Сектор Орион - Мир Беллатрикс - Сказочный мир

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

С Новым годом!

Борис Штерн.

Дед мороз

Начальник отдела дошкольных учреждений подошел к окну. За окном стояло морозное тридцатое декабря и показывало начальнику кукиш. На улице ни души - город Нефтесеверск добывал предновогоднюю нефть.

"Что же делать? - подумал начальник. - Платить из государственного кармана? В принципе, можно из государственного... хотя и беспринципно. Не платить... Значит, два детских сада будут жаловаться, и справедливо".

Начальник опять выглянул в окно. Под окном стоял старик с седой бородой и, состроив из ладони козырек, заглядывал в кабинет начальника.

Этому что надо?

Старик отошел от окна и направился за угол к входной двери отдела дошкольных учреждений.

"Если б с улицы набрать, - подумал начальник. - Вот таких бичей божьих... а ведь он ко мне!"

И верно: приоткрылась дверь, и в кабинет просунулась седая борода.

- Входите, входите! - засуетился начальник.

- У вас веника нету? - спросил старик.

- Входите, и так грязно!

Старик затопал ногами, потом снял шапку и принялся сбивать снег с пальто. Снег таял на полу, начальник раздумывал, как бы половчее уговорить старичка.

- Очень рад, - сказал начальник. - Вы-то мне и нужны! Давненько вас поджидаю.

Старичок заморгал от удивления.

- Видите ли...

- Все вижу. Почтенный возраст... старикам везде у нас почет. Курите, если курите.

Старик поспешно достал кисет и начал крутить козью ножку.

- Где работаете, на буровой? - продолжал начальник, раздувая ноздри от давно позабытого запаха махорки. - Внуки в детском саду устроены? Нет? А, внуков нет... Но мы все для вас сделаем... устроим, разберемся, откликнемся. Но и вы нам должны помочь. Вы уважаете теперешнюю молодежь?

- Постольку-поскольку...

- Я с вами полностью согласен! Вы не знаете ли Белохватского из драмтеатра?

- Не имел чести...

- Не велика честь его знать. Обыкновенный рвач. Плати ему, понимаешь, двойной тариф, иначе он Деда Мороза играть не будет. И других артистов подбил! А у меня детские сады, вы понимаете?

- Я так понял, что вы предлагаете мне это... того...

- Нет... то есть да! Именно "того"! Не перебивайте, я еще не объяснил всей вашей выгоды. Возьмите на себя два праздничных утренника, сегодня и завтра, и подзаработайте к Новому Году. Смотрите, какое у вас пальто. Воротник истрепался, пуговицы разные... и шапка.

- Шапка как шапка, - расстроился старик. - Из кролика.

- Вы не обижайтесь. Я хочу как лучше. Вот и теплые ботинки могли бы купить. Холодно в туфлях? Холодно. Деньги получите сразу после утренника, я позабочусь. Дед-морозовский реквизит у нас есть... Эх, ничего не выйдет! Вы не успеете выучить роль.

- Успею, успею, мне не впервой! - замахал руками старик. - Я роль знаю, мне бы только повторить.

- Бывают же совпадения, - удивился начальник. - Вы, собственно, по какому делу?

- Я это... - забормотал старик. - За тем и пришел... В Дед Морозы.

В детском саду беспокойно, родители очень недовольны, - они отпросились с работы, почему утренник не начинается?

- Дед Мороз задержался, - успокаивает всех заведующая детского сада.

А вот и Дед Мороз. Он только что вошел, взгромоздил узел с реквизитом на детские шкафчики, отжимает бороду, оттаивает. Никто на него внимания не обращает, лишь одна старенькая уборщица узнала его и позвала заведующую:

- Дед Мороз пришел!

Родители усаживаются в музыкальном зале кто на чем, а заведующая ведет старика в свой кабинет.

Там он снимает пальто и остается в какой-то выцветшей железнодорожной униформе.

- М-да, - разочарованно говорит заведующая. - Предупреждаю, что бумагу подпишу вам после полного часа, а то в прошлом году один такой... похожий на вас... схитрил и испортил нам весь утренник. Простыня с подарками в левом углу под окном, не забудьте. Борода у вас настоящая, не пойму? Быстро переодевайтесь, и за работу. Начинаем.

Старик поспешно снимает железнодорожную униформу и надевает красный халат на ватине. Смотрит в зеркало. В халате застряли желтые елочные иголки от прошлогоднего утренника. Надевает красную шапку с серебристыми звездочками, черные валенки с бумажными снежинками, красит помадой щеки и нос. Распушает бороду. Вдруг пугается, достает из кармана мятую школьную тетрадку, листает, возводит глаза к потолку и шевелит губами.

Из зала доносятся звуки рояля.

- Дети, а кто должен к нам прийти? - спрашивает музыкальная руководительница.

- Дед Мороз... - нестройно отвечают дети.

- Верно! Молодцы! Позовем его! Вместе, хором: де-ду-шка Мо-роз!

Старик выбегает из кабинета и мчится по коридору. Родители в дверях, улыбаясь, уступают ему дорогу.

- Де-ду-шка Мо-роз! - зовут дети.

- Слышу, слышу! - кричит старик. - Бегу!

Музыкальная руководительница начинает играть "Марш Деда Мороза", старик начинает петь и входит в зал:

Разыгралися метели,

Стонут сосны, стонут ели...

Вдруг он с ужасом вспоминает, что забыл в автобусе свой главный реквизит - толстую суковатую волшебную палку.

- Склеротик ненормальный, - бормочет он и устремляется к выходу.

Родители смеются, но музыкальной руководительнице не до смеха. Она пытается спасти положение:

- Дедушка Мороз, что случилось? Расскажи нам! Может быть, мы все вместе тебе поможем.

- Палку забыл в автобусе... ах, да, виноват. Дорогие детки, у меня большое несчастье! Злой серый волк украл мою волшебную палку! Что мне теперь делать?

Дети в недоумении. Музыкальная руководительница пристально смотрит на уборщицу, та отправляется на кухню и начинает наклеивать на половую щетку кусочки ваты.

- Дедушка Мороз, разве ты не видишь, что для тебя приготовили дети? - ласково спрашивает музыкальная руководительница и злобно разглядывает старика.

Тот все еще неуклюже топчется посреди зала и наконец замечает елку.

- Ого-го, какая елка! - восторгается он. - Боже ж мой, какие игрушки, какие хлопушки!

Музыкальная руководительница начинает закипать. Старик поглядывает на нее и думает: "Зачем я Бога приплел? Еще бумагу не подпишут..."

Пора усаживаться под елкой. Больше всего в этом стародавнем новогоднем сценарии ему нравятся двадцать минут сидения под елкой.

- Устал я, детки, - кряхтит старик. - Дорога была нелегкой, инфаркт дает себя знать. Сяду под елочкой, отдохну... А где мой стул? - вдруг пугается старик.

Родители хохочут, музрук страшными глазами ищет уборщицу. Та приносит стул и красивую волшебную швабру:

- Вот, дедушка, Снегурочка тебе передала. Она эту палку у серого волка отняла. Садись, светик.

- Спасибо, бабуля, - шепчет старик. - Если б не ты, не знал, что и делать.

Наконец усаживается.

- Дедушка Мороз, - говорит музыкальная руководительница. - Послушай, какие стишки выучили дети специально для тебя. Вовочка!

"Елки-палки! - вспоминает старик. - Совсем забыл!"

Он вскакивает, грозно размахивая шваброй:

- Извини, Вовочка! Сейчас своей волшебной палкой я зажгу лампочки на елке!

- Рано еще! - шипит музыкальная руководительница.

- Не волнуйся, голубка, все будет хорошо, пусть детишки порадуются. Раз, два, три, елка зажгись!

Неудача.

Через весь зал, скользя по мастике, мчится к розетке уборщица. Она кивает старику и, когда тот, свалив вину на злополучного серого волка, опять кричит: "Елка, зажгись!", втыкает вилку в розетку.

Слышится треск, летят искры, и детский сад погружается во тьму.

- Пробки сгорели! - ахают родители.

- Это не пробки! - слышится голос многострадальной музыкальной руководительницы. - Это Дедушка Мороз расскажет в стихах о своем путешествии.

В это время два знающих папы, зажигая спички, отправляются в коридор к пробкам.

- Почему в стихах?! - возмущается в темноте старик. - Я точно помню, что не в стихах... или в стихах?

Он нащупывает стул, распахивает халат и пускается по течению:

- Какие уж тут стихи, детки... Тут стихами не передашь! Трудное было путешествие, должен вам сказать, малыши. Я вышел из леса, был сильный мороз. А я, хоть и Дед Мороз, но тоже живой человек, верно? Не возвращаться же назад, когда меня ждут такие хорошие дети. Вот. Как вдруг ко мне из-за елки выбегают мохнатые волки! Садись, Айболит... э-э... не то... Садись, Дед Мороз, верхом, мы живо тебя довезем. Если б не эти добрые волки, тю-тю... не видать вам меня на елке!

Зажигается свет, старик едва успевает запахнуть халат. Музыкальная руководительница оцепенело глядит на клавиши.

- Продолжим утренник, - устало говорит старик. - Где там Вовочка?

- Я!

- Не ковыряй в носике. Давай свое стихотворение.

Села муха на варенье,

Вот и все стихотворенье.

- И все?

- Ага!

- Дружно поаплодируем Вовочке! - оживает музыкальная руководительница. - Сейчас девочки-снежинки из младшей группы станцуют танец!

Старик умиленно наблюдает, как танцуют снежинки.

- А сейчас станцуют мальчики-зайчики из средней группы!

Пока зайчики танцуют, старик отдыхает.

- А сейчас нам станцует Дедушка Мороз... - музыкальная руководительница смотрит на перепуганного старика и меняет решение. - Нет! Пусть лучше Коленька загадает Дедушке Морозу загадку. Посмотрим, как он умеет отгадывать.

Танцевать, слава богу, уже не надо; зато наступает самое страшное для старика - отгадывание загадок.

Выходит Коленька и загадывает:

Он веселый и смешной,

Длинноносый, озорной,

В красной шапке на макушке,

А зовут его...

"Буратино, что ли?.." - лихорадочно соображает старик.

Наконец догадывается:

- Петрушка! - радостно кричит он.

Коленька смотрит с недоумением, музыкальная руководительница готова разрыдаться.

- Нет, - говорит Коленька.

Старик удручен. Он чувствует, что отгадал правильно.

- Как же "нет", как же "нет"?! - суетится он. - Петрушка, точно! Могу поспорить.

- Да нет, все правильно, - обижается Коленька. - Но ты должен был сначала не угадать. Надо было сначала ответить "лягушка", потом "подушка", а потом уже ты должен был угадать. Такая игра, понимаешь?

- Непонятливый я, - сердится старик. - В следующий раз буду знать.

Утренник близится к концу.

- Дедушка Мороз, а что ты еще забыл? - спрашивает музыкальная руководительница.

- Не помню, что я забыл, - сердится старик.

На этот раз он действует точно по сценарию, хотя и не знает этого. Музрук счастлива:

- Дети, напомним Дедушке Морозу, что он еще забыл! Хором!

- По-дар-ки! - кричат дети.

- Точно! - радуется старик. - Я добрый Дедушка Мороз, я подарки вам принес! Они находятся в этом зале. Сейчас их отыщет моя волшебная палка.

Старик хорошо помнит, где спрятаны подарки. Он торжественно шествует в правый угол, раздвигает родителей, но подарков не находит. Направляется в другой угол, в третий... наконец бредет в последний, четвертый угол. Там у простыни с подарками сидит малолетний шкет и, пуская шоколадные слюни, потрошит кулек с конфетами.

- Идем, малыш, поможешь мне раздать подарки, - устало говорит старик.

В кабинете его ожидали насупленные заведующая и музыкальная руководительница.

- Вы сорвали нам утренник, - сказала заведующая. - Я вам бумагу не подпишу.

- Но я провел утренник до конца, - робко возразил старик. - И потом, я ведь не специалист...

- Это не наше дело! - вспыхнула музыкальная руководительница и разрыдалась. - У меня есть методика, утвержденный сценарий... а вы... Разве это утренник? Это черт знает что!

В кабинет вошли две мамы.

- Мы из родительского комитета, - представилась первая мама. - Мы хотим поблагодарить Деда Мороза. Было очень весело, вы хороший артист.

- Разрешите от имени... - сказала вторая мама и сунула старику кулек с конфетами.

Когда делегация удалилась, музыкальная руководительница перестала рыдать и задумалась, а заведующая поколебалась и подписала бумагу.

Старик быстро переоделся и, как молодой, помчался в отдел дошкольных учреждений. Там его ожидали начальник и конверт с деньгами. Начальник пожал ему руку.

- Детские магазины до скольких открыты? - спросил старик.

- По-моему, уже все закрыто.

- Как? - опешил старик и заспешил в центральный универмаг.

Оттуда он вышел радостный, с пакетиком под мышкой. Оставалось сделать еще два дела, а потом домой.

Он зашел в кулинарию, там было пусто.

- Все продано, закрываем, - сказал мясник, громко щелкая большим навесным замком.

- Мне костей... килограммов пять... а лучше шесть, - попросил старик.

Мясник так удивился, что отложил замок и в придачу к костям нашел пустой мешок и немного мяса.

Старик очень благодарил.

И наконец последнее дело.

Но винарка была уже закрыта.

Старик тихонько постучал.

- Закрыто уже, не видишь?! - взревела изнутри винарщица, но старик так скорбно промолчал, что она впустила его и налила стакан вермута.

Вермут утеплил ему душу.

Вот и все.

Он с теплой душой сел в автобус и поехал в самый дальний район Нефтесеверска. Ему уступили место, он сел у окна и прищурился в темноту. Потом он развернул пакетик и радовался, разглядывая розовую пуховую шапочку и шарфик. Потом автобус опустел, а он все ехал; потом он съел конфетку из подарочного кулька и увидел, что автобус подъезжает к конечной остановке. Он торопливо развязал узел, снял пальто и опять оделся Дедом

Морозом. Водитель посмотрел на него и улыбнулся.

Медленно падал снег. Было темновато, но старик легко находил дорогу. Он обошел последний дом, пересек забитый сваями котлован и очутился на опушке леса.

Здесь он тихонько свистнул. К нему подбежали два матерых волка, запряженных в легкие сани.

- Как дела? спросили волки.

- Нормально, - ответил старик.

- Принес что-нибудь?

Старик похлопал по мешку. Волки принюхались и сказали:

- Нормально.

Старик уселся в сани, и видимость растаяла за пушистым снегом.

Ехал он лесотундрой к своей избушке часа два, чуть не замерз. Грелся у газовых факелов.

Его встречали Снегурочка, горячий чай и теплая постель.

Даже Деду Морозу нужно немного тепла.

Прикрепленное изображение (вес файла 66.7 Кб)

Ермилка и лесной боров

Русская народная сказка

В одном селе жил-был мальчик Ермилка. Любил он всех дразнить да высмеивать, никого он не боялся, и доставалось от него всякому, кто попадался на глаза.

Лежал как-то Ермилка на печке и услышал — как под Новый год весёлые колокольца зазвенели, гудочки заиграли. Вышел во двор и увидел—как мальчишки наряжались и во игровые коляды собирались. Кликали-звали мальчишек всех идти играть да колядовать. Звали с собой и Ермилку.

Собрался Ермилка и пошёл с ряжеными по дворам величать и поздравлять хозяев. А затем к лесу — задабривать лесного Борова, чтобы весь год сало в доме было да зерно в закромах водилось. Подходили мальчишки толпой к лесу, разбрасывали зерно и пели:

А мы Борова любили,

Зёрна в лес ему носили,

А мы беленькому,

Со спинкой пегенькой!

Чтобы Боров встал,

Весело поскакал!

Ай и ох! Коляда.

Боров высок,

Дай сала кусок,

С осину вышины,

С дуб толщины.

Ай ох! Коляда.

А Ермилка возьми да и начни дразнить:

Боров-туша,

Покажи уши,

Хвост крючком,

Рыло пятачком...

Только он кончил дразнить, как вдруг из леса выскочил большой чёрный Боров, схватил Ермилку на спину, на щетину и утащил. Испугались мальчишки и в село побежали, обо всём рассказали.

Пришёл народ искать Ермилку, а его нигде нет. Все кустики проглядели, бугорки прошли, искали в поле и за огородом, да не нашли.

А Боров утащил Ермилку в лес и бросил в снег. Огляделся Ермилка — никого в тёмном лесу нет. Влез он на дерево и видит — на поляне братья Морозы стоят да рядят, кому какой работой заняться. Один Мороз говорит:

— Я у реки погощу, во всю реку золотой мост проложу. Да заслон в лесу сколочу.

Другой Мороз говорит:

— Я где пробегу — ковром белым устелю. Вьюгу на волю выпущу, пусть, весёлая, в поле гуляет, крутит и бурчит да снег потряхивает.

Третий Мороз говорит:

— А я по селу похожу, окна в избах разрисую. Постучу-потрещу, холод и стужу напущу.

Ушли братья Морозы. Ермилка слез с дерева и пошёл по следам третьего Мороза. Так по следам и дошёл до родного села.

А в селе в Новый год народ на гулянье сряжается, песни поёт, у ворот ведёт хоровод. Мороз-то шутник тут как тут — на улице стоять не велит, за нос домой тянет. Под окнами стучит, в избу просится. Окна разрисовал и стужей в избу лезет. Заберётся в избу, по полу покатится, зазвенит, под лавку ляжет и холодом дышит.

Увидели в селе Ермилку, обрадовались, накормили да обо всём расспросили. Узнали о Морозе, проказнике да шутнике.

А Мороз всем руки и ноги познобил, холодом-стужей в рукава залез. Взялись тут мужики, костёр разожгли, жару-пылу на всё село напустили. Греется народ у огня, ещё громче песни поёт, ещё быстрее хоровод ведёт. А Морозу от огня жарко да парко; обозлился он на народ, что их холод и стужа не берёт, убежал из села в лес, больше не проказил здесь. С того времени, говорят, Ермилка никого не дразнил, не дразнил и лесного Борова — боялся его. И зажил он ладно и весело.

Прикрепленное изображение (вес файла 165.5 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 62.5 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

7 января - Рождество Христово по юлианскому календарю (Православное Рождество).

Александр Иванович Куприн

Начальница тяги

Самый правдоподобный святочный рассказ

Этот рассказ, который я сейчас попробую передать, был как-то рассказан в небольшом обществе одним знаменитым адвокатом. Имя его, конечно, известно всей грамотной России. По некоторым причинам я, однако, не могу и не хочу назвать его фамилии, но вот его приблизительный портрет: высокий рост, низкий и очень широкий лоб, как у Рубинштейна; бритое, точно у актера, лицо, но ни за актера, ни за лакея его никто не осмелился бы принять; седеющая грива, львиная голова, настоящий рот оратора, - рупор, самой природой как будто бы созданный для страстных, потрясающих слов.

Среди нашего разговора он вдруг расхохотался. Так искренно расхохотался, как даже старые люди смеются своим юношеским воспоминаниям.

- Ну, конечно, господа, - сказал он, - так пародировать святочные рассказы, как мы сейчас делаем, можно до бесконечности. Не устанешь смеяться... А вот я вам сейчас, если позволите, расскажу, как мы однажды втроем... нет, виноват, вчетвером... нет, даже и не вчетвером, а впятером встречали рождество... Уверяю вас, что это будет гораздо фантастичнее всех святочных рассказов. Видите ли: жизнь в своей простоте гораздо неправдоподобнее самого изощренного вымысла...

Мы трое были приглашены на елку к владельцу меднопрокатного завода Щекину, в окрестностях Сиверской. Наутро нам обещали облаву на лисиц и на волков с обкладчиками-костромичами, а если бы не удалось, то простую охоту с гончими. В этом приглашении было много соблазнительного. Елку предполагали устроить в лесу, - настоящую живую елку, но только с электрическим освещением. Кроме того, там была целая орава очаровательных детишек - милых, свободных, ничем не стесненных, - таких, с которыми себя чувствуешь в сто раз лучше, чем со взрослыми, и сам, незаметно для себя, становишься мальчуганом двенадцати лет. А еще, кроме того, у Щекиных в эти дни собиралось все, что только бывало в Петербурге талантливого и интересного.

А мы трое были: ваш покорный слуга, тогда помощник присяжного поверенного, один начинающий бас -- теперь он мировая известность - и третий, ныне покойник, - он умер четыре года тому назад или, вернее, не умер, а его съела служебная карьера.

