Сектор Орион - Мир Беллатрикс - Сказочный мир

Сказка для Vilvarin

Лена Максимова.

Сказка про кошку.

Максим спал в коляске, а я сидела рядышком на травке и читала книгу. Хорошенькая полянка, рядом речка, лес, неподалеку небольшая деревенька. Мы часто гуляем в этих краях - от дома недалеко. Так уж повезло нам - жить в доме с видом на лес.

Кошка, трехцветная пушистая красавица, пришла из леса. Потерлась о мои ноги. Потом громко сказала: «Мыр» - и залезла ко мне на колени. «Ничего себе наглые кошки пошли», - подумала я и попыталась стряхнуть с себя животное. «Ничего себе негостеприимная какая», - наверное, подумала кошка, но вслух сказала только: «Мыр» - и вцепилась когтями мне в брюки.

«Действительно, что это я какая-то негостеприимная?» - подумала я и подвинула кошке шоколадку. Гостья посмотрела на меня с укоризной. «Ну, извините, - пожала я плечами, - чем, как говорится, богаты… Ты же вон вообще с пустыми рука… лапами пришла». Кошка, наконец, разжала когти – действительно пустые. Вздохнули хором, каждая о своем.

А ничего так кошка, чистенькая, видно, что не уличная. Ладно, пусть лежит. Приду, кину брюки стирать, мало ли какая грязь… И снова укоризненный кошачий взгляд.

Я уткнулась в книжку, на коленях мурлыкал теплый клубочек, в коляске спал сын… практически идиллия.

- И все-таки чего-то для идиллии не хватает, - сказала я.

«Я бы даже сказала кого-то», - подумала кошка.

- Ну, знаешь что, вот ты хоть не начинай, - огрызнулась я.

«А я чего, я вообще кошка, и мои мысли – плод твоей буйной фантазии», - прикинулась валенком кошка.

Я встрянула головой. Умение читать кошачьи мысли – это уже плохой знак. Кошка прикрыла глаза и ничего не подумала. Она спала, свернувшись клубком у меня на коленях.

Через какое-то время заворочался Макс, просыпается… Надо собираться и идти в сторону дома, скоро обед. Кошка снова попыталась зацепиться за мои брюки, но я решительно стряхнула ее на землю.

- Пока-пока, красавица, нам пора.

Но кошка и не думала оставаться, она побежала следом за нами. Вот еще не хватало.

- Иди домой! - решительно сказала я. - Ты где живешь-то, в лесу что ли?

Кошка презрительно посмотрела в мою сторону.

- Может, в деревне? Уж не из города же ты сюда бегаешь гулять.

Кошка с невозмутимым видом бежала рядом. Ну вот, увязалась. Потеряется ведь, жалко. Может, через деревню пройти? Если она местная, поди признает кто-нибудь.

Я свернула в сторону деревни. Макс сидел в коляске и смотрел по сторонам. Увидев бегущую рядом кошку, что-то радостно залопотал. Животное улыбнулось. Что?! Нет-нет-нет, кошки не улыбаются и не думают, это мне, наверное, голову напекло.

То, что было когда-то обычной деревней, превратилось в коттеджный поселок. Посреди улицы торчал красно-синий телефонный автомат, на домах висели спутниковые антенны. «Надо же, технический прогресс добрался и сюда. А мне Интернет нормальный провести не могут», - вздохнула я. Впрочем, несколько старых деревянных, но ладных домиков еще осталось.

Хозяин одного из таких, маленький сухонький старичок, сидел на завалинке и курил что-то очень крепкое. Табак, махорку? Я решила не подходить близко и уже собралась спросить, не знает ли он, чья это кошка.

- Гляньте-ка, Мурка гостей привела, - засмеялся дед. Я укоризненно посмотрела на кошку. Та показала мне язык и радостно побежала к деду. Что?! Я положила ладонь себе на лоб. Точно, горячий. Домой-домой-домой.

- Хорошо, что ваша кошка нашлась. Пока, Мурка, больше не убегай, - сказала я и собралась ретироваться.

- Ну что ж ты сразу уходишь-то? - крикнул мне дед и выкинул свою вонючую папиросу. - Посиди хоть, отдохни.

«Какое отдохни, насиделась уже, мне ваша кошка все ноги отлежала», - подумала я. А вслух сказала:

- Спасибо, нам домой уже пора.

- Да посиди пять минут, успеешь домой-то. Тебе котенка не надо? А то у нас Мурка пять штук принесла, куда вот их девать? Говорила мне бабка – утопи, а у меня, понимаешь, рука не поднялась. Ну, маленькие ж, беззащитные. А отдать некому – всю деревню уже котятами снабдили, - вздохнул дед. Из калитки выскочил пушистый колобок месяцев трех от роду и помчался за соседской курицей.

Я посмотрела на Макса, он сосредоточенно грыз ремень безопасности. Ну, ладно, несколько минут и правда можно посидеть.

- Ты с кем там болтаешь опять? - раздался женский голос со стороны дома. Я обернулась, у калитки стояла старушка, на руках у нее сидел котенок.

- Да Мурка гостей привела, - ответил ей дед. - Котенка вот пытаюсь пристроить.

- Спасибо, но у меня ребенок… - попыталась возразить я.

- А ребенку с котенком веселее будет! - нашелся дед.

- Да-да, - подтвердила его супруга.

Кошка притворялась, что спит.

По улице шел молодой мужчина и нес убежавшего за курицей котенка. Вид у него был раздраженный.

- Сосед новый, ругаться идет, - расстроилась бабушка. - Говорила тебе, утопи!

Кошка недовольно дернула хвостом.

- Ваш?! - грозно спросил мужчина.

Дед развел руками:

- Чего натворил? Курица-то жива?

- Какая курица? – удивился мужчина. - Я кур не держу. Собаку мою сторожевую в будку загнал, - потом вдруг засмеялся. – Нет, это ведь какой позор – котенка испугался! Придется другого пса брать.

Котенка он во время разговора сунул мне в руки.

- Это не мой, - попыталась возразить я.

Котенок вцепился когтями мне в коленку. Макс засмеялся и потянул к нему руки. Начинается…

- Нет-нет, я его не возьму, мне некуда, - сказала я, но меня никто не слушал. Хозяин кошки беседовал с соседом про водопровод. Я попыталась незаметно встать и посадить котенка на лавочку, но тут завопил Макс – ему надоело сидеть без дела в коляске. Мужчины замолчали и посмотрели в нашу сторону.

- А это дочка ваша? - спросил сосед. - И внук?

Дед, который закурил очередную вонючую папиросу, закашлялся.

- Это гости, - ответил он.

Кошка переползла на колени к соседу. Сосед попытался ее стряхнуть, но она вцепилась когтями ему в брюки и сделала вид, что спит.

- Эээ… - не нашелся, что сказать на такое наглое поведение со стороны кошки сосед. Я хихикнула про себя. Оставленный мной на лавочке котенок смотрел на меня со слезами на глазах… Слезами?! Домой-домой-домой!

- До свидания! - попрощалась я.

- Уходите уже? - спросил сосед.

- А котенок как же? - спросил дед с укоризной.

«Да! А котенок?» - подумала кошка.

«А как же я?» - подумал котенок.

«Котенок!» - умоляюще смотрел Макс.

Я схватилась за голову.

- Вам плохо? - хором спросили хозяин кошки и сосед.

«Да, ей плохо! Что ты сидишь? Иди, проводи ее домой», - посмотрела на соседа кошка.

- Давайте я вас провожу, - предложил сосед.

- Не надо, - попыталась возразить я. - Я хорошо себя чувствую.

- Проводи-проводи, - высунулась из калитки хозяйка. - Мало ли что. Котенка не забудьте!

***

- Пять штук! И куда их девать? - спросил Влад в который раз. В саду катался клубок из резвящихся котят. Машка, их мамаша, преспокойно спала на лавочке.

- Михалыч уже давно всю деревню котятами снабдил. И куда теперь этих?

Из дома с боевым кличем выскочил Макс и помчался к котятам. Те сразу же бросились врассыпную. Макс остановился, на его личике было написано разочарование, которое тут же сменилось хитрющей улыбкой, и он направился к Машке. Та сделала вид, что не заметила охотящегося на нее Макса, и какое-то время терпела его тычки и прочие «нежности». Потом грациозно вскочила на забор и принялась наводить красоту.

- Не волнуйся, пристроим мы Машкино потомство, - улыбнулась я мужу.

«Слышала, Маш? - подумала я. - Сходи-ка в лес погуляй, может, встретишь там любителей кошек. Только не вздумай приводить симпатичных девушек! Поищи лучше хорошего молодого человека. У Влада сестра не замужем, и она как раз сегодня у нас в гостях».

«Будешь еще меня учить», - подумала Машка и улыбнулась.

Вы представляете, кошки умеют думать, улыбаться и еще неплохо разбираются в людях.

Прикрепленное изображение (вес файла 185.3 Кб)

Дея Душина

Сказка о драконе

- Уйди от меня! Кыш! Кыш, птица-перепончатая!

С этими словами принцесса храбро размахивала сковородкой перед мордой у дракона. Откуда в его пещере нашлась сковородка, Гролфимерйбурбрямплюмдер (для дорогих читателей можно просто Гоша) не знал. Процентное соотношения нахождения данного металлического предмета, поделенное на количество вещей на заданном секторе и его площадь, по всем законам должно было уходить не то что в ноль, а в отрицательную степень, но… Видимо, принцесса родилась не просто в рубашке, а еще и в сапогах, шапке и дорогой горностаевой шубе: она нашла сковородку и защищалась ей с видом заправского вояки. Не завидовал ее будущему супругу дракон, от всего сердца сочувствовал.

«Наверно, в человеческих самках это врожденное умение, как у нас выдыхать огонь», - подумал Гоша.

- Предупреждаю тебя, страхолюдина, если ты нападешь на меня – я буду защищаться, - визжала принцесса на всю пещеру, - но учти, дерусь нечестно: кусаюсь, брыкаюсь и царапаюсь!

Дракон подавился дымом, не в силах сдерживать смех.

- А если я просто спалю тебя? – наконец сказал он, когда вернулась возможность разговаривать.

Новизна мысли внесла некоторое замешательство в мыслительный процесс девушки, но она не долго находилась в смущении:

- Если ты вздумаешь плеваться огнем, то я тебя отсюда шваброй вытолкаю! – храбро заявила девушка.

Дракон осмотрелся. Нет, швабры в его пещеры вроде бы быть не должно! Хотя такая может и ее найти, если захочет. Вот позор будет, если его товарищи узнают о том, как его из собственного гнезда выкинула человеческая самка. Стоп! Дракон он или не дракон?!

- Я тебе вытолкаю! – злобно прошипел ящер, выпуская принцессе в глаза дым. Пока та откашливалась, он продолжил, - значит так, ты – моя пленница, а значит класс угнетенный. Ваши права: можете сидеть смирно в том углу, пока за вами не приедут. Обязанности: вещи не воровать, хозяина пещеры, то есть меня, не доставать, и главное – сидеть ТИХО!

Последнее слово дракон подчеркнул особенно, после чего демонстративно свернулся калачиком, как кошка, сощурил глаза и уснул.

Побудка была громкой, неприятной и обидной – благословенная сковородка с силой опустилась на макушку незадачливому ящеру под победоносный крик воительницы. Гоша взвыл. Принцесса завистливо замолчала – она так выть еще не умела, но дала себе слово, что обязательно научится.

- Где этот чертов спаситель?! – замотал дракон головой.

- Ты звала меня, прекрасная дева? О, не переживай, я спасу тебя от твоего обидчика! – ответили ему с прохода.

«Прекрасная дева» и ее обидчик перекинулись взглядом, а затем стали всматриваться в темноту прохода. Из нее величественной поступью и с мечом наперевес выплыл стилем батерфляй рыцарь в блестящих доспехах.

- Сэр Уильям? – всплеснула руками принцесса, даже сковородку уронила от волнения, - что вы делаете?

- Спасаю вас, разуется! – громко крикнул мужчина, а про себя добавил, – а заодно получаю полкоролевства в придачу.

- О, сэр Уильям, это… - принцесса проронила слезу, грозящую плавно перетечь в истерику, - это так благородно!

- Стойте на месте, сейчас я спасу вас! – браво сообщил рыцарь, обращаясь к пленнице, - Главное не подходите к дракону!

- Дельная мысль! – поддакнул Гоша, потирая голову, - ну вот, теперь шишка будет!

- Прекрасная принцесса, я сейчас вас спасу и…

- Нет, это меня надо спасать! – вмешался в разговор дракон, - ты мне что обещало, консервированное сало?! Принцесса – одна штука, характер смирный, тихий. А что я получил?! Да она гарпия! Мы так не договаривались!

- Договаривались? – ошарашено пролепетала девушка.

- Да, договаривались, - подтвердил дракон, - он мне за это четвертую часть земли с вашего приданного обещал. А сейчас оба марш из моей пещеры!

На несколько секунд воцарилась тишина, прерываемая лишь шевелением извилин в голове девушки. Когда итог отразился нездоровым блеском в глазах принцессы, сэр Уильям понял, что здесь немного задержался.

- Ну я это… мне пора, - рыцарь развернулся к двери и с постепенно нарастающей скоростью устремился к выходу теперь уже выразительным брасом.

- А ну, стой! Предатель! – принцесса подхватила полы платья и бросилась за мужчиной, - я тебе покажу, как на меня драконов науськивать!

Далее Гоша мог наслаждаться топотом удаляющихся ног. Как мало нужно для драконьего счастья: немного тишины и полное наличие отсутствия человеческих самок царственных кровей.

«Это ты еще не знаешь, как она со сковородкой дерется!», - уже засыпая, подумал Гоша.

А сковородки все из пещеры он на следующий день выбросил. И швабры тоже.

Прикрепленное изображение (вес файла 225.7 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

6 июля - Всемирный день поцелуев

Ганс Христиан Андерсен

Свинопас

Жил-был бедный принц. Королевство у него было маленькое-премаленькое, но жениться все-таки было можно, а жениться-то принцу хотелось.

Разумеется, с его стороны было несколько смело заявить дочери императора: «Хочешь за меня?» Впрочем, он носил славное имя и знал, что сотни принцесс с благодарностью ответили бы на его предложение согласием. Да вот, ждите-ка этого от императорской дочки!

Послушаем же, как было дело.

На могиле покойного отца принца вырос розовый куст несказанной красоты; цвел он только раз в пять лет и распускалась на нем всего одна-единственная роза. Зато она разливала такой сладкий аромат, что, впивая его, можно было забыть все свои горести и заботы. Еще был у принца соловей, который пел так дивно, словно у него в горлышке были собраны все чудеснейшие мелодии, какие только есть на свете. И роза, и соловей назначены были в дар принцессе; их положили в большие серебряные ларцы и отослали к ней.

Император велел принести ларцы прямо в большую залу, где принцесса играла со своими фрейлинами «в гости» — других занятий у них не было. Увидев большие ларцы с подарками, принцесса захлопала от радости в ладоши.

