Сектор Орион - Мир Беллатрикс - Сказочный мир

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

27 ноября - День Чёрной кошки

Л. Семаго

Будни чёрного кота

На лесных кордонах особый уклад жизни, на каждом — свой. Сходство, пожалуй, в одном: люди и четвероногие обитатели этих маленьких мирков не только трогательно дружны между собой, но и с явной радостью встречают новичков, быстро к ним привыкают и начинают считать своими. И у тех эта дружелюбная обстановка в свою очередь меняет настороженность на доверие. Тут чаще видишь игру, уступку чужим желаниям, защиту или помощь, чем даже пустяковый конфликт, а тем более настоящую ссору. Многое прежде всего зависит от человека, но чаще всего собаки, кошки, козы и другая живность, предоставленные большую часть времени самим себе, устанавливают между собой отношения, в которых нет и намёка на грубый деспотизм или откровенную неприязнь.

Так и у егеря Михаила Стародубцева собралась на дворе довольно пёстрая звериная компания. Козёл и коза с козлёнком, чёрным и блестящим, словно мытый сосновый уголь. Весёлая молодая болонка, которая была бы находкой для цирка. Ей постоянно завидовала симпатичная дворняжка — плутоватый и страстный курокрад, сидевший по этой причине на цепи даже в праздники. Другой пёс, огромная полукровка, тоже гремел цепью, взлаивая хрипловатым басом. Но его злость воспитывалась и береглась для кабаньих охот. Корова с телёнком и желтоглазый, чёрный-чёрный, цветом под стать козлёнку, кот. Он-то и был здесь центральной фигурой: невозмутимый и смелый, не терявшийся в очень сложных ситуациях и знавший куда больше, чем знают обыкновенные коты всех мастей.

Летом ли, зимой егерь редко уходил в обход без него. Иногда третьим с ними отправлялся и козёл. Но как только ложился глубокий снег, у козла сразу пропадала охота уходить со двора. На этих обходах кот гасил в себе охотничью страсть и обращал на маленьких пернатых и четвероногих обитателей леса не больше внимания, чем козёл. Трусил ровной рысцой впереди всех, лишь изредка оборачиваясь с молчаливым вопросом6 «Правильно идём, хозяин?» Хаживал в лес и один, но почти всегда с приключениями. Спасаясь от волков, отсиживался осенней ночью на старой груше, пока не поспевала помощь. Прятался полдня под густым кустом шиповника от пары злых воронов, удирал во всю кошачью прыть от кабанов, столкнувшись с ними на звериной тропе.

Его в любое время можно было видеть за каким-нибудь занятием: кот презирал праздность. То он шёл пасти телёнка, то уходил в другую сторону, к козам, то расхаживал во дворе возле собак. Телёнка он пас просто: садился между ним и опушкой в траву и посматривал полусонным взглядом то по сторонам, то на своего подопечного. Взрослым из козьей семьи он не докучал, но козлёнок при виде такого же чёрного, как он сам, существа приходил в восторг. Козлят с мрачным характером и плохим настроением вообще не бывает ни у домашних, ни у диких коз, а это баловень так и кипел озорством. Приподнимаясь на дыбки, он предлагал коту столкнуться лбами и не обижался, что тот не отвечал на приглашение к игре. Кот оставался невозмутимым даже тогда, когда безрогий сатанёнок срывал ему великолепную охоту на мышей, и великодушно прощал это малышу, который ростом был уже втрое больше его.

А болонке он прощал и большее. По темпераменту прямая противоположность коту, та считала, что такой длинный и пушистый хвост у её приятеля прилажен специально для игры, и хватала его, как тряпку. Сначала кот терпел, мяукая не громко и не сердито, а потом оборачивался и запускал когти в перепутанную белую шерсть. Это действовало, но не надолго: через минуту новый наскок — и снова хвост в собачьих зубах.

Но невозмутимость и степенство были лишь кошачьей личиной, которая не могла скрыть общительный нрав, и кот сам частенько заигрывал то с болонкой, то с сидевшим на конуре неисправимым курокрадом.

У егеря в кроличьей клетке жила слепая на оба глаза морская свинка, которую в хорошую погоду выпускали на густой ковёр муравы посреди двора. Сразу тут как тут оказывался и чёрный кот, и под его опекой убогий зверёк чувствовал себя увереннее: шустро шмыгал по траве, подпрыгивал, довольно повизгивал. А если отбегал слишком далеко, кот, будто начиная игру, осторожно заворачивал его мягкой лапой и вроде слегка подталкивал поближе к клетке. Вытянув шеи, в сторонке крякали любопытные утки, но близко не подходили: кота они побаивались.

В деревянном коробе над крыльцом кордона каждое лето выводила двух-трёх совят пара серых неясытей. . Между взрослыми совами и котом сохранялся устойчивый нейтралитет. И даже когда в коробе были маленькие птенцы, родители не проявляли заметного беспокойства, не тревожились за безопасность выводка, видя кота, идущего по двору или сидящего на ступеньке. Жили соседями, но не интересуясь друг другом.

Но как-то один из совят, покинув под утро дом, не полетел в лес, куда звали его отец и мать, а забрался через широкую щель над дверью в сарай и уселся на верстаке. Здесь и обнаружил его кот, зайдя по привычке подремать в прохладе. Каковы были первые минуты встречи, неизвестно, но кот несколько часов просидел неподвижно против пушистого совёнка, не сводя с него глаз, будто ожидал от мудрого оракула заветного знака или словечка. Зверь-мышелов и птица-мышелов в молчании сидели друг против друга спокойно и с достоинством. Совёнок иногда подрёмывал, зажмурив оба глаза, и тогда выглядел ещё пушистее. В эти минуты кот настороженно прислушивался к мышиному шуршанию на камышовом потолке, но с места не сходил, головы на шорох не поворачивал и даже пропустил час дневного доения, не выйдя из сарая на зов хозяйки.

Утром, днём и вечером чёрный кот и белая собачонка шли за молоком. Хозяйка доила корову там, где её находила, и первые струйки молока сцеживала в жестяную консервную банку. Тут уж было не до мышей, которые, как нарочно, так и сновали прямо под носом кота. Без жадности подходил кот к жестянке и окунал розовый язычок в живое парное молоко, пахнущее всеми лесными травами. Но ни разу не удавалось ему насладиться этим нектаром без помехи: болонка бесцеремонно отпихивала его в сторону и лакала молоко с такой торопливостью, что кот едва успевал вытереть лапкой морду и усы, как баночка была пуста. Зато вторая порция была целиком его. И оказывалось, что нужно-то было ему всего несколько глотков, будто он приходил специально продегустировать удой.

Кот, как хозяин кордона, днём был всё время на виду. Однако кошачьи следы на свежем снегу выдавали присутствие в округе нескольких его одичавших сородичей, которые промышляли в лесу, в кукурузе, на дорожной обочине. С этими соседями кот дружбу не водил, но, конечно, знал каждого. Но в один из февралей ударили такие морозы, что дикарям стало невмоготу в лесу и они явились искать спасения на кордон. Не в сарай, не на чердак, а в дом, преодолев страх перед человеком, которого так остерегались (было за что) в лесу. Каждый занял какой-то угол, забившись кто под кухонный стол, кто под кровать, один — под шкаф, другой — на шкаф, и отовсюду то и дело слышались предупреждающие завывания. А чёрный кот ходил, как дрессировщик, словно приглядывая за порядком в квартире. Но, несмотря на угрозы друг другу, драк в чужом доме не было. И едва за окном отмякло, как все, не злоупотребляя гостеприимством, ушли восвояси, а кот-хозяин, сидя на подоконнике, умывался, поглядывая, как дикари один за другим шмыгали в открытую дверь.

Так проходил на кордоне день, но у кота были дела и ночью, потому что не был он лежебокой и жил больше под открытым небом.

Прикрепленное изображение (вес файла 68.6 Кб)

Геннадий Мельников.

Волчья яма

п. 2. 01. - исключается.

п. 2. 02. - после слов "...не более 50 м

от вездехода" следует: "Передвигаясь по

поверхности планеты, астронавт обязан

ощупывать грунт впереди себя дюралевым

посохом".

- Посмотри, какой красавец! - сказал Шадрин, подымая голову от микроскопа. - Самый крупный за последние пять дней.

Черных без особого интереса наклонился к окуляру. На предметном столике под прозрачным колпаком сидел темно-красный паук. Как ни странно, он не казался омерзительным, подобно большинству своих соплеменников, даже наоборот - длинные и тонкие членистые ноги придавали ему какое-то изящество.

- Натуральный фрин из группы жгутоногих, - констатировал Шадрин. - Две пары легких на втором и третьем сегментах брюшка, два медиальных и четыре боковых глаза, педипальпы, как у обычных пауков, но в отличие от остальных не имеет ни паутинных, ни ядовитых желез. Фрины - это пауки, отставшие в своем развитии.

- И по вине этого недоросля мы торчим в кратере лишние семьдесят часов? - спросил Черных.

