить бильярдный кий. Он ужасный скряга, никогда не давал Годфри ни шиллинга. Но со временем все так или иначе перейдет к Годфри.

- Вы получили ответ от лорда?

- Нет.

- Что могло заставить вашего друга обратиться к лорду?

- Вчера вечером он был чем-то озабочен. Если из-за денег, то, возможно, он и обратился к старику. Ведь у того их куры не клюют. Но, по-моему, это дело безнадежное. И Годфри это знал, он почти никогда ни за чем не обращался к старику.

- Ну, это скоро выяснится. А теперь допустим, что он поехал к лорду. Тогда как вы объясните появление этого субъекта в столь поздний час, и почему оно так подействовало на Годфри.

- Для меня все это полнейшая загадка, - ответил Сирил Овертон, сжав голову руками.

- Ну ладно. У меня сегодня свободный день, и я с удовольствием займусь вашим делом, - сказал Холмс. - А вам бы я посоветовал подумать о том, как провести матч без этого молодого человека. Как вы сами заметили, столь таинственное исчезновение должно иметь причину: и эта причина может задержать его неизвестно сколько времени. А сейчас в гостиницу, может, портье вспомнит еще что-нибудь.

Шерлок Холмс обладал счастливым даром располагать к себе самых робких свидетелей. Вместе с портье мы отправились в опустевшую комнату Годфри Стонтона, и тот очень скоро рассказал ему все, что мог вспомнить о ночном посетителе. Это был мужчина лет пятидесяти, скромно одетый, с бледным лицом и седой бородой. Он не походил ни на джентльмена, ни на рабочего. Портье про него сказал: "...ни то ни се". Он был очень взволнован – портье заметил, как дрожала его рука, когда он протянул ему записку. Годфри Стонтон, прочитав принесенную портье записку, сунул ее в карман. Выйдя в холл, он не подал руки посетителю. Они только обменялись несколькими фразами, портье разобрал лишь слово "время". Потом оба поспешно покинули гостиницу. На часах в холле было ровно половина одиннадцатого.

- Еще несколько вопросов, - сказал Холмс, садясь на кровать Стонтона. - Вы дежурите днем, не так ли?

- Да, сэр. Я работаю до одиннадцати часов вечера.

- Ночной портье, надеюсь, ничего необычного не заметил?

- Нет, сэр. Только несколько человек вернулись поздно из театра. Больше никто не приходил.

- Вы вчера никуда не отлучались из гостиницы?

- Нет, сэр.

- Были ли для мистера Стонтона письма или телеграммы?

- Да, сэр, телеграмма.

- Вот как, это интересно. В котором часу?

- Около шести.

- Где мистер Стонтон получил ее?

- У себя в комнате.

- Вы видели, как он читал ее?

- Да, сэр: я ждал, не будет ли ответа.

- Ну и как?

- Он написал ответ, сэр.

- Вы отнесли его на почту?

- Нет, он отнес сам.

- Но он написал его в вашем присутствии?

- Да, сэр. Я стоял у двери, а он сидел за столом, спиной ко мне. Когда он кончил писать, он сказал: "Можете идти, я отправлю ответ сам".

- Чем он писал ответ?

- Пером, сэр.

- Он взял телеграфный бланк со стола?

- Да, сэр. Он писал на верхнем бланке.

Холмс взял бланки и, подойдя к окну, тщательно осмотрел верхний.

- Жаль, что он не писал карандашом, - разочарованно сказал он, бросив бланки на стол. - Вы ведь, Уотсон, не раз, наверное, замечали, что буквы, написанные карандашом, четко отпечатываются на следующем листе - это обстоятельство разрушило немало счастливых браков. Ну, а здесь, к сожалению, нет никаких следов. Это значит, что он писал мягким широким пером. И я почти уверен, что в этом случае нам может помочь пресс-папье. Ага! Вот то, что нам нужно!

Он сорвал лист промокательной бумаги, и мы увидели на ней загадочные иероглифы.

- Поднесите к зеркалу! - заволновался Сирил Овертон.

- Не нужно, - сказал Холмс. - Бумага тонкая, мы увидим текст на обратной стороне.

Он перевернул листок, и мы прочитали: "Помогите нам, ради всего святого".

- Это последние слова телеграммы, которую Годфри Стонтон отправил за несколько часов до исчезновения. Не хватает по меньшей мере шести слов. Но и то, что есть, свидетельствует о серьезной опасности, угрожавшей молодому человеку, от которой кто-то мог бы защитить его. Причем, опасность угрожала двоим - в телеграмме стоит "нам", а не "мне". Так что замешан еще один человек. И это, конечно, ночной посетитель Годфри Стонтона, который сам был в крайнем смятении. Но что у него может быть с ним общего? И кто этот третий, кому была послана мольба о помощи? Вот с него-то мы и начнем наши поиски.