— Ах, если бы тут была маленькая киска! — сказала она, но появилась прелестная роза.

— Ах, как это мило сделано! — сказали все фрейлины.

— Больше чем мило! — сказал император. — Это прямо недурно! Но принцесса потрогала розу и чуть не заплакала.

— Фи, папа! — сказала она. — Она не искусственная, а настоящая!

— Фи! — сказали и все придворные. — Настоящая!

— Погодим сердиться! Посмотрим сначала, что в другом ларце! — возразил император, и вот из ларца появился соловей и запел так чудесно, что нельзя было найти в нем какого-нибудь недостатка.

— Superbe! Charmant! — сказали фрейлины; все они болтали по-французски, одна хуже другой.

— Как эта птичка напоминает мне органчик покойной императрицы! — сказал один старый придворный. — Да, тот же тон, та же манера давать звук!

— Да! — сказал император и заплакал, как ребенок.

— Надеюсь, что птица не настоящая! — сказала принцесса.

— Настоящая! — ответили ей доставившие подарки послы.

— Так пусть себе летит! — сказала принцесса и не позволила принцу явиться к ней самому.

Но принц не унывал, вымазал себе все лицо черной и бурой краской, нахлобучил шапку и постучался.

— Здравствуйте, император! — сказал он. — Не найдется ли у вас для меня во дворце какого-нибудь местечка?

— Много вас тут ходит да ищет! — ответил император. — Впрочем, постой, мне надо свинопаса! У нас пропасть свиней!

И вот принца утвердили придворным свинопасом и отвели ему жалкую крошечную каморку рядом со свиными закутками. Весь день просидел он за работой и к вечеру смастерил чудесный горшочек. Горшочек был весь увешан бубенчиками, и, когда в нем что-нибудь варили, бубенчики названивали старую песенку:

Ах, мой милый Августин,

Все прошло, прошло, прошло!

Занимательнее же всего было то, что, держа над поднимавшимся из горшочка паром руку, можно было узнать, какое у кого в городе готовилось кушанье. Да, уж горшочек не чета был какой-нибудь розе!

Вот принцесса отправилась со своими фрейлинами на прогулку и вдруг услыхала мелодический звон бубенчиков. Она сразу остановилась и вся просияла: она тоже умела наигрывать на фортепиано «Ах, мой милый Августин». Только одну эту мелодию она и наигрывала, зато одним пальцем.

— Ах, ведь и я это играю! — сказала она. — Так свинопас-то у нас образованный! Слушайте, пусть кто-нибудь из вас пойдет и спросит у него, что стоит этот инструмент.

Одной из фрейлин пришлось надеть деревянные башмаки и пойти на задний двор.

— Что возьмешь за горшочек? — спросила она.

— Десять принцессиных поцелуев! — отвечал свинопас.

— Боже избави! — сказала фрейлина.

— А дешевле нельзя! — отвечал свинопас.

— Ну, что он сказал? — спросила принцесса.

— Право, и передать нельзя! — отвечала фрейлина. — Это ужасно!

— Так шепни мне на ухо!

И фрейлина шепнула принцессе.

— Вот невежа! — сказала принцесса и пошла было, но... бубенчики зазвенели так мило:

Ах, мой милый Августин,

Все прошло, прошло, прошло!

— Послушай! — сказала принцесса фрейлине. — Пойди спроси, не возьмет ли он десять поцелуев моих фрейлин?

— Нет, спасибо! — ответил свинопас. — Десять поцелуев принцессы — или горшочек останется у меня.

— Как это скучно! — сказала принцесса. — Ну, придется вам стать вокруг меня, чтобы никто не увидал нас!

Фрейлины обступили ее и растопырили свои юбки; свинопас получил десять принцессиных поцелуев, а принцесса — горшочек.

Вот была радость! Целый вечер и весь следующий день горшочек не сходил с очага, и в городе не осталось ни одной кухни, от камергерской до кухни простого сапожника, о которой бы они не знали, что в ней стряпалось. Фрейлины прыгали и хлопали в ладоши.

— Мы знаем, у кого сегодня сладкий суп и блинчики! Мы знаем, у кого каша и свиные котлеты! Как интересно!

— Еще бы! — подтвердила обер-гофмейстерина.

— Да, но держите язык за зубами: я ведь императорская дочка!

— Помилуйте! — сказали все.

А свинопас (то есть принц, но для них-то он был свинопасом) даром времени не терял и смастерил трещотку; когда ею начинали вертеть по воздуху, раздавались звуки всех вальсов и полек, какие только есть на белом свете.

— Но это superbe! — сказала принцесса, проходя мимо. — Вот так попурри! Лучше этого я ничего не слыхала! Послушайте, спросите, что он хочет за этот инструмент. Но целоваться я больше не стану!

— Он требует сто принцессиных поцелуев! — доложила фрейлина, побывав у свинопаса.

— Да что он, в уме? — сказала принцесса и пошла своею дорогой, но сделала шага два и остановилась.

— Надо поощрять искусство! — сказала она. — Я ведь императорская дочь! Скажите ему, что я дам ему, по-вчерашнему, десять поцелуев, а остальные пусть дополучит с моих фрейлин!

— Ну, нам это вовсе не по вкусу! — сказали фрейлины.

— Пустяки! — сказала принцесса. — Уж если я могу целовать его, то вы и подавно! Не забывайте, что я кормлю вас и плачу вам жалованье!

И фрейлине пришлось еще раз отправиться к свинопасу.

— Сто принцессиных поцелуев! — повторил он. — А нет — каждый останется при своем.

— Становитесь вокруг! — скомандовала принцесса, и фрейлины обступили ее, а свинопас стал ее целовать.

— Что это за сборище у свиных закутов? — спросил, выйдя на балкон, император, протер глаза и надел очки. — Э, да это фрейлины опять что-то затеяли! Надо пойти посмотреть.

И он расправил задки своих туфель. Туфлями служили ему старые, стоптанные башмаки. Эх ты ну, как он зашлепал в них!

Придя на задний двор, он потихоньку подкрался к фрейлинам, а те все были ужасно заняты счетом поцелуев: надо же было следить за тем, чтобы расплата была честной и свинопас не получил ни больше, ни меньше, чем ему следовало. Никто поэтому не заметил императора, а он привстал на цыпочки.

— Это еще что за штуки! — сказал он, увидев целующихся, и швырнул в них туфлей как раз в ту минуту, когда свинопас получал от принцессы восемьдесят шестой поцелуй. — Вон! — закричал рассерженный император и выгнал из своего государства и принцессу, и свинопаса.

Она стояла и плакала, свинопас бранился, а дождик так и поливал.

— Ах я несчастная! — сказала принцесса. — Что бы мне выйти за прекрасного принца! Ах, какая я несчастная!

А свинопас зашел за дерево, стер с лица черную и бурую краску, сбросил грязную одежду и явился перед ней во всем своем королевском величии и красе, так что принцесса невольно сделала реверанс.

— Теперь я только презираю тебя! — сказал он. — Ты не захотела выйти за честного принца! Ты не поняла толку в соловье и розе, а свинопаса целовала за игрушки! Поделом же тебе!

И он ушел к себе в королевство, крепко захлопнув за собой дверь. А ей оставалось стоять да петь:

Ах, мой милый Августин,

Все прошло, прошло, прошло!

Прикрепленное изображение (вес файла 907.6 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

11 июля - Всемирный день народонаселения

Теремок

Русская народная сказка

Стоит в поле теремок. Бежит мимо мышка-норушка. Увидела теремок, остановилась и спрашивает:

— Терем-теремок! Кто в тереме живет? Никто не отзывается. Вошла мышка в теремок и стала там жить.

Прискакала к терему лягушка-квакушка и спрашивает:

— Терем-теремок! Кто в тереме живет?

— Я, мышка-норушка! А ты кто?

— А я лягушка-квакушка.

— Иди ко мне жить! Лягушка прыгнула в теремок. Стали они вдвоем жить.

Бежит мимо зайчик-побегайчик. Остановился и спрашивает:

— Терем-теремок! Кто в тереме живет?

— Я, мышка-норушка!

— Я, лягушка-квакушка!

— А ты кто?

— А я зайчик-побегайчик.

— Иди к нам жить! Заяц скок в теремок! Стали они втроем жить.

Идет мимо лисичка-сестричка. Постучала в окошко и спрашивает:

— Терем-теремок! Кто в тереме живет?

— Я, мышка-норушка.

— Я, лягушка-квакушка.

— Я, зайчик-побегайчик.

— А ты кто?

— А я лисичка-сестричка.

— Иди к нам жить! Забралась лисичка в теремок. Стали они вчетвером жить.

Прибежал волчок-серый бочок, заглянул в дверь и спрашивает:

— Терем-теремок! Кто в тереме живет?

— Я, мышка-норушка.

— Я, лягушка-квакушка.

— Я, зайчик-побегайчик.

— Я, лисичка-сестричка.

— А ты кто?

— А я волчок-серый бочок.

— Иди к нам жить!

Волк влез в теремок. Стали они впятером жить. Вот они в теремке живут, песни поют.

Вдруг идет медведь косолапый. Увидел медведь теремок, услыхал песни, остановился и заревел во всю мочь:

— Терем-теремок! Кто в тереме живет?

— Я, мышка-норушка.

— Я, лягушка-квакушка.

— Я, зайчик-побегайчик.

— Я, лисичка-сестричка.

— Я, волчок-серый бочок.

— А ты кто?

— А я медведь косолапый.

— Иди к нам жить!

Медведь и полез в теремок. Лез-лез, лез-лез — никак не мог влезть и говорит:

— А я лучше у вас на крыше буду жить.

— Да ты нас раздавишь.

— Нет, не раздавлю.

— Ну так полезай! Влез медведь на крышу и только уселся — трах! — развалился теремок.

Затрещал теремок, упал набок и весь развалился. Еле-еле успели из него выскочить мышка-норушка, лягушка-квакушка, зайчик-побегайчик, лисичка-сестричка, волчок-серый бочок — все целы и невредимы.

Принялись они бревна носить, доски пилить — новый теремок строить.

Лучше прежнего выстроили!

Прикрепленное изображение (вес файла 193.9 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

А ещё, 11 июля - Всемирный день шоколада

Обезьяна и конфета

Бразильская сказка

Однажды жила-была обезьяна. Как-то раз стала она мести пол у себя дома и нашла монетку. Обрадовалась обезьяна, бросилась со всех ног в лавку и накупила себе конфет. Потом забралась высоко на дерево и принялась лакомиться.

Но по своему обыкновению, сидеть спокойно она не могла — все вертелась в разные стороны и гримасы строила, ну и уронила одну конфетку в дупло. Она ловко спустилась вниз и попробовала достать конфетку, но не тут-то было: никак не могла ухватить обезьяна свое лакомство. Побежала она тогда к кузнецу и сказала ему:

— Кузнец, а кузнец, сделай мне топор, я срублю дерево и достану свою конфетку, которая провалилась в дупло.

— Как же, буду я тебе топор делать только для того, чтобы ты достала свою конфету! На вот тебе монетку да поди купи себе еще конфет.

Хитрая обезьяна взяла монетку, а сама пошла к королю и сказала ему:

— Король, прикажи кузнецу сделать топор, чтобы я могла достать свою конфету!

— Зачем, ты, обезьяна, беспокоишь меня из-за какой-то конфеты. Вот возьми монетку и накупи себе конфет. Обезьяна взяла монетку и пошла к королеве.

— Королева, вели королю сделать по-моему, чтобы я достала свою конфету.

А королева, как и кузнец, и король, дала ей монетку и отослала прочь.

Обезьяна спрятала монету и пошла к мыши.

— Мышь, изгрызи платье королевы, чтобы королева сделала по-моему!

Мышь тоже дала ей монетку и велела уходить. Обезьяна положила монету в карман и пошла к кошке.

— Кошка, поймай мышь, чтобы она сделала по-моему! Кошка дала ей монету на конфеты и прогнала. Обезьяна положила монету в карман и пошла к собаке.

— Собака, поймай кошку, чтобы она сделала по-моему! Собака дала ей денег на конфеты и прогнала. Обезьяна взяла монету и пошла к палке.

— Палка, побей собаку, чтобы она сделала по-моему! Палка дала ей монету и сказала уходить. Обезьяна взяла монету и пошла к огню.

— Огонь, подожги палку, она не хочет делать, как я велю!

— Иди ты прочь! На вот, возьми монетку, купи себе конфет и не приставай ко мне!

Обезьяна взяла монетку и пошла к воде.

— Вода, залей огонь, он не хочет сделать, как я велю.

— Этого еще не хватало! Вот возьми деньги, купи себе конфет и исчезни с глаз моих!

Обезьяна взяла монетку и побежала к быку.

— Бык, выпей воду, она не хочет сделать, как я велю!

— На тебе монетку, купи конфет и не мешай мне пастись!

Взяла обезьяна монетку и пошла к крестьянину.

— Крестьянин, убей быка, он не хочет сделать по-моему!

— Оставь меня в покое, обезьяна. У меня много работы, я ведь не бездельник вроде тебя. Возьми деньги на конфеты и уходи!

Спрятав монетку, обезьяна пошла к Смерти и попросила:

— Смерть, возьми крестьянина, который не хочет убить быка, который не хочет выпить воду, которая не хочет залить огонь, который не хочет сжечь палку, которая не хочет побить собаку, которая не хочет поймать кошку, которая не хочет поймать мышь, которая не хочет грызть платье королевы, которая не хочет поговорить с королем, который не хочет приказать кузнецу сделать топор, чтобы я срубила дерево и достала конфету, которую я уронила в дупло.

— Подожди, я сейчас вернусь,- ответила ей Смерть и пошла к крестьянину.

— Не убивай меня! — крикнул человек.

— Тогда убей быка! — сказала Смерть.

Крестьянин побежал с ножом в загон. Бык замычал:

— Не убивай меня!

— Тогда выпей воду! — сказал крестьянин.

Бык побежал к воде, и она в страхе прожурчала:

— Не пей меня!

— Тогда залей огонь! — приказал бык. Вода бросилась к огню, а он протрещал:

— Не заливай меня!

— Тогда сожги палку! — сказала вода.

Огонь кинулся к палке, а она скрипнула:

— Не жги меня!

— Тогда побей собаку! -велел огонь.

Палка накинулась на собаку, а она заскулила:

— Не бей меня!

— Тогда поймай кошку,- ответила палка.

Собака погналась за кошкой, а она мяукнула:

— Не лови меня!

— Тогда поймай мышь!

Кошка бросилась за мышью, а она пропищала:

— Не лови меня!

— Тогда грызи платье королевы,- сказала кошка.

Мышь принялась грызть платье королевы, королева увидела и закричала:

— Не грызи мое платье!

— Тогда поговори с королем, чтобы он велел кузнецу сделать топор для обезьяны! — ответила мышь.