- Ты хотел сказать: по вине биолога Шадрина, который за эти семьдесят часов не нашел промежуточное звено?

- Нет, я хотел сказать то, что сказал.

Черных легонько постучал ногтем по тубусу микроскопа. Фрин подпрыгнул, как плетью, хлестнул передней ногой, которая оказалась раз в пять длиннее туловища, и по-крабьи боком начал кружить по нижней грани ограждающего колпака.

- Послушай, Владимир, - вмешался Янин, - а если этого промежуточного звена вообще нет?

- Исключено. Фрины - хищники, но, кроме них и прыгунчиков, которые по своим размерам никак не могут быть добычей пауков, я ничего пока в кратере не обнаружил: поразительно бедная фауна.

- Выходит, если мы с Георгием снова привезем тебе завтра пустые биоловушки, фринам грозит голодная смерть? - пошутил Черных

- Я могу поехать вместо тебя...

- Ты не обижайся, экстрабиолог, все в норме. Завтра наша очередь осматривать мышеловки.

Черных поднял тяжелую крышку и высунулся из люка вездехода.

- Что там? - раздался в шлемофоне голос Янина.

- Валун тонн на пять, - ответил Черных.

- Откуда он свалился?

Прикатиться ему было абсолютно неоткуда. Они находились в самом центре кратера с идеально ровной поверхностью, покрытой слоем пыли, и до ближайших завалов базальта на склонах было не менее пятнадцати километров.

- Очевидно, шадринские прыгунчики приволокли.

Ни намека на волочение, конечно, не было. Чашу кратера пересекал только след гусениц вездехода двухдневной давности. Позавчера они установили биоловушки, до которых оставалось метров восемьсот, а сегодня след в след, как альпинисты, ехали тем же маршрутом, и вот обломок преградил им путь, придавив отпечаток правой гусеницы.

- Что думаешь делать? - спросил Янин.

- Пойду пощупаю. - Черных выбрался из люка и сразу стал похож на новогоднюю игрушку: задние стоп-сигналы окрасили скафандр красным светом, а боковые габаритные огни - зеленым.

- Подъехать ближе? - подал голос Янин.

- Оставайся на месте, - Черных спрыгнул с гусеницы, подняв зеленоватые клубы пыли, и, обогнув вездеход справа, вошел в яркий конус света.

- Убавь немного, - приказал он.

Янин переключил на ближний свет, и теперь след от гусениц казался таким контрастным, когда с трудом отличаешь впадины от выпуклостей.

До "монумента" было метров двадцать. Черных, сопровождаемый тремя тенями - впереди, самой яркой, от прожектора вездехода, по бокам, едва различимыми, от двух лун, - направился к валуну. Перед ним прыгали в темноту небольшие зверьки, похожие на тушканчиков.

И, может, потому, что его внимание было приковано к треугольной глыбе, он не смог сразу остановить занесенную для следующего шага ногу, когда вдруг заметил, что тень впереди него исчезла. Центр тяжести тела переместился всего лишь на каких-то пятнадцать сантиметров, но этого было достаточно, чтобы следующий шаг стал неизбежным.

Опустив левую ногу, Черных не почувствовал под нею опоры...

Янин только на долю секунды скосил глаза на шкалу топливного бака, как вскрикнул Черных - так непроизвольно кричат люди, падая с высоты. Янин чуть не разбил шлем о лобовое стекло - между вездеходом и валуном никого не было.

- Черных! - крикнул Янин и врубил освещение на полную мощность. В наушниках шлемофона появился свист.

- Черных! - снова закричал он, вращая прожектором по сторонам. Молчание и никакого движения, только на ребрах валуна вспыхивают синие звездочки кристаллов. Свист нарастал, и вдруг на его фоне Янин отчетливо различил вздох.

- Я сейчас! - крикнул Янин. - Я иду! И стал карабкаться по вертикальной лестнице к люку.

- Стой! - раздалось в шлемофоне. Янин повис на верхней перекладине.

- Стой! - повторил голос Черных. - Оставайся... на месте! Я... скоро. Подожди... на месте!

Черных говорил с трудом, прерывисто, как сквозь вату.

- Где ты?! - закричал Янин, срывая голосовые связки.

- Падаю... Не выходи... Включаю ранец...

При чем здесь ранец?.. И вдруг все стало на свои места: Черных случайно включил ранцевый двигатель, его подбросило, от неожиданности он выключил двигатель, стал падать, снова включил, чтобы мягче приземлиться...

В первое мгновение Черных от неожиданности вскрикнул, и, инстинктивно сгруппировавшись, ждал удара. Секунда... вторая... третья. Слишком долго. "Трещина!" - мелькнула мысль. Теперь уже группировка не поможет. Если не затормозить - конец!

Выбросил в стороны руки, пытаясь дотянуться до отвесных стен. Руки прошли сквозь пустоту. Встречным потоком воздуха его завертело. Открыл глаза... Яркий свет и больше ничего. Привычным движением рук и ног прекратил кувыркание. Стал падать лицом вниз.

Несколько секунд ускорения - и установившаяся скорость. Плотный поток воздуха извлекал из скафандра свистящую протяжную ноту. Теперь только уловить момент и включить ранец в нужную секунду. Для торможения ему достаточно ста пятидесяти метров... Если хватит топлива.

Пылевой столб снесло в сторону. Черных стоял посреди небольшого "пятачка" обнаженного грунта, приходя в себя после затяжного падения, во время которого у него не было ни секунды для осмысливания происшедшего. Теперь, когда он почувствовал под ногами твердую опору, естественный вопрос - куда это меня угораздило? - встал перед ним.

Самое непонятное - откуда такой мощный свет? Черных поднял голову. Сквозь густую облачность просматривалось светило таких невероятных размеров, каких не было и не могло быть в радиусе двух парсеков от этой планетной системы, роль солнца в которой играла звезда шестой величины - карлик по сравнению с этим гигантом.

Яркий свет заливал обширную серую равнину, такую же, как та, на которой остался вездеход: пыль, каменистый грунт - продукты конечной стадии выветривания, низкорослые колючки, линия горизонта... Стоп! Какой горизонт может быть у внутренней полости планеты?.. "А тебе часто приходилось бывать в этих самых внутренних полостях? - усмехнулся Черных. - Тебе известна геометрия ее пространства? Может быть, горизонт - это всего лишь иллюзия?.."

Ну а это - тоже иллюзия? К нему приближалась красная лодка.

Черных напряг зрение и различил мелькание тонких серебристых весел, загребающих пыль. Только какие-то странные эти весла, какие-то непрерывно ломающиеся, членистые...

"Лодка" остановилась метрах в пятнадцати и, опираясь "веслами" о поверхность, стала подыматься, как на домкратах, на глазах превращаясь

в огромного паука.

Паук и человек настороженно рассматривали друг друга. Что-то знакомое обнаружил Черных в обличье страшилища: длинные и тонкие членистые ноги, темно-красное туловище, по два глаза на каждом боку... Да это же фрин! Фрин, увеличенный в тысячу раз! Там, под микроскопом, он даже показался изящным, а сейчас... А сейчас под микроскопом находился сам Черных, и фрин изучал его. Вероятно, блеск скафандра показался пауку странным, и он медлил. Но недолго.

Передняя конечность фрина, закрученная ломаной спиралью, стала медленно подыматься и отводиться назад, будто приводимая в действие гидравлическим механизмом.

"Как лассо, - подумал Черных. - Пора кончать". Хлопнул ладонью по бедру и похолодел... Бластер остался в вездеходе.

Янин до боли в глазах всматривался в темноту, надеясь, что Черных подаст сигнал, если был отброшен не очень далеко и остался жив. Мешал свет. Янин спустился в рубку и выключил прожектор.

Внезапно наступившая темнота сломила волю. Черных, не включая фонаря на шлеме, бросился в сторону, но сильный удар по ногам чем-то гибким, как плеть, отбросил его в пыль. Он упал на спину...

Когда пыль осела. Черных увидел, как на звезды наплывает продолговатая тень паука... Не помня себя, включил до отказа ранцевый двигатель. Его вдавило в грунт, но он кричал не от боли и страха, а от необузданной радости первобытного охотника, наблюдая, как на вершине двух огненных фонтанов кувыркался фрин, размахивая обугленными конечностями

Черных направил левое сопло вниз, и его поволокло по мелким камням, вращая как сегнерово колесо. На то место, где он лежал, свалились бесформенной грудой выгоревшие останки фрина.

Янин машинально захлопнул крышку люка, когда неожиданно впереди вездехода вспыхнул огненный диск, осветив все вокруг на сотню метров, и стремительно покатился под гусеницы. Янин кубарем скатился в рубку. На лобовом стекле дрожали красные блики, из-под вездехода вырывалось пламя, а под днищем будто работал пескоструйный аппарат. Рванул рычаги. Вездеход вздрогнул и покатился назад.

- Осторожнее! - раздалось в шлемофоне. Янин затормозил и включил прожектор. Перед вездеходом стоял, покачиваясь. Черных. Из сопл ранцевого двигателя горящими каплями скатывались остатки топлива.