- Значит, первым делом надо узнать, кому послана телеграмма, - предположил я.

- Совершенно верно, мой дорогой Уотсон. Эта глубокая мысль и мне пришла в голову. Но разве вам неизвестно, что если мы явимся на почту и потребуем корешок телеграммы, то служащие едва ли пойдут нам навстречу. Столько еще у нас бюрократизма! Однако, если взяться за дело с умом и тактом, то можно, пожалуй, надеяться на успех. А теперь, мистер Овертон, я хотел бы в вашем присутствии просмотреть бумаги, оставленные на столе.

Холмс переворачивал быстрыми, тонкими пальцами письма, счета и записные книжки, изучая их живым, проницательным взглядом.

- Ничего интересного, - сказал он наконец. - кстати, ваш друг, кажется, не жаловался на здоровье. Его ничего не беспокоило?

- Нет, он здоров как бык.

- Вы когда-нибудь видели его больным?

- Ни разу. Однажды он расшиб ногу, и еще как-то у него сместилась коленная чашечка, но все это пустяки.

- И все-таки, возможно, он не так уж здоров, как вам кажется. По-моему, он чем-то болен, но держит это в тайне. С вашего согласия я захвачу с собой некоторые бумаги, они могут понадобиться нам в дальнейшем.

- Одну минуту, - послышался скрипучий голос, и, оглянувшись, мы увидели в дверях смешного старичка, размахивающего руками. На нем был порыжелый сюртук с развязавшимся белым галстуком и цилиндр с необычайно широкими полями. Он был похож на деревенского священника или наемного плакальщика. Но, несмотря на этот жалкий, почти нелепый вид, его резкий голос и решительные манеры выдавали в нем человека, привыкшего повелевать.

- Кто вы такой, сэр, и по какому праву берете бумаги этого джентльмена? - спросил он.

- Я частный сыщик. Хочу найти причину его исчезновения.

- Ах вон оно что! А кто вас об этом просил?

- Вот этот джентльмен, друг мистера Стонтона. Его направили ко мне из Скотленд-Ярда.

- Кто вы такой, сэр?

- Я Сирил Овертон.

- Значит, это вы послали мне телеграмму. Я лорд Маунт-Джеймс. Получив ее, я с первым же омнибусом отправился сюда. Значит, это вы наняли сыщика?

- Да, сэр.

- И вы готовы платить?

- Я не сомневаюсь, что мой друг Годфри оплатит счет.

- А если вы его не найдете? Что тогда, отвечайте!

- В таком случае его родные, несомненно...

- Ни в коем случае, сэр! - взвизгнул старик. - И не думайте, что я заплачу вам хоть пенни. Так и знайте, мистер сыщик. Я единственный родственник этого молодого человека, и я заявляю, что меня все это не касается. Если у него есть виды на наследство, то только потому, что я никогда не бросал денег на ветер и сейчас не собираюсь этого делать. Что же касается бумаг, с которыми вы так бесцеремонно обращаетесь, то должен сказать, что если они представляют какую-нибудь ценность, вы будете по всей строгости отвечать за каждый пропавший листок.

- Отлично, сэр, - сказал Шерлок Холмс. - Но позвольте спросить, нет ли у вас каких-либо соображений, куда мог деться молодой человек.

- Никаких соображений! Он достаточно взрослый, чтобы заботиться о себе. И если у него хватило ума потеряться, пусть пеняет на себя. Я категорически отказываюсь участвовать в его розысках.

- Я понимаю вас, - сказал Холмс, и в его глазах сверкнул злой огонек. - Но вы, кажется, не совсем меня понимаете. Годфри Стонтон небогат. И если его похитили, то вовсе не для того, чтобы завладеть его состоянием. Молва о вашем богатстве, лорд Маунт-Джеймс, распространилась даже за границей. Не исключено поэтому, что вашего племянника похитили бандиты, которые надеются выведать у него план вашего дома, ваши привычки и где вы храните драгоценности.

Лицо нашего неприятного посетителя стало белым, как его галстук.

- Боже мой, сэр, я никогда не думал, что люди способны на такое! Каких только мерзавцев нет на свете! Но Годфри - стойкий парень, он не предаст своего дядю. Впрочем, я сегодня же вечером отвезу в банк фамильное серебро. А вы, мистер сыщик, не жалейте, пожалуйста, сил. Во чтобы то ни стало найдите его целым и невредимым. Что же касается денег - ну, скажем, пять или даже десять фунтов, - можете всегда рассчитывать на меня.