Королева поговорила с королем, и король сразу же велел кузнецу сделать топор и отдать его обезьяне. Кузнец повиновался, сделал большой топор и отдал его обезьяне, которая срубила дерево и достала конфету. А кроме конфеты, у нее теперь была куча денег.

Прикрепленное изображение (вес файла 190 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 338.6 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

14 июля - День взятия Бастилии

Неугомонный петушок

Французская сказка

Давным-давно на краю одной бедной деревушки стояла ферма, такая же бедная, как и сама деревушка. И жил на этой ферме этакий тощий, но удивительно гордый петушок. Тощий он был потому, что не всякий день приходилось ему зоб набивать, ну а гордый — это уж от характера… Редко, очень редко удавалось ему проскочить в хозяйский сад и полакомиться там гусеницами, червями, улитками или просто зеленой травкой. Но едва замечала его в саду хозяйка, как гнала прочь. И возвращался тогда петушок снова во двор, обиженный, но не смирившийся.

Однако и во дворе у него была отрада — большая навозная куча, в которой отыскивал он для себя пропитание. Что же вы хотите? Кормиться-то ему приходилось самому. Вот и топтался он целыми днями на этой куче, разгребал, раскапывал, отыскивая, чего бы поклевать.

Как-то раз копался петушок в куче и нашел вдруг под прелыми листьями туго набитый кошелек. Смекнул он враз, что кошелек этот — целое богатство, и, позабыв обо всем на свете, даже о голоде, тут же кинулся пересчитывать золотые экю. Оказалось в кошельке ровно сто монет. Не помня себя от радости, выгнул он горделиво грудь, загорланил на всю деревню и побежал со всех ног оповестить деревенских петухов и кур о привалившем ему счастье.

А в эту самую минуту проезжал по дороге король со свитою. Услыхал он звонко-заливистое пение петушка и спросил, что там приключилось. Рассказали ему слуги об удачливом петушке и о ста золотых экю. Призадумался король: как бы их выудить? Ведь был он в долгах как в шелках. Поразмыслив, подозвал он к себе петушка да и говорит:

— Послушай, приятель, одолжи мне свои сто экю. Верну их тебе ровно через три месяца.

— С радостью, ваше величество! — расшаркался петушок.— Только проценты заплатите.

— Ну какой может быть разговор! Получишь в назначенный срок и деньги и проценты. Даю тебе свое королевское слово,— уверил петушка король и, забрав сто золотых экю, покатил дальше, в свой королевский замок.

Ну, а петушок вернулся во двор к своей навозной куче.

Прошло три месяца. Копается петушок по-прежнему в унылой куче, оглашает всю округу звонким «ку-ка-ре-ку» и все ждет не дождется короля-должника. А от короля, как нарочно, ни слуху ни духу. «Должно быть, не до меня ему сейчас,— размышляет петушок.—Дел-то у него хватает. Погожу немножко, мне пока не к спеху».

Но когда минуло четыре месяца, а король все не подавал о себе вестей, забеспокоился петушок. Взял лист бумаги, выдернул самое хорошее перо из хвоста, зачинил его и написал королю письмо:

"Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!

Верни, король, долг петуху!"

Пробежали дни, промелькнули недели, а ответа от короля все нет и нет. Написал петушок еще одно письмо… и еще, да только напрасно он старался: молчит король, молчат и его придворные.

И вот однажды утром взлетел наш неугомонный петушок на забор и важно заявил во всеуслышание:

— Отправляюсь я к королю за своими кровными денежками. Должен король вернуть их мне, да еще с процентами. На то дал он мне свое королевское слово.

Вычистил петушок перышки, прополоскал в луже клюв, соскреб грязь со шпор, мешок за спину закинул и двинулся прямиком к королевскому замку.

Повстречал его по дороге волк и спрашивает:

— Куда это ты, кум, идешь ни свет ни заря?

— Известно куда!

Иду я к королю

За своими сто экю.

— Может, ты и меня прихватишь? Дорога-то у тебя длинная, а я составлю тебе компанию.

— Что ж, я не прочь. Вдвоем веселей. Садись ко мне в мешок!

Влез волк в мешок, и двинулся петушок дальше. Вдруг попадается ему навстречу лиса.

— Здравствуй, петушок! Куда это ты спозаранку отправился?

— Здравствуй, кумушка-лиса!

Иду я к королю

За своими сто экю.

— Ой, как интересно!—заскулила лиса.— Счастливый ты, петушок, самого короля увидишь! А вот мне видать его не доводилось… Взял бы и меня с собой, дружочек. Хоть полюбуюсь на его королевское величество.

— Если хочешь, полезай в мешок. Только учти: в мешке-то уже волк сидит. Как бы не подрались вы ненароком.

— Да что ты, дружочек! Мы же с волком старые друзья-приятели. Делить нам нечего.

Пошел петушок дальше. Идет себе, песни распевает да покряхтывает: как-никак волк и лиса —ноша нелегкая! Вдруг слышит:

— Каррр… Каррр… Куда это ты путь держишь, петушок?

Взглянул петушок наверх и увидел на ветке вяза старого ворона. Ну как ему не ответить, коли собрат он по пернатому царству? И говорит петушок:

Да вот иду я к королю

За своими сто экю.

— Каррр, к корр…ролю,—прокаркал ворон.— Возьми и меня с собой. Может, я тебе там пригожусь.

— Коли не боишься волка и лису, полезай ко мне в мешок.

— Бояться мне их нечего, вместе в лесу-то живем, одну и ту же еду клюем.

Нырнул ворон в мешок, и раздался оттуда веселый смех. Одному петушку было не до смеха. Шел он с тяжелым мешком на спине и все думал-гадал: отдаст ему король денежки или не отдаст? Отдаст или не отдаст?

Подошел петушок к королевскому замку и видит: распахнуты ворота настежь, а у ворот стража стоит. Выпятил петушок грудь, задрал вверх голову и прошагал важно мимо стражников. Ну, а тем и невдомек расспросить его, зачем да почему идет он к королю. Больно уж гордо он прошествовал — и не подступишься!

Так петушок и дошел до самых королевских покоев. Дошел да как загорланит во всю петушиную глотку:

Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!

Верни, король, долг петуху!

Услыхал король петушиный крик, рассердился и отдал скорей приказ:

— Эй, слуги, схватите негодяя и швырните его в курятник! Пусть он отъестся на королевских кормах, а потом зажарьте его и к моему столу подайте!

Вот вам и королевское честное слово! Ни денег, ни процентов, да и сама жизнь бедного петушка на волоске повисла.

Не успел петушок оглянуться, как набросились на него королевские слуги, схватили и вместе с мешком в курятник бросили. Однако не пал духом петушок: вскочил на ноги, отряхнулся, испустил боевой клич и принялся новых знакомцев разглядывать. Да что там разглядывать: были в курятнике одни важные королевские петухи да куры, не с кем и поговорить по душам. Посмотрели они с презреньем на тощего петушка, посовещались меж собой о чем-то — знать, не ко двору пришелся им наш петушок! — и давай его клевать куда придется. Света белого бедняга невзвидел! Терпел он, терпел, а когда пришел конец его терпению, громко позвал:

Лиса, кумушка-кума,

Вылезай-ка из мешка!

Выскочила из мешка лиса, зубы у нее клацают, глаза голодным блеском светятся! Увидели петухи и куры страшную лису и вмиг разбежались кто куда.

Поутру открыли слуги курятник и ахнули: в курятнике — никого, кроме тощего петушка. Побежали они во дворец, рассказали королю про новость диковинную, а тот в ответ:

— Ах негодник петух! Бросьте его тут же в мою овчарню!

Поспешили слуги королевский приказ выполнять: схватили петушка и швырнули в овчарню. Увидали овцы петушка, рассердились, копытами застучали, совсем затолкали беднягу. Решил петушок, что пришел его смертный час, и с отчаяния крикнул:

Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!

Помоги, серый, другу-петуху!

Выскочил из мешка волк, встряхнулся и принялся за дело: вмиг всех овец распугал. Со страху вышибли они лбами ворота и разбежались кто куда.

Рано утром король сам поспешил в овчарню. Видит, - ворота настежь распахнуты, а в овчарне — ни единой овцы! От злости плюнул король на землю, а петушок снова ему кричит:

Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!

Верни, король, долг петуху!

Вконец рассвирепел король и приказал:

— Эй, слуги, ощиплите петуха до единого перышка!

Тут уж не до шуток петушку стало. Взлетел он на самую высокую перекладину и закричал:

Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!

Помоги, ворон, другу-петуху!

Не заставил ворон себя долго ждать. Вылетел из мешка, взмахнул крыльями и опустился на королевскую макушку— того и гляди, клюнет короля прямо в темечко. Испугался король и давай просить:

— Не трогай меня, мошенник!

— Ах, это я мошенник? Кар…ррр! — рассердился ворон.— Отдавай петуху сто золотых экю! — и тюк короля в макушку.

— Ой, ой, ой! — завопил король.— Отдам, все отдам! — и велел своему казначею тут же отсчитать петушку сто золотых экю.

Получил петушок сто экю и от радости даже про проценты забыл. Ведь и так бывает!

Пропел петушок свое «ку-ка-ре-ку», зажал в клюве кошелек с монетами и прошел через ворота замка впереди своих друзей-помощников.

Когда же оказались все они на дороге, ворон вдруг и говорит:

— Кар…ррр! Послушай, приятель, не мешало бы тебе нас вознаградить. А потому дай мне за верную мою службу десять экю.

Однако не услыхал его почему-то петушок. Шел себе вперед, а на ворона даже не обернулся. Посмотрел ворон на петушка еще раз, усмехнулся про себя и прочь улетел.

— Вы, конечно, недовольны: ведь обидел петушок ворона. И лису, и волка обидел. Эх, да что там говорить! Вы совершенно правы. Но скажите по совести: разве справедливость— такая уж частая наша гостья?

И вот что еще интересно: а как бы вы сами поступили на его месте?

Прикрепленное изображение (вес файла 76.9 Кб)

Слово о лисице и ее сыне

(Из сборника "Нихон рё:ики – Японские легенды о чудесах")

В давние времена, в правление государя Киммэй (при жизни его звали Амакуни Осихаруки Пиронипа, и он управлял страной из дворца Канадаси, что в Сикисима), некий муж из уезда Оно провинции Мина вскочил на коня и отправился искать невесту пригожую. В широком поле повстречалась ему красивая девушка. С готовностью она подошла к нему. Он же подмигнул ей и спросил: “Куда путь держишь, девица?” Та отвечала: “Я ищу доброго мужа”. И еще он сказал: “Хочешь стать моей женой?” Она ответила: “Да, хочу”. Он отвез ее в свой дом, они поженились и стали жить.

Прошло немного времени, жена забеременела и родила сына. Тогда же, пятнадцатого дня двенадцатой луны, ощенилась и их собака. Завидев хозяйку, щенок всегда злобно смотрел на нее, свирепел и обнажал клыки. Хозяйка испугалась и велела мужу: “Забей собаку до смерти”. Но он жалел ее и не убивал.

Во второй или третьей луне, когда собирался ежегодный налог рисом, хозяйка пошла в сарай, где женщины толкли рис в ступках, чтобы накормить их. Щенок залаял на хозяйку и погнался за ней, норовя укусить. От страха и ужаса она обернулась лисицей и вспрыгнула на изгородь. Увидев это, хозяин сказал: “Между мной и тобой был рожден сын и потому не смогу забыть тебя. Приходи почаще и спи со мной”. Она так и делала - приходила и спала с ним. Поэтому ее и назвали Кицунэ.

Однажды она пришла в алой юбке и была прекрасна. Когда она уже надела юбку и собиралась уходить, он посмотрел на нее и пропел песню любви:

Я

Полон любви

После

Минуты свидания.

Она ушла.

Потому-то муж и нарек их сына именем Кицунэ. После пожалования ранга его стали называть Кицунэ-но Атаэ. Сын был очень силен и бегал быстро - как птица летает. Род Кицунэ-но Атаэ берет начало с этих пор.

Прикрепленное изображение (вес файла 102.7 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

20 июля - Международный день шахмат

Обезьяна и шахматы

Индийская притча

Есть на Тибете гора, окружённая облаками и туманом. Вздымается она до самого неба. Растёт на той горе могучее, тысячелетнее дерево. Ежедневно прилетали туда, оседлав ветер, двое небожителей. Садились они в тени могучего дерева и играли в шахматы. Их занятие привлекло внимание одной обезьяны из дремучей чащи. Умирая от любопытства, она тихонько подкралась к дереву, спряталась в густой листве и стала подглядывать за искусством святых. Шёл день за днём. Сообразительная обезьяна постигла мудрёные правила шахматной игры и проникла в магию ходов. Вскоре про небожителей прослышали люди и пожелали узреть собственными глазами такое чудо. Однако святые постарались избежать мирской суеты и исчезли до появления людей. И вот тут-то обезьяна, распираемая желанием покрасоваться своим умением, спустилась с дерева и предложила людям сразиться с ней в шахматы. Она играла так мастерски, что не нашлось никого, кто мог бы победить её. Весть об этом разлетелась по всей округе! Когда правитель той местности услышал об этой удивительной обезьяне, он решил преподнести её в дар императору и отослал её в столицу. Император предложил всем министрам, учёным и генералам сыграть в шахматы с этой удивительной обезьяной. И что же?! Среди них не нашлось ей равных! Она обыграла всех. Императора этот факт раззадорил ещё больше, и он объявил по всей стране: «Кто победит обезьяну, тот получит в награду столько золота, сколько сможет унести». Со всей страны в столицу потянулись лучшие игроки. Один за другим садились они за шахматную доску напротив обезьяны и проигрывали ей. Император уже совсем разуверился в том, что кто-то сумеет её победить. Но вот пришел скромного вида человек и объявил, что намерен выиграть у легендарной обезьяны. По приказу императора им сразу предоставили возможность. Началась первая партия. Человек сделал ход и, достав из кармана очень аппетитный банан, начал не спеша его есть. Обезьяна стала играть рассеянно, то и дело поглядывая на своего соперника. А когда тот достал из кармана сочный золотистый персик и надкусил его, она аж задрожала от желания! Таким образом, одну за другой обезьяна проиграла человеку три партии.