- Вот тебе, Шадрин, и недостающее звено! - сказал Черных, расположившись в кресле центрального отсека базового лагеря. - Надеюсь, тебя больше не волнует проблема питания фринов? Меня лично - нет, эти паучки-малютки не так уж и отстали в своем развитии. Не правда ли?

- Да, - согласился Шадрин, - поразительный феномен! Но каким образом они делают такие ловушки-колодцы?

- Не имею понятия, каким образом можно спрессовать несколько кубических километров пространства вместе с поверхностью планеты и всем, что на ней находится, в общем двух-трех кубических метров, но эффект прямо-таки потрясающий. Прожектор вездехода показался мне не менее чем Бетельгейзе.

- Но сами-то фрины остаются без изменений, - вставил Янин.

- В противном случае в ловушке не было бы никакого смысла. Вся соль в том, что уменьшается в размерах все, что попадает в этот колодец, кроме самого фрина.

- Теперь нам все время придется держать в руках дальномеры, - сделал вывод Шадрин, - ведь на глаз почти не определишь, где ловушка.

- Люди никогда не перестанут чувствовать себя только что прозревшими котятами на пороге Вселенной, - сказал Черных. - Запомни эту фразу, биолог Шадрин. Наш шеф сегодня в ударе, и не особенно удивлюсь, если он толком разъяснит, зачем фрину понадобились такие масштабы? Для того чтобы оглушить прыгунчика (ведь они являются единственной добычей фринов в этом кратере), достаточно сбросить его с высоты нескольких десятков метров, а ты летел километра три-четыре.

- А тебе приходилось когда-нибудь в течение длительного времени питаться... ну, скажем, только рыбой. Нет? А жаль, ты тогда не задал бы такого вопроса. Для прыгунчиков у фринов приготовлены наверняка ловушки поменьше. А эту фрин специально построил для нас, даже выкатил из ловушки песчинку, которая вне ее приняла нормальные размеры, превратившись в глыбу. Кстати, расчет на нашу любознательность...

Фрина тоже можно понять, ведь он никогда не пробовал, каков на вкус человек разумный.

Прикрепленное изображение (вес файла 328.1 Кб)

Автор под ником AlexLya

Сказка о пропавшем снеге

Клаус всегда завидовал дедушке.

В наследство ему достался только олень, и чувствовал себя Клаус - аниматором второго сорта. Он ненавидел забираться на крыши, ползать по дымоходам и распихивать подарки по чужим носкам.

- Почему я терплю всё это?! За приставку «Святой»?

Ворча, Клаус сел за письмо. Вырвал у снеговика один глаз и стал писать:

- Милый дедушка. Забери меня.…Нет! Принеси мне, пожалуйста.…Да не буду я ему ничего писать. А сделаю я вот что…

Он почерпнул белого порошка и насыпал в конверт.

- Языком заклеивать не буду. Мало ли.…Эй, олень! Соли хочешь?

Перед Новым годом Дедушка Мороз разбирал корреспонденцию. Всё было готово, и подарки заполнили мешок почти под завязку. Дед настойчиво пытался взять со стола последний конверт с непонятными буквами. Гладкий жёлтый конверт ускользал. Дедушка воровато огляделся по сторонам, снял варежки, аккуратно оторвал кромочку и заглянул внутрь. Но письма там не оказалось. Он поднял конверт, посмотрел на свет, потряс. Облако белой пудры засыпало всё лицо и бороду. Дед моргнул, чихнул, рухнул и заснул. Хитрый Клаус знал, что засыпает всегда только кто-то один. И если засыпает Дедушка Мороз, то снег никогда не засыпает Землю.

Прикрепленное изображение (вес файла 67 Кб)

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ

19 декабря - Международный день помощи бедным

Источник браги

Китайская сказка

Жила-была старуха. Не было у нее ни сына, ни дочери. И ютилась она в полуразвалившейся камышовой хижине, стоявшей на склоне горы у самой дороги. На пашне она не работала, да и земли у нее не было. Она продавала прохожим сладкую брагу, тем и зарабатывала на пропитание.

Над ее хижиной нависала скала, а на скале рос бук, и хижина всегда была в тени. Поэтому прохожие часто останавливались здесь передохнуть и выпить браги. Торговля шла неплохо, но старуха могла приготовить за день всего лишь десять цзиней браги, и на всех желающих не хватало. Да и выручка была небольшая — старуха едва сводила концы с концами.

Тяжелее всего ей было от того, что за водой приходилось ходить далеко — за восемь ли, к подножию горы. Больше одного раза в день старуха ходить к роднику не могла — сил не хватало. Принесет двадцать цзиней, приготовит себе поесть, а из оставшейся воды наварит десять цзиней браги. И потому берегла старуха воду, как жизнь. Частенько она мечтала: «Как было бы хорошо, если бы около хижины был родник. Я бы так не уставала и браги могла бы приготовить больше. Жизнь у меня была бы куда лучше!»

Однажды в полдень, в самую жару, проходил мимо хижины, опираясь на палку, худой, изможденный старик Сошел он с дороги и сел, застонав и заохав, в тени бука.

— Ты что, старик, болен? — участливо спросила старуха.

— Нет… пить хочу. Я уже полдня не пил. Жажда замучила.

Старуха быстро принесла из хижины большую чашу воды. Старик, захлебываясь, выпил ее, вздохнул и попросил:

— Если бы ты мне дала еще чашу, я бы совсем оправился. Какая вкусная вода!

Старуха принесла еще чашу воды. Старик выпил и ожил. Кровь прилила к бледным щекам, и спина стала не такой сутулой. Но он продолжал сидеть в тени. Старуха вдруг вспомнила про брагу и забеспокоилась: — «Вот беда! Старик-то выпил почти половину воды. Не хватит у меня на брагу. А не будет браги, не будет и выручки, останусь я голодной. Придется, видно, снова идти за водой».

— Что это ты, старуха, загрустила? — спросил старик.

— Да так. С водой у меня плохо. Ты выпил, а мне снова придется идти к роднику.

— А это далеко?

— Туда и обратно шестнадцать ли.

— Почему же в такую даль? Неужели поближе нет?

— Поближе? Да вокруг и росинки не найдешь.

— Ну что ж. Придется, видно, тебе идти. Ты иди, а я твою хижину покараулю.

Пошла старуха за водой. Уже солнце садилось за гору, когда она, задыхаясь и кряхтя, вернулась домой. Старика у хижины не было. Ей это не понравилось: «Вот человек! Из-за него столько лишних хлопот, а ему и дела мало — бросил хижину открытой и ушел».

На следующее утро услыхала старуха в предрассветной

тишине какое-то журчание. Вышла она из хижины, а сзади в скале — выемка, и из выемки родник бежит. Протерла старуха глаза — может, снится? Нет, струйка воды не исчезла. Сунула в нее руку — действительно вода, холодная да свежая!

— Кто же мог сделать такое?!

Осмотрела старуха все вокруг хижины — никаких следов. Только палка лежит около родника. И вдруг она вспомнила: ведь у старика была точно такая палка. Всплеснула она руками:

— О небо! Вот, оказывается, кто даровал мне воду!

С тех пор не нужно было старухе спускаться к подножию горы за водой. Браги она могла готовить больше, и жизнь ее стала намного лучше. Быть бы ей довольной, но случилось наоборот. Загрустила старуха. Для браги нужно еще зерно, а идти за ним приходилось в деревню. И принести она могла с базара никак не больше тридцати цэиней. «Если бы из ключа текла не вода, — мечтала она, — а брага! Вот было бы хорошо! Мне тогда не надо было бы через каждые три дня ходить на базар за зерном».

Прошел год. Как-то в полдень, в самую жару, появился на дороге старик. Старуха взглянула на него и сразу же узнала. Обрадовалась она и пригласила его зайти в хижину, предложила сесть, принесла большую чашу браги.

— Ну, как живешь? — спросил старик.

— Да, ничего. Только вот устаю очень, — вздохнула старуха.

— Почему же ты устаешь? Вода теперь рядом с хижиной.

— Эх! Вода-то есть. И браги можно продавать больше. Только для нее нужно и зерно. Купить-то-его можно лишь на базаре, а деревня далеко, двадцать ли отсюда. Ох, как трудно мне, старой, ходить туда!.. Вот если бы из ключа текла не вода, а брага, тогда бы было чудесно!

Долго старуха жаловалась на свою тяжкую жизнь, а старик молчал, будто и не слушал.

— Появилась у меня вода, больше и браги варить приходится, — продолжала причитать старуха. — Люди-то просят, а на всех не хватает. А чем больше браги, тем чаще на базар хожу. Все ноги отмотала. Знала бы, что буду так мучиться, и не мечтала оы о роднике близ хижины.

— Постой, старуха, — прервал ее старик и неторопясь вытащил из кармана пакетик. — Вот возьми. Тут порошок. Стоит высыпать его в родник, и начнет из скалы течь не вода, а брага.