Но даже сейчас, в эту минуту просветления, титулованный скряга ничем не мог нам помочь, ибо почти ничего не знал о своем племяннике. Единственный ключ к тайне по-прежнему содержался в последних словах телеграммы, и Холмс с ее помощью надеялся нащупать следующее звено. Наконец лорд Маунт-Джеймс ушел. Ушел и Овертон, чтобы вместе с командой обсудить свалившуюся на них беду. Рядом с гостиницей была почта, и мы остановились перед ней.

- Стоит рискнуть, Уотсон, - сказал Холмс. - Конечно, с ордером на руках я мог бы просто потребовать, чтобы мне показали корешки, но до этой стадии еще далеко. Я думаю, что они вряд ли запомнили его лицо в этой беспрестанной сутолоке. Рискнем!

- Простите за беспокойство, - обратился он через окошко к молодой девушке, пустив в ход все свое обаяние. - Вчера я отправил телеграмму и боюсь, что сделал в ней большую ошибку. Почему-то задерживается ответ, уж не забыл ли я подписаться. Могли бы вы проверить?

Девушка взяла пачку корешков.

- В котором часу вы отправили телеграмму? - спросила она.

- Сразу же после шести...

- Кому?

Холмс прижал палец к губам и оглянулся на меня.

- Она кончается словами: "...ради всего святого", - прошептал он. - Пожалуйста, я очень беспокоюсь.

Девушка отделила одну из телеграмм.

- Вот она. Фамилии действительно нет, - сказала она, разглаживая ее на стойке.

- Я так и знал, - сказал Холмс. - Боже, какой я идиот! До свидания, мисс, премного вам благодарен. У меня словно гора с плеч свалилась.

Когда мы вышли на улицу, он довольно засмеялся, потирая руки.

- Ну? - спросил я.

- Все хорошо, дорогой Уотсон! У меня в запасе было семь разных способов, как подобраться к телеграмме. Но я меньше всего ожидал, что повезет с первого раза.

- Что же вы узнали?

- Узнал отправной пункт наших исследований. Вокзал Кингс-Кросс, - сказал он кучеру подъехавшего к нам кэба.

- Значит, мы уезжаем из Лондона?

- Да, в Кембридж. Все говорит о том, что надо искать в этом направлении.

- Скажите, пожалуйста. Холмс, - начал я, когда кэб громыхал по Грэйс-Инн-роуд, - составили ли вы себе представление, почему исчез Годфри Стонтон? Мне кажется, что ни в одном вашем деле мотивы не были столь туманны. Вы вряд ли верите, что его похитили, зарясь на деньги его богатого дядюшки.

- Признаюсь, дорогой Уотсон, мне это действительно кажется маловероятным. Я выдвинул такую версию, чтобы расшевелить этого в высшей степени неприятного старика.

- И вам это как нельзя лучше удалось. Но все-таки, Холмс, что случилось с молодым человеком?

- У меня есть несколько идей. Во-первых, молодой человек исчезает накануне важного матча. Факт немаловажный, если учесть, что он лучший игрок команды. Это может быть простым совпадением, а может, и нет. Любительский спорт - зрелище, на котором не принято заключать пари. И все-таки многие заключают. Значит, есть люди, которым выгодно вывести Стонтона из игры. Ведь случается же, что перед скачками исчезает лучшая лошадь. Это первая версия. Вторая основывается на том очевидном факте, что молодой человек скоро станет обладателем громадного состояния, хотя в настоящее время его средства ничтожны. Можно предположить поэтому, что он стал жертвой шайки, которая потребует за него крупный выкуп.

- Но эти версии не объясняют телеграммы.

- Совершенно верно, Уотсон. Телеграмма пока остается единственной реальной уликой, и мы не должны отвлекаться от нее. Поэтому мы и едем в Кембридж. Там мы узнает, какую роль играет телеграмма в этом деле. Дальнейший ход расследований пока неясен, но я буду очень удивлен, если к вечеру все или почти все не разъяснится.

Мы приехали в старый университетский городок с наступлением темноты. На вокзале Холмс нанял кэб и приказал кучеру ехать к дому доктора Лесли Армстронга. Спустя несколько минут наш кэб остановился у большого особняка на оживленной улице. Мы вошли в холл и, после долгого ожидания, были приглашены в приемную доктора.

(окончание следует…)

Прикрепленное изображение (вес файла 80.1 Кб)