Прикрепленное изображение (вес файла 59.2 Кб)

Сергей Лузан

СКАЗОЧКА О КАКТУСАХ

Давным-давно, где-то в районе Центральной Америке тихо-мирно произрастали кактусы. Пробегавшие мимо звери, проходившие мимо люди постоянно их задевали, и кактусы начали колоться в ответ. Люди - а этими людьми были индейцы, по причине своей исторической неразвитости находившиеся в плену политеистических взглядов - подобное поведение кактусов не понравилось, и они вследствие своих отсталых воззрений начали усердно молиться всем своим богам подряд (благо, их было много) и приносить им обильные жертвы, чтобы те ниспослали на землю ураган, который бы с корнем вырвал эти кактусы и унес их куда подальше. В полном соответствии с законами природы в свое время задул сильный пассат, местами перераставший в умеренный ураган. Этот факт был воспринят религиозно настроенными индейцами как свидетельство того, что их многочисленные просьбы и жертвы умилостивили богов. Пассат, конечно, принес много разрушений и жертв, но от этого авторитет верховного жреца только возрос. Заросли кактусов были вырваны с корнем и унесены неведомо куда. Однако через некоторое время индейцы обнаружили, что в пустыне начали разрастаться еще более густые заросли кактусов, семена и побеги для которых были, по всей видимости, рассеяны вышеупомянутым ураганом. На всякий случай индейцы принесли в жертву прежнего верховного жреца и призвали нового, а в остальном зажили как прежде, и даже лучше, приловчившись употреблять кактусы в пищу.

Те же кактусы, которые были унесены ураганом, очутились в очень холодных краях. Некоторые протянули корни от холода, а другие пустили корни, но здорово похудели и от пережитого стали еще более колючими. Среди молодых кактусов появились акселераты, приспособившиеся к холоду лучше других. Колючки у акселератов вытянулись и стали более мягкими, чем у стариков-ветеранов, а на больших мягких колючках выросли зеленые плоские иголки. И, если верить этой легенде, так и появилась елка, ставшая для нас символом Нового года.

Мораль: если будешь колючим в теплом месте, то тебя так допекут, что мороз по коже продерет.

Прикрепленное изображение (вес файла 434.8 Кб)

Н. Крайнер

Сказка про Кофейную Тетушку

Жила-была когда-то, не так чтобы очень давно, кисейная барышня. Ничем от прочих кисейных барышень не отличавшаяся. По утрам она совершала променады, днем вышивала крестиком, а вечером встречалась с многочисленными поклонниками и принимала от них всяческие знаки внимания. И, как всякая порядочная кисейная барышня, раздумывала над тем, чье предложение в конечном счете принять. Особо торопиться она, впрочем, не хотела, ей были слишком дороги утренние променады и дневные вышивания. Да и знаков внимания тем больше, чем большее количество поклонников их оказывает, это совершенно понятно.

А потом случились сразу две вещи, которые перекувырнули всю судьбу кисейной барышни. Во-первых, ее сестра, точно такая же кисейная барышня, родила сына, которого назвали Янушем, а во-вторых, один из поклонников, не самый настойчивый, но практически самый из них приятный, привез кисейной барышне из Бразилии странных коричневых зерен и потом, в укромном уголке сада, долго рассказывал, что именно и как с ними нужно делать. Само собой разумеется, после того вечера он больше не появлялся, как и полагается всякому судьбоносному существу. На следующее утро, перед привычным променадом, барышня совершила все те загадочные манипуляции, о которых ей рассказывал поклонник. Осторожно принюхавшись к дымящейся чашке, барышня неожиданно поняла, что влюбилась. Причем не просто так, а на всю оставшуюся жизнь. И да, разумеется, в напиток из странных зерен. Выпив первую в своей жизни чашку кофе, кисейная барышня тут же превратилась в кофейную тетушку, и весь остаток жизни доживала уже в этом качестве. Как она сама потом рассказывала, это качество ей нравилось куда больше предыдущего.

Став кофейной тетушкой, барышня перестала вышивать крестиком, гулять начала по вечерам, а о поклонниках забыла совсем. Тем более что свою роль в ее жизни они все равно уже отыграли. Еще кофейная тетушка обнаружила, что с чашкой кофе в руке куда интереснее читать всякие-разные книги, которые она раньше считала скучными (то есть не про любовь). Сначала кофейная тетушка пыталась привить любовь к кофе всем своим родственникам, но у них в жизни совершенно ничего судьбоносного не случалось, поэтому они ее просто не понимали. Только мальчик Януш, племянник кофейной тетушки, когда подрос, составлял ей компанию. Он, правда, пил кофе со сливками и с пятью кусочками сахара, но тетушка его за это прощала, хотя бы потому, что он был единственным, кто с ней разговаривал. Дело в том, что со временем, когда количество выпитых чашек кофе перевалило за вторую сотню, кофейная тетушка, неожиданно для себя самой, стала рассказывать всем очень странные вещи. Про какие-то далекие страны, вроде той же самой Бразилии, про каких-то очень странных людей, которые предпочитали жить и умирать в приятном одиночестве, и даже про несуществующих зверей, с людскими головами и туловищами дикобразов. Когда такой зверь встречается человеку, он всегда просит его рассказать сказку, и если человечья сказка зверю понравится, подарит он человеку то, что нужно больше всего, но не ему самому, а человеку через одного. Зверь с туловищем дикобраза считает, что так намного интереснее.

Родственники и друзья считали кофейную тетушку сумасшедшей, впрочем, ее это мало волновало. Мальчик Януш, чем старше становился, тем чаще убегал к своей тетушке, чтобы выпить с ней по чашечке кофе, поговорить и покурить трубку. Родственники этого, разумеется, не одобрили бы, а тетушка сама дарила Янушу на день рождения разные вкусные табаки, не рассказывая, откуда они у нее берутся.

А потом Януш влюбился. В кисейную барышню, разумеется, тогда все прочие экземпляры, куда более интересные, еще не получили широкого распространения. И когда он рассказал об этом своей тетушке, она посоветовала ему поехать в Бразилию и поискать там зверя с человеческим лицом и туловищем дикобраза. Чтобы тот подарил ему что-нибудь для его возлюбленной.

И Януш уехал, на долгих десять лет. Из Бразилии он слал своей тетушке открытки, в которых говорил, что у него все хорошо и что он все еще ищет этого самого загадочного зверя. Ему уже даже рассказали, где такие звери водятся. Тетушка улыбалась и использовала открытки в качестве подставок для кофе. Однажды, прочитав очередную открытку, тетушка улыбнулась особенно загадочно и на следующий день умерла. То есть, все решили, что она умерла. А что с ней на самом деле случилось, никто не знает, потому что родственники, придя к ней, нашли только большой мешок с кофе и записку, в которой говорилось, что этот мешок надо передать Янушу, когда он вернется из Бразилии.

И когда Януш вернулся из Бразилии с женой, у которой волосы на голове топорщились, как иглы дикобраза, родственники вручили ему мешок и рассказали об исчезновении тетушки. Януш с женой переглянулись, пошли в старый дом кофейной тетушки и выпили там в полночь по чашечке кофе, не произнеся при этом ни слова. С тех самых пор кофейная тетушка (невидимая, как и полагается всякому уважающему себя призраку) бродит по всем кофейням этого мира и иногда, если вы ей сильно понравитесь, дует на ваш кофе, чтобы он побыстрее остыл.

Прикрепленное изображение (вес файла 201.9 Кб)

Борис Шергин

Золоченые лбы

На веках невкотором осударстве царь да ише другой мужичонко исполу промышляли. И поначалу все было добрым порядком. Вместях по рыболовным становищам болтаются, где кака питва идет, тут уж они первым бесом. Царь за рюмку, мужик за стакан. Мужичонка на имя звали Капитон. Он и на квартире стоял от царя рядом.

Осенью домой с моря воротяцца, и сейчас царь по гостям с визитами заходит, по главным начальникам. Этот Капитонко и повадился с царем. Его величию и не по нраву стало. Конешно, это не принято.

Оногды амператора созвали ко главному сенатору на панкет. Большой стол идет: питье, еда, фрелины песни играют. Осударь в большом углу красуется. В одной ручки у его четвертна, другой рукой фрелину зачалил. Корона съехала на ухо, мундер снят, сидит в одном жилету. Рад и тому, бажоной, што приятеля нету.

Вот пир к концу заприходил. Царицы Аграфены пуще всех в голову вином ударило. И как только ейной адъютант Королев в гармонь заиграл, она вылезла середка залы и заходила с платочком, запритаптывала:

Эх, я стояла у поленницы, у дров.

По угору едет Ваня Королев.

Отчего далеко видела:

От часов цепочка светила.

Цепочка светила в четыре кольчика,

У милого нету колокольчика.

У милого коробок, коробок,

Я гуляю скоро год, скоро год!

Сенаторы, которы потрезве, смеются:

- Хы-хы! При муже кавалера припеват. Вот до чего - и то ничего.

И вдруг это веселье нарушилось. Капитонко в залу ворвался, всех лакеев распехал, увидал, что царица Аграфена утушкой ходит, сейчас подлетел, ногами шарконул и заходил вкруг ей вприсядку, с прискоком, с присвистом.

Песню припеват:

Разве нищие не пляшут?

Разве песен не поют?

Разве по миру не ходят?

Разве им не подают?

А у самого калошишки на босу ногу, у пинжачонка рукав оторван, карманы вывернуты. Под левым глазом синяк. И весь Капитон пьяне вина! Царь немножко-то соображает. Как стукнет по столу да как рявкнет:

- Вон, пьяна харя! Убрать его!

Капитонко царя услыхал, обрадовался, здороваться лезет, целоваться:

- На, пес с тобой, ты вото где? А я с ног сбился, тебя по трактирам, по пивным искавши!

Придворны гости захикали, заощерялись. Это царю неприлично:

- Кисла ты шерсь! Ну куда ты мостиссе?! Кака я те, пьянице, пара? Поди выспись.

Капитонку это не обидно ли?

- Не ты, тиран, напоил! Не тебя, вампира, и слушаю! Возьму батог потяжеле, всех разбросаю, кого не залюблю!

Брани - дак хоть потолоком полезай. Царь с Капитоном драцца снялись.

Одежонку прирвали, корону под комод закатили. Дале полиция их розняла, протокол составили.

С той поры Капитона да амператора и совет не забрал. И дружба врозь.

Мужичонко, где царя увидат, все стращат:

- Погоди, навернессе ты на меня. Тогда увидам, которой которого наиграт.

Судятся они друг со другом из-за кажного пустяка. Доносят один на другого.

Чуть у царя двор не убрали или помойну яму запакостили, мужичонко сейчас ко квартальному с ябедой.

Вот раз царь стоит у окна и видит: Капитонко крадется по своему двору (он рядом жил) и часы серебряны в дрова прятат. Уж верно крадены. Царь обрадовался:

- Ладно, зазуба! Я тебе напряду на кривое-то веретено.

Сейчас в полицию записку. У мужика часы нашли - и самого в кутузку. Он с недельку отсидел, домой воротился. И даже супу не идет хлебать, все думат, на царя сердце несет. Вот и придумал.

У царя семья така глупа была - и жена, и дочки, и маменька. Цельной день по окнам пялятся, кивают, кавалерам мигают, машут. Царь их никуда без себя не пускат в гости. Запоежжат на войну ли, на промысел - сейчас всех в верхней этаж созбират и на замок закроет.

А в окурат тот год, как промеж царем да Капитонком остуда пала, в царстве сахару не стало. Капитонко и придумал. Он в короб copy навалил, сверху сахаром посыпал да мимо царский дворец и лезет, пыхтит, тяжело несет...

Царские маньки да ваньки выскочили:

- Эй, мужичок! Откуда эстольку сахару?

- На! Разве не слыхали? Заграничны пароходы за Пустым островом стоят, всем желающим отсыпают.

Ваньки-маньки к царю. Царь забегал, зараспоряжался:

- Эй, лодку обряжай! Мешки под сахар налаживай!

Аграфена с дочкой губы надувают:

- Опять дома сидеть... Выдал бы хоть по полтиннику на тино, в тиматограф сходить. Дома скука, вот так скука дома!

Царь не слушат:

- Скука? Ах вы лошади, кобылы вы! Взяли бы да самоварчик согрели, граммофон завели да... пол бы вымыли.

Вот царь замкнул их в верхнем этажу, ключ в контору сдал, мешки под сахар в лодку погрузили и, конешно, пива ящик на свою потребу. Паруса открыли и побежали за Пустые острова. С царем свиты мужика четыре. Провожающий народ на пристани остался. Все узнали, што царь по сахар кинулся. Капитонко украулил, што царя нету, сейчас модной сертук напрокат взял, брюки клеш, камаши с калошами, кепку, заместо бороды метлу, штобы не узнали. Потом туес полон смолы, пеку черного налил, на голову сдынул, идет по городу да вопит:

- Нет ли лбов золотить?! А вот кому лоб золотить?

К царскому дворцу подошел да как вякнет это слово:

- А нет ли лбов золотить?!

Царева семеюшка были модницы. Оне из окна выпехались, выпасть рады.

- Жалам, мы жалам лбов золотить! Только ты, верно, дорого спросишь?

- По причине вашей выдающей красоты отремонтируем бесплатно. К вам которой затти?

- Мы сидим замчёны и гостей к себе на канате, на блочку подымам.

Вот они зыбочку спустили, тот примостился:

- Полный ход!

У Аграфены сипы не хватат. Мужик тяжолой, да смолы полпуда. Аграфена девку да матку кликнула. Троима за канат ухватились, дубинушку запели:

Эх, што ты, свая наша, стала!

Эх, да закопершика не стало!

Эй, дубинушка, ухнем!

Эй, зеленая, сама пойдет!

Затянули Капитона. На диван пали, еле дышут:

- Первой экой тяжелой мужик. Вы откулешны будете, мастер?

- Мы европейских городов. Прошлом годе англиску королеву золотом прокрывали, дак нам за услуги деплом из своих рук и двухтрубной мимоносец для доставки на родину. Опеть французскому президенту, извините, плешь золотили.

- А право есть?

Капитонко им стару квитанцию показыват, оне неграмотны, думают - деплом.

- А, очень приятно. Этого золота можно посмотреть?

- Никак нельзя. Сейчас в глазах ослепление и прочее. Во избежание этого случая, докамест крашу и полирую, глаз не отворять. Пока не просохнете, друг на дружку не глядеть и зеркало не шевелить.

Царицы жалко стало золота на бабку:

- Маменька-та стара порато, уж, верно, не гожа под позолоту-ту... Маменька, ты в позолоту хошь?

- Ась?

- Хошь, говорю, вызолотицце?

- Ась?

- Тьфу, изводу на тебя нету! Вот золотых дел мастер явился. Хошь, обработат?

- Ну как не хотеть? Худо ли для свово умиления к празднику вызолотицца!

Капитон их посадил всех в ряд.

- Глазки зашшурьте. Не моги никотора здреть!

Он смолы поваренкой зачерпнул - да и ну ту, да другу, да третью.

- Мастер, што это позолота на смолу пахнет?

- Ничево, это заготовка.

А сам насмаливает. Мажет, на обе щеки водит. У их, у бажоных, уж и волосья в шапочку слились. А он хвалит:

- Ах кака прелись! Ах кака краса!

Те сидят довольнехоньки, только поворачиваются:

- Дяденька, мне этта ишше положь маленько на загривок...

Капитон поскреб поваренкой со дна. Потяпал по макушкам.

- Все! Ну, ваши величия! Сияние от вас, будто вы маковки соборны. Сейчас я вас по окнам на солнышко сохнуть разведу.