Взяла старуха пакетик и скорей побежала к роднику. Высыпала порошок в воду, и сразу же запахло брагой. Попробовала — и на вкус брага. Вернулась старуха в хижину, а старик уже исчез.

С той поры брага старухи прославилась на всю округу. Все прохожие останавливались под тенью бука. Жизнь старухи с каждым днем становилась все лучше и лучше. Вместо камышовой хижины она построила каменный дом, наняла слуг и уже не ходила по-прежнему на базар за двадцать ли — слуги закупали для нее все необходимое.

Быть бы ей довольной, но случилось наоборот. Загрустила старуха. И брага хорошая, и выручка большая, и трудов на приготовление браги никаких, но по-прежнему браги не хватает. Слишком много желающих.

— «Хорошо было бы, — мечтала старуха, — если бы около моего дома было два таких родника. У меня стало бы больше денег, я построила бы не такой маленький, а большой дом, купила бы землю, наняла бы управляющего. Вот тогда бы была у меня жизнь счастливая, зажила бы я без забот».

Прошел год. Как-то раз в полдень, в самую жару, спустился с горы старик. Старуха сразу же признала в нем своего благодетеля. Она пригласила его в дом, предложила сесть, велела слуге принести большую чашу родниковой браги и подать большую пиалу мяса.

— Ну, как у тебя дела? — спросил старик. — Теперь, должно быть, хорошо?

— Какое там хорошо? Одни хлопоты да суета! Браги на всех не хватает. Раньше разве было столько беспокойства? Уж лучше бы вода в роднике не превращалась в брагу!Старик ничего не ответил, а старуха продолжала причитать:

— Я спасла тебе жизнь. Если ты действительно помнишь это, то должен сделать мне еще один родник с брагой.

Старик встал, взял чашу с недопитой брагой и вышел из дома. Старуха последовала за ним. Старик подошел к скале и выплеснул в родник оставшуюся в чаше брагу. Потом повернулся и молча ушел. Старуха хотела было остановить его и спросить, зачем он это сделал, но его уже не было. Подошла она к роднику, посмотрела, а из родника-то бежит не брага,а простая вода.

И сейчас у дороги на границе провинций Сычуань и Юньнань течет из скалы холодная, свежая, родниковая вода. Путники пьют ее с удовольствием. А местные жители по-прежнему называют родник «Источником браги».

Прикрепленное изображение (вес файла 159.7 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

С 22 на 23 декабря - Тёмный праздник Новогодья

Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

Зимовье на Студеной

I

   Старик лежал на своей лавочке, у печи, закрывшись старой дохой из вылезших оленьих шкур. Было рано или поздно - он не знал, да и знать не мог, потому что светало поздно, а небо еще с вечера было затянуто низкими осенними тучами. Вставать ему не хотелось; в избушке было холодно, а у него уже несколько дней болели и спина и ноги. Спать он тоже не хотел, а лежал так, чтобы провести время. Да и куда ему было торопиться? Его разбудило осторожное царапанье в дверь, - это просился Музгарко, небольшая, пестрая вогульская собака, жившая в этой избушке уже лет десять.

   - Я вот тебе задам, Музгарко!.. - заворчал старик, кутаясь в свою доху с головой. - Ты у меня поцарапайся...

   Собака на время перестала скоблить дверь своей лапой и потом вдруг взвыла протяжно и жалобно.

   - Ах, штоб тебя волки съели!.. - обругался старик, поднимаясь с лавки.

   Он в темноте подошел к двери, отворил ее и все понял, - отчего у него болела спина и отчего завыла собака. Все, что можно было рассмотреть в приотворенную дверь, было покрыто снегом. Да, он ясно теперь видел, как в воздухе кружилась живая сетка из мягких, пушистых снежинок. В избе было темно, а от снега все видно - и зубчатую стенку стоявшего за рекой леса, и надувшуюся почерневшую реку, и каменистый мыс, выдававшийся в реку круглым уступом. Умная собака сидела перед раскрытой дверью и такими умными, говорящими глазами смотрела на хозяина.

   - Ну, што же, значит, конец!.. - ответил ей старик на немой вопрос собачьих глаз. - Ничего, брат, не поделаешь... Шабаш!..

   Собака вильнула хвостом и тихо взвизгнула тем ласковым визгом, которым встречала одного хозяина.

   - Ну, шабаш, ну, што поделаешь, Музгарко!.. Прокатилось наше красное летечко, а теперь заляжем в берлоге...

   На эти слова последовал легкий прыжок, и Музгарко очутился в избушке раньше хозяина.

   - Не любишь зиму, а? - разговаривал старик с собакой, растопляя старую печь, сложенную из дикого камня. - Не нравится, а?..

   Колебавшееся в челе печки пламя осветило лавочку, на которой спал старик, и целый угол избушки. Из темноты выступали закопченные бревна, покрытые кое-где плесенью, развешанная в углу сеть, недоконченные новые лапти, несколько беличьих шкурок, болтавшихся на деревянном крюку, а ближе всего сам старик - сгорбленный, седой, с ужасным лицом. Это лицо точно было сдвинуто на одну сторону, так что левый глаз вытек и закрылся припухшим веком. Впрочем, безобразие отчасти скрадывалось седой бородой. Для Музгарки старик не был ни красив, ни некрасив.

   Пока старик растоплял печь, уже рассвело. Серое зимнее утро занялось с таким трудом, точно невидимому солнцу было больно светить. В избушке едва можно было рассмотреть дальнюю стену, у которой тянулись широкие нары, устроенные из тяжелых деревянных плах. Единственное окно, наполовину залепленное рыбьим пузырем, едва пропускало свет. Музгарко сидел у порога и терпеливо наблюдал за хозяином, изредка виляя хвостом.

   Но и собачьему терпенью бывает конец, и Музгарко опять слабо взвизгнул.

   - Сейчас, не торопись, - ответил ему старик, придвигая к огню чугунный котелок с водой. - Успеешь...

   Музгарко лег и, положив остромордую голову в передние лапы, не спускал глаз с хозяина. Когда старик накинул на плечи дырявый пониток, собака радостно залаяла и бросилась в дверь.

   - То-то вот у меня поясница третий день болит, - объяснил старик собаке на ходу. - Оно и вышло, што к ненастью. Вона как снежок подваливает...

   За одну ночь все кругом совсем изменилось, - лес казался ближе, река точно сузилась, а низкие зимние облака ползли над самой землей и только не цеплялись за верхушки елей и пихт. Вообще вид был самый печальный, а пушинки снега продолжали кружиться в воздухе и беззвучно падали на помертвевшую землю. Старик оглянулся назад, за свою избушку - за ней уходило ржавое болото, чуть тронутое кустиками и жесткой болотной травой. С небольшими перерывами это болото тянулось верст на пятьдесят и отделяло избушку от всего живого мира. А какая она маленькая показалась теперь старику, эта избушка, точно за ночь вросла в землю...

   К берегу была причалена лодка-душегубка. Музгарко первый вскочил в нее, оперся передними лапами на край и зорко посмотрел вверх реки, туда, где выдавался мыс, и слабо взвизгнул.

   - Чему обрадовался спозаранку? - окликнул его старик. - Погоди, может, и нет ничего...

   Собака знала, что есть, и опять взвизгнула: она видела затонувшие поплавки закинутой в омуте снасти. Лодка полетела вверх по реке у самого берега. Старик стоял на ногах и гнал лодку вперед, подпираясь шестом. Он тоже знал по визгу собаки, что будет добыча. Снасть действительно огрузла самой серединой, и, когда лодка подошла, деревянные поплавки повело книзу.

   - Есть, Музгарко...

   Снасть состояла из брошенной поперек реки бечевы с поводками из тонких шнурков и волосяной лесы. Каждый поводок заканчивался острым крючком. Подъехав к концу снасти, старик осторожно начал выбирать ее в лодку. Добыча была хорошая: два больших сига, несколько судаков, щука и целых пять штук стерлядей. Щука попалась большая, и с ней было много хлопот. Старик осторожно подвел ее к лодке и сначала оглушил своим шестом, а потом уже вытащил. Музгарко сидел в носу лодки и внимательно наблюдал за работой.

   - Любишь стерлядку? - дразнил его старик, показывая рыбу. - А ловить не умеешь... Погоди, заварим сегодня уху. К ненастью рыба идет лучше на крюк... В омуте она теперь сбивается на зимнюю лежанку, а мы ее из омута и будем добывать: вся наша будет. Лучить ужо поедем... Ну, а теперь айда домой!.. Судаков-то подвесим, высушим, а потом купцам продадим...

   Старик запасал рыбу с самой весны: часть вялил на солнце, другую сушил в избе, а остатки сваливал в глубокую яму вроде колодца; эта последняя служила кормом Музгарке. Свежая рыба не переводилась у него целый год, только не хватало у него соли, чтобы ее солить, да и хлеба не всегда доставало, как было сейчас. Запас ему оставляли с зимы до зимы.