Ехали мы в самом блаженном, в самом радужном настроении. Накупили конфет, тортов, волшебных фонарей, фейерверков, лыж, микроскопов, коньков и прочей дряни. Были похожи на дачных мужей. Но настроение наше начало портиться уже на вокзале. Огромная толпища стояла у всех дверей, ведущих на платформу, - едва-едва ее сдерживали железнодорожные сторожа. И. уже чувствовалась между этими людьми та беспричинная взаимная ненависть, которую можно наблюдать только в церквах, на пароходах и на железной дороге.

По второму звонку все это стадо ринулось на дебаркадер. Опасаясь за наши покупки, мы вышли последними. Мы прошли весь поезд насквозь, от хвоста до головы. Мест не было. В третьем классе нас встретили сравнительно спокойно какие-то добродушные мужички, даже потеснились, чтобы дать нам место. Но было совсем стыдно злоупотреблять их гостеприимством. Они и так сидели друг у друга на головах. Во втором классе было почти то же самое, но уж с оттенком недружелюбия. Например: один чиновник ехал явно по бесплатному билету; я попробовал намекнуть ему, что железнодорожный устав строго требует, чтобы лица, едущие по бесплатному билету, уступали свои места пассажирам по первому требованию. Но он почему-то назвал меня нахалом и дураком и сказал: "Вы сами не знаете, с кем имеете дело". Я подумал, что это переодетый министр, и мы перешли в первый класс.

Тут нам сразу повезло. Конечно, все купе были закрыты, как это и всегда бывает, но случайно одна дверка отворилась, и один из нас, именно третий товарищ, успел просунуть руку в створку, помешав двери захлопнуться. Оказывается, в купе сидела дама, так лет тридцати - тридцати двух, прехорошенькая, но в ту секунду очень озлобленная и похожая на пороховую бочку, под которую только что подложили фитиль.

- Куда вы лезете, разве вы не видите, что это купе занято?

Ах, боже мой, все мы хорошо знаем, как нелепо, нетактично и жестоко ведут себя дамы, а особенно чиновные, в первых двух классах поездов и пароходов. Они занимают вдвоем полвагона с надписью: "Дамское отделение", в то время когда в следующей половине мужчины стиснуты, как сардины в нераскупоренной коробке. Но попробуйте попросить у них гостеприимства для больного старика или утомленного дорогой шестилетнего мальчика, - сейчас же крики, скандал, "полное право" и так далее. Однако такая же дама способна влезть со своими баулами, картонками, зонтиками и всякой дрянью в соседнее "мужское отделение", стеснить всех своим присутствием, заявить: "Я, знаете, не переношу дамского общества", и завести на целую ночь утомительную трескотню, с визгами, игривым хохотом, ахами, ломаньем и кокетством, от которых наутро чувствуешь себя разбитым гораздо больше, чем тряской и бессонницей. В сопровождении бонны, кормилицы и четырех орущих чад она входит в купе, где вы сидите тихонько, с послушным, скромным ребенком, останавливается на пороге и с отвращением фыркает: "Фу! И здесь каких-то детей напихали!" Словом, все это .и многое другое мы прекрасно изучили и были уверены, что никакие меры кротости, увещевания и логика не помогут, но, как и всегда, в пятисотый раз пробовали тронуть сердитую даму.

- Федор Иванович приложил руку к сердцу и на самой обольстительной ноте своего изумительного голоса сказал:

- Прелестная синьора... нам только три станции... если прикажете, мы будем сидеть у ваших ног.

Это оперное вступление нас и погубило. Почем знать, если бы он был один?.. Может, она и смилостивилась бы. Но нас было трое. И, вероятно, поэтому фитиль достиг своей цели, и бочка разорвалась. Откровенно говоря, я никогда не слышал ни раньше, ни позже такой ругани. В продолжение двух минут она успела нас назвать: железнодорожными ворами, безбилетными зайцами, убийцами, которые в своих гнусных целях прибегают к хлороформу, и даже... простите, барыня... поставщиками живого товара в Константинополь.

Потом, в своем гневе, она закричала:

- Кондуктор!

Но разве мог прийти ей на помощь кондуктор? Вероятно эту минуту он с трудом прокладывал себе дорогу в самом заднем вагоне по человеческим головам.

Тогда, ошеломленный ее бурным натиском, я позволил себе робко спросить:

- Сударыня, вы едете одни... Может быть, вы знаете случайно, кому принадлежат вот эти вещи: четыре картонки, два чемодана, плетеная корзина, деревянная лошадь почти в натуральную величину, вот эти горшки с гиацинтами, игрушечные ружья, барабаны и сабли, этот порт-плед, наконец, этот торт и банки с вареньем?

- Не знаю, - сухо ответила она и отвернулась к окну.

- Сударыня, - продолжал я тоном рабской мольбы, - вы сами видите, что мы нагружены, как верблюды. Мы падаем с ног от усталости... Мы не обеспокоим вас долго своим присутствием. Всего лишь три станции... Не позволите ли вы положить эти чужие вещи наверх, в сетки? Ну, хотя бы из христианского милосердия.

- Не позволю... - ответила дама. .

- Но ведь все равно вещи не ваши. Не так ли? Если бы мы сами попробовали их переместить.

Опять на нас повернулось красное, пылающее лицо.

- Ого! Попробуйте. Попробуйте только! Да вы знаете, с кем имеете дело? Нахалы! Вы сами не знаете, к кому пристаете. Я - начальница тяги! Я вас в двадцать четыре часа...

Мы не дослушали. Мы вышли в коридор для небольшого совещания. К нам присоединился какой-то милый, чистенький, маленький, серебряный старичок в золотых очках. Он все время был свидетелем наших перекоров. Он-то нам и дал один очень простой, но ехидный совет.

Когда поезд стал замедлять ход перед второй станцией и дама начала суетиться, мы торжественно вошли в купе. Старичок злорадно шел за нами.

- Итак, сударыня, вы все-таки подтверждаете, что эти вещи вам не принадлежат? - спросил третий, умерший.

- Дурак! Я вам сказала, что эти вещи не мои.

- Позвольте узнать, - а чьи? - спросил старичок голосом малиновки.

- Не твое дело.

В это время поезд остановился. Вбежали носильщики. Дама велела одному из них, - она даже назвала его Семеном, - взять вещи.

Ну, уж тут мы горячо вступились за чужую собственность! Мы все четверо были свидетелями того, что вещи принадлежат вовсе не даме, а какой-то забывчивой пассажирке. Конечно, это дело нас не касается, но принципиально и так далее. Вчетвером мы проследовали в жандармскую контору. Дама извивалась, как уж, но мы ее взяли в настоящие тиски. Она говорила "Да! Вещи мои!" Тогда мы отвечали: "Не угодно ли вам заплатить за все места, которые вы занимали? Железной дороге убыток, а мы, как честные люди, этого не можем допустить". Тогда она кричала: "Нет, эти вещи не мои! А вы - хулиганы!" Тогда мы говорили: "Сударыня, вы на наших глазах хотели присвоить эти вещи". - "Повторяю же вам, болваны, что это мои собственные вещи... а вы обращались с беззащитной женщиной, как свиньи!" Но тут уже выступал ядовитый старичок, пел соловьем и в качестве беспристрастного свидетеля удостоверял наше истинно джентльменское поведение, а также и то, что мы два часа с лишком стояли на ногах (воображаю, как ему в его долгой жизни насолили дамы первых двух классов!).

Кончилось тем, что она растерялась и заплакала. Ну, тут уж и мы размякли. Дали ей воды, бас проводил ее до извозчика, и дурацкий протокол был очень легко и быстро уничтожен. Один только старичок покачал укоризненно на каждого из нас головою и безмолвно испарился в темноте.

Но когда мы опять сошлись втроем на платформе и поглядели на часы, то убедились в том, что если и поспеем к Щекиным, то только к девяти часам утра. Это уже выходило за пределы нашей шутки. Стали расспрашивать у сторожа, какая здесь лучшая гостиница, то есть где меньше клопов.

И вдруг слышим знакомый, но уже теперь славный, теплый голос:

- Господа, куда вы собираетесь? Оглядываемся. Смотрим - наша дама. И совсем новое лицо: милое русское лицо.

- Если вы не побрезгуете, поедемте ко мне на елку... Вы на меня не сердитесь... я все-таки женщина... А с этими железными дорогами просто голову растеряешь.

Скажу по правде, никогда мне не было так весело, как в этот вечер. Даже фейерверки, против обыкновения, горели чудесно. И ребята там попались чудесные А с Анной Федоровной мы и до сих пор закадычные друзья.

Он нагнулся, чтобы его глазам не мешала тень, и спросил:

- Правда, Анна Федоровна?

Густой смеющийся голос из темноты ответил:

- Бесстыдник. Язык у вас, у адвокатов, так уж подвешен, что не можете не переврать!..

<1911>

Прикрепленное изображение (вес файла 72.6 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 278 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 267 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 240.3 Кб)

Ирина Юферева

Сказочка про тапочки

У папы были вельветовые тапки в клеточку, изрядно потрепанные, но любимые. Они жили долго и счастливо. У мамы когда-то пушистые и ослепительно белые немного протерлись и потеряли белизну. У Вовика маленькие, тоже в прошлой жизни белые, частенько ходили в компании с мамиными. Наверное, были их детенышами.

Cуществовали еще и гостевые тапки, они лежали отдельной грустной стайкой – и редко гуляли по дому.

Когда вся семейка устраивалась на диване перед телевизором, тапки дружной горой лежали рядом. А потом разбегались по всей квартире. А, если кто-то, потеряв свои, включал в тапочный круговорот еще и гостевые, то частенько число тапок в стаде становилось нечетным. Как будто здесь жило какое-то чудище о пяти ногах.

Под компьютерным угловым столом тапки застревали в глубине этого треугольника. И папа ходил в одном с криком: «Где мой второй тапок!»

А беглец, невидимый глазу, уютно дремал в дальнем углу, прихватив в компанию один гостевой.

Если тапки сбегались в большую кучу в прихожей, значит, вся семья отсутствовала.

Если они разбредались по комнатам – значит, каждый занимается своим делом, причем мамины предпочитали кухню. Если снова собирались у дивана, то всем было хорошо и тепло рядышком. В вовиковых тапочках уютно дремали вязаные носки с дыркой на пятке, видно, владелец их был большой непоседа. Папины тапки влюбленно лежали носик к носику с мамиными. А маленькие утыкались им в бочок.

Тапки уютно грели друг друга, а ночью кто-то обязательно спотыкался об эту мягкую бесформенную кучу.

И когда, наконец, приходили гости, вся семья с криками: «Сейчас найду вам тапки!» бегала и заглядывала под диваны.

Купили для порядка даже специальную тапочницу, но в ней никто не жил, тапки любили свободу и простор.

Как-то папа собрал все старые тапки вместе и решил выбросить.

В магазине купили новые, привезли их домой. Они держались чужаками, сбившись в кучку в прихожей. Но потом освоились и снова разбрелись по дому на радость его обитателям.

По ночам они видели во сне шустрые пальчики и теплые пяточки своих любимых хозяев.

Прикрепленное изображение (вес файла 459.6 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

Со старым Новым годом!

Ганс Христиан Андерсен

Двенадцать пассажиров

Mороз так и трещал; вызвездило; воздух словно застыл. «Бумc!» — о двери разбился горшок. «Паф!» — выстрел приветствовал Новый год. Это было в ночь под Новый год, и часы как раз пробили двенадцать. «Тра-та-та-ра!» Пришла почта. У городских ворот остановился почтовый дилижанс, привезший двенадцать пассажиров; больше в нем и не умещалось; все места были заняты. «Ура! Ура!» — раздалось в домах, где люди собрались праздновать наступление Нового года. Все встали из-за стола с полными бокалами в руках и принялись пить за приход Нового года, приговаривая: «С Новым годом, с новым счастьем!» — «Вам славную женку!» — «Вам денег побольше!» — «Конец старым дрязгам!»

Вот какие раздавались пожелания! Люди чокались, а дилижанс, привезший гостей, двенадцать пассажиров, остановился в эту минуту у городских ворот.

Что это были за господа? У них были с собой и паспорта и багаж, подарки для тебя и для меня, для всех в городе. Кто же такие были эти гости? Что им надо было тут и что они привезли с собою?

— С добрым утром! — сказали они часовому у ворот.

— С добрым утром! — ответил он, — часы ведь уже пробили двенадцать. — Ваше имя? Звание? — спросил часовой у первого, вылезшего из дилижанса.

— Взгляни на паспорт! — ответил тот. — Я — я! — Это был парень здоровый, в медвежьей шубе и меховых сапогах. — Я тот самый, на кого уповают столько людей. Приди ко мне утром, я дам тебе на чай! Я так и швыряю деньгами, дарю подарки, задаю балы! Тридцать один бал! Больше ночей я тратить не могу. Корабли мои, правда, замерзли, но в конторе у меня тепло. Я — коммерсант, зовут меня Январь. У меня с собою только счета.

Затем вылез второй — «увеселительных дел мастер», театральный директор, распорядитель маскарадов и других веселых затей. В багаже у него была огромная бочка.

— Из нее мы на масленице выколотим кое-что получше кошки! (Старый обычай, долго державшийся в Дании: в бочку сажают кошку и начинают изо всех сил колотить по бочке, пока, наконец, не вышибут из нее дно, и кошка, как угорелая, не выскочит оттуда. — Примеч. перев. ) — сказал он. — Я люблю повеселить других, да и себя самого, кстати! Мне ведь уделен самый короткий срок! Мне дано всего двадцать восемь дней; разве иногда прикинут лишний денек! Но все равно! Ура!

— Нельзя кричать! — заявил часовой.

— Мне-то? Я — принц Карнавал, а путешествую под именем Февраля!

Вышел и третий; вид у него был самый постный, но голову он задирал высоко: он ведь был в родстве с сорока мучениками и числился пророком погоды. Ну да это должность не из сытных, вот он и восхвалял воздержание. В петлице у него красовался букет фиалок, только крошечных-прекрошечных!

— Март, марш! — закричал четвертый и толкнул третьего. — Март, марш! Марш в караулку, там пунш пьют! Я чую. — Однако это была неправда: Апрелю все бы только дурачиться — он с этого и начал. Смотрелся он парнем разудалым, делами много не занимался, а все больше праздновал. С расположением духа он вечно играл то на повышение, то на понижение, то на понижение, то на повышение. Дождь и солнце, переезд из дома, переезд в дом. — Я ведь тоже состою квартирным комиссаром, сзываю и на свадьбы, и на похороны, готов и посмеяться и поплакать! В чемодане у меня есть летнее платье, но надеть его было бы глупо! Да, вот я! Ради парада я щеголяю в шелковых чулках и в муфте!

Затем из дилижанса вышла барыня.

— Девица Май! — отрекомендовалась она. На ней было легкое летнее платье и калоши; платье шелковое, буково-зеленое, в волосах анемоны; от нее так пахло диким ясминником, что часовой не выдержал, чихнул.

— Будьте здоровы! — сказала она в виде приветствия. Как она была мила! И какая певица! Не театральная, а вольная, лесная; да и не из тех, что поют в увеселительных палатках; нет, она бродила себе по свежему зеленому лесу и пела для собственного удовольствия. В ридикюле у нее лежали «Гравюры на дереве» Христиана Винтера (Христиан Винтер — один из выдающихся датских поэтов-лириков.) — они поспорят свежестью с буковым лесом — и «Стишки» Рихарда (Христиан Рихард — то же.) — эти благоухают, что твой дикий ясминник!

— Теперь идет молодая дама! — закричали из дилижанса. И дама вышла. Молодая, изящная, гордая, прелестная! Она задавала пир в самый длинный день года, чтобы гостям хватило времени покончить с многочисленными блюдами. Средства позволяли ей ездить и в собственной карете, но она приехала в дилижансе вместе со всеми, желая показать, что совсем неспесива. Но, конечно, она ехала не одна: ее сопровождал младший брат Июль.

Июль — толстяк; одет по-летнему, в шляпе «панама». У него был с собою очень небольшой запас дорожной одежды: в такую жару да возиться еще! Он и взял с собою только купальные панталоны да шапочку.

За ним вылезла матушка Август, оптовая торговка фруктами, владетельница многочисленных садков, земледелец в кринолине. Толстая она и горячая, до всего сама доходит, даже сама обносит пивом рабочих в поле. «В поте лица своего ешь хлеб свой, — приговаривала она. — Так сказано в Библии! А вот осенью — милости просим! Устроим вечеринку на открытом воздухе, пирушку!» Она была молодец баба, хозяйка хоть куда.

За нею следовал опять мужчина, живописец по профессии. Он собирался показать лесам, что листья могут и переменить цвета, да еще на какие чудесные, если ему вздумается! Стоит ему взяться за дело, и леса запестреют красными, желтыми и бурыми листьями. Художник насвистывал, что твой черный скворец, и мастер был работать! Пивную кружку его украшала ветка хмеля — он вообще знал толк в украшениях. Весь его багаж заключался в палитре с красками.

Вылез и десятый пассажир, помещик. У него только и дум было, что о пашне, о посевах, о жатве, да еще об охотничьих забавах. Он был с ружьем и собакою, а в сумке у него гремели орехи. Щелк! Щелк! Багажа у него было пропасть, между прочим даже английский плуг. Он что-то говорил о сельском хозяйстве, но его почти и не слышно было из-за кашля и отдувания следующего пассажира — Ноября.

Что за насморк у него был, ужасный насморк! Пришлось вместо носового платка запастись целой простыней! А ему, по его словам, приходилось еще сопровождать служанок, поступающих на места! Ну, да простуда живо пройдет, когда он начнет рубить дрова. А он это непременно сделает — он ведь был старшиной цеха дровосеков. Вечерами он вырезывал коньки, зная, что эта веселая обувь скоро понадобится.

Вышел и последний пассажир — бабушка Декабрь с грелкою в руках. Она дрожала от холода, но глаза ее так и сияли, словно звезды. Она несла в цветочном горшочке маленькую елочку. «Я ее выхожу, выращу к сочельнику! Она будет большая — от полу до потолка, обрастет зажженными свечками, вызолоченными яблоками и разноцветными сеточками с гостинцами. Грелка согревает не хуже печки, я вытащу из кармана книжку со сказками и буду читать вслух. Все детки в комнате притихнут, зато куколки на елке оживут, восковой ангелочек на самой верхушке ее затрепещет золочеными крылышками, слетит и расцелует всех, кто в комнате, — и малюток, и взрослых, и даже бедных деток, что стоят за дверями и славят Христа и звезду Вифлеемскую.

— Теперь дилижанс может отъехать! — сказал часовой. — Вся дюжина тут! Пусть подъезжает следующий.

— Пусть сначала войдут эти двенадцать! — сказал дежурный капитан. — По одному зараз! Паспорта остаются у меня. Каждому паспорт выдан на один месяц; по истечении срока я сделаю пометку о поведении каждого. Пожалуйте, господин Январь! Не угодно ли вам войти?

И тот вошел.

Когда год кончится, я скажу тебе, что эти двенадцать пассажиров принесли тебе, мне и всем остальным. Теперь я этого еще не знаю, да и сами они не знают, — удивительные ведь времена у нас настали!

Прикрепленное изображение (вес файла 220.7 Кб)

Владислав Бахревский

ГЛАЗА НОЧИ

ПЕРВЫЕ ЗВЁЗДЫ ПЛЕМЕНИ

Птица вертела головой, словно это было самым важным делом в её жизни. Золотисто-ржавое кольцо на шее переливалось, чёрное оперение с белыми круглыми пятнышками сияло.

У этой птицы было имя — турач. У мальчика, выследившего турача, имени не было. В их племени люди не придумали давать друг другу имена. Выли мальчики и девочки, мужчины и женщины, старухи и старики, и ещё — Мать.

Мальчик знал: турача нужно спугнуть. Он пырхнет в небо, как взлетает пламя костра, когда его накормят сухими лапами сосен. Пырхнет шумно: турач птица тяжелая, но крылья у него слабые, далеко не унесут. Сядет турач в траву и кинется бежать. Тут его надо ещё раз спугнуть. Турач пролетит вдвое меньше, а на третий раз он взлетит, но тотчас и сядет, прижмётся к земле. От зверя он, может, и спрятался, но человек с высоты своего роста видит все его уловки.

Мальчик начертил на земле изображение турача, чтоб привлечь на свою сторону духа птицы, и кинулся в погоню.

Птица взлетела, но её словно дёрнули за ноги. Она исчезла, и в тот же миг мальчик потерял землю.

…Шелестели, осыпаясь, комочки сухой глины. Он лежал на дне ямы, а над ним головой вниз висел, трепеща крыльями, турач, привязанный за ногу плетёной травой.

Мальчик подобрал несколько камней. С первого броска попал в птицу. Она затрепыхалась, трава оборвалась, и турач упал к ногам добытчика.