Аграфену в одно окно посадил, девку в друго, а бабенька на балкончик выпросилась.

- Меня,- говорит,- на ветерку скоре захватит.

Мастеру некогда:

- Теперь до свидания, оревуар! Значит, на солнышке сидите, друг на дружку не глядите, только на публику любуйтесь. Папа домой воротицца, вас похвалит, по затылку свой колер наведет. Ему от меня привет и поцелуй.

Тут Капитон в окно по канату, да только его, мазурика, и видели. У царя дом глазами стоял на площадь на болыпу, на торгову. Там народишку людно. Мимо царской двор народу идет, как весной на Двины льду несет. Окна во дворце открыты, как ворота полы. В окнах царска семья высмолены сидят, как голенишша черны, как демоны. Бабушка на балконе тоже как бугирь какой.

Народ это увидел и сначала подумали, што статуи, негритянска скульптура с выставки куплена. Потом разглядели, што шевелятся,- россудили, што арапы выписаны ко двору. А уж как царску фамилию признали, так город-от повернулся. Учали над черными фигурами сгогатывать. Ко дворцу со всех улиц бежат, по дороге завязываются. Матери ребят для страху волокут:

- Будете реветь, дак этим черным отдаим!

Мальчишки свистят, фотографы на карточку царскую семью снимают, художники патреты пишут... О, какой страм!

Напротив царского дома учрежденье было - Земной удел. И тут заседает меницинской персонал. Начальники-ти увидали царску фамилью в таком видеи народно скопленье. Не знают, што делать. И тут ише явились извошшишьи деликаты. На коленки пали и сказали:

- Господа начальники! Бабенька царская, прах с има, в черном виде на балконе сидят, дак у нас лошади бросаются, седоки обижаются, двоих седоков убило. Пропа-а-ли наши головушки! И-и-хы-хы-хы-ы!

Извошшики заплакали, и все заплакали и сказали:

- Пойдемте всенародно умолять ихны величия, не пожалеют ли, пожалуете, простого народу!

Вот запели и пошли вcема ко дворцу. Выстроились перед палатами в ширинку, подали на ухвате прошенье. Аграфена гумагой машет да кивает. И бабка ужимается, и девка мигает. Оне думают - народ их поздравлять пришел.

Што делать? Нать за царем бежать. А всем страшно: прийти с эдакой весью, дак захвоснет на один взмах. Однако главной начальник сказал:

- Мне жись не дорога. На бутылку дайте, дак слетаю.

Чиновники говорят:

- Ура! Мы тебе ераплан либо там дерижаб даим, только ты его за границу не угони.

Начальник в ераплан вставился, от извошшиков деликат в кучера. Пары розвели, колесом завертели, сосвистели. Ух, порхнули кверху, знай держи хвосты козырем!

Пока в городе это дело творицца, царь на Пустых островах в лютой досады сидит. Ехал ни по што, получил ничего. Ехал - ругался, што мешков мало взяли, приехал - сыпать нечего. Ни пароходов, ни сахару; хоть плачь, хоть смейся. Сидит егово величие, пиво дует. В город ни с чем показаться совестно. Вдруг глядит - дерижаб летит. Машина пшикнула, пар выпустила, из ей начальник выпал с деликатом. Начальник почал делать доклад:

- Ваше высоко... Вот какие преднамеренны поступки фамилия ваша обнаружила... Личики свои в темном виде обнародовали. Зрителей полна плошшадь, фотографы снимают, несознательны элементы всякие слова говорят...

Царь руками сплескался - да на дерижаб бегом. За ним начальник да деликат.

Вставились, полетели. Деликат вожжами натряхиват, начальник колесом вертит, амператор пару поддает, дров в котел подкидыват... Штобы не так от народу совесно, колокольчик отвязал.

Вот и город видать, и царски палаты. На плошшади народишко табунится. Гул идет. Меницинской персонал стоит да кланеится. Мальчишки в свистюльки свистят, в трумпетки трубят. Царь ажио сбрусвянел:

- Андели, миру-то колько! Страм-от, страм-от какой! Деликат, правь в окно для устрашения!

Народ и видит - дерижаб летит, дым валит. Рра-аз! В окно залетели, обоконки высадили, стекла посыпались, за комод багром зачалились. Выкатил царь из машины - да к царицы.

- Што ты, самоедка... Што ты, кольско страшилишшо!

Аграфена засвистела:

- Ра-а-атуйте, кто в бога верует!!

Царь дочку за чуб сгорстал. У ей коса не коса, а смолена веревочка.

Царь на балкон. Оттуда старуху за подол ташшит, а та за перила сграбилась да пасть на всю плошшадь отворила.

Народ даже обмер. Не видали сроду да и до этого году. Еле царь бабку в комнату заволок:

- Стара ты корзина! Могильна ты муха! Сидела бы о смертном часе размышляла, а не то што с балкона рожу продавать.

Вот оне все трое сидят на полу - царица, бабка да дочка - и воют:

- Позолоту-ту сби-и-л, ах, позолоту-ту сгубил! Ах, пропа-а-ла вся краса-а!..

- Каку таку позолоту?!

- Ведь нас позолотили, мы сидели да сохли-и.

- Да это на вас золото??? Зеркало сюда!..

Ваньки-маньки бежат с зеркалом. Смолены-ти рожи глаза розлепили, себя увидали, одночасно их в омморок бросило.

Полчасика полежали, опять в уме сделались. Друго запели:

- Держите вора-мазурика!.. Хватайте бродягу!

Царь кулаком машется:

- Сказывайте, как дело было.

Вот те в подолы высморкались, утерлись, рассказывают... Царь слушал и сам заплакал:

- Он это! Он, злодей Капитонко, мне назлил... Он, вор, меня и из города выманил. Не семья теперь, а мостова асфальтова! Ишь пеком-то вас как сволокло... Охота народ пугать, дак сами бы сажи напахали, да розвели, да и мазали хари-ти... Дураки у меня и начальники. Кланяться пришли... Взяли бы да из пожарного насоса дунули по окнам-то. Холеры вы, вас ведь теперь надо шкрапить...

- Ничего, папенька, мы шшолоку наварим, и пусть поломойки личики наши кажно утро шоркают.

Царь побегал-побегал по горнице, на крыльцо вылетел.

Народишко, который ради скандалу прибежал, с крыльца шарахнулся. Царь кричит:

- Стой! Нет ли человека, кто мужика со смолой в рожу видел?

Выскочили вперед две торговки, одна селедошница, друга с огурцами:

- Видели, видели! Мушшина бородатый в сертуке туда полз с туесом, а обратно порозной.

- В котору сторону пошел?

- А будто по мосту да в Заречье справил.

- Тройку коней сюда! - царь кричит.

Тройку подали. Царь с адъютантом сел, да как дунули-дунули, только пыль свилась да народ на карачки стал. Через мост, к зарецким кабакам, перепорхнули. Катают туда-сюда, спрашивают про Капитонка:

- Тут?

- Нет, не тут.

- Тут?

- Нет, не этта!

Буди в канской мох мужичонко провалился... А Капитонко ведь там и был.

Учуял за собой погоню - бороду, метлу-ту, отвязал, забежал в избушку. Там старуха самовар ставит, уголье по полу месит.

- Ты, бабушка, с чем тут?!

- Чай пить средилась. А ты хто?

- Чай пить?! Смертной час пришел, а она чай пить... Царь сюда катит, он тя застрелит.

- Благодетель, не оставь старуху!

- Затем и тороплюсь. Скидовай скорей сарафанишко да платок, в рогозу завернись да садись под трубу заместо самовара.

Живехонько они переменились. Капитонко уж в сарафане да в платке по избы летат, самовар прячет, бабку в рогозу вертит, на карачки ей ставит, самоварну трубу ей на голову нахлобучил:

- Кипи!

Тут двери размахнулись, царь в избу. Видит - старуха около печки обрежаится:

- Бабка, не слыхала, этта мужик в сертуке мимо не ехал?

А Капитонко бабьим голосом:

- Как не видеть! Даве мимо порхнул, дак пылк столбом.

- В котору сторону?

- Не знай, как тебе россказать... Наша волость - одны болота да леса. Без провожатого не суниссе.

- Ты-та знашь место?

- Родилась тут.

- Бабка, съезди с моим адъютантом, покажи дорогу - найди этого мужика... А я тут посижу, болё весь росслаб, роспался... Справиссе с заданием, дак обзолочу!

Мазурик-то и смекат:

- Золотить нас не нать, а дело состряпам. Сидите, грейте тут самоварчик, мы скоро воротимся, чай пить будем.

Капитонко в платок рожу пуще замотал - да марш в царску коляску. Только в лесок заехали, эта поддельна старуха на ножку справилась, за адъютанта сграбилась да выкинула его на дорогу; вожжи подобрала, да только Капитонка и видели. А царь сидит, на столе чашки расставлят. Бедна старуха под трубой - ни гугу. На улице и темнеть стало. Царю скучно:

- Што эко самовар-от долго не кипит?

Его величество трубу снял, давай старухе уголье в рот накладывать...

Удивляется, што тако устройство. Потом сапог скинул, бабке рожу накрыл, стал уголье раздувать. Старуха со страху еле жива, загудела она, зашумела, по полу ручей побежал... Царь забегал:

- Охти мне! Самовар-от ушел, а их чай пить нету. Скоре надо заварить...

Хочет самовар на стол поставить:

- На! Где ручки-те?

Старуху за бока прижал, а та смерть шшекотки боится: она как визгнет не по-хорошему... И царь со страху сревел - да на шкап. А старуху уж смех одолел. Она из рогозы вылезла.

- Ваше величество, господин амператор! Не иначе, што разбойник-от этот и был. Как он нас обоих обмакулил, омманул...

Ночью царь задами да огородами пробрался домой, да с той поры и запил, бажоной.

А Капитонко в заграницу на тройке укатил и поживат там, руки в карманах ходит, посвистыват.

Прикрепленное изображение (вес файла 202.2 Кб)

Федор Сологуб

Кусочек сахару

Жила-была хозяйка. У неё был маленький ключик от шкапика. В шкапике стоял маленький ящик. В ящике лежал малюсенький кусочек сахару.

Жила у хозяйки собачонка. Она была капризная, — вдруг возьмёт, да и затявкает на хозяйку.

А хозяйка возьмёт ключик, отворит шкапик, достанет ящик и вынет кусочек сахару. Собачонка и завиляет хвостом.

А хозяйка скажет:

— Тявкала, Каприза Петровна, — вот тебе и не будет сахару.

И спрячет всё по-прежнему. Собачонка раскаивается, да поздно.

Прикрепленное изображение (вес файла 115.2 Кб)

Рей Бредбери.

Куколка

Рокуэллу не нравилось, как пахло в комнате. Его не столько раздражал запах пива, исходящий от Макгвайра, или запах усталого, немытого тела Хартли, сколько специфический запах насекомого, исходящий от лежащего на столе обнаженного одеревеневшего тела Смита, покрытого зеленой кожей. Еще пахло смазкой от непонятного механизма, мерцающего в углу небольшой комнаты.

Человек Смит был трупом. Рокуэлл раздраженно поднялся со своего стула и сложил стетоскоп.

- Мне надо вернуться в госпиталь. Срочные дела. Ты же понимаешь, Хартли. Смит мертв уже восемь часов. Если тебе нужна дальнейшая информация, назначь посмертную... - Он остановился, поскольку Хартли указал на труп, каждый дюйм которого был покрыт хрупкой твердой коркой зеленого цвета

- Послушай еще, Рокуэлл. Последний раз. Пожалуйста. Рокуэлл хотел возразить, но вместо этого вздохнул, сел и приложил стетоскоп к телу. Приходится обращаться вежливо со своими коллегами - врачами. Садишься, прижимаешь стетоскоп к холодной зеленой плоти, притворяясь, что слушаешь..,

Маленькая, плохо освещенная комната как будто взорвалась. Взорвалась в одном холодном зеленом движении. Оно ударило по ушам Рокуэлла, как тысяча кулаков. Оно потрясло его. Он увидел, как его пальцы дернулись над лежащим трупом. Он услышал пульс.

Глубоко в потемневшем теле стукнуло сердце. Оно прозвучало как эхо в морских глубинах.

Смит был мертв, неподвижен, мумифицирован. Но в самой середине этой безжизненно жило его сердце. Жило, ворочаясь, как маленький, не родившийся еще ребенок!

Сильные пальцы Рокуэлла, пальцы хирурга, снова вздрогнули. Он наклонил голову. Рокуэлл был темноволос с проблесками седины. Приятное, с правильными чертами лицо тридцатипятилетнего мужчины. Он слушал еще и еще. По его щекам струился холодный пот. Это было невероятно.

Одно сердцебиение каждые тридцать пять секунд. И дыхание. В это нельзя было поверить, но тем не менее один вздох каждые четыре минуты. Слабое движение грудной клетки. Температура тела? 60 F. Хартли неприятно рассмеялся

- Он жив. Да, он жив. Ему почти удалось меня одурачить несколько раз. Я сделал укол адреналина, чтобы ускорить этот пульс, но безуспешно. Он в таком состоянии уже двенадцать недель. И я не мог больше держать это в секрете, Вот почему я позвонил тебе, Рокуэлл. Это противоестественно.

Невозможность происходящего привела Рокуэлла в невероятное возбуждение. Он попробовал поднять веки Смита и не смог, они были оплетены кожистыми чешуйками так же, как и рот и ноздри. Смит не мог дышать.

- И все же он дышит. - Голос Рокуэлла был неживым. Он рассеянно уронил стетоскоп, поднял его и посмотрел на свои трясущиеся руки. Хартли, высокий, изнуренный, нервный, склонился над столом.

- Смит не хотел, чтобы я тебя звал. Я все равно позвал. Смит предупреждал меня не делать этого. Всего час назад. Глаза Рокуэлла расширились.

- Как он мог предупреждать тебя? Он же не может двигаться. - Лицо Хартли, с тяжелым подбородком, обострившееся, с прищуренными серыми глазами, нервно передернулось.

- Смит думает. Я знаю его мысли. Он боится, что ты расскажешь о нем всему миру. Он ненавидит меня. Почему? Я хочу убить его, вот почему. Вот. -Хартли, как слепой, нащупал

блеснувший голубой сталью револьвер в своем измятом, запятнанном пальто.

- Мэрфи! Возьми его. Возьми, пока я не разрядил его в это дурацкое тело! Мэрфи отшатнулся с выражением испуга на своем толстом красном лице.

- Не люблю оружие. Лучше ты возьми его, Рокуэлл! Рокуэлл проговорил, как будто резанул скальпелем.

- Убери револьвер, Хартли. Три месяца лечения одного пациента довели тебя до психологического перенапряжения. Тебе просто следует выспаться. Он облизал пересохшие губы.