   - Скоро обоз придет, - объяснил старик собаке. - Привезут нам с тобой и хлеба, и соли, и пороху... Вот только избушка наша совсем развалилась, Музгарко.

   Осенний день короток. Старик все время проходил около своей избушки, поправляя и то и другое, чтобы лучше ухорониться на зиму. В одном месте мох вылез из пазов, в другом - бревно подгнило, в третьем - угол совсем осел и, того гляди, отвалится. Давно бы уж новую избушку пора ставить, да одному все равно ничего не поделать.

   - Как-нибудь, может, перебьюсь зиму, - думал старик вслух, постукивая топором в стену. - А вот обоз придет, так тогда...

   Выпавший снег все мысли старика сводил на обоз, который приходил по первопутку, когда вставали реки. Людей он только и видел один раз в году. Было о чем подумать. Музгарко отлично понимал каждое слово хозяина и при одном слове "обоз" смотрел вверх реки и радостно взвизгивал, точно хотел ответить, что вон, мол, откуда придет обоз-то - из-за мыса.

   К избе был приделан довольно большой низкий сруб, служивший летом амбаром, а зимой казармой для ночлега ямщиков. Чтобы защитить от зимней непогоды лошадей, старик с осени устраивал около казармы из молодых пушистых пихт большую загородку. Намаются лошади тяжелой дорогой, запотеют, а ветер дует холодный, особенно с солнцевосхода. Ах, какой бывает ветер, даже дерево не выносит и поворачивает свои ветви в теплую сторону, откуда весной летит всякая птица.

   Кончив работу, старик сел на обрубок дерева под окном избушки и задумался. Собака села у его ног и положила свою умную голову к нему на колени. О чем думал старик? Первый снег всегда и радовал его и наводил тоску, напоминая старое, что осталось вон за теми горами, из которых выбегала река Студеная. Там у него были и свой дом, и семья, и родные были, а теперь никого не осталось. Всех он пережил, и вот где привел бог кончать век: умрет - некому глаза закрыть. Ох, тяжело старое одиночество, а тут лес кругом, вечная тишина, и не с кем слова сказать. Одна отрада оставалась: собака. И любил же со старик гораздо больше, чем любят люди друг друга. Ведь она для него была все и тоже любила его. Не один раз случалось так, что на охоте Музгарко жертвовал своей собачьей жизнью за хозяина, и уже два раза медведь помял его за отчаянную храбрость.

   - А ведь стар ты стал, Музгарко, - говорил старик, гладя собаку по спине. - Вон и спина прямая стала, как у волка, и зубы притупились, и в глазах муть... Эх, старик, старик, съедят тебя зимой волки!.. Пора, видно, нам с тобой и помирать...

   Собака была согласна и помирать... Она только теснее прижималась всем телом к хозяину и жалобно моргала. А он сидел и все смотрел на почерневшую реку, на глухой лес, зеленой стеной уходивший на сотни верст туда, к студеному морю, на чуть брезжившие горы в верховьях Студеной, - смотрел и не шевелился, охваченный своей тяжелой стариковской думой.

   Вот о чем думал старик.

   Родился и вырос он в глухой лесной деревушке Чалпан, засевшей на реке Колве. Место было глухое, лесистое, хлеб не родился, и мужики промышляли кто охотой, кто сплавом леса, кто рыбной ловлей. Деревня была бедная, как почти все деревни в Чердынском крае, и многие уходили на промысел куда-нибудь на сторону: на солеваренные промыслы в Усолье, на плотбища по реке Вишере, где строились лесопромышленниками громадные баржи, на железные заводы по реке Каме.

   Старик тогда был совсем молодым, и звали его по деревне Елеской Шишмарем, - вся семья была Шишмари. Отец промышлял охотой, и Елеска с ним еще мальчиком прошел всю Колву. Били они и рябчика, и белку, и куницу, и оленя, и медведя, - что попадет. Из дому уходили недели на две, на три. Потом Елеска вырос, женился и зажил своим домом в Чалпане, а сам по-прежнему промышлял охотой. Стала потихоньку у Елески подрастать своя семья - два мальчика да девочка; славные ребятки росли и были бы отцу подмогой на старости лет. Но богу было угодно другое: в холерный год семья Елески вымерла... Случилось это горе осенью, когда он ушел с артелью других охотников в горы за оленями. Ушел он семейным человеком, а вернулся бобылем. Тогда половина народу в Чалпане вымерла: холера прошла на Колву с Камы, куда уходили на сплавы чалпанские мужики. Они и занесли с собой страшную болезнь, которая косила людей, как траву.

   Долго горевал Елеска, но второй раз не женился: поздно было вторую семью заводить. Так он и остался бобылем и пуще прежнего занялся охотой. В лесу было весело, да и привык уж очень к такой жизни Елеска. Только и тут стряслась с ним великая беда. Обошел он медвежью берлогу, хорошего зверя подглядел и уже вперед рассчитал, что в Чердыни за медвежью шкуру получит все пять рублей. Не в первый раз выходил на зверя с рогатиной да с ножом; но на этот раз сплоховал: поскользнулась у Елески одна нога, и медведь насел на него. Рассвирепевший зверь обломал охотника насмерть, а лицо сдвинул ударом лапы на сторону. Едва приполз Елеска из лесу домой, и здесь свой знахарь лечил его целых полгода; остался жив, а только сделался уродом. Не мог далеко уходить в лес, как прежде, когда ганивал сохатого на лыжах верст по семидесяти, не мог промышлять наравне с другими охотниками, - одним словом, пришла беда неминучая.

   В своей деревне делать Елеске было нечего, кормиться мирским подаянием не хотел, и отправился он в город Чердынь, к знакомым купцам, которым раньше продавал свою охотничью добычу. Может, место какое-нибудь обыщут Елеске богатые купцы. И нашли.

   - Бывал на волоке с Колпы на Печору? - спрашивали его промышленники. - Там на реке Студеной зимовье, - так вот тебе быть там сторожем... Вся работа только зимой: встретить да проводить обозы, а там гуляй себе целый год. Харч мы тебе будем давать, и одежду, и припас всякий для охоты - поблизости от зимовья промышлять можешь.

   - Далеконько, ваше степенство... - замялся Елеска. - Во все стороны от зимовья верст на сто жилья нет, а летом туда и не пройдешь.

   - Уж это твое дело; выбирай из любых: дома голодать или на зимовье барином жить...

   Подумал Елеска и согласился, а купцы высылали ему и харч и одежду только один год. Потом Елеска должен был покупать все на свои деньги от своей охоты и рыбной ловли на зимовке. Так он и жил в лесу. Год шел за годом. Елеска состарился и боялся только одного, что придет смертный час и некому будет его похоронить.

II

   До обоза, пока реки еще не стали, старик успел несколько раз сходить на охоту. Боровой рябчик поспел давно, но бить его не стоило, потому что все равно сгниет в тепле. Обозный приказчик всегда покупал у старика рябчиков с особым удовольствием, потому что из этих мест шел крепкий и белый рябчик, который долго не портился, а это всего важнее, потому что убитые на Студеной рябчики долетали до Парижа. Их скупали купцы в Чердыни, а потом отправляли в Москву, а из Москвы рябчиков везли громадными партиями за границу. Старик на двадцать верст от своей избушки знал каждое дерево и с лета замечал все рябиные выводки, где они высиживались, паслись и кормились. Когда выводки поспевали, он знал, сколько штук в каждом, но для себя не прочил ни одного, потому что это был самый дорогой товар, и он получал за него самый дорогой припас - порох и дробь. Нынешняя охота посчастливилась необыкновенно, так что старик заготовил пар тридцать еще до прихода обоза и боялся только одного: как бы не ударила ростепель. Редко случалась такая ростепель на Студеной, но могла и быть.

   - Ну, теперь мы с тобой на припас добыли, - объяснял старик собаке, с которой всегда разговаривал, как с человеком. - А пока обоз ходит с хлебом на Печору, мы и харч себе обработаем... Главное - соли добыть побольше. Ежели бы у нас с тобой соль была, так богаче бы нас не было вплоть до самой Чердыни.

   О соли старик постоянно говорил: "Ах, кабы соль была - не житье, а рай". Теперь рыбу ловил только для себя, а остальную сушил, - какая цепа такой сушеной рыбе? А будь соль, тогда бы он рыбу солил, как печорские промышленники, и получал бы за нее вдвое больше, чем теперь. Но соль стоила дорого, а запасать ее приходилось бы пудов по двадцати, - где же такую уйму деньжищ взять, когда с грехом пополам хватало на харч да на одежду? Особенно жалел старик, когда летним делом, в петровки, убивал оленя: свежее мясо портится скоро, - два дня поесть оленины, а потом бросай! Сушеная оленина - как дерево.

   Стала и Студеная. Горная холодная вода долго не замерзает, а потом лед везде проедается полыньями. Это ключи из земли бьют. Запасал теперь старик и свежую рыбу, которую можно было сейчас морозить, как рябчиков. Лиха беда в том, что времени было мало. Того и гляди, что подвалит обоз.