И только теперь мальчик догадался:

— Яма — ловушка, турач — приманка. Люди хотели поймать зверя, который ест мясо.

Мальчик был голоден, но добычу нужно приносить Матери. Она знает, как наградить охотника. И тут он сказал себе:

— Если из ямы не может вылезти большой зверь, то и человеку не выбраться!..

Думать — трудное дело. Пока думал, тень наполнила яму до краёв: солнце садилось.

Никто не виноват в его беде. Он слишком понадеялся на свою удачу. Среди детей племени он всегда и во всем был первый. По запаху находил на лугу нужную травку, проворнее других лазал по деревьям, в беге не было ему равных. Камни он бросал без промаха. Но Мать Племени никого не выделяла. Она была справедливая и давала всем одинаковую работу. А он не желал такой справедливости.

На этот раз Мать Племени отправила их собирать плоды. С дерева он и увидал этого турача.

— Я принесу сегодня настоящую добычу! — сказал он себе. — Я принесу мясо!

И когда все отправились в обратную дорогу к пещере, он сначала шёл впереди, рядом со старшим, потом посредине отряда, потом в конце… Отстал, спрятался и побежал назад, на тот луг, где видел турача.

Мальчика била дрожь. Он смотрел, как розовеют в небе облака. Скоро они станут серыми, а потом на землю придёт Ночь.

Мать Племени поучает:

— Мы произошли из племени муравьев. Муравьи хитры, как люди, они убивают добычу, которая во много раз больше их и сильнее. Муравьи даже пещеры строят сами, но они прячутся в муравейник с заходом солнца и накрывают нее входы, чтоб не пустить в свои жилища дыхание Ночи, которая темна и холодна, как смерть. Горе человеку, если Ночь настигнет его за порогом пещеры.

Это был закон племени. С наступлением сумерек мужчины закрывали вход в пещеру большим камнем, и никто не смел приблизиться к этому камню до наступления утра.

— Когда придёт Ночь, я закрою глаза и не буду дышать, — решил мальчик.

…Он не спал. Слушал, как шелестит наверху трава, как покрикивают в лесу птицы.

Посыпалась земля. Прямо над головой тихо и страшно зарычал зверь. Мальчик открыл глаза. Над ямой горели два зелёных холодных огня — барс!

Барс драл когтями землю: добыча рядом, а достать невозможно. Мальчик ждал прыжка, сжимая в кулачке острый камушек. И вдруг он понял, что в безопасности. Зверь знал, что это такое — глубокая яма.

Мальчик без замаха, но изо всей силы бросил камень в зеленый глаз огромной кошки. Раздался визг. Было слышно, как, убегая, барс, катается по земле.

— Попал! — сказал мальчик. — Этот зверь убивал людей, и люди хотели убить его.

И тут мальчик увидал, что в небе сияют крошечные огни.

— Я смотрю в глаза Ночи!

Он упал на дно ямы и ждал расплаты. Время текло, а ничего страшного не приключалось.

«Глаза барса страшней глаз Ночи, — подумал мальчик. — Глаза Ночи далеко».

Ему захотелось ещё раз посмотреть на светлые точки, заполнившие небо.

Если глаза Ночи смертоносны, мне не избежать кары, я видел их! Так разгляжу их получше, чтобы рассказать Матери. Только бы успеть.

Небесные искры горели синим, и красным, и белым светом и переливались, словно роса под солнцем. В небе было тесно, как только бывает осенью, когда улетают птицы. Искры не улетали и не гасли, не сливались в одно огромное пламя, каким пылает подожжённый молнией лес.

Мальчик выбрал тёплую оранжевую искорку, глядел и не мог наглядеться. У него тихонько защемило в груди, и вдруг он почувствовал, что из глаз льются слёзы. Неведомо почему! Ему никто не сделал больно. И ему не хотелось стереть слёзы, потому что не было стыдно за них: он никого не испугался.

Мальчик стал вспоминать слово, чтоб самому себе назвать то, что с ним происходило, но такого слова не было.

Охотники нашли его поутру. Привели в пещеру, поставили перед Матерью и положили к его ногам турача. Мать разбирала ворох цветов и трав. Травами она возвращала ослабевшим силу.

Мать посмотрела на каждого из охотников, и все они ушли.

— Ты видел Глаза Ночи? — спросила Мать.

— Я видел, — ответил мальчик.

— Почему ты не умер?

— Не знаю.

— Что было с тобой?

— У меня текли из глаз слёзы, но мне не было больно. Я никого не боялся.

— Но почему ты плакал?

— Я хотел к ним. К маленьким небесным искрам.

Мать закрыла лицо руками.

— Запомни: ты видел звёзды. Так называла их Старая Мать, покинувшая нас. Уходя, она взяла с меня клятву: уберечь людей от Неба Ночи.

— Я хочу всегда видеть Небо Ночи, — сказал мальчик.

Мать посмотрела на него.

— Старая Мать, покинувшая нас, говорила: «Глядящий на небо уйдёт к звёздам». Люди живут на земле и должны уходить в землю.

— Я видел звёзды. Я уйду к звёздам! — воскликнул мальчик, я лицо его засияло.

— Мы не оставим тебя одного, — сказала Мать. — Мне ведомо другое пророчество: «Дорога первого станет дорогой всех».

Наступила ночь. Племя сидело вокруг костра в полном молчании. Мать поднялась и вложила в руки мальчика самого сильного, самого доброго глиняного идола. Мужчины выставили перед собой оружие: палицы, копья, каменные топоры. Откатили от входа камень.

Мальчик первым вышел из пещеры. Ему открылось небо, все звёзды.

— О! — воскликнул мальчик и поднял руки навстречу сверкающей бездне.

Один за другим выходили из пещеры люди. Замирали, слушая, как бьётся у них в груди сердце.

— О! — крикнул мальчик, указывая на край неба.

Над лесом сверкал серп новорождённой луны.

ИМЯ

Прошли дни. Ничего дурного ни с мальчиком, ни с племенем, увидавшим звёзды, не случилось. Но вот однажды охотники не вернулись в пещеру и после захода солнца.

Мать Племени вглядывалась в почерневший лес. Недобрая тишина стояла над лесом. Хозяева дня — птицы и звери примолкли. Среди ласточек мелькнула летучая мышь — вестница ночи.

В потемневшей траве белела набитая тропа охотников. Днём эту белую тропу звери обходят стороной, но только днём.

Круглый, горбатый, как валун, выкатился на тропу людей вепрь. Повернул клыки к пещере и замер. Через тропу, вслед за самкой, посыпались, как голыши, весёлые поросята.

На Дальнем озере завыли волки. Мать Племени вздрогнула. Ей было страшно за охотников.

— Га-га-га! — по-гусиному закричала Мать Племени, взмахивая руками, словно крыльями.

Она хотела обмануть диких зверей и злых духов. Пусть думают, что это гуси не вернулись с кормёжки на гнездовья.

— Га-га-га! — раздалось в ответ.

Охотники были живы. По звуку Мать Племени определила: тьма накрыла их у Белого камня. Холод ночи им не страшен. Белый камень всегда тёплый. Из-под него бьют горячие ключи, но поднимается камень над землёй только на три-четыре локтя: охотники сами могут стать добычей хищных зверей.

Чернее тучи вошла Мать Племени в пещеру: в глубоких глазницах не видно глаз. Села у костра, подняла тяжелую свою руку и указала на мальчика, который вывел племя смотреть на звезды.

— Ты виноват — крикнула Мать Племени. — Охотники шли медленно. Они перестали бояться звезд.

Она хотела сказать, что людям страшим не звезды, людям страшны звери, которые выходят во тьме за добычей. Но говорить в те времена было труднее, чем поднимать камни.

— У-у-у! — по-волчьи сказал мальчик.

Он знал: если погибнут охотники, погибнет всё племя. Охотники — кормильцы.

Мать Племени трижды ударила ладонью о ладонь — это означало, что решение принято. Она взяла из костра смолянистый сук и протянула его мальчику:

— Возьми и приведи охотников.

В лесу мальчика поджидала верная гибель, но ослушаться было невозможно. Он вышел из пещеры и словно бы с головой нырнул под медвежью шкуру — так была черна ночная земля. Даже свет горящего сучка был против него — слепил глаза.

Мальчик пошел тропою охотников.

Невидимые во тьме твари, шипя от страха, бросались прочь от маленького человека с огнём в руках. Но были и такие, у которых любопытство перебарывало ужас перед опаляющим светляком. Они подкрадывались к тропе. Сам барс подал голос и затаился, выжидая.

Ноги у мальчика дрожали. Он то и дело терял тропу.

Пламя, стреляя горящей смолой, начало хлопать, пропадая на мгновение. Мальчик остановился. Бежать к пещере нельзя — Мать Племени не знает пощады. Оставалось одно бежать к Белому Горячему камню, пока огонь не умер.

Ветки били но лицу. Зелёные глаза сверкали за спиной, вспыхивали у самой тропы и загорались на деревьях.

Чья-то лапа потянулась к мальчику, он ударил но ней головней. Запахло паленой шерстью, скуля, шарахнулся в чащу неведомый зверь.

От удара головня распалась.

Мальчик, шаря руками по земле, насобирал сухой травы и хвороста, раздул угли и зажёг костёр.

Пламя вырвало из тьмы волчью морду. Мальчик шагнул через огонь, отгораживаясь, обернулся и увидал другого волка.

Пока пламя не ослабело, он наломал и насобирал веток вокруг тропы, и огонь, раздуваемый ветром, потянулся языками к волчьей стае. Стая попятилась.

Мальчик вытянул из костра сосновую лапу, изловчился и бросил её на спину наглому волку. Зверь закружился, налетел на своих собратьев, и стая унеслась прочь.

— Я как Самый Самый Сильный! — удивился мальчик.

Самым Самым Сильным был мамонт.

— О-а-а! — закричал мальчик.

— О-а-а! — ответили охотники, они были совсем близко.

— О-а-а! — Мальчик подпрыгнул от радости, взял из костра две самые большие ветки и побежал к Белому Горячему камню.

Охотники окружили своего спасителя. Каждый из них зажёг ветку. Потом все встали в круг и, прыгая на одной ноге, исполнили танец Избавления.

Мальчик поспел вовремя. Охотников осаждала огромная стая волков.

Огненная змейка бежала по тропе через лес, поднимаясь всё выше и выше к спасительной пещере.

В лесу было тихо.

Звери уступили ночную тропу людям, у которых был огонь. Звери впервые уступили людям ночь.

Мать Племени приказала разложить в пещере второй костер. Мальчика, принёсшего охотникам огонь, поставили между двумя кострами, Мать Племени возложила на его голову свою тяжёлую руку и сказала:

— Знайте все: он — Глаза Ночи.

И безымянный мальчик стал первым мальчиком в племени, получившим имя.

САМЫЕ САМЫЕ СИЛЬНЫЕ

Маленький мамонт убежал от мамы на реку. Он набирал песку в хобот, сыпал себе на спину и от удовольствии кружился.

Взрослых мамонтов было не видно. Глаза Ночи отломил сочную ветку, впрыгнул с дерева и прокрался к реке.

Мать Племени рассказывала: когда-то великие охотники заманивали Самых Самых Сильных в глубокие ямы и убивали. В те времена племя жило за рекой. Но потом пришли степные люди. Была война. Многие воины погибли.

Глаза Ночи не думал о том, что маленький мамонт — это большая добыча. Ему хотелось поглядеть на Самого Самого Сильного вблизи.

Бормоча ласковые слова, замирая после каждого шага, мальчик подвигался к малышу. Малыш наконец увидал человека. Попятился. Съехал задними ногами в яму, которую, крутясь, он сам выкопал в песке, и сел.

Ветка с молодыми листьями маячила у самого хоботка. Малыш скосил на неё глаза, взял и отправил в рот.

Глаза Ночи от радости подпрыгнул, принёс новую ветку.

Маленький мамонт подарок принял.

Тогда Глаза Ночи принёс ему целую охапку листьев.

Самый Самый Сильный был ушастый, лохматый и весёлый. Он вдруг набрал в хобот песку и осыпал Глаза Ночи с ног до головы. Самому-то ему очень правилось посыпаться песком.

Мальчик не обиделся. Он понял; маленький мамонт признал в нем друга. Осмелев, Глаза Ночи подошёл ближе и почесал малыша за ухом. Тот зажмурил глаза и покачал хоботом. И мальчику захотелось, чтоб Самый Самый Сильный жил вместе с ним в пещере.

— Я буду доставать тебе с деревьев вкусные листья, — сказал малышу Глаза Ночи, а когда ты вырастешь, то у нашего племени будет великий защитник.

Мальчик рванулся, чтобы принести новую охапку веток, но маленький мамонт поймал его хоботом и не отпустил: пусть человек ещё почешет ему за ухом, это очень приятно.

А человеку было не до игры. Волосы у него на голове поднялись дыбом. Песчаную косу, крадучись, окружала стая волков.

Глаза Ночи одинаково хорошо видел и прямо перед собой, и боковым зрением. Он заметил, как два темногривых волка спустились к речке и отрезали спасительный путь к воде.

Маленький мамонт и маленький человек заигрались и попали в беду.

Глаза Ночи запрокинул голову и закричал, призывая племя на помощь:

— О-а-а!

«О-а-а» — всполошилось эхо — друг людей.

Маленький мамонт теперь тоже увидал волчью стаю. Он отпустил мальчика, затопал ногами, поднимая тучу песка, а затрубил жалобно, тоненько. Он, сбежавший от мамы, теперь звал её, умоляя спешить изо всех сил.

Лобастый рыжебокий волк прокрался маленькому мамонту за спину. Глаза Ночи метнул в хищника камнем. Камень рассек волку нос, и зверь от неожиданности и боли шарахнулся в сторону.

Глаза Ночи без устали бросал в волков камнями, но стаю не напугал. Волки сели на задние лапы.

Мальчик знал: теперь жди нападения. Он взял в правую руку каменный топор — последнюю свою надежду, в левую камень.

Лобастый рыжебокий волк поднялся, и вся стая тотчас пошла но кругу, сначала трусцой, потом рысью и…

Могучий трубный рёв прокатился над рекой.

Земля глухо задрожала от топота, и волчья стая, как серое облако, промчалась но белому песку — прочь, прочь!

Словно горы вырастали над берегом. Это пришли Самые Самые Сильные.

— Они меня растопчут! — закричал мальчик и распластался на песке, ожидая смерти.

Неведомая сила подняла его, понесла и бережно поставила на ноги.

Он увидал себя на зелёном берегу. Мамонты успокоительно помахивали хоботами, качали головами. Малыш, визжа от радости, тёрся о ногу матери. Мать шлёпнула его хоботом и пошла, уводя мамонтов за собой.

Глаза Ночи кинулся на тропу людей. Пока Самые Самые Сильные не скрылись из глаз, нужно успеть забраться на дерево. Волки могут вернуться. Но за деревьями мальчика ждали охотники.

Они шли к нему на помощь, мамонты их опередили. Охотники видели, как вожак Самых Самых Сильных поднял Глаза Ночи с песчаной косы, перенёс на высокий зелёный берег и всё стадо приветствовало маленького человека.

Охотники окружили мальчика, разглядывали его, словно он был чужой, а потом стали подходить к нему по очереди. Каждый охотник клал ему обе руки на темя и омывал ладонями своё лицо. Охотники хотели взять хоть частицу таинственной силы мальчика — друга Самых Самых Сильных.

(продолжение следует)

Прикрепленное изображение (вес файла 465.4 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 484 Кб)

Владислав Бахревский

ГЛАЗА НОЧИ

(продолжение)

СЛЁЗЫ

Беда пришла ночью. Молния подожгла лес. Огонь бушевал много дней и ночей. Племя, спасаясь от жара и дыма, ушло в глубинные недра пещеры.

Вода в пещере была, а запасы пищи скоро кончились. Пришлось охотникам покинуть убежище. Глаза Ночи пошёл вместе с ними.

Дым пожара клубился на горизонте. Мир был чёрный, страшный и пустой. Звери или погибли в огне, или переплыли реку и ушли в степи.

— О-а-а! — закричал Глаза Ночи, надеясь вспугнуть какую-нибудь дичь, и вдруг в ответ затрубило тоненько и отчаянно. Из оврага выбежал маленький мамонт. У него была обожжена спина, он постанывал. Глаза Ночи взял малыша за хобот и отвёл на реку. Холодная вода уняла боль, а потом Глаза Ночи посыпал ожоги лекарственными травами. Маленький мамонт впервые за все эти страшные дни успокоился и заснул там же, на берегу реки. Стоя.

Поправлялся маленький мамонт быстро. Он жил возле пещеры людей. Они заменяли ему утерянное стадо, но многие из племени глядели на Самого Самого Сильного голодными глазами.

— Маленький мамонт — мой брат, — скачал Матери Племени Глаза Ночи. — Он скоро вырастет, и наше племя станет самым-самым сильным.

— Ты достоин быть в кругу старших, — похвалила мальчика Мать Племени. — Сегодня мужчины пойдут за реку. Я отпускаю тебя с ними. Ты будешь лечить их раны.

Это была большая честь, и Глаза Ночи побежал рассказать о своей удаче маленькому мамонту. На прощание мальчик засыпал малышу спину свежими травами, пошептал на ухо добрые слова, а маленький мамонт положил ему на плечо хобот.

За рекой в степях дичи было много, но охотников стало преследовать племя степных людей.

Путая следы, охотники забрались в болото. Преследователи потеряли их, но еще несколько дней держали дозоры. Наконец степные люди ушли.

Охотники набили дичи и, торжествуя, переправились через реку.

— У них тоже была удачная охота, — обрадовался Глаза Ночи, приближаясь к родной пещере. — Я слышу запах мяса.

Он побежал к пещере, чтобы принести Матери Племени весть об удачной охоте. Он бежал, ожидая, что навстречу ему выскочит, затопает ножищами Самый Самый Сильный.

И вдруг — яма. Глубокая. И камни вокруг, палки…

Сердце замерло.

Глаза Ночи наклонился над ямой. На дне — клочки шерсти. Шерсти мамонта.

— Они убили его! — закричал Глаза Ночи, — Мать Племени обманула меня!

В яму упал камушек. Глаза Ночи вздрогнул. На другом краю ямы стояла Мать Племени.

— Глаза Ночи, мне нужно было выбирать: жизнь твоего мамонта или жизнь нашего племени. Мы умирали с голода.

Мальчик не мог смотреть в лицо Матери Племени, но он сказал всё, что рвалось из его сердца:

— Здесь все пропахло мясом! Здесь переступают через своё слово. Я ухожу!

И он пошёл прочь. Мимо охотников, которые несли богатую добычу.

Бросился в реку, переплыл её, скрылся в высокой степной траве.

Мать Племени смотрела ему вослед, и охотники видели: из глаз её двумя дорожками бежали слезы. Это были первые слёзы Матери Племени, которые она не сумела скрыть от людей.

ОДИН

По-птичьи заголосили шакалы. Их незвериный щебет ещё сегодня утром был не страшен. Сегодня утром Глаза Ночи был человеком из племени. Но теперь он — один. Один — среди птиц, зверей, лесов, топей, рек. Теперь его била дрожь. Нет, его теперь не заслонит грудью сильный войн, его не утешат добрые руки женщин, ему не вернёт мужества строгий взгляд Матери Племени.

Вокруг было столько живности: лягушки, змейки, птичьи гнёзда, но Глаза Ночи, боясь обнаружить себя, сидел по пояс в воде, голодный и холодный. Ведь он сам теперь мог стать хорошей добычей хищного зверя.

А солнце взошло на невидимую вершину неба и стало клониться к земле. И когда красные закатные лучи пронзили камыши, мальчик бросился в воду, отчаянно переплыл реку и побежал назад к пещере.

Он подкрался совсем близко. Видел охотников, которые, разбивая камни, готовили оружие. Вернулись из лесу женщины и дети с охапками съедобных корешков и растений.

Солнце зашло.

Из пещеры вышла Мать Племени.

«Я здесь!» — хотел закричать мальчик, но не закричал.

Мать Племени шлёпнула заигравшегося крошечного человечка, махнула рукой воинам и ушла в глубину пещеры. Камень у входа сдвинулся и затворил жильё людей от ночных врагов.

Ах, если бы Мать Племени хоть сколько-нибудь задержалась у входа, глядя за реку, куда ушёл от неё Глаза Ночи. Он, гордец, с плачем кинулся бы тогда к ней и просил бы на коленях прощения. Но она ушла, ни на мгновение не задержавшись. Так ведь и он не закричал: «Я здесь!» И не закричит.

Глаза Ночи бросился в лес, вскарабкался на дерево с дуплом. Спрятался в него, засыпал себя старыми листьями, словно они могли защитить его от лап и клыков.