- Чем был болен Смит? Хартли покачнулся. Его губы медленно выговаривали слова. Почти засыпая на ногах от усталости, Рокуэлл расслышал, как Хартли с трудом проговорил:

- Он не был болен. Не знаю, в чек дело, но он меня раздражает, как ребенка раздражает рождение нового брата или сестры. С ним что-то не то. Помоги мне, прошу тебя.

- Конечно, - улыбнулся Рокуэлл. - Мой пустынный санаторий как раз подходящее место, чтобы как следует его обследовать. Еще бы, Смит - самый невероятный феномен в история медицины. Тела просто не ведут себя таким образом.

Он не смог продолжить. Хартли направил револьвер точно в живот Рокуэлла.

- Подожди. Подожди. Ты не собираешься похоронить Смита? Я думал, ты поможешь мне. Смит болен. Я хочу убить его! Он опасен! Я знаю это!

Рокуэлл моргнул. Хартли явно дошел до психоневроза. Не соображал, что говорит. Рокуэлл расправил плечи, чувствуя внутри холодок и спокойствие.

- Застрели Смита, и я обвиню тебя в убийстве. Ты просто переутомился и душевно и физически. Убери револьвер,

Они молча смотрели друг на друга. Рокуэлл спокойно шагнул вперед и, похлопав Хартли понимающе по плечу, взял револьвер и отдал его Мэрфи, который смотрел на оружие, как будто оно его укусит.

- Позвони в госпиталь, Мэрфи. Я беру неделю отгула. Может быть, больше. Скажи им, что я провожу исследования в санатории. Мэрфи нахмурился.

- Что мне делать с этим револьвером? Хартли плотно сжал зубы.

- Держи его при себе Тебе захочется им воспользоваться позже,

Рокуэллу хотелось закричать на весь мир, что он является единственным обладателем самого невероятного человеческого существа в истории. Комната к пустынном санатории, в которой на

столе безмолвно лежал Смит, была наполнена солнечным светом; его красивое лицо застыло, превратившись в зеленую бесстрастную маску.

Рокуэлл тихо вошел в комнату. Он прикоснулся стетоскопом к зеленой груди. Инструмент заскрипел, производя звук металла разрезающего жесткие надкрылья жука.

Макгвайр стоял рядом, глядя с подозрением на тело и источал запах нескольких недавно выпитых кружек пива.

Рокуэлл внимательно слушал.

- Перевозка в машине "Скорой помощи", должно быть, растрясла его. Нет смысла пробовать... Рокуэлл вскрикнул. Тяжело и неуклюже Макгвайр придвинулся к нему..

- В чем дело?

- В чем? - глаза Рокуэлла отражали отчаяние Он сжал руку в кулак. - Смит умирает!

- Откуда ты знаешь? Хартли говорил, что Смит притворяется. Он снова обманул тебя...

- Нет! - Рокуэлл неистово работал над телом вводя лекарства и ругаясь во весь голос. Любые лекарства. Все лекарства. После всего, что произошло, невозможно было потерять Смита. Нет, только не сейчас. Трясясь, дребезжа, поворачиваясь глубоко внутри тело Смита издавало звуки, напоминающие слышимые издалека взрывы начинающегося извержения вулкана. Рокуэлл пытался сохранять спокойствие. Болезнь Смита заключалась в нем самом. Обычное лечение на него не действовало. Что же теперь? Что?

Рокуэлл смотрел перед собой. Солнечный свет блестел на твердой чешуе Смита. Горячий солнечный свет. Солнце. Пока Рокуэлл наблюдал, набежали тучи и заслонили солнце. В комнате стемнело. Тело Смита вздрогнуло и погрузилось в тишину. Вулканический прилив прекратился.

- Макгвайр! Опусти шторы! Быстрее, пока солнце не вернулось! Макгвайр повиновался. Сердцебиение Смита замедлилось и снова стало вялым и редким.

- Солнечный свет вреден Смиту. Он что-то нарушает. Я не знаю, что или почему, но он вреден. Рокуэлл расслабился.

- Господи, мне бы не хотелось терять Смита. Ни за что! Он не такой, как все, существующий по своим законам, делающий то, что люди никогда не делали. Знаешь что, Мэрфи?

- Что?

- Смит не в агонии. И он не умирает. Ему не было. бы лучше быть мертвым, неважно, что говорит по этому поводу Хартли. Прошлой ночью, когда я устраивал Смита на носилках,

готовя его к перевозке в санаторий, я неожиданно осознал, что Смит любит меня.

- Ха! Сначала Хартли, теперь ты. Смит, что... сам сказал тебе об этом?

- Он не говорил мне. Но он не без сознания под всей этой твердой кожей. Он сознает. Да, именно, он сознает.

- Просто и ясно - он окаменевает. Он умрет. Он не питался уже несколько недель. Так сказал Хартли. Хартли питал его внутривенными вливаниями, пока кожа не стала настолько жесткой,

что игла не могла ее проколоть.

Дверь медленно, с жалобным скрипом отворилась. Рокуэлл вздрогнул. На пороге стоял Хартли. Его острое лицо было не таким напряженным после нескольких часов сна, но серые глаза по-прежнему смотрели враждебно и с горечью.

- Если вы уйдете из комнаты, - сказал он спокойным голосом, - я уничтожу Смита за несколько секунд. Ну?!!

- Не двигайся с места, - чувствуя нарастающее раздражение, Рокуэлл подошел к Хартли. - В каждый твой приход тебя придется обыскивать. Честно говоря, к не доверяю тебе, - Оружия не оказалось.

- Почему ты мне ничего не сказал о солнечном свете?

- Что?- медленно произнес Хартли. - О да. Я забыл. Я пытался передвинуть Смита несколько недель назад. Солнечный свет попал на него, и он начал на самом деле умирать. Естественно, больше я его не трогал. Похоже, что Смят смутно сознавал, что его ожидает. Может быть, даже планировал, я не уверен. Когда он еще мог говорить и жадно все поедать до того, как его тело полностью затвердело, он предупреждал меня не двигать его в течение двенадцати недель. Говорил, что не любит солнце. Говорил, что это все испортит. Я думал, что он шутит. Оказалось, нет. Он ел как животное, голодное, дикое животное, впал в коматозное состояние, и вот вам результат. - Хартли тихо выругался.

- Я скорее рассчитывал, что вы продержите его на солнце достаточно долго, чтобы нечаянно его убить.

Макгвайр с трудом передвинул свои двести пятьдесят фунтов

- Послушай, а что, если мы подцепим от Смита эту болезнь?

Хартли взглянул на тело, его зрачки сузились.

- Смит не болен. Неужели вы не замечаете вырождение? Это как рак. Вы не заражаетесь им, вы наследуете тенденцию. Я начал бояться и ненавидеть Смита только неделю назад, когда обнаружил, что он существует, дышит и процветает с запечатанным ртом и ноздрями. Этого не может быть. Этого не должно быть.

Макгвайр проговорил с дрожью в голосе:

- Что, если ты, и я, и Рокуэлл - все станем зелеными и чума охватит всю страну, что тогда?

- Тогда, - ответил Рокуэлл, - если я ошибаюсь, что вполне возможно, я умру. Но это их в малейшей степени меня не волнует.

Он повернулся к Смиту и продолжил свою работу.

Колокол. Еще колокол. Два колокола, два колокола. Дюжина колоколов, сто колоколов. Десять тысяч и миллион лязгающих, стучащих, грохочущих металлом колоколов. Родившиеся мгновенно и одновременно в тишине, вопящие, визжащие, ранящие, бьющие по ушам эхом! Звенящие, поющие громкими и тихими, низкими и высокими голосами

Из-за всего этого колокольного звона Смит не мог сразу сообразить, где он находится. Он знал, что не сможет смотреть, потому что его веки были плотно прижаты; знал, что не может говорить, потому что его губы срослись. Его уши были тесно зажаты, но тем не менее колокола колотили вовсю.

Он не мог видеть, хотя нет, он мог, мог, и это было как будто внутри маленькой темной красной пещеры, как если бы его глаза были повернуты внутрь его головы.

Затем Смит попробовал пошевелить языком, и неожиданно, пытаясь вскрикнуть, он осознал, что у него пропал язык. Нет языка. Странно. Почему? Смит попытался остановить колокола. Они утихли, наградив его тишиной, окутавшей его холодным одеялом. Что-то происходило. Определенно происходило. Смит попытался шевельнуть пальцем, но он ему не повиновался. Руки, ноги, голова, туловище - ничто не двигалось. Секундой позже пришло ужасное открытие, что он больше не дышит, по крайней мере при помощи легких.

- Потому что у меня нет легких! - вскрикнул он, но вскрикнул внутренне, про себя, и крик этот обволокло темным красным потоком, который поглотил, растворил в себе и унес этот крик, принеся Смиту облегчение и спокойствие.

"Я не боюсь, - думал он. - Я осознал это и не понимаю почему. Я понимаю, что мне не страшно, но не знаю причины этого.

Без языка, без носа, без легких. Но, наверное, позже они появятся. Да, конечно, появятся. Ведь что-то происходит.

Через поры его отвердевшего тела проникал воздух, пропитывая, как дождь, каждую часть его тела, вдыхая в него жизнь. Дыхание через миллионы жаберных пластинок, вдыхание

кислорода, азота, водорода и двуокиси углерода и усвоение всего этого. Удивительно. Билось ли еще его сердце?

О да, оно билось. Медленно, медленно, медленно. Неясный красный шорох, поток, река, вздымающаяся вокруг него, медленно, медленнее, еще медленнее. Как хорошо! Как легко!

Дни слагались в недели, и картина становилась яснее. Помогал Макгвайр. Отставной хирург, он был секретарем Рокуэлла в течение нескольких лет. Не слишком много помощи, но хороший

компаньон.

Рокуэлл заметил, что Макгвайр много, нервно и грубовато шутил по поводу Смита, стараясь сохранить спокойствие. Однако как-то он прекратил это, поразмыслил и медленно проговорил:

- Слушай, до меня только сейчас дошло! Смит жив. Но он должен быть мертв. А он жив. О господи! Рокуэлл рассмеялся.

- Что, черт возьми, по-твоему, я собираюсь делать? Я на следующий неделе приволоку сюда рентгеновский аппарат чубы посмотреть, что же делается внутри этой скорлупы.

Рокуэлл ткнул иглой в тело, но она сломалась о жесткую оболочку. Он попробовал еще одну иглу, потом еще и еще пока наконец не пробил ее, откачал немного крови и поместил

пластинки под микроскоп. Несколькими часами позже он спокойно пихнул пробу сыворотки под красный нос Макгвайра и быстро заговорил:

- Боже! Я не могу в это поверять. Его кровь убивает бактерии. Я поместил в нее колонию стрептококков, которая была уничтожена за восемь секунд! Можно ввести Смиту любые известные болезнетворные микробы, и он уничтожит их всех!

Через несколько часов - новые открытия. Они держали Рокуэлла в напряжении ночи напролет, заставляя его думать, сопоставлять, удивляться и разрабатывать титанические теории и идеи.

Вот, например.

Хартли до последнего времени ежедневно питал Смита огромным количеством внутривенных вливаний. Ни один миллиграмм этой пищи не был уничтожен. Вся она была запасена и не в жировых складках, а в совершенно нормальном виде - икс-жидкости, содержавшейся в высококонцентрированной форме в крови Смита. Унция ее могла обеспечить человека всем необходимым в течение трех суток.., Эта икс-жидкость циркулировала по телу до тех пор, пока в ней не возникала надобность, тогда она усваивалась и использовалась. Удобнее, чем жир. Гораздо удобнее! Рокуэлл сиял, довольный своим открытием. Смит запасся таким количеством икс-жидкости, что ее хватило бы на многие месяцы. Самопитание.

Макгвайр, когда узнал об этом, сказал, печально созерцая свое брюшко

- Хотел бы я хранить свое питание таким образом. Это было еще не все. Смиту не нужно было много воздуха. То, что он имел, он получал, видимо, посредством осмотического процесса через свою кожу. И он использовал каждую молекулу. Никаких потерь.

- И, - заключил Рокуэлл, - в конце концов, сердце Смита даже может отдохнуть от своей работы, полностью прекратит биться!

- Тогда он будет мертв, - сказал Макгвайр.

- Для тебя и для меня- да. Для Смита - может быть. Только может быть. Подумай над этим, Макгвайр. В общем-то Смит- это самоочищающийся поток крови, в течение месяцев не требующий восстановления, почти не подверженный нарушениям. Он не уничтожает отходы своей жизнедеятельности, каждая молекула используется. Этот поток саморазвивается и смертелен для всех микробов. И Хартли еще говорит о вырождении!

Хартли был раздражен, когда услышал об открытиях. но продолжал утверждать, что Смит вырождался и был опасен. Макгвайр внес свою лепту.

- Откуда мы знаем, а может быть, это какая-нибудь сверхмикроскопическая зараза, которая уничтожает все другие бактерии, пока расправляется со своей жертвой. В конце концов, и малярийный вирус иногда используют для лечения, почему бы не существовать новой бацилле, которая уничтожает всех остальных?

- Хорошая мысль, - сказал Рокуэлл, - но ведь мы не больны, не правда ли?

- Может быть, ей нужен инкубационный период?

- Типичный ответ старомодного врача. Неважно, что происходит с человеком, если есть отклонения от нормы. Это твоя мысль, Хартли, - заявил Рокуэлл, - А не моя. Доктора не удовлетворяются до тех пор, пока не поставят диагноз и не наклеят ярлык на каждый случай. Я же считаю. что Смит здоров, так здоров, что вы боитесь его.

- Ты ненормальный, - сказал Макгвайр.

- Может быть. Но я не считаю, что Смит нуждается в медицинском вмешательстве. Он сам работает над своим спасением. Ты считаешь, что он вырождается, а я говорю, что он растет.

- Посмотри на его кожу, - произнес Макгвайр.

- Овца в волчьей шкуре. Снаружи - жесткий, хрупкий эпидермис. Внутри - упорядоченное перерастание, изменение. Почему? Я на грани понимания. Эти перемены внутри Смита

настолько интенсивны, что потребовалась оболочка для обеспечения их действия. А что касается тебя, Хартли, скажи мне честно, когда ты был молод, ты боялся насекомых, пауков и всего такого прочего?

- Да

- Ну вот. Невроз страха, фобия, которая отразилась на твоем отношении к Смиту. Это объясняет твое отвращение к происшедшим с ним переменам.

В течение последующих недель Рокуэлл тщательно исследовал прошлую жизнь Смита. Он посетил электронную лабораторию, где работал к заболел Смит, проверил комнату, в которой Смит провел первые недели своей "болезни", и осмотрел стоявшую там технику, выяснил что-то о радиации...

Пока его не было в санатории, Рокуэлл запер Смита и поставил Макгвайра охранять дверь на случая, если в голову Хартли полезут какие-нибудь странные идея.

Детали двадцати трех лет жизни Смита были просты: он в течение пяти лет работал в электронной лаборатории, занимаясь экспериментами. Он ни разу серьезно не болел за свою жизнь.