   - Скоро, Музгарко, харч нам придет...

   Собственно, хлеб у старика вышел еще до заморозков, и он подмешивал к остаткам ржаной муки толченую сухую рыбу. Есть одно мясо или одну рыбу было нельзя. Дня через три так отобьет, что потом в рот не возьмешь. Конечно, самоеды и вогулы питаются одной рыбой, так они к этому привычны, а русский человек - хлебный и не может по-ихнему.

   Обоз пришел совершенно неожиданно. Старик спал ночью, когда заскрипели возы и послышался крик:

   - Эй, дедушка, жив ли ты?.. Примай гостей... Давно не видались.

   Старика больше всего поразило то, что Музгарко прокараулил дорогих, жданных гостей. Обыкновенно он чуял их, когда обоз еще был версты за две, а нынче не слыхал. Он даже не выскочил на улицу, чтобы полаять на лошадей, а стыдливо спрятался под хозяйскую лавку и не подал голоса.

   - Музгарко, да ты в уме ли! - удивлялся старик. - Проспал обоз... Ах, нехорошо!..

   Собака выползла из-под лавки, лизнула его в руку и опять скрылась: она сама чувствовала себя виноватой.

   - Эх, стар стал: нюх потерял, - заметил с грустью старик. - И слышит плохо на левое ухо.

   Обоз состоял возов из пятидесяти... На Печору чердынские купцы отправляли по первопутку хлеб, соль, разные харчи и рыболовную снасть, а оттуда вывозили свежую рыбу. Дело было самое спешное, чтобы добыть печорскую рыбу раньше других, - шла дорогая поморская семга. Обоз должен сломать трудную путину в две недели, и ямщики спали только во время кормежек, пока лошади отдыхали. Особенно торопились назад, тогда уж и спать почти не приходилось. А дорога через волок была трудная, особенно горами. Дорога скверная, каменистая, сани некованые, а по речкам везде наледи да промоины. Много тут погублено хороших лошадей, а людям приходилось работать, как нигде: вывозить возы в гору на себе, добывать их из воды, вытаскивать из раскатов. Только одни колвинские ямщики и брались за такую проклятую работу, потому что гнала на Печору горькая нужда.

   В зимовье на Студеной обоз делал передышку: вместо двухчасовой кормежки лошади здесь отдыхали целых четыре. Казарму старик подтопил заранее, и ямщики, пустив лошадей к корму, завалились спать на деревянных нарах ямщичьим мертвым сном. Не спал только молодой приказчик, еще в первый раз ехавший на Печору. Он сидел у старика в избушке и разговаривал.

   - И не страшно тебе в лесу, дедушка?

   - А чего бояться, Христос с нами! Привычное наше дело, В лесу выросли.

   - Да как же не бояться: один в лесу...

   - А у меня песик есть... Вот вдвоем и коротаем время. По зимам вот волки одолевают, так он мне вперед сказывает, когда придут они в гости. Чует... И дошлая: сама поднимает волков. Они бросятся за ней, а я их из ружья... Умнеющая собака: только не скажет, как человек. Я с ней всегда разговариваю, а то, пожалуй, и говорить разучишься...

   - Откуда же ты такую добыл, дедушка?

   - Давно это было, почитай годов с десять. Вот по зиме, этак перед рождеством, выслеживал я в горах лосей... Была у меня собачка, еще с Колвы привел. Ну, ничего, правильный песик: и зверя брал, и птицу искал, и белку - все как следует. Только иду я с ним по лесу, и вдруг вот этот Музгарко прямо как выскочит на меня. Даже испугал... Не за обычай это у наших промысловых собак, штобы к незнакомому человеку ластиться, как к хозяину, а эта так прямо ко мне и бросилась. Вижу, што дело как будто неладно. А он этак смотрит на меня, умненько таково, а сам ведет все дальше... И што бы ты думал, братец ты мой, ведь привел! В логовине этак вижу шалашик из хвои, а из шалашика чуть пар... Подхожу. В шалашике вогул лежит, болен, значит, и от своей артели отстал... Пряменько сказать: помирал человек. На охоте его ухватила немочь, другим-то не ждать. Увидал меня, обрадовался, а сам едва уж языком ворочает. Больше все руками объяснял. Вот он меня и благословил этим песиком... При мне и помер, сердяга, а я его закопал в снегу, заволок хворостом да бревном придавил сверху, штобы волки не съели. А Музгарко, значит, мне достался... Это по речке я его и назвал, где вогул помирал: Музгаркой звать речку, ну, я и собаку так же назвал. И умный песик... По лесу идет, так после него хоть метлой подметай, - ничего не найдешь. Ты думаешь, он вот сейчас не понимает, што о нем говорят?.. Все понимает...

   - Зачем он под лавкой-то лежит?

   - А устыдился, потому обоз прокараулил. Стар стал... Два раза меня от медведя ухранял: медведь-то на меня, а он его и остановил. Прежде я с рогатиной ходил на медведя, когда еще в силе был, а как один меня починил, ну, я уж из ружья норовлю его свалить. Тоже его надо умеючи взять: смышлястый зверь.

   - Ну, а зимой-то, поди, скучно в избушке сидеть?

   - Привышное дело... Вот только праздники когда, так скушновато. Добрые люди в храме божьем, а у меня волки обедню завывают. Ну, я тогда свечку затеплю перед образом, и сам службу пою... Со слезами тоже молюсь.

   Славный этот приказчик, молодой такой, и все ему надо знать. Елеска обрадовался живому человеку и все рассказывал про свою одинокую жизнь в лесу.

   - У меня по весне праздник бывает, милый человек, когда с теплого моря птица прилетит. И сколько ее летит: туча... По Студеной-то точно ее насыпано... Всякого сословия птица: и утки, и гуси, и кулики, и чайки, и гагары... Выйдешь на заре, там стон стоит по Студеной. И нет лучше твари, как перелетная птица: самая божья тварь... Большие тыщи верст летит, тоже устанет, затощает и месту рада. Прилетела, вздохнула денек и сейчас гнездо налаживать... А я хожу и смотрю: мне бог гостей прислал. И как наговаривают... Слушаешь, слушаешь, инда слеза проймет. Любезная тварь - перелетная птица... Я ее не трогаю, потому трудница перед господом. А когда гнезда она строит, это ли не божецкое произволение... Человеку так не состроить. А потом матки с выводками на Студеную выплывут... Красота, радость... Плавают, полощутся, гогочут... Неочерпаемо здесь перелетной птицы. Праздником все летечко прокатится, а к осени начнет птица грудиться стайками: пора опять в дорогу. И собираются, как люди... Лопочут по-своему, суетятся, молодых учат, а потом и поднялись... Ранним утром снимаются с места, вожак в голове летит. А есть и такие, которые остаются: здоровьем слаба выйдет, или позднышки выведутся... Жаль на них глядеть. Кричат, бедные, когда мимо них стая за стаей летит. На Студеной все околачиваются. Плавают-плавают, пока забереги настынут, потом в полыньях кружатся... Ну, этих уже я из жалости пришибу. Што ей маяться-то, все равно сгибнет... Лебеди у меня тут в болоте гнезда вьют. Всякой твари свое произволенье, свой предел... Одного только у меня не хватает, родной человек: который год прошу ямщиков, штобы петушка мне привезли... Зимой-то ночи долгие, конца нет, а петушок-то и сказал бы, который час на дворе.

   - В следующий раз я тебе привезу самого горластого, дедушка: как дьякон будет орать.

   - Ах, родной, то-то уважил бы старика... Втроем бы мы вот как зажили! Скучно, когда по зимам мертвая тишь встанет, а тут бы петушок, глядишь, и взвеселил. Тоже не простая тваринка, петушок-то; другой такой нет, чтобы часы сказывала. На потребу человеку петушок сотворен.

   Приказчика звали Флегонтом. Он оставил старому Елеске и муки, и соли, и новую рубаху, и пороху, а на обратном пути с Печоры привез подарок.

   - Я тебе часы привез, дедушка, - весело говорил он, подавая мешок с петухом.

   - Ах, кормилец, ах, родной... Да как я тебя благодарить буду? Ну, пошли тебе бог всего, чего сам желаешь. Поди, и невеста где-нибудь подгляжена, так любовь да совет...

   - Есть такой грех, дедушка, - весело ответил Флегонт, встряхивая русыми кудрями. - Есть в Чердыни два светлых глаза: посмотрели они на меня, да и заворожили... Ну, оставайся с богом.

   - Соболька припасу твоей невесте на будущую осень, как опять поедешь на Печору. Есть у меня один на примете.

   Ушел обоз в обратный путь, и остался старик с петушком. Радости-то сколько!.. Пестренький петушок, гребешок красненький - ходит по избушке, каждое перышко играет. А ночью как гаркнет... То-то радость и утешение! Каждое утро стал Елеска теперь разговаривать со своим петушком, и Музгарко их слушает.