Заснул.

Он ушёл от родной пещеры по первому свету. Слабые звёзды погасли, но яркие всё ещё светили.

Над рекою облаком стоял белый тёплый туман.

Глаза Ночи нырнул в реку, поплыл не оборачиваясь. А когда обернулся, то ничего не увидал: туман закрыл родную землю.

ПО ВЕРШИНАМ ДЕРЕВЬЕВ

Несколько дней мальчик шёл берегом реки. Это была река его племени, и ему было не так одиноко. Однажды он ночевал в лисьей норе. Проснулся от гортанных криков. Воины враждебного племени ловили рыбу. Мальчик уполз в глубь норы и затаился. Ждал наступления темноты.

Когда нет никакого дела, время течёт медленно. Глаза Ночи измучился в тесной норе и заснул. Проснулся, а в нору заглядывает солнечный луч. Только на другую ночь, обессилев от голода, мальчик выбрался из западни. Красный свет большого костра трепетал на песчаной косе. Глаза Ночи полз в тени берегового карниза.

Скрип! Скрип!

Замер.

Над ним, поставив руку к уху — это было видно по тени, — стоял, вслушиваясь в ночные шорохи, воин врага.

«О сердце! Зачем ты стучишь? — взмолился Глаза Ночи. — О кровь моя! Зачем ты бьёшься так громко по моим жилам?»

Воин не услышал, как стучит маленькое сердце, но Глаза Ночи долго ещё лежал не двигаясь, боялся выдать себя.

От реки он ушёл в лес. Это был густой орешник — без конца и края. До еды только руку протянуть. Птичьих гнёзд множество, опасных зверей не видно.

Жить бы и жить в сытном лесу, но из вечного полумрака хотелось к небу, из тесноты зарослей — на простор, от одиночества — к людям.

Заросли становилась всё гуще, плотней, орешник уступал место более высоким деревьям, их оплетали вьющиеся колючие растении, приходилось пробираться ползком.

Глаза Ночи и сам не заметил, как угодил во владении огромных муравьев. Сначала их было немного, и они не трогали его. Может, заманивали? И вдруг — нападение. Муравьи словно бы вынырнули из-под земли. Их было несчётно, они посыпались на него с веток. Тело горело от укусов. Глаза Ночи заметался, но муравьи были повсюду. Тогда он кинулся вверх. Слабое деревцо дрожало и гнулось, а заросли над головой были так густы, что приходилось раздирать их, напрягать все силы, да и опора была ненадёжная.

Барахтаясь среди густой листвы и колючих веток, он пробивался вверх, к свету, и пробился.

Небо, синее, с белыми облачками, было такое весёлое, словно ждало его и наконец дождалось.

Глаза Ночи выполз из зелёного сумрака и, к великому удивлению, обнаружил — вершины деревьев держат его. Он встал на ноги — держат! Пошёл. Зелёная пучина пружинила но не проваливалась.

И он отправился в путь по вершинам, как по морю, потому что зелёному лесу не было ни конца ни края.

Однажды Глаза Ночи проснулся и подумал: никогда он уже не увидит родной пещеры, Никогда! Он не знал, где он, не знал даже, с какой стороны пришёл сюда. И его охватила тоска. Стоит ли идти куда-то? Может, лучше лечь и умереть? Для кого он теперь живет? Он всегда жил ради Матери Племени и всех своих людей. Жил, чтобы помогать слабым, жил, чтобы все видели, какой он ловкий, хитрый, умный. Он один мог приносить пользы больше, чем десятеро его сверстников.

Но теперь жить было не для кого. Никто не знает, как ловко он ушёл от врага. Некому рассказать о коварстве муравьев и об этом лесе, где можно ходить по вершинам. Жить для одного себя скучно. И Глаза Ночи тотчас принял решение: он будет лежать не сдвинувшись с места, и голод убьёт его.

Тяжёлое, холодное тело скользнуло по нему, обвило, сдавило. Это был хозяин здешнего леса — большой змей.

Глаза Ночи не стал барахтаться, стряхивать с себя тяжкие кольца змеи. Не закричал — на помощь никто не придёт. Но пока руки были свободны, он вонзил в тело змея свой каменный топорик и принялся разрывать рану шире и глубже, перепиливая врага.

Змей ещё не встречался с человеком. И может быть, это был первый урок, преподнесенный людьми всему змеиному племени.

Огромный змей бил хвостом, яростно сжимал кольца на тоненьком теле мальчика, но это был мальчик каменного века. Он умел стерпеть любую боль, чтобы только выжить. Теряя силы и сознание, Глаза Ночи орудовал своим жалким топориком. И ледяные объятия змея ослабли. Он вырвался из них и тотчас впал то ли в беспамятство, то ли в глубокий сон. Когда он очнулся, то увидел небо, солнце, почувствовал голод и тотчас полакомился нежданной добычей.

КОРОВЬЕ МОЛОКО

Глаза Ночи стоял за деревом на краю обрыва. Под ним, в голубой дымке, сверкала зеленью трав, синевой озёр и рек великая равнина. Сверху было видно, как маленькие речки сливаются в одну большую реку и всё это — реки, озёра, луга, тёмные леса — терялось в столбах света, подпиравших небо.

«Му-у-у!..»

Глаза Ночи вздрогнул.

После бесконечного леса простор вскружил голову, и мальчик забыл осмотреться.

На лесной полипе, в десяти шагах, паслись двурогие огромные звери. Глаза Ночи задрожал, волосы поднялись у него дыбом. Звери щипали траву. Мальчик никогда не видел коров, но он знал: звери, которые кормятся травой, даже Самые Самые Сильные, не охотятся.

«Му-у-у!» — замычала другая корова, и тут из леса вышли люди. В руках у каждого из них была охапка веток и глиняный горшок.

Появился бык, огромный, косматый, но он не тронул людей. Подошёл к охапке веток, которую принесли для него, и стал жевать листья. Люди угостили ветками коров, а сами стали доить их. Подоили, напились молока и ушли.

Глаза Ночи не был голоден, но ему тоже хотелось попробовать коровьего молока. Он нарвал самых нежных веток и, подкравшись к той корове, которая была ближе к лесу, поднырнул ей под брюхо, приложился к соску и выдоил молоко прямо в рот.

Молоко было такое вкусное и сытное, что Глаза Ночи решил жить возле стада. Однако люди лесного племени смотрели за своими коровами зорко. Днём за стадом приглядывали два воина с копьями, на ночь возле коровьей ночёвки зажигали большой костёр.

Скоро коровы съели траву на поляне, и лесные люди перегнали стадо в долину. Глаза Ночи лакомился молоком мочью. Жил он в узкой каменной расселине. Большой зверь или взрослый человек туда бы не втиснулся, а перед сном Глаза Ночи загораживал вход камнями — от шакалов.

Однажды его разбудил рёв медведя. Стадо тревожно замычало, затрубил, захрапел бык. Глаза Ночи выглянул из своего укрытия. Из лесу по склону спускался в долину огненный ручеёк. Это спешили на помощь стаду лесные люди.

Быка они не успели спасти. Огромная медведица сломала ему спину и, ослеплённая яростью, пошла на людей.

В сумеречном свете раннего утра, когда нет тени ни у людей, ни у зверей, ни у деревьев, Глаза Ночи увидел эту охоту.

Огромный чёрный зверь ломал копья, как прутики. Схватил лапами воина, подмял под себя. Не отпуская, отмахивался от нападающих, а потом кинулся вдруг и схватил ещё одного воина.

Но люди не разбежались. Они кружили возле зверя, вонзали в него каменные копья.

Вдруг зверь замотал головой, поднялся на дыбы, пошёл на задних лапах и рухнул…

Глаза Ночи забился в самый дальний угол своего убежища и, обессиленный от пережитого, лёг. Сон сморил его.

У входа в теснину что-то завозилось, и, скуля, перевалился через каменную преграду пушистый живой комок. Он кинулся к мальчику и прижался к нему, дрожа тёплым маленьким телом.

Это был медвежонок.

ПТИЧЬЯ ДОРОГА

Словно нечёсаная куделька на ниточке, катился за мальчиком друг его косолапый — медвежонок.

Они шли по равнине. Сначала это было бегство. Мальчик спасал медвежонка от мести лесных людей. Потом они брели по земле неведомо куда — два ребёнка: один косматый, другой голенький. Пищу искали. Медвежонок кормился корешками, Глаза Ночи охотился на змеек, птиц, лягушек.

Спали они в чьих-то брошенных норах, согревая друг друга.

Однажды пришлось им заночевать в густом черемушнике.

Разбудил мальчика страх. У самой стены кустарника, словно расшвыренные угольки, горели волчьи глаза. Мальчик сильно толкнул медвежонка в бон, тот отмахнулся лапой, заворчал и проснулся.

Высокий, словно бы птичий, щебет прокатился над долиной. Глаза Ночи перевёл дыхание. Это были не волки, а шакалы.

Мальчик поднял медвежонка, посадил на рогульку черёмухового куста. И тут вожак стаи вломился в черёмушник.

— О-а-а! — отчаянно закричал Глаза Ночи. Затрещали кусты, и медвежонок рухнул на землю. Зелёные огоньки исчезли. Трусливые шакалы кинулись прочь. Медвежонок тряс головой, словно человечий крик набился ему в уши. Глаз не сомкнули до рассвета.

А утром они нашли в кустах мертвого шакала. Его убил крик мальчика. Убил страх.

Размахивая каменным топором, Глаза Ночи танцевал вокруг поверженного врага.

— О-а-а! О-а-а! — заливался он на всю долину счастливым воплем.

Медвежонок поглядел-поглядел, встал на задние лапы и пошел кружиться, помахивая хвостиком.

У мальчика была шкура шакала, и теперь холодные ночи не так уж и страшны.

Вспомнил о холоде, вспомнил о зиме. Чтобы пережить зиму, нужна хорошая пещера и большой огонь, шкура шакала от зимы не спасёт.

Мальчик закрыл глаза, чтобы они, постоянно ожидая нападения, не мешали думать. И придумал. Каждую осень птицы улетают в сторону полдня. Улетают от зимы. Значит, где-то есть такая земля, которая не ведает зимней стужи. У птиц — крылья, но они улетают осенью, а он отправится тотчас.

Ах, как весело шагать по земле, когда знаешь, куда идешь и зачем! Тогда не так одиноко, а косматый друг, почуяв, что ты счастлив, резвится, как только может.

Медвежонок гонялся за бабочками, кувыркался через голову и вдруг замурлыкал, заурчал, из травы только уши круглые торчат.

Ягоды! Поле было красным от луговой земляники.

Валяясь на земле, Глаза Ночи поглаживал живот, и медвежонок тоже поглаживал брюшко. Это был самый вкусный день на их пути.

Пора было подумать о ночлеге, мальчик высмотрел рощицу.

Рощица была тополиная, шумная. На каждом дереве и деревце по нескольку вороньих гнёзд.

Ягоды вкусны, но плохо утоляют голод человека. Глаза Ночи никогда не упускал случая наесться впрок. Сегодня пищи много, а завтра её не будет.

Он полез на дерево и сбросил два гнезда с молодыми воронятами. Медвежонок не ел ворон, но, учась жить по-человечески, тоже забрался на дерево и стал сбивать вороньи гнёзда.

И вдруг небо потемнело. Это возвращалась с кормёжки воронья стая.

Глаза Ночи с медвежонком пустились наутёк.

Вороны увидали грабителей, догнали и, низко кружась, по очереди бросались на них с неба. Человека они почему-то не трогали, а медвежонку крепко попадало. Его клевали в макушку, его щипали за уши, даже хвостику досталось.

(окончание следует)

Прикрепленное изображение (вес файла 391.1 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 559.3 Кб)

Владислав Бахревский

ГЛАЗА НОЧИ

(окончание)

РЕКА

Глаза Ночи охотился за выводком лесной куропатки. Маленький медвежий нос учуял мёд.

Сначала мальчик услышал вопль медвежонка, потом увидал: мчится, да так скоро, что летит земля из-под когтей. Но от кого?

И вдруг — хлоп! Пчела вонзилась под правый глаз. Хлоп! Другая пчела стрельнула под левый глаз.

У медвежонка четыре лапы, а у мальчика только две ноги.

Худо пришлось беглецам, но впереди сверкнула река.

Глаза Ночи нырял, колотил по воде руками и ногами. Наконец опомнился: где медвежонок?

«Увее!.. Увее!..» — тревожно звал косматый товарищ.

Медвежонок сидел на здоровенной коряге, неторопливо плывшей по реке. Глаза Ночи догнал её, вскарабкался. Медвежонок, тоненько попискивая, приник к нему, полез искусанной мордочкой под мышку.Мальчик приласкал беднягу, а потом занялся собой. Окунул горящее лицо в воду и, пальцами раздвигая опухшие веки, огляделся. Их плавучее убежище было удобным. Коряга оказалась большим деревом с тремя стволами. Дерево когда-то засохло на корню, река подмыла берег и унесла добычу.

Глаза Ночи поглядел на солнце. Река стремилась на полдень.

«А зачем нам идти по земле, где столько сильных врагов? — подумал мальчик. — Пусть река унесет нас от зимы».

Среди корней была хоть и неглубокая, но настоящая пещерка. Если закрыть щели ветками, можно укрыться от дождя и от ночного холода.

— А что мы будем есть? — спросил Глаза Ночи у медвежонка. Медвежонок никак не мог забыть пчёл и мотал головой. Не знаешь. А я знаю. Мы найдём длинный шест. Будем подплывать к берегу и охотиться. Весь день и всю ночь будем плыть. Мы спасёмся от зимы.

На излучине дерево прибило к берегу. Глаза Ночи отыскал и принёс шест, но поохотиться не успел. Медвежонок, притаившись у самой воды, глушил лапой рыбёшку.

Глаза Ночи воткнул между корнями шест, чтоб дерево не уплыло без них, и побежал в прибрежную рощу, где на высокой берёзе он приметил большое гнездо.

Сверху он увидел, что река впереди делает петлю и вливается в большую реку. Большая река отклонялась в своём течении на заход. Что ж, пусть дорога к теплу не прямая, но всё-таки дорога.

И тут Глаза Ночи увидел самых ненавистных своих врагов — волчью стаю. Волки были на дальнем краю поляны. Глаза Ночи смерил расстояние от стаи до своего дерева и от дерева до реки. В тот же миг он прыгнул, ухватился за гибкую вершину, и она понесла его к земле. У земли он отпустил руки, покатился кубарем, вскочил, побежал к обрыву. Прыгнул с обрыва на лесок. Помчался к своему дереву. Медвежонок, почуяв опасность, был уже там.

Глаза Ночи толкнулся шестом, и в этот миг на берег реки высыпала серая стая. Волки хлынули вниз. Самый быстрый из них прыгнул на толстый корень. Глаза Ночи ударил его шестом в грудь, упал, выронил шест.

Волчья стая стояла у кромки воды. Смелый волк плыл к берегу. Течение подхватило дерево, понесло.

Стая бежала но берегу, преследуя их. Глаза Ночи ничего не ел, но ему все равно было весело!

Солнце зашло.

— О-а-а! — крикнул мальчик.

А-а-а! — раскалывая небо, загремел в ответ гром.

И вдруг — шквал ветра. Закипели волны, дождь встал, как стена.

Глаза Ночи, прижимая к себе медвежонка, забился под коренья. Здесь было сухо, тепло, и они заснули — маленький человек и медвежонок. Медвежонку снились ягоды, и он сладко чмокал во сне, а мальчику снилась родная пещера, родные люди, тёплый добрый огонь родного очага.

СТРАНА ПТИЦ

Река, по которой плыли мальчик и медвежонок, была жадная. Она вбирала в себя такие же большие реки, как сама, но не отворачивалась и от речушек, ручейков, родников. И берега не удержали столько воды. Разлилась вода от края и до края.

С каждым днём всё медленнее и медленнее двигалось дерево-корабль. Река с трудом промывала дорогу в трясинах бескрайнего болота. Зыбкие плавучие острова вставали на пути.

Можно было бы радоваться — вот она, страна птиц! Но Глаза Ночи заметил: дожди стали частыми, а многие птицы стаями летели дальше. И он торопил свой корабль, расталкивая шестом плавучую паутину из камышей и болотных трав.

Весь день в небе стоял галдёж потревоженных птичьих стойбищ. Любопытные утки, крякая на все лады, высыпали из камышей поглазеть на чужестранцев. Тучами взмывали в небо пугливые чайки. Бедный медвежонок закрывал лапами голову, пугаясь их пронзительного крика.

Лебединые стаи лежали на воде, как белые пушистые облака. Лебеди-воины, огромные, с тяжёлыми, как каменные топоры, носами, угрожая, низко проносились над мальчиком и медвежонком. Ветер с посвистом срывался с их крыльев. Глаза Ночи следил за полётом могучих птиц и зачарованно взмахивал руками в надежде взмыть в небо. Но летать ему удавалось только во сне.

Птичья страна была огромная. Птичий народ в ней жил разный. Шумный и молчаливый, коварный и смирный. Однажды Глаза Ночи увидал сразу две зари: одну на Востоке, другую на Севере. Но солнце взошло одно. Когда подплыли ближе, мальчик разглядел: северная заря — это стойбище розовых фламинго.

Дни проходили за днями, а наши странники всё плыли, плыли по звонкоголосой птичьей стране.

Гул и грохот раздался среди ночи. Дерево-корабль будто сорвалось с привязи. Если бы не пещерка среди витых корней, их бы смыло.

Дерево плыло стоймя, переворачивалось, билось о камни, стонало, как живое.

От страха они кричали, и мальчик и медвежонок, но не слышали самих себя — вой и рёв взбесившейся воды перекрывал их голоса.

Утром они плыли по сильной спокойной реке среди гор. Уже в полдень горы расступились, и река покатила свои воды через голую песчаную пустыню. Глаза Ночи увидал хозяина этой новой страны. Это был лев, он пришёл на водопой. Чужестранцы его рассердили, он ударил лапой по песку, и рык, подобный подземному гулу, когда каменные горы становятся зыбкими, как трясина, прокатился над рекой.

Глаза Ночи не дрогнул. На своём корабле он не ведал страха, а медвежонок юркнул в пещерку.

Первый день жизни в пустыне стал бы первым днем долгого голода. Но их спасла погибшая рыба.

Большая, как дерево, она плавала кверху брюхом, и на ней сидели птицы.

Глаза Ночи зацепил рыбу шестом, и они поплыли вместе.

Мальчик теперь знал: всему есть конец — равнинам, лесам, болотам, пустыне. Не было конца у реки.

ВСТРЕЧА

Буря выбросила дерево на берег.

Среди чёрных каменных холмов они нашли вход в пещеру. Пещера была закопчённая, очень глубокая и тёплая. Ее обогревало горячее подземное озеро. Зима была не страшна, от холода они избавились, а от голода их спасали несметные колонии летучих мышей.

Однажды ночью выпал снег, но днем он растаял. Потом пошли дожди, и началась весна.

Весной пришла большая вода. Река переполнилась, подняла дерево с мели, и мальчик с медвежонком поплыли дальше.

Медвежонок вырос. Он без промаха глушил рыбу лапой, и Глаза Ночи тоже стал замечательным рыболовом: бил рыбу заострённой на конце палкой.

Берега реки в который раз изменились. Пошли густые леса. Это были удивительные леса. Деревья здесь цвели, как травы. От сладкого запаха кружилась голова.

Было утро. Глаза Ночи, свесив ноги в тёплую воду, скользил взглядом по зелёным пышным берегам и вдруг закричал:

— Человек!

Человек неподвижно лежал у самой воды, придавленный деревом.

Глаза Ночи, толкаясь шестом, причалил и кинулся спасать человека.

Мальчик обхватил дерево руками, потянул, но оно даже не пошевелилось. Тогда он упёрся ногами в землю и налёг на ствол плечами. Сил было мало, Глаза Ночи накричал от напряжения, и вдруг дерево подалось. Это подналег медвежонок.

Человек, на которого упало дерево, был высокий, очень смуглый, почти чёрный.

Глаза Ночи приложил ухо к его груди. Сердце билось!

Мальчик осмотрел раненого, у него была сломана нога, кость торчала наружу.

И вспомнил Глаза Ночи строгое лицо Матери Племени. Он делал всё так, как учила она, и ему казалось, что Мать Племени следит за каждым его движением.

Он крепко спеленал ногу древесной корой и гибкими прутьями, потом надавил из трав соку в речную раковину и напоил раненого.

Человек открыл глаза, посмотрел на мальчика, но вдруг закричал, вскочил, потерял сознание от боли.

— Это он тебя испугался, — укорил Глаза Ночи медвежонка.