Рокуэлл долгое время прогуливался в одиночестве около санатория, обдумывая и детализируя невероятную теорию, которая начала выкристаллизовываться в его мозгу. И однажды днем он остановился у куста жасмина, который рос около санатория, улыбаясь, протянул руку и снял с длинной ветки темный блестящий предмет. Он взглянул на него, положил в карман и направился к санаторию.

С веранды он позвал Макгвайра, за которым притащился Хартли, бормоча угрозы. Вот что сказал им Рокуэлл:

- Смит не болен. Бактерии не могут в нем жить. В нем нет ни духов, ни монстров, которые "овладели" его телом. Я специально сказал об этом, чтобы показать, что не упустил их одного момента. Я отвергаю все обычные диагнозы я предлагаю самую важную и самую легко допустимую возможность - замедленная наследственная мутация.

- Мутация? - Голос Макгвайра прозвучал странно Рокуэлл поднял к свету темный блестящий предмет..

- Я нашел это в саду. Это превосходно проиллюстрирует мою теорию. После изучения симптомов, осмотра лаборатории и изучения нескольких подобных вариантов, - он повертел предмет пальцами, - я уверен. Это метаморфоза, превращение. Это регенерация, изменение, мутация после рождения. Вот, лови, это Смит. - Он бросил предмет Хартли, тот поймал его.

- Это куколка гусеницы, - сказал Хартли.

- Правильно, - кивнул Рокуэлл.

- Не хочешь же ты сказать, что Смит- куколка?

- Я уверен в этом, - ответил Рокуэлл.

Рокуэлл стоял у тела Смита в вечерней темноте. Хартли и Макгвайр тихо сидели напротив и слушали. Рокуэлл мягко прикоснулся к телу Смита.

- Предположим, что жизнь - это нечто большее, чем родиться, прожить семьдесят лет и умереть. Предположим, что в человеческом существовании есть еще один великий шаг вверх, и Смит - первый из нас, делающий этот шаг.

Глядя на гусеницу, мы видим то, что считаем статическим объектом. Но она превращается в бабочку. Почему? Не существует законченных теорий, объясняющих это. В основном это прогресс, развитие. По существу, предположительно неизменный объект превращается в промежуточный, совершенно непохожей, куколку, и затем появляется бабочка. Внешне куколка выглядит мертвой. Это заблуждение. Смит ввел нас в заблуждение, понимаете? Внешне - мертв. Внутри - водоворот, перестройка, лихорадочная работа с невероятной целью. Из личинки - в москита, из гусеницы - в бабочку, из Смита - в...

- Смит - куколка? -Макгвайр неестественно засмеялся.

- Да.

- Люди не ведут себя таким образом.

- Перестань, Макгвайр. Эта ступень в эволюции слишком значительна для твоего понимания. Осмотри тело и скажи мне что-нибудь другое. Кожа, глаза, дыхание, течение крови. Недели

усваивания пищи для этой хрупкой спячки. Почему он ел всю эту пищу, для чего ему понадобилась эта икс-жидкость в его теле, как не для метаморфозы? И причиной всего этого была радиация. Жесткое излучение от лабораторного оборудования Смита. Запланированное или случайное, я не знаю. Оно затронуло определенную часть его основной генной структуры определенную часть эволюционной структуры человека которая не была предназначена для работы, возможно, еще в течение тысячелетий.

- Ты думаешь, что когда-нибудь все люди...

- Личинка мухи не остается в стоячем пруду, личинка москита в почве, а гусеница на капустном листе. Они меняются, волнами расходясь в пространстве. Смит - это ответ на вопрос: "Что происходит с человеком, "куда мы движемся? " Мы стоим перед неизвестностью вселенной и сложностью жизни, и человек такой, каким он сейчас является, не готов к борьбе с ней. Малейшее усилие утомляет его, излишняя работа убивает его сердце, а болезни - тело. Может быть, Смит будет готов ответить на извечную философскую проблему смысла жизни Может быть, он даст ей новый смысл.

В самом деле все мы всего лишь крошечные насекомые, копошащиеся на планете величиной с булавочную головку. Человеку не предопределено всегда оставаться здесь и быть болезненным, маленьким и слабым, но он еще не открыл секрета великого знания.

Но измените человека. Постройте вашего совершенного человека, вашего, если хотите, супермена. Устраните слабый интеллект, дайте ему полный физиологический, неврологический и психологический контроль над собой; дайте ему ясный проницательный ум, дайте ему неутомимую кровеносную систему, тело, которое может приспосабливаться где угодно к любому климату и расправляться с любыми болезнями. Освободите человека от оков и слабостей плоти, и тогда он уже не будет более бедным, несчастным маленьким человеком, боящимся мечтать, потому что знает, что хрупкое тело стоит на пути исполнения его желаний, тогда он будет готов вести войну, единственную войну, которую стоит вести - столкновение перерожденного Человека со всей потрясенной Вселенной!

(окончание следует)

Прикрепленное изображение (вес файла 44.3 Кб)

Рей Бредбери.

Куколка

(окончание)

В величайшем напряжении с тяжело бьющимся сердцем Рокуэлл склонился над Смитом и закрыл глаза. Вера в Смита переполняла его. Он был прав. Он знал, что был прав.

После нескольких секунд молчания заговорил Хартли:

- Я не верю в эту теорию. Затем Макгвайр:

- Откуда ты знаешь, что Смит внутри не просто желеобразная каша? Ты его просвечивал?

- Я не рискну этого делать, это могло помешать его перерождению так же, как и солнце.

- Итак, он будет суперменом. А как он будет выглядеть?

- Подождем, увидим.

- Как ты думаешь, он может слышать, как мы сейчас о нем разговариваем?

- Может или нет, в одном можно быть уверенным - мы стали обладателями тайны, которая для нас не предназначалась. Смит не намеревался посвящать меня и Макгвайра в это дело. Ему пришлось с этим примириться. Но супермены не любят, когда люди узнают о них, потому что у людей есть противные привычки завидовать, ревновать и ненавидеть, Смит знал, что он не будет в безопасности, если - о нем узнают. Может быть, это объясняет и твою ненависть, Хартли.

Все замолчали прислушиваясь. Ни звука. Только кровь колотилась в висках у Рокуэлла, и все. Перед ними лежал Смит, вернее, теперь не Смит, а контейнер с ярлыком "Смит", содержимое которого было неизвестно.

- Если все, что ты сказал, правда, - произнес Хартли, - тогда мы тем более должны его уничтожить. Подумай о той власти над миром, которая будет в его руках. И если это повлияло на его мозг, а я думаю, что повлияло, он постарается убить нас, когда выберется, потому что только мы знаем о нем. Он будет ненавидеть нас за то, что мы были свидетелями его превращения.

Рокуэлл сказал беспечно:

- Я не боюсь этого. Хартли промолчал. В комнате было слышно хриплое и тяжелое дыхание.

Рокуэлл обошел вокруг стола.

- Я думаю, теперь мы лучше распрощаемся, не так ли? Машина Хартли скрылась за тонкой пеленой дождя. Рокуэлл закрыл дверь, приказал Макгвайру спать эту ночь внизу на походной кровати перед дверью комнаты, в которой лежал Смит, и затем пошел к себе. Раздеваясь, он мысленно вновь пережил все невероятные события последних недель. Сверхчеловек. Почему бы и нет? Ум, сила... Он лег в постель. Когда? Когда Смит появится из своего кокона? Дождь тихо моросил по крыше санатория.

Макгвайр лежал, тяжело дыша, на походной кровати, погруженный в дрему, окруженный звуками грозы. Где-то скрипнула дверь, но Макгвайр продолжал спать. В холле повеяло ветром, Макгвайр заворчал и повернулся на другой бок Дверь мягко закрылась, и ветер утих. Чьи-то мягкие шаги по толстому ковру. Медленные шаги, напряженные и настороженные. Шаги. Глаза Макгвайра дрогнули и открылись. В неясном свете перед ним стояла какая-то фигура. Единственная лампочка, горевшая в холле, узким желтым лучом освещала пол около кровати.

Запах раздавленного насекомого наполнил воздух. Шевельнулась рука. Послышался голос.

Макгвайр вскрикнул. Потому что рука, попавшая в луч света, была зеленой.

- Смит! Макгвайр тяжело рванулся к двери, вопя:

- Он двигается! Он не может ходить, но он ходит. Дверь распахнулась под его нажимом. Ветер и дождь сомкнулись вокруг него, и он исчез, что-то бормоча.

Фигура в холле стояла неподвижно. Наверху быстро открылась дверь, и Рокуэлл сбежал по ступенькам. Зеленая рука двинулась из полосы света и спряталась за спиной фигуры.

- Кто здесь? - Рокуэлл остановился на полпути. Фигура ступила в полосу света

- Хартли?! Что тебе опять здесь надо?

- Кое-что произошло, - сказал Хартли, - ты лучше найди Макгвайра. Он выбежал под дождь, бормоча как дурак. Рокуэлл промолчал. Он одним взглядом осмотрел Хартли, затем спустился в холл и выбежал наружу, под холодный ветер и дождь.

- Млкгвайр! Макгвайр, вернись, ты, идиот!

Он нашел Макгвайра примерно в ста ярдах от санатория, рыдающего.

- Смит, Смит ходит...

- Чепуха. Хартли вернулся, вот и все.

- Я видел зеленую руку. Она двигалась.

- Тебе приснилось.

- Нет. Нет! Мокрое лицо Макгвайра было бледным.

- Поверь мне, я видел зеленую руку. Зачем вернулся Хартли? Он...

Только при упоминании имени Хартли полное осознание происходящего ворвалось в мозг Рокуэлла. Страх пронесся через его мозг, его охватила непонятная тревога, резанула беззвучным

криком о помощи.

- Хартли!

Оттолкнув Макгвайра в сторону, Рокуэлл повернулся и бросился с криком обратно в санаторий.

Дверь в комнату Смита была распахнута. Хартли стоял в центре комнаты с револьвером в руке. Он повернулся на шум вбегавшего Рокуэлла. Их движения были одновременными. Хартли выстрелил, а Рокуэлл дернул шнурок выключателя.

Темнота. Пламя рванулось через комнату, осветив сбоку тело Смита как фотовспышка. Рокуэлл прыгнул в сторону пламени. Даже во время прыжка глубоко потрясенный Рокуэлл начал понимать, почему Хартли вернулся. За это короткое мгновение, пока свет не исчез, он успел увидеть пальцы Хартли. Они были покрыты мелкими зелеными пятнышками.

Потом была схватка, и Хартли переставший сопротивляться, когда вспыхнул свет, и Макгвайр, весь мокрый стоящий в дверях и выдавливающий из себя слова:

- Смит, Смит убит?

Смит был невредим. Пуля прошла мимо.

- Этот дурак этот дурак! - кричал Рокуэлл, стоя над оцепеневшим Хартли. - Величайший случай в истории, и он пытается его уничтожить! Хартли медленно пришел в себя.

- Я должен был догадаться. Смит предупредил тебя.

- Чепуха, он... Рокуэлл замолчал, пораженный.

Да. Это неожиданное дурное предчувствие, ворвавшееся в его мозг. Да.

Затем он взглянул на Хартли.

- Отправляйся наверх. Ты будешь заперт на ночь. Ты тоже, Макгвайр. Чтобы мог наблюдать за ним. Макгвайр прохрипел:

- Рука Хартли! Посмотри на нее. Она зеленая. Это Хартли был в холле, не Смит!

- Чудесно, не правда ли? - сказал он с горечью. - Когда Смит только заболел, я был в зоне действия этой радиации довольно долгое время. Похоже, и я стану существом вроде Смита.

Это длится уже несколько дней. Я скрывал и старался ничего не говорить. Этой ночью мое терпение кончилось, и я вернулся, чтобы уничтожить Смита за то, что он сделал со мной...

В воздухе раздался сухой, резкий треск. Все трое замерли. Три крохотных кусочка отслоились от кокона Смита и упали на пол.

Через мгновение Рокуэл был около стола, застыв в изумлении.

- Он начинает трескаться! От ключицы до пупка микроскопическая трещина! Скоро он выберется из своего кокона.

Толстые щеки Макгвайра дрожали.

- И что тогда? Слова Хартли были пропитаны горечью.

- Тогда у нас будет супермен. Вопрос: как выглядит супермен? Ответа никто не знает. Еще несколько чешуек отслоились. Макгвайр дрожал:.

- Ты попытаешься поговорить с ним?

- С каких это пор бабочки говорят?

- О господи, Макгвайр!

Надежно заперев двух других наверху, Рокуэлл расположился на походной кровати в комнате Смита, приготовившись ждать всю дождливую ночь, наблюдая, слушая, думая.

Он смотрел как крохотные хлопья отскакивали от сморщенной кожи куколки, в то время как Неизвестный внутри спокойно выбирался наружу.

Оставалось ждать всего несколько часов. Дождь тихо моросил по крыше дома. Как мог бы выглядеть Смит? Возможно, измененные ушные раковины для большей остроты слуха; может

быть, добавочные глаза; изменения в строении головы, в костях скелета, в расположении органов, строении кожи, тысяча и одно изменение.

Рокуэлл начал уставать, но боялся заснуть. Веки становились все тяжелее и тяжелее. Что, если он был неправ? Что, если его теория совершенно неверна? Что, если Смит ненормальный, сумасшедший настолько другой, что будет угрожать всему миру? Нет, нет! Рокуэлл затряс головой. Смит - это совершенство. Совершенство. В нем нет места для дурных мыслей. Он - совершенство

В санатории была гробовая тишина. Единственным звуком было слабое потрескивание падающих на пол чешуек кокона...

Рокуэлл спал. Он погрузился в глубокий сон со странными сновидениями. Ему снился Смит, который поднялся со своего стола и угловато передвигался по комнате, и Хартли, кричащий,

размахивающий сверкающим топором и погружающий его снова и снова в зеленую броню Смита, разрубая его и превращая в какую-то ужасную жидкую массу. Снился ему Макгвайр бегающий, бормоча, под кровавым дождем. Снился ему...

Жаркое солнце. Жаркий солнечный свет во всей комнате. Было уже утро Рокуэлл потер глаза, смутно обеспокоенный тем, что кто-то поднял жалюзи. Он рванулся вперед - кто-то поднял! Солнце! Жалюзи нельзя было поднимать: Они были опущены уже несколько недель. Он закричал. Дверь была открыта. В санатории было тихо. Едва осмеливаясь повернуть голову, Рокуэлл взглянул на стол, где должен был лежать Смит.

Его не было.

Ничего, кроме солнечного света и еще останков разрушенного кокона. Останки.

Хрупкие черепки, сброшенная оболочка, разломанная надвое, остаток скорлупы, который был бедром, след руки, осколок грудной клетки - это было все, что осталось от Смита.