   - Што, завидно тебе, старому? - дразнит Елеска собаку, - Только твоего ремесла, што лаять... А вот ты по-петушиному спой!..

   Заметил старик, как будто заскучал Музгарко. Понурый такой ходит... Неможется что-то собаке. Должно полагать, ямщики сглазили.

   - Музгарушко, да што это с тобой попритчилось? Где болит?

   Лежит Музгарко под лавкой, положил голову между лапами и только глазами моргает.

   Всполошился старик: накатилась беда неожиданная. А Музгарко все лежит, не ест, не пьет и голосу не подает.

   - Музгарушко, милый!

   Вильнул хвостом Музгарко, подполз к хозяину, лизнул руку и тихо взвыл. Ох, плохо дело!..

III

   Ходит ветер по Студеной, наметает саженные сугробы снега, завывает в лесу, точно голодный волк, избушка Елески совсем потонула в снегу. Торчит без малого одна труба, да вьется из нее синяя струйка дыма...

   Воет пурга уже две недели, две недели не выходит из своей избушки старик и все сидит над больной собакой. А Музгарко лежит и едва дышит: пришла Музгаркина смерть.

   - Кормилец ты мой... - плачет старик и целует верного друга. - Родной ты мой... ну, где болит?..

   Ничего не отвечает Музгарко, как раньше. Он давно почуял свою смерть и молчит... Плачет, убивается старик, а помочь нечем: от смерти лекарства нет. Ах, горе какое лютое привалилось!.. С Музгаркой умерла последняя надежда старика, и ничего, ничего не осталось для него, кроме смерти. Кто теперь будет искать белку, кто облает глухаря, кто выследит оленя? Смерть без Музгарки, ужасная, голодная смерть. Хлебного припаса едва хватит до крещенья, а там помирать...

   Воет пурга, а старик вспоминает, как жил он с Музгаркой, как ходил на охоту и промышлял себе добычу. Куда он без собаки?

   А тут еще волки... Учуяли беду, пришли к избушке и завыли. Целую ночь так-то выли, надрывая душу. Некому теперь пугнуть их, облаять, подманить на выстрел... Вспомнился старику случай, как одолевал его медведь-шатун. Шатунами называют медведей, которые вовремя не залегли с осени в берлогу и бродят по лесу. Такой шатун - самый опасный зверь... Вот и повадился медведь к избушке: учуял запасы у старика. Как ночь, так и придет. Два раза на крышу залезал и лапами разгребал снег. Потом выворотил дверь в казарме и утащил целый ворох запасенной стариком рыбы. Донял-таки шатун Елеску до самого нельзя. Озлобился на него старик за озорство, зарядил винтовку пулей и вышел с Музгаркой. Медведь так и прянул на старика и наверно бы его смял под себя, прежде чем тот успел бы в него выстрелить, но спас Музгарко. Ухватил он зверя сзади и посадил, а Елескина пуля не знала промаха... Да мало ли было случаев, когда собака спасала старика...

   Музгарко издох перед самым рождеством, когда мороз трещал в лесу. Дело было ночью. Елеска лежал на своей лавочке и дремал. Вдруг его точно что кольнуло. Вскочил он, вздул огня, зажег лучину, подошел к собаке, - Музгарко лежал мертвый. Елеска похолодел: это была его смерть.

   - Музгарко, Музгарко... - повторял несчастный старик, целуя мертвого друга. - Што я теперь делать буду без тебя?

   Не хотел Елеска, чтобы волки съели мертвого Музгарку, и закопал его в казарме. Три дня он долбил мерзлую землю, сделал могилку и со слезами похоронил в ней верного друга.

   Остался один петушок, который по-прежнему будил старика ночью. Проснется Елеска и сейчас вспомнит про Музгарку. И сделается ему горько и тошно до смерти. Поговорить не с кем. Конечно, петушок - птица занятная, а все-таки птица и ничего не понимает.

   - Эх, Музгарко! - повторял Елеска по нескольку раз в день, чувствуя, как все начинает у него валиться из рук.

   Бедным людям приходится забывать свое горе за работой. Так было и тут. Хлебные запасы приходили к концу, и пора было Елеске подумать о своей голове. А главное, тошно ему теперь показалось оставаться в своей избушке.

   - Эх, брошу все, уйду домой на Колву, а то в Чердынь проберусь! - решил старик.

   Поправил он лыжи, на которых еще молодым гонял оленей, снарядил котомку, взял запасу дней на пять, простился с Музгаркиной могилой и тронулся в путь. Жаль было петушка оставлять одного, и Елеска захватил его с собой: посадил в котомку и понес. Отошел старик до каменного мыса, оглянулся на свое жилье и заплакал: жаль стало насиженного теплого угла.

   - Прощай, Музгарко...

   Трудная дорога вела с зимовья на Колву. Сначала пришлось идти на лыжах по Студеной. Это было легко, но потом начались горы, и старик скоро выбился из сил. Прежде-то, как олень, бегал по горам, а тут на двадцати верстах обессилел. Хоть ложись и помирай... Выкопал он в снегу ямку поглубже, устлал хвоей, развел огонька, поел, что было в котомке, и прилег отдохнуть. И петушка закрыл котомкой... С устали он скоро заснул. Сколько он спал, долго ли, коротко ли, только проснулся от петушиного крика.

   "Волки..." - мелькнуло у него в голове.

   Но хочет он подняться и не может, точно кто его связал веревками. Даже глаз не может открыть... Еще раз крикнул петух и затих: его вместе с котомкой утащил из ямы волк. Хочет подняться старик, делает страшное усилие и слышит вдруг знакомый лай: точно где-то под землей залаял Музгарко. Да, это он... Ближе, ближе - это он по следу нижним чутьем идет. Вот уже совсем близко, у самой ямы... Открывает Елеска глаза и видит: действительно, Музгарко, а с Музгаркой тот самый вогул, первый его хозяин, которого он в снегу схоронил.

   "Ты здесь, дедушка? - спрашивает вогул, а сам смеется. - Я за тобой пришел..."

   Дунул холодный ветер, рванул комья снега с высоких елей и пихт, и посыпался он на мертвого Елеску; к утру от его ямки и следов не осталось.

Прикрепленное изображение (вес файла 162 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

25 декабря – Рождество Христово по григорианскому календарю (Католическое Рождество)

Рождественская фея Страсбурга

Эльзасская  сказка

Когда-то давным-давно на берегу реки Рейн, недалеко от города Страсбурга, в старом замке жил граф. Он был молод и очень хорош собой, но не женат. И сколько ни сватали за него девиц, ни одна ему не нравилась. Потому люди и дали ему прозвище Каменное Сердце.

Граф очень любил охоту. Однажды в Рождественский сочельник он пригласил друзей поохотиться в лесах, окружающих его замок. Кавалькада всадников долго преследовала крупную дичь. Охотники так увлеклись, что заехали в глубокую чащу, а граф не заметил, как оторвался от остальных и оказался у бурлящего ручья с чистой водой. Люди называли этот ручей Волшебным Колодцем, но граф не знал, откуда взялось такое название. Он спешился и подошел к воде.

Опустив руку в пенящийся поток, Каменное Сердце был несказанно удивлен: вода оказалась теплой и восхитительно ласковой, несмотря на морозную декабрьскую погоду. Граф решил омыть руки. Погрузив их глубже, он почувствовал, будто сияние потекло по его пальцам. Вдруг ему показалось, что его правой руки коснулась чья-то маленькая нежная ладонь и — ах! — ловко стянула с безымянного пальца золотое кольцо… Молодой человек вынул руку из воды и увидел, что кольцо, с которым он никогда не расставался, действительно исчезло!

Расстроенный и озадаченный, граф сел на коня и поехал домой, намереваясь утром отправить слуг вычерпать злосчастный «колодец».

Вернувшись в замок, граф удалился в свои покои. Он упал на постель в чем был, но заснуть так и не смог. Странность приключения не отпускала Каменное Сердце, он с волнением снова и снова мысленно погружал руки в ласковую воду и чувствовал прикосновение маленьких мягких пальчиков.

Неожиданно со двора послышался хриплый лай сторожевых собак, скрип подъемного моста, как если бы его опустили, а затем раздался стук множества маленьких ног по каменной лестнице… И вот уже невнятный шум и шелест легких шагов заполнил гостиную, от которой спальню Каменного Сердца отделяла только дверь…

Едва граф вскочил с постели, зазвучала прелестная мелодия и дверь распахнулась. Вбежав в гостиную, хозяин замка оказался в окружении бесчисленных сказочных существ в ярких сверкающих одеждах. Они не обращали на Каменное Сердце никакого внимания — просто танцевали, смеялись и пели под таинственные звуки музыки.

В центре зала стояла такая роскошная елка, каких граф никогда не видывал. На ее пышных ветках сверкали алмазные звезды, жемчужные ожерелья, золотые браслеты, броши с рубинами и сапфирами, шелковые ленты, расшитые маленькими перламутровыми бусинками, кинжалы в золотых ножнах, усыпанных редчайшими драгоценными камнями. Все дерево сияло, искрилось и будто трепетало…

Граф замер в оцепенении, глядя на эти чудеса, но тут феи перестали танцевать и расступились, чтобы освободить путь даме ослепительной красоты, медленно приближавшейся к графу.