Долго выхаживал мальчик раненого человека.

В те очень далёкие от нынешних дней времена людям хватало для жизни две-три сотни слов. Уже через недолю Глаза Ночи разговаривал с человеком из племени Смуглых на его родном языке. Человека звали Йа.

Кости срослись. Йа, с опаской косясь на медвежонка, позвал Глаза Ночи с собой, в свое племя.

БОЙ

На поляне, за частоколом из острых кольев, стояли островерхие шалаши.

На утоптанной площадке горел большой костёр. Возле костра собрались все люди племени Смуглых. Глаза Ночи и медвежонок стояли за изгородью. Если племя решит принять их, перед ними раздвинут колья частокола.

— Лу-у-у! — разом закричали сидящие у костра и поднялись.

Прихрамывая, подошёл к частоколу Йа. Отводя глаза в сторону, он сказал:

— Ты — наш. — И потом показал на медвежонка: — Он пусть уходит.

— Нет! — сказал Глаза Ночи, потрепал медвежонка за уши, повернулся, и они пошли прочь.

За ними последовали воины. Они должны были проводить чужестранцев до реки. В лесу бродило враждебное племя.

— Ти-у! Ти-у! Ти у!

Из-за деревьев, отрезая дорогу назад, с криками выскочили чернокожие маленькие люди.

Глаза Ночи схватился за каменный топор, но в тот же миг на спину ему прыгнул с дерева черный воин.

Что было дальше. Глаза Ночи видел как сквозь сон.

Раздался отчаянный вопль. Медвежонок схватил лапами напавшего на мальчика воина, встал на дыбы и, не отпуская жертву, с ревом пошел на врагов.

— Ти-у! Ти-у! Ти-у! Дух! Дух! Дух! — кричали чёрные люди и, бросая оружие, бежали без памяти в лес.

Воины племени Смуглых стояли неподвижно, поражённые быстрой победой. Глаза Ночи обнял своего косматого друга, почесал его за ухом. Медвежонок всё ещё рычал, но уже успокоительно.

Когда он совсем затих и улёгся у ног мальчика, воины племени Смуглых подошли к ним, встали перед ними на колени и поклонились.

Тепло и светло у большого костра. Даже сама ночь отступает перед огнём.

Воины племени Смуглых, взявшись за руки, ходили вокруг огня, пели песню:

— Белый мальчик привел Духа,

И к нам пришла победа!

— «Белый мальчик привёл Духа, и к нам пришла победа!» — со всеми вместе пел Глаза Ночи, а медвежонок кувыркался у его ног через голову.

Одиночеству пришел конец.

А река?

Был ли конец у той реки, по которой плыли на дереве мальчик и медвежонок?

Был.

Каждый из племени Смуглых носил ожерелье из красивых раковин. Однажды все пошли за новыми раковинами. Пошли рано поутру, через лес, по берегу реки.

Когда солнце поднялось в зенит, лес кончился. И здесь был конец реки и самой земли.

Глаза Ночи увидал перед собой бескрайнюю, как небо, и, как небо, голубую страну великой воды.

Прикрепленное изображение (вес файла 517.3 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 222.5 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

25 января - Татьянин день

Алла Рыженко

Сказка про принцессу Таню и садовника Яшку

А эта сказка случилась совсем недавно. Еще не успели клубочки волшебные назад

замотаться, печки говорящие новых пирожков не успели напечь, коты ученые назад на дуб

забраться не успели. Еще мед-пиво по усам не все растеклось, гости не все поразъехались.

А я вам уже эту сказочку рассказываю, да чаёк вприглядку попиваю… Наливайте и вы себе,

садитесь поудобнее и слушайте. Сказка-то, конечно, выдумка, да только наполовину.

Не в неком царстве, не в тридесятом государстве, а рядышком совсем, по соседству

с нами все произошло. Выгляните в окошко, может и вам будет виден сад этот. Волшебный

сад, в котором и случилась сказка. Наверняка некоторые из вас улыбнулись, дескать, что ж

волшебного в том старом саду, которому сто лет в обед? Да мы, ведь, сами там гуляли

карапузиками такими, и не видели ничего волшебного. Может оно и так, да не так.

Поднапрягитесь, уважаемые взрослые, вспомните ту загадочную тропинку, которая

вела через кусты прямо в царство Злющей Царицы Крапивы. Вспомните Храброго Принца на

белом картонном коне с волшебным деревянным мечом, который побеждал злого Горыныча

Чертополохыча. Вспомните Прекрасную Принцессу Таньку, которая в благодарность за

спасение, целовала своего Принца в щеку. Помните, как еще три дня горела щека, и вы ее

наотрез отказывались мыть?

Было все, было, не отказывайтесь. От детства нельзя отречься. Как нельзя

отречься и от сказки чудесной, от мечты несбывшейся, от сна вещего…

Так вот, жила-была в своем скромном, но очень счастливом королевстве, Маленькая

Принцесса. Как ее звали? Да много имен у нее было – и «Радость мамина», и «Наказанье

мое», и «Господибожемой», и «Танькавыходи», но чаще всего ее звали просто Таня. У нее

было круглое улыбчивое лицо, две тонюсенькие белобрысые косички, руки-ноги, которые

зачастую делали не то, что велела мама, а совсем наоборот, ну и все остальное, что так

необходимо маленьким принцессам.

И был у Принцессы Тани друг, такой друг, который один и на всю жизнь.

Он жил совсем рядом, за ручьем. В одной очень приличной семье, которая ухаживала за

Старым садом. Словом, он был сыном садовника, как и положено в сказках. Звали мальчишку

Яшка-барашка. Почему «барашка»? Да просто он был очень упрямый мальчик. Уж если что

задумает, обязательно своего добьется! Да и волосы у него вились и золотились, словно

шерстка у барашка. Хороший был мальчик! И дружили они с Танькой уже лет сто, с самого

рождения! Думаете, что так не бывает? Еще как бывает! Их мамы родили в один день,

минутка в минутку! И пока мамы отдыхали после родов, Танька и Яшка лежали рядом на столе

и разглядывали друг друга.

- Тебя как зовут? – Мысленно спросил Яшка.

- Я пока не знаю, но, наверное, Таня. – Так же мысленно ответила принцесса.- А тебя?

- А я точно буду Яша. Я так решил. И мы с тобой будем дружить всю жизнь.

- Обязательно будем!

Вы, наверное, забыли и то, что все дети могут разговаривать мысленно? Да, с

возрастом это у многих проходит. Иногда только вспоминается забытое умение, изредка…

А вот Таня и Яша и не собирались забывать такое удобное и полезное умение. Не

надо было кричать на весь двор: «Танька, выходи!», как это делали другие. Надо было

просто подойти к ее окну и мысленно позвать. И тут же в окошке появлялись веселые

косички и курносый нос, приплюснутый к стеклу.

- Танька, оторви нос от стекла, а то на всю жизнь такой курносой останешься, вода во

время дождя будет внутрь попадать! – Ворчал Яшка. – Пошли уже, устал тебя ждать,

собираешься, как засватанная!

Что такое «засватанная», Яшка пока не знал, слышал, как взрослые говорят, вот и

повторял за ними. А Танька улыбалась и сразу вся Яшкина сердитость как утренним

дождичком смывалась. Некогда было сердиться, надо было делами заниматься! Знаете,

сколько у них дел было? Миллион миллионов! Вообще, у принцесс всегда много дел, если вы

не знаете. И во дворе подмести, и на качелях покачаться, и радугу после дождя просушить,

и колокольчикам новые «динь-динь» приделать, и по лужам побегать босиком, и, конечно же,

зайчиков солнечных с ладошки покормить леденцами.

И Яшка во всех ее делах помогал самоотверженно, не зная ни усталости, ни отдыха.

Ну и Танька ему тоже помогала. У сына садовника была своя обязанность, по утрам умывать

росой розы и рассказывать им сказки с хорошим концом. Ведь от таких сказок розы

расцветают особенной красотой. Ну а в свободное время детишки забирались на старый

чердак и мечтали о том, как они станут взрослыми, как будут путешествовать по миру, и

никогда-никогда не расстанутся.

Вот так жили, не тужили они долго-долго, не зная ни печалей, ни горестей. Не

ссорились, не расставались. И сами не заметили, как подросли. Стала Таня красавицей

писаной. Настоящей Принцессой! И Яша вырос, возмужал. Только взгляд все тот же остался,

упрямый.

Но однажды приехал к ним в гости соседский король с сыном королевичем. Просто

так приехали, нанесли визит вежливости. Встречали их на высшем уровне, всяческие вкусные

яства приготовлены были по такому случаю. Самые красивые цветы были перенесены из сада

во дворец. Самых звонких птиц позвали, чтобы усладить слух дорогих гостей.

Танька сначала скучала, ерзала на маленьком троне. То ей жали новые туфельки, то

кусался кружевной воротник, то вдруг вспомнила, что не успела дорассказать сказку

маленькой чахлой розочке. Ну как тут будешь сидеть спокойно. Соседский королевич

поначалу не обращал внимания на принцессу Таню. Он лопал в свое удовольствие вкусные

сладости, запивая их свежим соком. Но было в его поведении что-то такое, что привлекло

внимание Тани. То ли манеры его, королевские, то ли осанка горделивая, то ли волосы,

черные, как ночь безлунная, то ли взгляд – глубокий, да насмешливый чуточку. Посмотрел

он на Таню, а у нее внутри, словно воронка образовалась, которая стала Таню туда

засасывать, затягивать…

Погостили соседи, пообедали, полюбовались прекрасными розами, послушали

волшебные трели, да собрались в дорогу. И все бы ничего, да Король соседский пошутил,

садясь в карету: «Ну, ждите сватов!» И уехали, словно и не было их. А Таня засмурнела,

заскучала, сама не понимая почему.

И с каждым днем становилась она печальнее и печальнее. Уж что только ни делал

Яшка, чтобы развеселить свою подружку! Но, увы, все напрасно. Сидит она у окна, да на

дорогу посматривает. А чего ждет? Да вы уж, поди, сами догадались. Но не едут сваты, не

торопятся Таньку сватать. Кто ж их знает почему, может, уже другую невесту присмотрели

для черноглазого королевича.

Догадался и Яшка, не дурак же он был. Понял, что мучает Таню, но решил прямо ее

спросить, чтобы сама она сказала.

- Что я могу тебе ответить, Яшка-барашка, когда и сама не могу ничего понять. Вот все

вроде хорошо, ничего не болит, а в душе такое происходит, что страшно. Не надо было мне

заглядывать в глаза его черные. Я теперь везде их вижу, везде слышу насмешливый голос

его. Яшка, тебе не понять, ты не любил никогда! – Воскликнула принцесса и из глаз ее

покатились хрустальные бусинки, как и полагается в сказках.

Ничего не ответил Яшка. Развернулся, да пошел прочь из дворца. Прямо по дороге,

ведущей в Соседнее Королевство. Но то ли он от задумчивости с пути сбился, то ли его

специально нечистая сила закрутила-запутала, и вместо правильного пути по окружной

тропинке отправила. И вот перед ним предстала стена вся сплошь из зарослей крапивы. Да

не простой крапивы, каждый стебель был толщиной с дерево, а росли они так густо, что ни

конному, ни пешему не протиснуться было! А тропинка ныряла туда, вглубь.

Выхватил Яшка меч и стал рубить стволы направо и налево. Испугалась Злющая

Царица Крапива, что Яшка все ее войско перерубит, да и расступилась перед ним. И побежал

он по тропинке быстрее быстрого.

Но вдруг новая напасть – Страшный Змей Горыныч Чертополохыч на дороге. Головы

свои расставил, пасти раскрыл, а из них слюна ядовитая капает, а тело все шипами усыпано.

- Да что ж вам все неймется? – Вскрикнул Яшка, достал веревку, бросил петлю на

Чертополохыча, скрутил его, стянул покрепче, да и оставил так. – На обратном пути

развяжу тебя, не горюй!

Ну, вот и добрался он до соседнего королевства, которое оказалось не таким уж и

соседним, ежели в обход идти. Прокрался во дворец, подкараулил королевича и прямо его

спросил:

- Отвечай честно, любишь Таньку?

- Какую Таньку? – Зашипел королевич.

- Как какую? Самую прекрасную принцессу в мире! Единственную Таньку!

- Не знаю я никакой Таньки, отпусти шею, псих!

Но Яшка не был психом, не был и дураком, как вы знаете. Он завязал королевича в

мешок, перекинул через спину, да побежал вместе с ним назад, к Таньке. По пути пришлось,

правда, задержаться немного, Чертополохыча от веревки освободить. Ну да ничего, зато

радостный освобожденный подарил Яшке коня волшебного, картонного. Сел на коня Яшка,

поперек седла бросил королевича, да поскакал так, что пыль до неба дотянулась.

Через лес Царицы Крапивы Яшка в один прыжок перепрыгнул, даже не заметил! И вот

он уже у порога Таниного дворца. Занес мешок с королевичем к ней в комнату, бросил на

пол. Развязал веревку.

- На тебе, люби своего королевича. А я пошел. Совет вам да любовь!

Вылез королевич из мешка растрепанный да заплаканный, а Танька на него и не

посмотрела даже. Не могла она на него смотреть, потому что во все глаза пялилась на Яшку.

- Это что же, ты мне привез королевича?

- Привез! Понятное дело! Не видишь что ли?

- А зачем?

- Потому что хочу, чтобы тебе хорошо было. А раз тебе без него плохо, то это не хорошо!

- А почему ты хочешь, чтобы мне хорошо было?

- Почему…. Я и сам не знаю, почему… Потому!

- Яшка-барашка, а ведь ты любишь меня!

- Еще чего! Буду я такими глупостями заниматься! Это дело королевичей да принцев, а я

простой садовник! Да и некогда мне! – Заворчал Яшка, и хотел уж было уйти, но Таня не

пустила его, перепрыгнула через ничего не понимающего королевича, схватила Яшку за руку.

- Яшка, не уходи… Я ведь только сейчас поняла, как ты мне дорог и как нужен!!!

Ну а дальше все было словно в сказке. Королевич убежал домой, размазывая слезы

по щекам. А Яшка и Танька пошли к родителям, просить благословения. И подхватил их

волшебный поток под названием Жизнь. Все у них было, и свадьба такая, как положено, и

пир на весь мир. И родились потом у них замечательные детки. И жили все долго и

счастливо, да и сейчас еще живут! Честно-честно!

Так вот и бывает, живешь себе, живешь, и не знаешь, что счастье твое под боком.

Надо только суметь вовремя понять это, а как поймешь, постараться не спугнуть. Вот и

сказочке конец…

Прикрепленное изображение (вес файла 38.6 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

25 января - В России - День студента

Илья Варшавский

ПОЕДИНОК

В конце последнего марша лестницы он перепрыгнул через перила и, дожевывая на ходу пирожок, помчался по вестибюлю.

Времени оставалось совсем немного, ровно столько, чтобы занять исходную позицию в начале аллеи, небрежно развалиться на скамейке и, дождавшись выхода второго курса, пригласить ее на футбол. Затем они поужинают в студенческом кафе, после чего... Впрочем, что будет потом, он еще не знал. В таких делах он всегда полагался на интуицию.

Он был уже всеми помыслами в парке, когда из репродуктора раздался голос:

- Студента первого курса Мухаринского, индекс фенотипа тысяча триста восемьдесят шесть дробь шестнадцать эм бе, срочно вызывает декан радиотехнического факультета.

Решение нужно было принимать немедленно. До спасительной двери оставалось всего несколько шагов. Вытянув губы в трубку, оттопырив руками уши, прищурив левый глаз и припадая на правую ногу, он попытался прошмыгнуть мимо анализатора фенотипа.

- Перестаньте паясничать, Мухаринский!

Это уже был голос самого декана.

"Опоздал!"

В течение ничтожных долей секунды аналитическое устройство по заданному индексу отобрало его из десяти тысяч студентов, и сейчас изображение кривляющейся рожи красовалось на телеэкране в кабинете декана.

Мухаринский придал губам нормальное положение, отпустил уши, и со всё еще прищуренным глазом стал растирать колено правой ноги. Эта манипуляция, по его замыслу, должна была создать у декана впечатление внезапно начавшегося приступа ревматизма.

Глубоко вздохнув и все еще прихрамывая, он направился во второй этаж...

Несколько минут декан с интересом разглядывал его физиономию. Лицо Мухаринского приняло приличествующее случаю выражение грустной сосредоточенности. Он прикидывал в уме, сколько времени ему понадобится, чтобы догнать эту второкурсницу, если декан...

- Скажите, Мухаринский, вас в жизни вообще что-нибудь интересует?

По мнению Мухаринского, это был праздный вопрос. Его интересовало многое. Во-первых, кого он больше любит: Наташу или Мусю; во-вторых, возможное положение "Спартака" в турнирной таблице; в-третьих, эта второкурсница; в-четвертых... словом, круг его интересов был достаточно обширен, но вряд ли стоило во всё это посвящать декана.

- Меня интересует профессия инженера-радиотехника, - скромно ответил он.

Это было почти правдой. Все его жизненные устремления так или иначе тесно связаны с пребыванием в городе студентов, куда, как известно, приезжают, чтобы... и так далее.

- Тогда, может быть, вы мне объясните, почему к концу второго семестра у вас не сдан ни один зачет?

"Ой как плохо, - подумал он, - исключат, как пить дать, исключат".

- Может быть, специфика машинного обучения... - неуверенно начал Мухаринский.

- Вот именно, специфика, - перебил его декан, - уже три обучающих автомата отказались с вами заниматься. На что вы рассчитываете?

Тактически правильнее всего было считать этот вопрос риторическим и не давать на него прямого ответа.

Декан задумчиво барабанил пальцами по столу. Мухаринский глядел в окно. Рыжекудрая второкурсница шла по аллее. Шагавший рядом верзила в голубой майке нес весла. Кажется, всё ясно. Второй билет на футбол придется кому-нибудь отдать, там всегда бывает много хорошеньких медичек.

- Мне не хотелось бы вас исключать, не убедившись в полной безнадежности попытки дать вам инженерное образование.

Охотнее всего Мухаринский сделал бы сейчас кульбит, но это было рискованно.

- Я очень рад, - сказал он, потупившись, - что вы еще верите в возможность для меня...

- Если бы речь шла о ваших возможностях, то вы бы уже давно не числились в списках студентов. Я имею в виду возможности обучающих автоматов, а в них-то я верю, можете не сомневаться. Вы слышали когда-нибудь об УПСОСе?

- Конечно... это...

Пауза становилась томительной.

- Конечно слышали, - усмехнулся декан, - вы ведь, наверное, читаете все работы кафедры обучающих автоматов. УПСОС - это универсальный преподаватель с обратной связью. Надеюсь, вы знаете, что такое обратная связь?

- Ну, в общих чертах, - осторожно сказал Мухаринский.

- Я буду демонстрировать УПСОС на Международном конгрессе в Вене. Сейчас, для определения его функциональных возможностей, он обучает контрольную группу студентов. Мне не очень хочется заведомо снижать средний балл его учеников, но элементарная честность ученого требует, чтобы я его попробовал на такой... гм... таком... э-э-э... ну, словом, на вас. Короче говоря, я вас включаю в состав контрольной группы.

- Спасибо.

- Надеюсь, что он в вас вдолбит хотя бы минимальный объем знаний, его схема...

Схемы любых автоматов мало интересовали Мухаринского. Сохраняя на лице выражение напряженного внимания, он думал о том, что первый тайм уже, вероятно, идет к концу, и что на худой конец Наташа...

- ...Таким образом, во время обучения ваш мозг составляет единое целое с аналитическим устройством автомата, которое непрерывно меняет тактику обучения в зависимости от хода усвоения материала студентом. Понятно?

- Понятно.

- Слава богу! Можете идти.

x x x

...тысяча триста сорок второй логический поиск, шестнадцатый вариант доказательства теоремы, и снова блокирующее устройство дает сигнал: "Материал не усвоен. Перемена тактики". Снова логический поиск. "Доказательство теоремы требует элементарных знаний в объеме средней школы". Команда: "Приступить к обучению началам алгебры", сигнал: "Материал усвоен посредственно", переключение на доказательство теоремы, к концу доказательства - сигнал: "Базовые знания утеряны", вновь команда на переключение, снова логический поиск... Вспыхивает красный сигнал на панели: "Перегрев", из силового трансформатора валит дым. Автомат отключается.

Мухаринский снимает с головы диполь и вытирает пот. Такого еще не было! Сейчас он даже чувствует симпатию к старенькому электронному лектору-экзаменатору. С ним - несравненно легче: можно проспать всю лекцию, а потом просто не ответить на вопросы. С УПСОСом не уснешь! Хорошо, что автоматическая защита время от времени его отключает.