Смит исчез. Рокуэлл, сломленный, пошатываясь, добрался до стола, карабкаясь, как ребенок, между шуршащими, как папирус, остатками кожи. Затем он повернулся как пьяный и, шатаясь,

пошел из комнаты и затем начал карабкаться вверх по ступенькам, крича:

- Хартли! Что ты с ним сделал! Хартли! Ты что думаешь, что можешь убить его, избавиться от тела и оставить несколько кусков скорлупы, чтобы сбить меня со следа?

Дверь в комнату, где спали Хартли и Макгвайр, была заперта. Дрожащими руками Рокуэлл с трудом открыл ее. Оба, Макгвайр и Хартли, были там.

- Ты здесь? - сказал Рокуэлл завороженно. - Значит, ты не был внизу. Или ты открыл дверь, спустился, проник в комнату, убил Смита и... нет, нет!

- Что случилось?

- Смит исчез! Макгвайр, Хартли выходил из этой комнаты?

- Нет, ни разу.

- Тогда есть только одно объяснение: Смит восстал из своего кокона и ночью исчез! Я никогда не увижу его, я никогда не смогу увидеть его, проклятье! Какой же я дурак, что заснул!

- Теперь все ясно! - объявил Хартли. - Он опасен, иначе он остался бы и мы бы его увидели! Только бог знает, что это такое.

- В таком случае мы должны его искать. Он не может быть далеко. Мы должны его искать! Хартли, Макгвайр, быстро! Макгвайр тяжело опустился на стул.

- Я с места не сдвинусь. Пусть сам себя ищет. С меня достаточно.

Рокуэлл не стал дальше слушать и бросился вниз по лестнице, Хартли не отставал ни на шаг. Через несколько мгновений за ними последовал, тяжело дыша, Макгвайр.

Рокуэлл выбежал в холл, задержавшись на секунду у широких окон, выходящих на горы и пустыню. Был ли хоть один шанс найти Смита? Первого сверхсущества. Первого, может быть, из множества других. Рокуэлл взмок от волнения, Смит не мог уйти. Или...

Кухонная дверь медленно отворилась. Нога переступила через порог, за ней другая. Рука коснулась стены. Сигаретный дым тянулся от губ.

- Кто-то ищет меня?

Ошеломленный Рокуэлл обернулся. Он увидел выражение лица Хартли, услышал, как Макгвайр задохнулся от удивления. Все трое одновременно произнесли одно слово, как будто им подсказали: Смит!

Смит выпустил облачко дыма. Его лицо было красновато-розовым, как будто он сгорел на солнце, его глаза были ярко-голубыми. Он был босой, и его обнаженное тело было прикрыто одной из старых рубашек Рокуэлла.

- Не скажете ли мне, где я нахожусь? Что я делал последние три-четыре месяца? Это что, госпиталь или нет?

Страх охватил Рокуэлла. Он судорожно глотнул,

- Привет. Я... То есть... Вы что, ничего не помните? Смит показал свои пальцы.

- Я вспоминаю, что начал зеленеть, если вы это имеете в виду. Кроме этого - ничего.

Рокуэлл тяжело прислонился к стене. Потрясенный, он поднял руки к глазам и покачал головой. Не веря в то, что он видит перед собой, он спросил:

- Когда вы выбрались из кокона?

- Когда я выбрался из... чего? Рокуэлл отвел его в соседнюю комнату и указал на стол.

- Я не понимаю, что вы имеете в виду, - сказал Смит совершенно искренне, - полчаса назад я пришел в себя, стоя в этой комнате совершенно голый.

- И это все? - с надеждой спросил Макгвайр. Похоже, он почувствовал облегчение. Рокуэлл объяснил происхождение лежавшего на столе кокона. Смит нахмурился.

- Это нелепо. Кто вы такие? Рокуэлл представил всех. Смит сердито взглянул на Хартли.

- Когда я начал болеть, вы приходили, не так ли? Я помню, на радиационном заводе. Но это глупо. Что это была за болезнь? Лицо Хартли напряглось.

- Это не болезнь. А вы не знаете чего-либо обо всем этом?

- Я прихожу в себя в компании незнакомых людей, в незнакомом санатории. Я обнаруживаю себя обнаженным в комнате, в которой на раскладушке спит человек. Я хожу голодный по санаторию. Я иду на кухню, нахожу еду, ем, слышу взволнованные

голоса, и затем меня обвиняют в том, что я появился из кокона.

- Что я должен думать? Кстати, спасибо за рубашку, еду и сигарету, которые я взял. Я не хотел вас будить, господин Рокуэлл. Я не знал, кто вы такой, и вы выглядели смертельно уставшим.

- О, насчет этого не волнуйтесь. Рокуэлл не мог поверить в происходящее. Все разваливалось. С каждым словом Смита его надежды рассыпались на части, как разломанный кокон.

- Как вы себя чувствуете?

- Отлично. Сильным. Просто замечательно, если учесть, сколько это длилось.

- Очень замечательно, - сказал Хартли.

- Можете представить, что я почувствовал, когда увидел календарь. Все эти месяцы - раз и нету. Я удивляюсь, что я делал все это время.

- Мы тоже. Макгвайр рассмеялся:

- О, оставь его, Хартли. Из-за того, что ты его ненавидел...

- Ненавидел? Смит удивленно поднял брови.

- Меня? Почему?

- Вот. Вот почему! - Хартли вытянул руки. - Ваша проклятая радиация. Ночь за ночью я сидел около вас в лаборатории. Что мне теперь с этим делать?

- Хартли, - перебил Рокуэлл, - сядь и успокойся.

- Я не сяду и не успокоюсь! Неужели вы оба одурачены этой имитацией человека, этим розовым парнем, который разыгрывает величайшую мистификацию в истории? Если у вас есть хоть сколько-нибудь разума, уничтожьте Смита, пока он не бежал!

Рокуэлл извинился за эту вспышку гнева Хартли.

Смит покачал головой.

- Нет, дайте ему говорить. О чем это он?

- Ты уже знаешь! - гневно прокричал Хартли. Ты лежал здесь месяцами, слушая, планируя. Ты меня не одурачишь. Рокуэлла ты обманул, разочаровал. Он считал, что ты будешь сверхчеловеком. Может, ты и есть сверхчеловек. Но кто бы ты ни был, ты больше не Смит. Это еще один из твоих обманов. Мы не должны были все знать о тебе, весь мир не должен знать о тебе. Ты можешь с легкостью убить нас, но ты предпочитаешь остаться и убедить нас в своей нормальности. Это наилучший вариант. Ты мог исчезнуть несколько минут назад, но это оставило бы семена подозрения. Поэтому ты остался, чтобы убедить нас в том, что ты нормален.

- Он и есть нормальный, - вставил Макгвайр.

- Нет. Его мозг изменился. Он умен.

- Тогда подвергни его - словесно- ассоциативному тесту, - сказал Макгвайр.

- Он слишком умен и для этого.

- Тогда очень просто. Сделаем анализ крови, по слушаем его сердце, введем ему сыворотку. Смит колебался.

- Я согласен на эксперимент, если это действительно вам нужно. Но, по-моему, это глупо.

Шокированный этим, Хартли взглянул на Рокуэлла.

- Возьми шприц, - сказал он.

Рокуэлл, размышляя, взял шприц. Может быть, все- таки Смит был суперменом. Его кровь. Эта сверх-кровь. Ее способность убивать бактерии. Его сердцебиение. Его дыхание. Может быть, Смит был сверхчеловеком и не знал этого. Да, да, может быть...

Рокуэлл взял кровь у Смита и поместил ее под микроскоп. Его плечи поникли. Это была обычная кровь. Бактерии жили в ней положенное время. Кровь больше не была для них смертельной. Икс-жидкости тоже больше не существовало. Рокуэлл подавленно вздохнул Температура тела была нормальной, пульс тоже. Его нервная система реагировала в соответствии с нормой.

- Ну, вот и все, - мягко сказал Рокуэлл.

Хартли опустился в кресло с широко открытыми глазами, сжав пальцами голову. Он выдохнул:

- Простите меня. Наверное это все существовало в моем воображении. Эти месяцы были такими долгими. Ночь за ночью. Я был напуган, у меня возникали навязчивые идеи. Я сам себя одурачил. Простите меня, я виноват. - Он уставился на свои зеленые пальцы. - Но что же будет со мной?

- Я поправился. Вы тоже поправитесь, я думаю. Я вам сочувствую, но в этом не было ничего плохого... в самом деле, я ничего не припоминаю.

Хартли расслабился.

- Пожалуй, вы правы. Мне не нравится мысль о том, что я должен одеревенеть, но ничего не поделаешь. Со мной все будет в порядке.

Рокуэлл чувствовал себя больным. Разочарование было слишком сильным. Эта спешка, желание, жажда открытия, любопытство, огонь, все умерло в нем.

Итак, каким был человек из кокона? Тот же человек, какой и был. И все это ожидание, и весь интерес были напрасны. Он глубоко вздохнул, пытаясь привести в порядок свои спутанные мысли. Этот розовощекий человек, с ровным голосом, который сидел перед ним и спокойно курил, только что перенес частичное окаменение кожи, его железы сошли с ума от радиации, я тем не менее это лишь человек, и ничего более. Мозг Рокуэлла, его фантазирующий и слишком впечатлительный мозг, подхватил каждую деталь этой болезни и построил великолепный организм, выдавая желаемое за действительное. Рокуэлл был глубоко потрясен, взволнован и разочарован

Существование Смита без питания, его совершенная кровь, низкая температура и другие признаки совершенства теперь были только фрагментами неизвестной болезни. Болезни, и ничего более. Чего-то, что прошло, закончилось и не оставило никаких следов, кроме хрупких лоскутков на залитой солнцем поверхности стола. Теперь осталась только возможность пронаблюдать Хартли, если его болезнь будет прогрессировать, и сообщить о новом заболевании медицинскому миру.

Рокуэлла, однако, не привлекала болезнь, его волновало совершенство, и это совершенство было разбито, расколото, разорвано на куски и исчезло. Его мечта исчезла. Его сверхсущество исчезло. Его теперь не волновало, даже если бы весь мир отвердел, позеленел и стал ненормально хрупким. Смит уже начал прощаться.

- Я лучше вернусь в Лос-Анжелес. Меня ждет важная работа на заводе. Моя старая работа должна быть закончена. Сожалею, но не могу больше оставаться. Вы понимаете?

- Вам следовало бы остаться и отдохнуть хоть бы несколько дней, - сказал Рокуэлл. Он не мог видеть, как исчезает последний клочок его мечты.

- Нет, спасибо. Я загляну в ваш офис примерно через неделю для новой проверки, если хотите, доктор. Я буду приезжать каждые несколько недель в течение года или больше, так что вы сможете контролировать меня, ладно?

- Да, да. Смит, пожалуйста, сделайте это. Мне хотелось бы побеседовать с вами о вашей болезни. Вам повезло, что вы живы.

Макгвайр произнес счастливо:

- Я довезу вас до Лос-Анжелеса.

- Не беспокойтесь. Я дойду до Гуджунги и возьму там такси. Я хочу пройтись. Прошло столько времени, я хочу все снова прочувствовать.

Рокуэлл одолжил ему пару ботинок и старый костюм.

- Спасибо, доктор. Я заплачу вам все, что должен, как только смогу.

- Вы не должны мне ни пенни. Это было интересно.

- Ну, до свиданья, доктор, господин Макгвайр, Хартли.

- До свиданья, Смит.

Смит пошел по дорожке. Он шел легко и счастливо и насвистывал. "Хотелось бы мне сейчас быть в таком же настроении", - устало подумал Рокуэлл.

Смит обернулся один раз, помахал им и начал подниматься на холм и через него к городу, лежавшему в отдалении.

Рокуэлл смотрел ему вслед так, как ребенок смотрит на разрушение своего песочного замка под ударами морских волн.

- Я не могу в это поверить, - снова и снова говорил он, - я не могу в это поверить. Все закончилось так быстро, так неожиданно для меня. Я совершенно опустошен.

- Я все вижу в розовом свете! - довольно прохихикал Макгвайр.

Хартли стоял под солнцем. Его зеленые руки мягко висели вдоль тела, и, как заметил Рокуэлл, его белое лицо впервые за эти месяцы было расслабленным. Хартли тихо говорил:

- Со мной все будет в порядке. Со мной все будет в порядке. Я не буду монстром. Я останусь самим собой. - Он повернулся к Рокуэллу.

- Только не забудь, не забудь, не дай им похоронить меня по ошибке. Смотри, чтобы меня не похоронили по ошибке, думая, что я мертв. Помни обо мне.

Смит поднимался по тропинке на холм. Уже вечерело, и солнце начало садиться за голубые горы. Видно было несколько звезд. Запах воды, пыли и цветущих в отдалении апельсиновых деревьев повис в теплом воздухе.

Поднялся ветерок. Смит шел и глубоко дышал. Отойдя от санатория так, что его не было видно, он остановился и замер. Он посмотрел вверх, в небо.

Он отбросил сигарету, которую курил, и раздавил ее каблуком. Затем выпрямил свое стройное тело, откинул назад свои темно-каштановые волосы, закрыл глаза, глотнул, расслабил пальцы рук.

Без малейшего усилия, только со слабым звуком, Смит мягко поднял свое тело от земли вверх, в теплый воздух.

Он устремился вверх быстро, спокойно и скоро затерялся среди звезд, уходя в космическое пространство...

Прикрепленное изображение (вес файла 165.8 Кб)

Волшебный петух

Хакасская сказка

Был один умный бедняк. Мог он предсказать, какая погода будет, какой приплод от скота ожидать, и многое другое мог угадывать.

У одного бая украли драгоценности. Искали, искали - не нашли. Лучших шаманов приводили, самых хитрых знахарей спрашивали - все напрасно. Посоветовали баю умного бедняка позвать.

Привели бедняка. Бай велит драгоценности искать. Бедняк говорит:

- Найти не трудно, что мне за это будет?

- Дам тебе табун лошадей, - пообещал бай.

- Ладно, - согласился бедняк. - Пусть принесут петуха, которого тебе монгольский хан подарил.

Велел бай петуха принести. Бедняк потихоньку шею и голову петуху сажей намазал. Посадили петуха одного посредине темной юрты.

- Теперь заходите по очереди, - сказал бедняк байской прислуге. - Да запомните: петух не простой, а монгольский. Как вор погладит его по голове, так петух закричит. Ну, заходите веселей, гладить его левой рукой надо.

По одному заходили в темную юрту. Бай уши насторожил, слушает. Молчит петух. Все слуги прошли, а петух так и не подал голоса.

- Ты что, дурачить нас вздумал?! - грозно закричал бай.

- Погоди, гадание еще не кончилось, - ответил бедняк. - А ну, поднимите все левую руку.

Подняли руки - у всех ладони в саже, только у первого байского прислужника ладонь чистая.

- Он и украл, - сказал бедняк.

Упал па колени слуга, прощения просит, плачет. Велел его бай плетьми пороть, а бедняку табун коней отдал. Жалко было, а отдал, побоялся с таким мудрецом связываться.

Прикрепленное изображение (вес файла 106.8 Кб)