Размышления Мухаринского прерывает звонок видеофона. На экране декан.

- Почему вы бездельничаете?

- Автомат охлаждается.

К несчастью, на панели загорается зеленая лампочка. Мухаринский вздыхает и укрепляет на голове диполь.

Снова логический поиск, и в мозгу Мухаринского вспыхивают ненавистные ему уравнения. Он пытается бороться с автоматом, думает о том, что бы было, если бы Дементьев не промазал по воротам в конце второго тайма, пробует представить себе второкурсницу в самых

соблазнительных ситуациях, но всё тщетно.

...логический поиск, сигнал, команда, переключение, изменение тактики, сигнал, логический поиск...

Проходит семь дней, и о, чудо! Обучение уже не кажется Мухаринскому таким мучительным. Автомат тоже, видимо, к нему приспособился. Все реже вспыхивают сигналы перегрева.

Проходит еще неделя, и снова громкоговорители разносят по зданию института:

- Студента первого курса Мухаринского, индекс фенотипа тысяча триста восемьдесят шесть дробь шестнадцать эм бе, вызывает декан радиотехнического факультета.

На этот раз он не прячется от всевидящих глаз фенологического анализатора.

- Поздравляю вас, Мухаринский, - говорит декан, - вы проявили незаурядные способности.

Впервые в жизни Мухаринский краснеет.

- Я полагаю, - скромно отвечает он, - что правильнее было бы говорить об удивительных способностях УПСОСа, это действительно замечательное изобретение.

- Когда я говорю о ваших способностях, то имею в виду именно вас, что же касается УПСОСа, то двухнедельное общение с вами не осталось для него бесследным. Теперь это не обычный автомат, а какой то Дон Жуан, Казанова, или, чтобы вам было понятнее, попросту бабник, он ставит высшие оценки только смазливым студенткам. Кроме того, он стал заядлым футбольным болельщиком и вовлек в это дело всю контрольную группу студентов. Обленился он до предела. Завтра мы его демонтируем, ну а вас, вы сами понимаете...

- Понимаю. Желаю вам дальнейших успехов в обучении этих... гм... ну, словом, студентов.

Отвесив низкий поклон, Мухаринский пошел к двери.

- Куда?

- Как куда? Покупать билет, чтобы ехать домой. Ведь вы меня исключили.

- Мы действительно вас исключили из списка студентов и назначили старшим лаборантом кафедры обучающих автоматов. Отныне ни одна машина с обратной связью не выйдет из стен лаборатории, не выдержав поединка с вами Вы для нас сущая находка! Ну обещайте, что вы нас не бросите, Мухаринский!

Прикрепленное изображение (вес файла 26.8 Кб)

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ

31 января по восточному календарю наступает Год Лошади

Абзалил

Башкирская сказка

Жили в старину в одном ауле старик со старухой, и у них был единственный сын Абзалил. Старик со старухой были очень бедными. У них не было ни скота, ни другого богатства. Вскоре старики умерли. Маленький Абзалил остался один. От отца ему досталась только охапка липовой коры.

Однажды Абзалил взял охапку липовой коры и пошел к большому озеру. Погрузил охапку коры в озеро, намочил его, содрал из коры лыка и стал его вить. Он хотел свить длинную веревку. Пока он ее вил, из воды вышел хозяин озера и спрашивает:

– Что ты делаешь, егет? Абзалил ответил:

– А вот закончу вить веревку и утащу озеро к себе домой.

Испугался хозяин озера и говорит:

– Оставь, егет! Не трогай озера. Дам тебе все, чего ты захочешь.

Задумался Абзалил. Чего же просить ему у могучего хозяина воды? И решил попросить то, чего ему давно хотелось. А хотелось ему добыть хорошего коня. А это место славилось хорошими конями'.

– Дай мне самого лучшего коня, тогда я и озеро оставлю на месте,– сказал Абзалил.

– Нет, егет! Не могу дать коня. Конь уйдет – славы не будет у меня,– сказал хозяин озера.

– Как хочешь, дело твое. А озеро я утащу,– сказал Абзалил и продолжал вить веревку.

Хозяин озера призадумался. Подумал немного и говорит Абзалилу:

– Эх, егет, если уж ты такой богатырь и можешь утащить мое озеро, давай будем состязаться! Если ты победишь, я исполню твое желание. Будем бегать наперегонки вокруг озера. Перегонишь меня – твоя и победа!

– Хорошо,– сказал Абзалил.– Только у меня есть младший брат в колыбели. Если ты обгонишь его, тогда я буду состязаться с тобой.

– Где же твой младший брат?– спросил хозяин озера.

– Мой младший брат спит в кустах, пойди туда, пошурши хворостом – он сразу и побежит,– сказал Абзалил.

Хозяин озера пошел в кустарник, пошуршал хворостом, и оттуда выбежал заяц. Хозяин озера бросился бежать за ним, но никак не мог догнать его.

Подошел хозяин озера к Абзалилу и сказал:

– Ну, егет, давай состязаться до трех раз! Теперь будем бороться.

Абзалил согласился. Он сказал:

– У меня есть дедушка восьмидесяти лет. Если ты собьешь его с ног, то озеро останется за тобой. Мой дедушка лежит вон в том сосновом бору. Подойди и ударь его палкой, тогда он будет бороться с тобой.

Пошел хозяин озера в сосновый бор и ударил палкой спящего дедушку. А это был медведь. Вскочил разъяренный медведь, схватил могучими лапами хозяина озера и тут же повалил его.

Хозяин озера еле вырвался из медвежьих лап. Он прибежал к Абзалилу и говорит:

– Силен же твой дедушка! А с тобой и бороться не стану!

После этого хозяин озера сказал Абзалилу:

– У меня есть шестидесятиаршинная пегая кобыла. Пронеси-ка ее вокруг озера на своих плечах.

– Попробуй ты первым, а потом и я,– сказал Абзалил.

Хозяин озера поднял на плечи шестидесятиаршинную пегую кобылу и пронес ее вокруг озера. Потом он сказал Абзалилу:

– Ну, егет, пронеси теперь ты.

Абзалил бросил вить веревку, подошел к огромной кобыле и сказал хозяину озера:

– Я вижу, ты не так силен. Ты ее на плечи поднимаешь, а я вот пронесу ее промеж ног.

Сел Абзалил на лошадь и поскакал вокруг озера.

Хозяин озера видит, что теперь ему придется исполнить свое обещание.

Он привел самого лучшего коня и отдал Абзалилу. Хорош был конь: саврасый, резвый, норовистый, с твердыми копытами, мохнатой челкой и короткой гривой. Бабки у него были высокие, ляжки – как у зайца, грудь – как у коршуна, круп узкий, холка высокая, хребет – как у щуки, уши острые, глаза медные, щеки впалые, подбородок заостренный.

Сел Абзалил на саврасого коня-красавца и поскакал домой.

С тех пор, говорят, в Абзелиловских краях водятся хорошие кони, а все парни там храбрые молодцы.

Прикрепленное изображение (вес файла 344.2 Кб)

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ

2 февраля - День сурка

Вячеслав Вишенин

Сказка про ленивого Сурка

Жил да был на свете Сурок. Да такой молоденький, что все вокруг звали его Сурочек. Всем был хорош Сурочек: и зубки остренькие, и шёрстка гладкая, блестящая, и лапки цепкие. Только ленивый был очень и поспать любил. Уж очень ему нравилось на боку лежать, и ничего не делать. Бывало, все проснутся, за дело возьмутся, а Сурочек лежит себе да сладкие сны видит. Заглянет солнышко в норку, начнёт щекотать его своими жаркими лучиками да заглядывать ему в глазки: "Эй, лежебока, просыпайся! Пора за работу!", а Сурочек глаза покрепче зажмурит и дальше спит. Начнут деревья шуметь, да листьями своими шуршать: « Вставай, Сурочек, не ленись!», а Сурочек перевернется на другой бок, и снова сопит. Задует ветерок, нырнет в норку к Сурочку и ну, будить его: « Вставай, засоня!», а Сурочек натянет одеяло поглубже: «Я еще не выспался!» и опять спать.

Так и лежит, спит целыми днями, да ничего не делает. А чтобы лень свою скрыть – выдумает что-нибудь, чтобы от него отстали и не приставали впредь. А все этому верят.

Подойдет к Сурочку мама: «Сурочек, помоги мне зернышки собрать, а то мне одной тяжело». А Сурочек ей в ответ: « Что-то у меня головушка болит. Ударился, наверно. Полежу еще немного – может пройдет». Покачает мама головой, да отойдет. А Сурочек как лежал в теплой кровати, так с места и не сдвинулся.

Попросит Сурочка папа: «Вставай, сынок! Помоги мне рыбку в речке ловить». А Сурочек сморщится как от боли, заохает да отвечает: « Хотел бы помочь, да не могу. Лапку подвернул, ступить не могу. Полежу еще немного – пусть заживает». Вздохнет папа, да сам пойдет на речку рыбу удить.

Так незаметно пролетело время , и не заметил Сурочек, как вырос и стал Сурком. Проснулся он как-то, видит… А кровать-то его ему мала стала, а одеяло – коротким. Не поймет Сурок, в чем дело? Почему так произошло? Лежал Сурок, лежал, проголодался, стал родителей звать: « Мама! Папа! Я кушать хочу!». А ему никто не отвечает – нет вокруг никого. Подождал немного Сурок и опять позвал родных своих. И вновь никто не отозвался Сурку. Понял Сурок, что остался он один на всем белом свете. Однако, делать нечего, пришлось с кровати слезать – есть-то хочется. Там посмотрел – тут поглядел. Ничего. Ни крупинки зерна, ни ягодки какой, ни орешка завалящего. Сам Сурок никаких запасов не собрал из-за лени своей. А больше и собирать было некому.

«Ладно, пойду найду чего-нибудь поесть», - подумал Сурок и полез из норы наружу. Полез да застрял. Ведь пока он спал – вырос – и дыра ему стала мала. Насилу протиснулся. Вылез он наружу. Что такое? Ничего не видно, все вокруг белым-бело. Ни деревьев, ни травы, ни колосков – все снегом укрыто. Ткнулся туда, ткнулся сюда – ничего не нашел: ни зернышек, ни орехов, ни ягодок. « Ладно, - думает Сурок, - здесь не получилось. Пойду на речку – рыбки наловлю!» Пришел на речку – а речки-то и нет! Льдом ее затянуло. Попробовал он лапками лед пробить – ничего не входит. Лед толстый, а лапки слабые. Помыкался – помучился Сурок, да так и вернулся ни с чем к себе в нору.

Голодно Сурку, холодно. А что делать? Сам виноват. Не нужно было лениться. Тяжело пришлось ему в эту зиму. Жил впроголодь, перебивался чем придется. Там корешок откопает, здесь замерзшую ягодку найдет. А чаще Сурок сидел в своей норе и думал. Размышлял о жизни своей непутевой. Времени у него для этого было предостаточно. И понял Сурок в чем дело!

Когда наступило следующее лето, Сурок уж больше не спал целыми днями. Он вставал на рассвете, не ленился, трудился изо всех сил и готовил себе запасы на зиму. Нору свою Сурок расширил, чтобы все припасы поместились, смастерил себе кровать побольше, да сшил одеяло потеплее. А про свою вредную привычку целыми днями спать и ничего не делать - он позабыл. И никогда больше про нее не вспоминал.

Прикрепленное изображение (вес файла 257.7 Кб)

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ

2 февраля - Всемирный день водных и болотных угодий

Ганс Христиан Андерсен

Дочь болотного царя

(Пересказ Н. Шерешевской)

Каких только сказок не рассказывают своим детям аисты — и все про болота, да про трясины. Малышам - сказки попроще, оперившимся птенцам - позатейливей. Малышам довольно сказать "фьюить-фьюить-тю-тю-тю-тю-тю" — они и тому будут рады. А смышленым птенцам подавай сказку и про семью, и про их болотную родню.

Одну из таких сказок - самую длинную и самую интересную - мы вам сейчас перескажем. Вот уже тысячу лет, как она переходит от одной аистихи к другой, и каждая аистиха рассказывает ее все лучше и лучше. Ну да мы-то расскажем вам ее лучше всех!

Первыми пустила эту сказку гулять по свету пара аистов, которая каждое лето вила себе гнездо на крыше бревенчатого дома одного славного датского воина - викинга.

Дом стоял возле Дикого болота. Когда-то это болото было дном морским, но море ушло, а на его месте остались заливные луга и топкая трясина, поросшая морошкой да редким кустарником. Туман там почти никогда не рассеивается, и еще совсем недавно там водились волки.

Вот уж верно позвали его Дикое болото. А представляете себе, что было на этих топях и трясине тысячу лет назад?

Само собой, не все изменилось с тех пор. Камыш с буро-лиловыми ежиками на макушке остался таким же высоким. Все так же белеют березы, и дрожат их нежные зеленые листочки так же трепетали. А что всяких там птиц да насекомых, то мотыльки и тогда еще порхали в прозрачных платьицах все того же фасона. Любимыми цветами аистов были черный и белый, и чулки они носили , как и теперь, красные.

Вот только у людей мода с тех пор переменилась. Однако любой человек, будь то господин или слуга, может и сейчас увязнуть в болоте, как и тысячу лет назад. Только ступи - плюх!— и вмиг очутишься во владениях болотного царя! Его еще называют Трясинным королем, потому что все его владения - топкая трясина, но Болотный царь звучит куда лучше. К тому же, так его величают сами аисты.

О его царствовании нам мало что известно, да оно и к лучшему, пожалуй.

Так вот, дом викинга стоял совсем неподалеку от Дикого болота. Бревенчатый дом, в три этажа с высокой башней и каменным погребом. На крыше свили себе гнездо аисты. Аистиха как раз сидела на яйцах в полной уверенности, что сидит не напрасно.

Как-то вечером аист-отец где-то долго не возвращался. Потом прилетел весь взъерошенный и сам не в себе.

— Какую ужасную историю я тебе расскажу!— сказал он аистихе.

— Нет, нет, пожалуйста, не надо! — заволновалась аистиха. — Ты забыл, что я высиживаю птенцов? Еще напугаешь меня, а это может дурно сказаться на них!

— Да ты только послушай! - не унимался аист. - Она все-таки не побоялась, прилетела сюда, дочь нашего египетского хозяина! Прилететь-то прилетела, да и фьюить! - уже нет ее!

— Кого, принцессы египетской? Ах, да не тяни, рассказывай скорей! Мне вредно ждать, когда я высиживаю птенцов.

— Ну, так слушай! Выходит, она поверила в то, что говорили доктора. Помнишь, ты сама слышала их умные речи... Поверила, значит, что болотный цветок исцелит ее отца от болезни. Вот и прилетела сюда за этим цветком на лебединых крыльях еще с двумя принцессами. Эти-то каждый год прилетают в Данию купаться. Надеются помолодеть от холодной воды. Да-а, прилететь-то она прилетела, да и фьюить!

— Ах, сколько лишних слов! — рассердилась аистиха. — Я не могу долго волноваться, яйца могут остыть!

— Если уж рассказывать, то все по порядку — сказал аист. — Сегодня вечером прогуливаюсь я в камышах, там, где трясина потверже, как вдруг вижу — летят три лебедки. Что-то тут не то, подумалось мне. Это не настоящие лебедки, только перья у них лебединые. Ну, словно чутьем угадал, понимаешь? С тобой, мать, тоже так бывает, сразу чуешь что к чему, верно?

— Верно, верно! — сказала аистиха. — Дальше рассказывай про принцессу. Хватит уже о лебединых перьях.

— Знаешь посреди болота озерцо? - продолжал аист. - Вытяни шею, и ты его даже отсюда увидишь. Там посреди зеленого камыша лежал большой ольховый пень. На него лебедки и опустились. Огляделись по сторонам, захлопали крыльями, и тут одна из них возьми да и сбрось с себя лебединые перья. Смотрю, да это наша принцесса египетская! "Постерегите, - говорит она своим подругам, - мое лебединое платье, пока я нырну за болотным цветком". Сказала - и бросилась в воду. А подруги подхватили ее оперенье и взвились с ним в воздух. " Куда это они?" — подумал я. Верно, и она их о том же спросила. А они ей крикнули: "Ныряй, ныряй! Не летать тебе больше лебедкой! Не видать родного дома! Оставайся навсегда в болоте!" — И расщипали ее крылья по перышкам! Закружили перья в воздухе, словно снежинки белые, а злодеек принцесс только и видели.

— Страх какой! — сказала аистиха. — Сил нет слушать!.. Ну, а дальше-то что?

— Принцесса в слезы. Плачет, убивается, слезы на ольховый пень так и льются. Вдруг вижу - пень-то зашевелился! А это не пень был вовсе, а сам Болотный царь! Протянул он к ней свои длинные, как сучья древесные, все в зеленой тине руки. Бедняжечка перепугалась, спрыгнула и побежала. Но куда там, по трясине даже я ходить не могу, а уж она и подавно! Да-а, так и попала наша принцесса во владения Болотного царя. Не вернуться ей в родной Египет с болотным ! Не отпустит ее Болотный царь. Такая горькая история, лучше б тебе не знать ее...

— А тебе и не следовало ее рассказывать, особенно, когда я сижу тут на яйцах. Им это вредно! Принцесса-то как-нибудь выпутается из беды. Ее-то выручат! А вот случись что-нибудь такое со мной, с тобой или с кем-нибудь из наших, тогда все — пиши пропало!

— Все же я буду тут ходить да поглядывать, — сказал аист и так и сделал.

Прошло сколько-то времени.

И вот в одно прекрасное утро, когда аист пролетал над Диким болотом, он увидел на воде распустившуюся белую лилию на длинном зеленом стебле, а в ней, будто в колыбели крошечную девочку. Она, как две капли воды была похожа на египетскую принцессу. "Неужели это принцесса, которая снова стала маленькою?" — подумал аист. Но, рассудив хорошенько, решил, что, скорее всего, это ее дочка. Дочка египетской принцессы и Болотного царя. А значит, где ей и лежать, как не в водяной лилии.

"И все же ей тут не место! — подумал аист. — Сыро и холодно. Куда же ее отнести? В нашем гнезде и так тесно... Постой, помнится, у жены викинга нет детей, а ей так хотелось малютку, она сама это говорила... Эх, все равно толкуют, будто это аисты приносят в дом детей, так возьму и отнесу девочку жене викинга. То-то радости будет!"

И, подхватив малютку, аист полетел к дому викинга. Проткнул клювом пузырь в окне - пузырь раньше вместо стекла в окна вставляли - и положил девочку на постель рядом с женой викинга. А сам вернулся в гнездо и рассказал обо всем аистихе. Птенцы тоже слушали его, они к тому времени подросли уже.

— Вот видишь, - сказал аист жене, - принцесса не умерла, а прислала нам свою дочку, и я ее пристроил.

— Ну, а кто первый говорил, что принцесса не пропадет, выпутается из беды? — не удержалась аистиха. — Чем о других думать, позаботился бы о своей семье. Ведь отлет на носу! У меня от нетерпенья даже под крыльями чешется. Кукушки и соловьи давно улетели. А наши дозорные ждут только попутного ветра. За птенцов я не волнуюсь, они не подведут нас!

Как обрадовалась жена викинга, когда, проснувшись утром, увидела рядом с собой прелестную маленькую девочку! Она прижала ее к груди и нежно поцеловала, но девочка принялась кричать, царапаться и брыкаться - видно, ласки пришлись ей не по душе.

Накричалась, наплакалась и уснула. Милая крошка, ну как было не залюбоваться ею? Жена викинга была очень довольна. И такой счастливой и веселой она себя почувствовала, что ей захотелось поскорее поделиться новостью со своим мужем-викингом. Вот бы и он с дружиной также нежданно-негаданно вдруг оказался дома, как эта малютка! Начались приготовления к встрече дорогих гостей. Рабы чистили и развешивали боевое оружие. Жена викинга велела украсить стены коврами ее собственной работы, на которых были вытканы главные скандинавские боги - Один, Тор и Фрейя. По скамьям разложили мягкие подушки, в круглый очаг посреди пиршественной залы набросали кучу сухих поленьев, чтобы сейчас же можно было развести огонь.

От всех этих хлопот жена викинга так устала, что не помнила, как уснула крепким сном.

А когда проснулась, хватилась - девочки нет. Жена викинга очень испугалась. Она зажгла сосновую щепку - было темно, солнце еще не вставало - и увидела в ногах кровати, вместо своей прелестной дочки, мерзкую жабу. Она схватила палку и хотела ударить гадкую тварь, но жаба поглядела на нее с такой печалью, такая горькая скорбь таилась в ее глазах, что жена викинга не посмела. Жаба жалобно квакнула, жена викинга вздрогнула от неожиданности, отбежала к окну, и распахнула деревянные ставни...

В это самое время взошло солнце. Его лучи устремились на постель, они упали прямо на жабу... И тут вдруг гадкая жаба превратилась в хорошенькую маленькую девочку.

— Что со мной? — воскликнула жена викинга. — Не грежу ли я наяву? Ведь это мое родное дитя, мой прелестный эльф! — и она прижала девочку к сердцу, осыпая ее поцелуями.

Но малютка царапалась и кусалась, как дикий котенок.

Прошло несколько дней, и жена викинга поняла, что над девочкой тяготеют злые чары. Когда светило солнце, малютка была хороша, как эльф, но выказывала такую злобу, такую дикость! Ночью же она превращалась в гадкую жабу, но глаза ее говорили о кротости и печали. Словно в девочке уживались сразу и нежность ее матери, египетской принцессы, и дикость Болотного царя, ее отца. Только вот днем, когда она походила на мать, в ней играл отцовский характер, ночью же, когда она оборачивалась болотной тварью, к ней возвращались кротость и доброта матери.

"Как отвести от нее злые чары?" - думала и гадала жена викинга. И чем ближе подходил день возвращения мужа, тем настойчивей она об этом думала. Ей не хотелось, чтобы викинг разгадал тайну ребенка. Она боялась, что, по обычаям того времени, он мог выбросить малютку на проезжую дорогу — пусть берет кто хочет. А жена викинга уже привязалась к девочке всем сердцем.

Однажды утром ее разбудил сильный шум на крыше - это аисты хлопали крыльями, собираясь лететь на юг. Накануне у них были большие маневры, и эту ночь они провели на крыше дома викинга. Их было много, наверное, сотни пар, и все с детьми.

— Отцы готовы готовы?! — кричали аисты. — А матери и дети?!

— Скорей бы уж в путь! — не терпелось молодым аистам. — Так и щекочет внутри, будто в животе у нас скачут живые лягушки. Наконец-то мы летим в новые края, вот красота!

— Держитесь стаей! — наставляли родители. — Да не болтайте много, это вредно!

И стая взвилась вверх.

В эту самую минуту над вересковой луговиной прокатился звук рога - это викинг с дружиной вернулся домой. Богатую добычу привезли они с берегов далекой Галлии, где, как и в Британии, народ в страхе молил день и ночь:

"Боже, пронеси мимо диких викингов!"

Да, так вот и бывает в жизни: что добыча и ликование для одних, то злая напасть для других...

Заиграла жизнь, пошло веселье в замке викинга возле Дикого болота. В пиршественную залу вкатили большую бочку меда, запылал огонь в очаге. Вверх поднялся высокий столб дыма, и с деревянных балок на пирующих посыпалась жирная сажа. Но никто не замечал этого. Гости пили, забыв про старые ссоры, и веселились: стучали по столу ножами, били в свои боевые щиты и бросались друг в друга обглоданными костями.

Пригласили к столу и скальда, славного певца и музыканта, да к тому же и храброго воина. Скальд не только пел о победах викингов, но и сам в походы ходил и потому хорошо знал, о чем поет. Спел он песню о последней битве викинга и его дружины, а потом не забывал прославить и жену викинга. Она сидела на почетном месте во главе стола, разодетая в свои лучшие шелковые одежды, на руках ее блестели золотые запястья, на шее горели тяжелые янтари.

Скальд воспел и драгоценный подарок, которое она приготовила своему супругу. Викингу девочка очень понравилась - ведь он увидел ее днем, а дикий нрав ее и вовсе пришелся ему по вкусу.

- Смелой воительницей вырастет моя дочь! - порадовался он.

Долго шел пир в доме викинга, не один день и не два. Не дождаться нам его конца.

Между тем наступили сырые, ненастные дни осени. Туман обглодал листочки и улегся отдыхать на вересковой пустоши и на голых кустах. Запорхали бесперые пташки - снежинки.Вот-вот постучится в ворота зима. В аистиных гнездах поселились воробьи и тут же принялись судачить о прежних хозяевах.

А где же наши знакомые аисты со своими птенцами?

А сами аисты были уже в Египте. Там сияло жаркое солнце, совсем как в Дании летом. Тамаринды и акации стояли все в цвету. Куполах мечетей венчали сверкающие полумесяцы, и на всех башнях сидели аисты. Они отдыхали после долгого перелета. Их гнезда лепились одно к одному и на величественных колоннах, и под сводами разрушенных храмов, и даже на старых могильных памятниках. Словно гигантские солнечные зонтики раскрыли где-то в вышине свои густые кроны финиковые пальмы.

На фоне прозрачного воздуха пустыни рисовались серовато-белые контуры пирамид. Там, в самой пустыне, состязались в беге длинноногие страусы, а царственные львы мудрым оком взирали на мраморных сфинксов, наполовину погребенных в песке.

Воды Нила снова вошли в свои берега, и в них кишмя кишело лягушками. Аистята даже глазам своим не верили: сколько лягушек! — ешь, не хочу.

— Видите, как здесь хорошо! — приговаривала аистиха. - Чудо, как хорошо в этой теплой стране!

— А что здесь еще есть? — спрашивали аистята. — Мы отправимся отсюда куда-нибудь дальше?

— Дальше некуда! — отвечала аистиха. — Ничего интересного там не увидишь. Только здесь такой рай, а дальше непроходимые джунгли. Сквозь густые заросли да колючки не пробраться никому, разве что могучим слонам. И змеи там слишком большие для нас, а ящерицы чересчур прытки. А если в саму пустыню попадешь, то песок совсем глаза засыплет. Да это еще ничего, а можно и в песчаную бурю угодить. Нет, здесь куда лучше! И лягушек и кузнечиков вволю! Лучше уж мы с вами здесь останемся.

И они остались. Взрослые аисты отдыхали в своих гнездах, чистили перья, охорашивались, полировали длинные клювы о свои красные чулки. Потом вытягивали гибкие шеи, важно раскланивались и гордо поднимали головы, покрытые нежными, гладкими перышками, осматривая все вокруг умными карими глазами.

Молоденькие аистихи чинно прогуливались в сочном тростнике, украдкой поглядывая в сторону молодых аистов, заводили знакомства и чуть не на каждом шагу отправляли в рот по лягушке. А то возьмут в клюв змейку и помахивают ею, полагая, что это им очень к лицу.

Молодые аисты ни с того ни с сего вдруг начинали хорохориться, били друг друга крыльями, клевались, иногда даже до крови. А потом, глядишь, то одна парочка аистов, то другая, становились женихом и невестой. Что ж, такова жизнь!

Молодые вили себе гнезда. И тут порой не обходилось без жарких схваток — в жарких странах невольно все горячатся. А в общем-то все были довольны. Старики тешились, глядя на молодых. Ярко светило солнышко, еды было хоть отбавляй. Словом, живи да радуйся!

И только в богатом дворце египетского хозяина, как называли его аисты, радости не было.

Сам всесильный владыка покоился на своем ложе, недвижимый и высохший, словно мумия, руки и ноги отказались служить ему. Стены его богатых покоев были расписаны веселыми, яркими красками; казалось, что он лежит среди цветущих тюльпанов. Вокруг его ложа всегда толпились родные и приближенные. Они все ждали: вот-вот прилетит с севера старшая дочь владыки - та, что любили его больше всех, - и принесет болотный цветок, который исцелит больного. Так утверждали ученые мудрецы: болотный цветок коснется груди больного владыки, и он тут же исцелится, встанет живым и здоровым. Вот радости-то будет для всей страны! Так говорили ученые мудрецы, а они знают, что говорят.

Только не пришлось вернуться домой той, которая полетела на север за болотным цветком. Принцесса египетская осталась во владениях Болотного царя, а почему и как, мы-то с вами хорошо знаем. Однако злодейки- принцессы рассказали совсем другую историю:

— Мы уже летели над Данией и приближались к Дикому болоту, как вдруг нас заметил охотник Он пустил в нас стрелу и попал в как раз в принцессу. С прощальной лебединой песней она опустилась на Дикое болото. Там, под белой березой, мы и оставили ее. Но мы отомстили за ее гибель. Привязали к хвостам ласточек, что жили под крышей охотника, зажженную соломы. Хижина сгорела, а с нею и сам хозяин.

— Ложь, обман! — возмутился аист, услышав их рассказ. — Ах, так бы и проткнул их своим острым клювом!

— Ну да, и сломал бы его, — заметила аистиха. — На кого бы ты стал похож тогда? Нет уж, надо думать сначала о себе и о своей семье, остальное - суета.

— А все-таки я хочу послушать, что скажут ученые мудрецы. Завтра они соберутся в открытом храме, чтобы совещаться о больном. Может, они и доберутся до истины.

Ученые мудрецы собрались и завели такие умные и пространные речи, что аист совсем ничего не понял. Ничего эти речи не дали и больному, и его бедной дочери на Диком болоте. Однако послушать их все же не мешает, плохого от этого никому не будет.

- Главное в жизни - любовь — говорили мудрецы. - Возвышенная любовь рождает возвышенную жизнь. Любовь может вернуть больного к жизни!

Так, в том же духе, они продолжали изрекать мудрейшие истины, смысл которых иногда и сами не очень понимали, однако оставались ими очень довольны. Они обратились к древним пергаментам, желая найти в них ответ, как исцелить больного. Пытались прочесть судьбу своего владыки по звездам, спрашивали совета у четырех ветров. И пришли к одному выводу: главное в жизни - любовь.

- Любовь бывает разная, - говорили они. - Любовь влюбленных совсем не та, что любовь родителей к детям. А последняя отличается от любви растения к солнцу. К примеру, солнце с любовью целует тину, и от этого рождается дивный цветок - лотос

Речи мудрецов отличались такою глубиной и ученостью, что бедный аист с трудом улавливал их смысл, а уж пересказать их потом и вовсе не смог бы. Он крепко задумался, закрыл глаза и простоял так весь день на одной ноге. Нет, ученость явно была ему не по плечу. Да и самим мудрецам пришлось поломать голову. "Любовь — главное в жизни! - решили они. - Она-то и исцелит больного владыку!"

Решить-то они решили и, возможно, были недалеки от истины, а вот что предпринять, так и не надумали. Зато повторяли это мудрое изречение много раз и даже записали его вместо рецепта: "Главное в жизни— любовь!"

Но как приготовить по этому рецепту лекарство? Это была задача. Одно лекарство они уже испытали: отправили принцессу египетскую - ту, что любила отца своего больше всех, - за болотным цветком в Данию. Но она не вернулась, и все считали ее погибшей. Правда, мудрейший из мудрецов сказал то же, что и аистиха:

- Принцесса выпутается из беды! Надо ждать.

И решено было ждать, ничего другого не оставалось.

— Я знаю, что сделаю! — заявил аист. — Стащу лебединое оперение у этих злодеек принцесс, чтоб больше не летать им на Дикое болото. Да припрячу где-нибудь там у нас до поры, до времени.

— Где это "там у нас"? — переспросила аистиха.

— В нашем гнезде на Диком болоте! — сказал аист. — Птенцы помогут мне перенести их. А если сразу тяжело будет, можно за несколько перелетов, сначала одно, потом другое. Принцессе и одного оперения хватило бы, да, пожалуй, два лучше. На севере лишняя одежда никогда не помешает.

— Все равно, спасибо тебе за это не скажут! — заметила аистиха. — Но ты - глава семьи, тебе видней, а меня слушают, только когда я высиживаю птенцов...

В замке викинга, что стоял возле Дикого болота, куда каждую весну прилетали аисты, все не могли налюбоваться маленькой девочкой. Жена викинга позаботилась, чтобы никто не видел ее ночью, когда она превращалась в гадкую жабу. А днем она была чудо как хороша.

Назвали девочку Хельгой. Конечно, имя слишком нежное для ее дикого нрава.

Проходили месяцы и годы. Аисты совершали свои перелеты: осенью к берегам Нила, весной назад в Данию на Дикое болото. А малышка росла, превратилась в девочку и, не успели опомниться, как уже стала красавицей девушкой. Ей исполнилось шестнадцать лет, но при самой нежной внешности, она оставалась жестока и необузданна, даже по тем суровым временам.

Она могла без седла скакать на необъезженном коне и не думала соскочить на землю, даже когда он начинал грызться с дикими лошадьми. Хельга словно прирастала к его спине и без страха гнала его во весь опор. А потом с разгону бросалась она в холодные води фьорда прямо в платье, с высокого обрыва и плыла навстречу ладье викинга, своего названного отца.

Любимым занятием ее была охота. От своих густых, черных волос она отрезала длинную прядь и сама свила из нее прочную тетиву для лука.

— Надейся во всем только на себя! — говорила она.

А однажды, обидевшись сильно на отца, она заявила ему:

— Приди ночью к нам в дом твой злейший враг, сними крышу над твоей головой и занеси над тобою топор, я бы промолчала, даже если бы и видела все! Я бы не слышала ничего — так звенит еще в моих ушах пощечина, которую ты дал посмел мне дать! Я ничего не забываю!

Викинг не поверил ей, он только любовался ее отвагой и красотой и всегда хвалил ее за дикие выходки.

- Вот истинная дочь викинга! - радовался он.

Но жена викинга горько сокрушалась. Она очень полюбила свою приемную дочь, и никак не могла смириться с ее жестоким нравом, хотя и знала, что виною всему злые чары. Это из-за них, верила она, Хельга не может обуздать свой неистовый характер.

А Хельга часто доставляла себе злое удовольствие помучить мать. Когда жена викинга смотрела из окна или выходила во двор, девушка нарочно садилась на самый край глубокого колодца, болтала ногами, а потом бросалась в скользкую бездну. Ныряла, всплывала на поверхность, потом опять ныряла, точно лягушка, выкарабкивалась из колодца с ловкостью кошки и, мокрая, вся в зеленой тине, являлась в покои замка. Вода так и текла с нее ручьями прямо на пол.

(окончание следует)

Прикрепленное изображение (вес файла 518.4 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 510.6 Кб)

Ганс Христиан Андерсен

Дочь болотного царя

(Пересказ Н. Шерешевской)

(окончание)

Однако ближе к сумеркам Хельга всегда стихала. Она вела себя спокойней, о чем-то задумывалась, становилась послушной. У нее даже появлялись нежные чувства к матери. Но вот садилось солнце, и тут же свершалось зловещее превращение: вместо девушки, сидела сморщенная противная жаба. Она была много больше обычной жабы, и от этого казалась еще ужасней. Только глаза ее выражали горькую тоску, а из груди вырывались жалобные звуки, словно ребенок всхлипывал во сне. И тогда жена викинга брала ее к себе на колени, и, заглядывая в ее прекрасные, печальные глаза говорила:

— Иногда мне кажется, лучше бы ты всегда оставалась моею немой дочкой-жабой! Ты делаешься куда страшнее, когда красота возвращается к тебе. Так и жди тогда какой-нибудь злой проказы или беды.

И жена викинга рисовала магические руны против колдовства и болезней, но все без толку.

— И подумать только, — сказал аист своей жене, когда они снова прилетели на Дикое болото. — когда-то она была совсем малюткой и легко умещалась в цветке водяной лилии. А теперь вот стала совсем взрослой, и так похожа на мать, вылитая принцесса египетская. А ту мы с тех пор и не видели. Должно быть, не удалось ей выпутаться из беды, как вы с мудрецом предсказывали. Я каждый год облетаю Дикое болото вдоль и поперек, но она ни разу не показывалась. Неужели зря мы перетащили сюда лебединые оперенья? Да еще с таким трудом, в три перелета. Что ж так и будут они лежать в нашем гнезде без дела? А случись пожар, и загорись дом викинга, от них ведь ни перышка не останется!

— Между прочим, от нашего гнезда тоже! — сердито заметила аистиха. — Но об этом ты думаешь меньше, чем о перьях болотной принцессы. Хорош отец семейства, ничего не скажешь. Я говорила это, когда первый раз высиживала здесь птенцов, ну на что проку. Вот помяни мое слово, эта шальная девчонка еще угодит в кого-нибудь из нас стрелой. Она сама не ведает, что творит. Лучше бы ты оставил ее на болоте, пускай бы погибла тогда же!

— Ну что ты! Твои слова злее, чем ты сама! И не старайся убедить меня в обратном!

С этими словами аист высоко подпрыгнул, раза два плавно взмахнул крыльями, вытянул назад ноги и взмыл вверх. Еще раз взмахнул крыльями и поплыл в вышине. Белые перья его так и светились на солнце, шея и голова вытянулись вперед. Какой полет! Какая скорость!

— Он до сих пор хорош! Лучше всех! — сказала аистиха. — Только ему-то я этого не скажу...

В ту осень викинг рано вернулся домой. Много пленных и богатой добычи привез он с собой. Среди пленных был один молодой воин, очень смуглый, черноволосый, в одежде совсем иной, чем у остальных. Говорили, что у себя на родине, в жарких южных краях, он не столь отличался военными доблестями, как любил проводить время за учеными книгами. А в его тайных покоях, куда входить разрешалось только самым доверенным людям, варились какие-то пахучие снадобья, сушились разные травы, которые он потом растирал в порошки. Словом, думал он больше не о том, как убивать врага, а о том как лечить друзей, да и всех прочих людей.

Был он очень юн и хорош собой. Когда его со связанными руками вели по двору замка, жена викинга невольно воскликнула:

- Как он прекрасен! Словно сам Бальдур! — Она имела в виду прекрасного бога света, которому поклонялись древние скандинавы.

— Жалкий трус! Раб безбородый! - с презрением сказала Хельга. - Надо бросить его бешеным собакам. А лучше затоптать копытами. Я бы сама с удовольствием села на дикого быка и поохотилась за ним с остро отточенным ножом! - И она звонко рассмеялась.

Даже суровые воины из дружины викинга содрогнулись, услышав такие слова девушки. Но жена викинга ничего не сказала, только с болью поглядела на свою приемную дочь. Она-то знала, что пока светит солнце, Хельгой, всеми ее словами и поступками, словно руководит темный злой дух. Но она хранила эту тайну про себя, боясь, что если кто-нибудь узнает ее, пусть даже сам викинг, девушку сочтут колдуньей.

Однако вечером, когда красоту и жестокость Хельги, как обычно, сменило уродство кроткой жабы, жена викинга не удержалась, и высказала все, что наболело у нее на душе:

— Если бы знал кто-нибудь, как я страдаю из-за тебя! И как тебя жалею..

Безобразная жаба, похожая на тролля с лягушачьей головой, устремила на нее свои большие печальные глаза и, казалось, понимала все.

— Но, видно, сильна материнская любовь, если я молча терплю твои злые выходки вот уже сколько лет! - говорила жена викинга. — Только ты-то сама никого не любишь! Неужели сердце у тебя холодное, как тина болотная, из которой ты вышла?

Тут болотная тварь вздрогнула и съежилась, словно ее больно задели эти слова, и, жалобно проквакав что-то, забилась в темный угол.

— Но придет и твой час испытаний, — сказала жена викинга. — Ты еще узнаешь, какие муки приносит любовь. Ах, лучше б мне не видеть тебя никогда и не знать!

И, горько расплакавшись, жена викинга ушла на другую половину комнаты, разделенной большой звериной шкурой, свисавшей с балки на потолке до самого пола.

Жаба долго сидела в своем углу , лишь изредка испуская тяжелые вздохи. В доме викинга все спали, огни были давно погашены, только в круглом очаге пиршественной залы тлели недогоревшие угли.

Вдруг жаба приподнялась на всех четырех перепончатых лапах, прислушалась к тишине и запрыгала к двери. Она встала на задние лапы, неслышно приподняла щеколду, приоткрыла дверь, и заскакала вниз, в пиршественную залу. Словно что-то проснулось в этом странном убогом существе, какая-то новая сила, неведомые ранее чувства, которые заставили ее действовать сейчас так разумно и решительно.

На столе еще стояли неубранные блюда с обглоданными костями, узорные чаши с недопитым вином, валялись ложки и ножи. Жаба прихватила один из них.

На полу возле очага лежали приготовленные на утро сухие щепки. Жаба выбрала самую длинную, поднесла ее к тлевшим углям и с горящим факелом спустилась вниз, в сырое каменное подземелье, куда заточили юного пленника. Жаба с великим трудом выбила железный засов, которым была заперта его дверь, и подошла с спящему узнику. Она дотронулась до него холодной, липкой лапой, пленник вздрогнул и проснулся. Увидев рядом с собой безобразную огромную жабу, он с отвращением отшатнулся. Но жаба перерезала кожаные ремни, сковавшие руки и ноги юноши, и сделала ему знак следовать за ней.

- Это наваждение или колдовство! - воскликнул пленник и даже похлопал себя по плечу - проверить, не сон ли это. - Неужели под такой безобразной личиной может скрываться доброе сердце? А впрочем, я сам всегда говорил, что жабы полезные существа.

Жаба кивнула юноше головой, давая понять, что надо идти за ней, и, миновав безлюдную галерею, скрытую от чужих глаз ковровым занавесом, привела его на конюшню. Она указала ему на белого скакуна. То был любимый конь Хельги. Не теряя времени, пленник вскочил верхом, жаба последовала за ним и, протянув холодную перепончатую лапу, тронула повод. Пленник не стал мешать ей, и жаба пустила коня галопом по окольной дороге, которую самому пленнику никогда бы не отыскать.

Скоро они были уже далеко от замка викинга. Дикое болото осталось в стороне. Конь затрусил рысцой, петляя по тропинкам вдоль опушки леса. Начинало светать. Жаба несколько раз порывалась спрыгнуть с коня, но пленник все удерживал ее, ему не хотелось просто так отпускать ее, ничем не выразив своей благодарности.

Но вот небо заалело, первый луч солнца прорвал облака и осветил всадников. В то же мгновенье гадкая жаба превратилась в прекрасную девушку. Молодой пленник от неожиданности выпустил поводья, конь стал. Хельга соскочила на землю, выхватила из-за пояса нож и замахнулась на юношу. Он отшатнулся невольно.

- Трус! - крикнула она. - Простого ножа испугался! А если бы это было боевое копье? Ха, ха, ха, покрутился бы тогда на холодном вертеле! Ну что же ты не подойдешь поближе, храбрый воин?

Юноша уже успел оправиться от первого испуга, он сразу смекнул, что неспроста на его глазах свершилось такое странное превращение. Не обошлось тут без злых чар! Но вместо того, чтобы бежать от безумной девушки или одолеть ее силой, он ласково заговорил с ней:

- Ты моя спасительница, и я никогда не забуду этого! Лучший мой друг не сделал бы для меня того, что свершила ты сегодня ночью. Если бы не твоя доброта и отвага, не видать бы мне больше ясного дня! Но, видно, душу твою омрачили какие-то злые силы, если ты хотела ударить меня сейчас тем самым ножом, каким сама же разрезала кожаные ремни, сковавшие мне руки и ноги. Бедная девушка, как бы мне хотелось помочь тебе!

Если бы молодой пленник занес над Хельгой тяжелый меч или отточенный топор, она бы не дрогнула и не отступила, но его ласковые речи смутили ее. Она уронила руки и, побледнев от волнения, удивленными глазами смотрела на юношу, не в силах вымолвить ни слова.

- Как бы я хотел вывести тебя из мрака, в каком ты блуждаешь, сама не ведая этого! Ты так прекрасна и добра. Твоим жестоким словам я не верю. Это просто слова. За ними кроется какая-то ужасная тайна. Поведай мне ее, не бойся.

Говорят, дождевая капля точит камень, а волна морская сглаживает острые скалы - так добрые слова молодого пленника пробили твердую стену, за которой так долго оставалось в плену нежное сердце Хельги. Но, подобно молодому ростку, что впитывает благотворную влагу росы и поглощает теплые лучи солнца, не ведая о созревающем в нем семени жизни и будущем плоде, так сама Хельга еще не понимала, что с ней происходит. Она больше не пылала неистовой злобой, ей не хотелось никого мучить, напротив, она готова была покориться новым чувствам, вдруг вспыхнувшим в ней. Было то раскаяние? Печаль? Или любовь? Она сама не знала. Не таясь, она поведала свою историю молодому пленнику. Так открылась тайна дочери Болотного царя.

Но где же была ее мать, египетская принцесса?

Она все еще спала в зеленой тине Дикого болота, увитая камышом и белыми лилиями. Ей снились то ольховый пень, то египетская пирамида. Пень был весь исчерчен старинными иероглифами и походил скорее на египетскую мумию. Потом он зашевелился, протянул к ней свои длинные зеленые руки - это оказался не пень и не мумия, а сам Болотный царь.

А однажды ей пригрезилось, что вот она очнулась и видит у себя на груди маленькую птичку. Птичка била крылышками, весело щебетала и все норовила взлететь вверх, вырваться из-под темного свода, но ее не пускала длинная зеленая лента, которой она была привязана к принцессе. "На волю, на волю, к отцу!" - словно просила птичка.

Принцессе вспомнился ее отец, которого она так любила, и родная солнечная страна, где ей так хорошо жилось... Она пожалела птичку, развязала ленту и выпустила ее на волю, к отцу.

Где же развевалась, где была теперь зеленая лента, привязывавшая птичку к сердцу матери? Что же это была за лента? Видел ее только аист. Той лентой был зеленый стебель, на конце которого качалась белая лилия, а в ней, как в колыбели спала прелестная малютка, которую аист отнес жене викинга.

Теперь малютка уже выросла, стала прекрасной девушкой, по имени Хельга. И вот она прискакала на белом коне к берегу Дикого болота, чтобы увидеть, наконец, свою родную мать, египетскую принцессу. Здесь она распрощалась с молодым пленником и, когда смолк цокот его копыт, склонилась над гладкой поверхностью болотного озера. Там, в глубине, она увидела египетскую принцессу.

— Неужели это мое отражение в водяном зеркале? — удивилась Хельга.

— Неужели это я? — удивилась ее мать, египетская принцесса, увидев над водой лицо Хельги.

Они потянулись друг к другу, воды озера разомкнулись, мать и дочь встретились, чтобы никогда уже больше не расставаться, и крепко обнялись.

— Мое дитя, цветок сердца моего, нежный лотос, веселая птичка моя, - говорила мать, и слезы счастья катились по ее щекам.

А над ними кружил аист. Он быстро слетал к дому викинга, где на крыше в его гнезде хранились два лебединых оперенья, и теперь сбросил их матери и дочери. Они тут же накинули их на себя и поднялись в воздух белыми лебедками.

— Вот теперь поговорим! — сказал аист. — Теперь мы поймем друг друга, хотя клювы у всех птиц разные, язык-то общий. Какая удача, что все случилось именно сегодня, завтра нас здесь уже бы не было. Мы с женой и наши птенцы этим утром улетаем на юг. Мы ведь тоже с нильских берегов, как и вы. Я так рад, что все у вас кончилось благополучно. Моя жена всегда говорила, что принцесса выпутается из беды! Я очень, очень рад... Выходит, не зря мы с птенцами перенесли сюда из Египта лебединые оперенья. Ведь это просто счастье, что мы еще не улетели! Наша стая поднимется сегодня на рассвете. Мы полетим вперед, а вы держитесь за нами, тогда не собьетесь с пути. Только не отставайте!

— И я принесу на родину цветок сердца моего, нежный лотос, мою красавицу дочь! — сказала египетская принцесса. — Как это все неожиданно разрешилось!

- Я не могу лететь сразу, - сказала Хельга. - Сначала я должна повидать мою приемную мать, жену викинга. Она была так добра ко мне, столько горя узнала она из-за меня и никогда ни словом меня не укорила. Нет, я не могу улететь, не простившись с нею.

— Это очень легко устроить — сказал аист. — Нам все равно надо слетать в замок викинга за моей женой и птенцами. Вот они удивятся-то! Особенно жена, она всегда говорила... — Но он не стал повторять, что говорила аистиха, а затрещал, защелкал клювом и полетел вперед к замку викинга.

Там все спали глубоким сном. Жена викинга легла позже всех, страх и беспокойство не давали ей уснуть. Настала вот уже вторая ночь, как исчезла Хельга. Должно быть, это она помогла бежать молодому пленнику: в конюшне недоставало именно ее коня. Что с нею сталось? И как еще посмотрит на все это сам викинг? От этих мыслей жена викинга долго не могла заснуть. То ей виделась Хельга - прекрасная, юная, но дикая и жестокая, то - тихая и печальная жаба, которую она брала к себе на колени и гладила по безобразной голове. Но вдруг жаба захлопала перепончатыми лапами, и это были уже не лапы, а белые крылья, и, изогнув длинную, прекрасную шею, взмыла вверх белой лебедью.

Жена викинга проснулась с рассветом. На крыше замка и в самом деле слышалось хлопанье крыльев - то аисты собирались в свой обычный отлет. Жена викинга встала и подошла к окну - ей хотелось еще раз взглянуть на милых ее сердцу аистов и пожелать им счастливого пути. Она распахнула ставни. Над двором и конюшнями летали сотни аистов, некоторые садились на крышу передохнуть. А перед самым окном, на краю колодца, в который так любила нырять Хельга, желая поддразнить свою приемную мать, сидели две лебедки. Они не сводили глаз с окна жены викинга. Когда она растворила ставни, лебедки захлопали крыльями и низко нагнули гибкие шеи, словно в поклоне.

Жена викинга вспомнила свой сон, и перед ее глазами как живая встала Хельга - Хельга, обернувшаяся сначала гадкой жабой, а затем белой лебедью. Жена викинга протянула к ней руки, посылая воздушные поцелуи, словно прощаясь с нею.

Стаи аистов взвились в вверх, и, сделав круг над двором викинга, потянули на юг.

— Ну вот, приходится ждать этих лебедок! — сказала аистиха. — Если хотят лететь с нами, пусть не мешкают! Ждать мы не можем. Ведь мы летим стаей, все вместе. Так лететь куда пристойнее. Не то что зяблики или турухтаны: у тех мужья летят сами по себе, а жены с детьми отдельно. Просто позор! А лебеди-то, лебеди, посмотри, как неуклюже они летят!

— Всяк летит по-своему, — ответил аист. — Лебеди летят косой лентой, журавли — клином, а кулики — змейкой.

— Ах, не вспоминай, ради бога о змейках! — испугалась аистиха. — Птенцам еще захочется есть, а чем их тут накормишь?

— Что это там внизу, высокие горы? — спросила Хельга летевшую рядом с нею мать..

— Нет, это плывут под нами грозовые тучи! — отвечала дочери египетская принцесса..

— А там, в вышине, белые облака? — спросила дочь.

— А это вечные снежные вершины! — ответила мать, и, перелетев через Альпы, они устремились к синеющему вдали Средиземному морю.

— Африка! Египет! — обрадовалась дочь нильских берегов, увидев сверху извилистую светло-желтую полосу своей родной земли.

Аисты тоже увидали берег и полетели быстрей.

— Вот уж запахло нильской тиной и прохладными лягушками! — сказала аистиха птенцам. — Ой, даже внутри защекотало! Скоро вы сами их отведаете. Такие мокренькие, скользкие! И познакомитесь со своими дальними родственниками - марабу, ибисами и журавлями. Они все нашего роду-племени, только не так хороши, как мы. А уж важничают! Особенно ибисы . Египтяне так носятся с ними, даже делают из них мумии, набивая им животы душистыми травами. По мне, так уж лучше бы живыми лягушками! Скоро вы узнаете, до чего это хорошо! Я так считаю, лучше побольше лягушек при жизни, чем слава и почет после смерти. Разве я не права?

— Вот и аисты прилетели! — сказали обитатели царского дворца на нильском берегу.

В одном из его открытых покоев на мягком ложе, устланном шкурой леопарда, лежал сам владыка. Смерть еще не пришла к нему, но здоровья тоже не было. Он все ждал с северного болота заветный цветок - лотос, который бы вернул ему силы и бодрость. Родные и приближенные не отходили от его постели.

Вдруг в покои владыки влетели две белые лебедки, вернувшиеся в Египет вместе с аистами. Они сбросили с себя оперенье, и все увидали двух красавиц, похожих друг на друга, как две капли воды. То были египетская принцесса и ее дочь Хельга. Мать подвела Хельгу к ложу больного: девушка, откинув назад длинные темные волосы, упала на колени и приникла к груди родного деда. И тут же кровь прилила к его щекам, глаза его заблестели от радости, жизнь вернулась к нему! Старец встал здоровым и помолодевшим, словно очнулся после долгого-долгого сна.

- С добрым утром! - сказали вместе мать и дочь, обнимая его.

Такая радость воцарилась во дворце! И у аистов тоже царило веселье, особенно их радовало, что еды было вдоволь, а уж лягушек и не счесть! Ученые во дворце спешили записать историю матери и дочери, чтобы донести до потомков загадку чудесного болотного цветка - лотоса, воскресившего больного владыку и принесшего с собою счастье и радость всей стране.

Аисты тоже поведали эту историю своим птенцам, но, конечно, по-своему, и только тогда, когда все успели наесться досыта, — не то им было бы не до чужих историй.

— Теперь и тебя отметят! — говорила аистиха мужу. — А то как же!

— К чему мне это? — отвечал аист. — Да и за что, собственно? Совсем не за что.

— Как это не за что? Ты потрудился тут больше всех. Если бы не ты и наши птенцы, принцессам, матери и дочери, вовек не видать бы Египта, а здешнему владыке исцеления! Нет, тебя непременно отметят! Скорее всего, сделают доктором наук, и наши птенцы будут уже не просто птенцами, а детьми доктора наук, а их птенцы — внуками доктора, понимаешь? На мой взгляд, ты вылитый египетский ученый доктор!

А придворные ученые и мудрецы продолжали развивать свою основную мысль, проливавшую свет, как они утверждали, на все события.

"Главное в жизни — любовь" — эту свою основную мысль они толковали примерно так: "Египетская принцесса, как солнечный луч, проникла во владения болотного царя, и от их встречи родился прекрасный цветок, цветок любви, цветок жизни и радости..." и все в том же духе.

— Все их премудрые речи и толкования я все равно не сумею тебе передать, — признался аист, когда вернулся к себе в гнездо. — Они говорили так красиво, пространно и мудрено, что их тут же повысили в чинах и раздали ордена.

— А ты что получил? — спросила аистиха. — Надеюсь, тебя-то не обошли? Кто-кто, а ты в этом деле главный. Ученые только и знают что рассуждать да строить догадки. Но погоди, про тебя тоже вспомнят...

И вспомнили.

Когда раннею весною аисты опять собрались в отлет на север, Хельга сняла с безымянного пальца золотое кольцо, начертила на нем свое имя и повесила его на шею аисту.

- Отнеси его на Дикое болото и передай жене викинга. Тогда она будет знать, что ее приемная дочь жива, здорова и помнит о ней. Счастливого пути!

"Тяжеленько будет его нести! — подумал аист. — Но золото и честь не на дорогу выбросишь"... - - - Вот увидишь, теперь на севере будут говорить: "Аист приносит счастье", — сказал он аистихе.

А вернувшись осенью из Дании на нильские берега, первое, что он увидел, было его собственное изображение на стене царского дворца. Хельга сама приказала нарисовать там аиста, аистиху и всех их птенцов - ведь они сыграли такую важную роль в ее жизни.

— Очень мило! — сказал аист.

— Мило, мило! — сказала аистиха. — Меньшего и нельзя было ожидать!

Вот и награда, вот и конец всей истории.

А мог у нее быть и другой конец.

Той же осенью орел, отдыхавший на вершине самой высокой пирамиды, увидел вдали большой караван. Вереницей шли усталые верблюды, на своих горбах они несли несметные сокровища и богатства. За ними на горячих арабских скакунах гарцевали вооруженные всадники. Белые кони размахивали густыми гривами, били копытами и фыркали. Знатные гости, - среди них был и один аравийский принц, молодой и прекрасный, как и подобает быть принцу, - въехали во двор египетского владыки, хозяина аистов, гнездо которых в это время еще пустовало. Аисты находились на севере, в Дании, но скоро должны были вернуться.

Вернулись онив тот самый день, когда во дворце царило шумное веселье — справляли свадьбу. Невестой была красавица Хельга; женихом — молодой аравийский принц, смуглый, черноволосый и так похожий на молодого пленника, которого Хельга когда-то вывела из подземелья в замке викинга

— Вот вам и новый конец истории! — сказал аист. — И совсем неожиданный! Мне он даже больше нравится.

— Интересно, а что о нем скажут дети? — заметила аистиха.

— Да, это, конечно, самое важное! — согласился с ней аист.

Прикрепленное изображение (вес файла 473.2 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 631.6 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 571.2 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

9 февраля - Всемирный день стоматолога

А. П. Чехов

АХ, ЗУБЫ!

У Сергея Алексеича Дыбкина, любителя сценических искусств, болят зубы.

Но мнению опытных дам и московских зубных врачей, зубная боль бывает трех сортов: ревматическая, нервная и костоедная; но взгляните вы на физиономию несчастного Дыбкина, и вам ясно станет, что его боль не подходит ни к одному из этих сортов. Кажется, сам чёрт с чертенятами засел в его зуб и работает там когтями, зубами и рогами. У бедняги лопается голова, сверлит в ухе, зеленеет в глазах, царапает в носу. Он держится обеими руками за правую щеку, бегает из угла в угол и орет благим матом...

- Да помогите же мне! - кричит он, топая ногами. - Застрелюсь, чёрт вас возьми! Повешусь!

Кухарка советует ему пополоскать зубы водкой, мамаша - приложить к щеке тертого хрена с керосином; сестра рекомендует одеколон, смешанный с чернилами, тетенька вымазала ему десны йодом... Но от всех этих средств он провонял лекарствами, поглупел и стал орать еще громче... Остается одно только неиспробованное средство - пустить себе пулю в лоб или, выпивши залпом три бутылки коньяку, обалдеть и завалиться спать... Но вот наконец находится умный человек, который советует Дыбкину съездить на Тверскую, в дом Загвоздкина, где живет зубной врач Каркман, рвущий зубы моментально, без боли и дешево - по своей цене. Дыбкин хватается за эту идею, как пьяный купец за перила, одевает пальто и мчится на извозчике по данному адресу. Вот Садовая, Тверская... Мелькают Сиу, Филиппов, Айе, Габай... Вот, наконец, вывеска: "Зубной врач Я. А. Каркман". Стоп! Дыбкин прыгает с извозчика и с воплем взбегает наверх по каменной лестнице. Давит он пуговку звонка с таким остервенением, что ломает свой изящный ноготь.

- Дома? Принимает? - спрашивает он горничную.

- Пожалуйте, принимают...

- Уф! Снимай пальто! Скоррей!

Еще минута, и, кажется, голова страдальца окончательно лопнет от боли. Как сумасшедший, или, вернее, как муж, которого добрая жена окатила кипятком, он вбегает в приемную, и... о ужас! Приемная битком набита публикой. Бежит Дыбкин к двери кабинета, но его хватают за фалды и говорят ему, что он обязан ждать очереди...

- Но я страдаю! - кипятится он. - Чёрт возьми, я переживаю ужасные минуты!

- Мало ли что! - говорят ему равнодушно. - Нам тоже не весело.

Мой герой в изнеможении падает в кресло, хватается за обе щеки и начинает ждать. Его лицо точно в уксусе вымыто, на глазах слезы...

- Это ужасно! - стонет он. - Ох, уми-ра-а-ю!

- Бедный молодой человек! - вздыхает сидящая возле него дама. - Я страдаю не меньше вас: меня родные дети выгнали из моего же собственного дома!

Никакая финансовая передовая статья, никакой спектакль с благотворительного целью не могут быть так возмутительно скучны, как ожидание в приемной. Проходит час, другой, третий, а бедный Дыбкин всё еще сидит в кресле и стонет. Дома давно уже пообедали и скоро примутся за вечерний чай, а он всё сидит. Зуб же с каждой минутой становится всё злее и злее...

Но вот проходит мучительная вечность и наступает очередь Дыбкина. Он срывается с кресла и летит в кабинет.

- Бога ради! - стонет он, падая в кабинете в кресло и раскрывая рот. - Умоляю!

- Что-с? Что вам угодно? - спрашивает его хозяин кабинета, длинноволосый блондин в очках.

- Рвите! Рвите! - задыхается Дыбкин.

- Кого рвать?

- А, боже мой! Зуб!

- Странно! - пожимает плечами блондин. - Мне, г. шутник, некогда, и я прошу вас сказать: что вам угодно?

Дыбкин раскрывает рот, как акула, и стонет:

- Рвите, рвите! Кто умирает, тому не до шуток! Рвите, бога ради!

- Гм... Если у вас болят зубы, то отправляйтесь к зубному врачу.

Дыбкин поднимается и, разинув рот, тупо глядит на блондина.

- Да-с, я адвокат!.. - продолжает блондин. - Если вам нужен зубной врач, то отправляйтесь к Каркману. Он живет этажом ниже...

- Э-та-жом ни-же? -- поражается Дыбкин. - Чёрт же меня возьми совсем! Ах, я скотина! Ах, я подлец!

Согласитесь, что после такого пассажа ему остается только одно: пустить себе пулю в лоб... если же нет под руками револьвера, то выпить залпом три бутылки коньяку и т. д.

Прикрепленное изображение (вес файла 66.7 Кб)