На ее голове сияла золотая, богато украшенная диадема. Длинные локоны цвета воронова крыла струились по плечам и пышному одеянию из розового атласа и кремового бархата. Прекрасная незнакомка держала в миниатюрных белых ручках усыпанную бриллиантами шкатулку. Протянув ее графу, гостья произнесла обольстительным голосом:

— Дорогой граф, я пришла к вам с ответным рождественским визитом. Я, Королева Фей, принесла вам то, что вы случайно обронили в Волшебном Колодце.

«Каменное сердце» дрогнуло и сильно забилось. Приняв из рук Феи шкатулку, граф в нетерпении открыл ее и увидел любимое потерянное кольцо.

Очарованный происходящим, граф не смог с собой совладать и прижал Королеву Фей к груди. Она же, чуть отстранившись, взяла его за руку и увлекла в лабиринт магического танца. Волшебная музыка плыла по залу, многочисленные феи кружились и вращались вокруг графа и Королевы, пока наконец постепенно не превратились в разноцветную дымку и не растворились полностью, оставив хозяина замка наедине с прекрасной гостьей.

Камень сердца был расколот. Молодой человек, чью холодность прежде не могла поколебать ни одна дева в стране, пал перед Королевой Фей на колени и начал умолять ее стать его женой. Он долго и страстно признавался в любви, и наконец красавица ответила «да». Но с одним условием: супруг никогда в ее присутствии не должен произносить слово «смерть». Граф горячо пообещал.

На следующий же день влюбленные обвенчались. Свадьба была великолепной и грандиозной, о ней долго говорили в окрестных деревнях и селах. Но еще дольше счастливые муж и жена жили в любви и радости.

Прошло немало лет. И вот однажды граф решил поохотиться в лесах вокруг замка вместе с женой. В назначенный час оседланные и взнузданные лошади нетерпеливо били копытами у дверей, компания друзей томилась в ожидании, а граф, то и дело посматривая на каминные часы, шагал по залу из стороны в сторону. Его супруга задерживалась в своей комнате, и граф раздражался все больше и больше. Когда же наконец Королева Фей, роскошно одетая и улыбающаяся, появилась в дверях, граф не сдержал гнева:

— Дорогая, вас только за смертью посылать!!!

Едва прозвучало роковое слово, Фея издала дикий крик и исчезла в одно мгновение. Напрасно граф, охваченный горем и раскаянием, звал прекрасную жену, напрасно искал ее в замке, в окрестных лесах и у Волшебного Колодца. Никаких следов он не нашел, кроме одного знака — отпечатка нежной руки на каменной арке над воротами замка…

Шли годы, но Королева Фей так и не возвращалась. Графа уже никто не называл Каменным Сердцем, потому что сердце его было разбито. Он продолжал горевать и ждать ее. Каждый сочельник несчастный граф наряжал рождественское дерево в гостиной, где впервые встретился со своей волшебницей. Так он надеялся вернуть возлюбленную. Все было напрасно.

Он больше никогда не произносил слово «смерть», но пришло время, и граф умер. Замок постепенно превратился в руины. Однако и по сей день в каменной арке над массивными воротами виден глубокий оттиск маленькой нежной руки. А добрые люди Страсбурга каждый сочельник наряжают рождественскую ель, как это делал покойный граф.

Прикрепленное изображение (вес файла 269.4 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

С наступающим Новым годом!

Ихара Сайкаку

Из сборника «ЗАВЕТНЫЕ МЫСЛИ О ТОМ, КАК ЛУЧШЕ ПРОЖИТЬ НА СВЕТЕ»

Даже боги иногда ошибаются Каждый год в десятом месяце японские боги покидают подвластные им провинции и собираются в Великом Храме в Идзумо. Здесь они держат совет о ниспослании народу мира и благополучия, решают, кого из богов, ведающих счастливым направлением года, в какую землю послать, спешат вовремя завершить приготовления к новогоднему празднику. Удостоиться чести встретить праздник в Киото, Эдо и Осаке — главных городах страны — могут лишь боги, превзошедшие других в добродетели. В Нару или Сакаи тоже отправляются лишь самые достойные, умудренные опытом боги. Немалыми заслугами должны обладать и те из них, кого посылают в Нагасаки, Ооцу и Фусими. Нет такого уголка в стране, будь то призамковый посад, приморский городок, поселок в горах или цветущее селение, куда не пожаловал бы свой бог счастья. Он не оставит своей милостью ни один малолюдный островок, ни одну убогую лачугу рыбака. Во все дома, где толкут моти и украшают ворота ветками сосны, непременно придет Новый год. Однако любой из этих богов норовит оказаться поближе к столице, мало кому хочется встречать Новый год в деревенской глуши. Да и то сказать, если есть возможность выбора, всякий отдаст предпочтение городу. Дни и месяцы нашей жизни мчатся с быстротой водного потока, годы же подобны волнам, набегающим на берег. Не успеваешь оглянуться — последний месяц уже на исходе. Жители Сакаи в провинции Сэнсю только и думают что о богатстве и хозяйство стараются вести как можно рачительнее. При этом достатком своим не кичатся. Снаружи жилище богача вроде бы ничем не примечательно — обычный дом с решетчатым фасадом, в каких нередко доживают свой век купцы, отойдя от дел, зато внутри там есть где развернуться. Дела свои богач ведет так, что суммы, записанные в течение года в тетрадь доходов, неизменно увеличиваются и перекрывают все расходы. Ежели в семье такого человека растет дочь, то после того, как она переболела оспой, он внимательно присматривается к ней и, убедившись, что нисколько она не хуже других, а со временем станет девушкой, по нынешним понятиям достаточно привлекательной, начинает готовить для нее приданое, хотя невесте всего-то пять годочков. Если же девочка нехороша собой и может в невестах засидеться, богач старается скопить побольше денег на приданое, помимо торговли принимается за ростовщичество. Подобная предусмотрительность необходима, дабы избежать излишних хлопот во время сватовства. Богач привык о каждой мелочи думать заблаговременно, и потому дом его постепенно обрастает пристройками: крыша еще не прохудилась, а он ее подновляет, столбы еще крепкие, а он подводит под них каменное основание. Медный желоб на карнизе еще не требует починки, а он из года в год следит за ценами на медь и покупает ее загодя на самых выгодных условиях. Шелковому кимоно ручного тканья, сшитому на каждый день, сноса не будет, потому что движения богача размеренны, степенны. В такой одежде он даже в будни выглядит нарядным, но поступает при этом вполне по-хозяйски. От отца он унаследовал драгоценную утварь для чайной церемонии, которая передается в его семье из поколения в поколение, так что стоит ему позвать гостей по случаю проводов старого года, как тотчас о нем расходится молва: этот человек отличается изысканным вкусом. А ведь никаких дополнительных затрат от него при этом не требуется! Если даже такой богач во всяком деле проявляет бережливость да расчетливость, то о купце с небольшим достатком и говорить не приходится. Вместо подушки он подкладывает под голову счеты и даже во сне не забывает, что близящийся конец года может принести ему либо барыши, либо убытки. Вместо того чтобы любоваться алыми листьями осенних кленов, он толчет в ступке дешевый красный рис, воображая, будто цвет его ничуть не хуже. Окунями, которых в пору цветения сакуры вылавливают в море прямо у него на глазах, такой купец лакомиться не станет. Он живо смекнет: эта рыбка в большом почете у столичных жителей, так пусть раскошеливаются, - и каждую ночь будет отправлять в Киото большие корзины со свежевыловленными окунями. Кефаль он выставляет на стол только для гостей, сам ее не ест, ссылаясь на то, что уж очень она отдает тиной. Жители столицы, окруженной горами, в изобилии едят свежих тунцов, в то время как здесь, неподалеку от моря, люди довольствуются мелкой прибрежной рыбешкой. Недаром в пословице говорится: «Маяк далеко светит, а у самого его основания темно». В канун Нового года, едва стемнело, один из богов счастья незаметно проскользнул в дом какого-то, как ему показалось, удачливого торговца, чтобы в его семье встретить праздник. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что, хотя полочка эходана и висит на положенном месте, светильники не зажжены и повсюду царит запустение. Но поскольку этот дом он облюбовал для себя сам, то покинуть его и отправиться еще куда-нибудь было неудобно, да к тому же там мог оказаться другой бог счастья. Поэтому он решил остаться в этом доме и поглядеть, как его обитатели будут встречать Новый год. И вот он стал внимательно наблюдать за всем происходящим. Всякий раз, как раздавался стук в дверь, хозяйка вздрагивала от страха и каждому, кто приходил, говорила извиняющимся тоном: — Хозяин еще не вернулся. Какая жалость, что вы опять обеспокоили себя понапрасну! Незаметно миновала полночь. А на рассвете у дома купца снова собрались заимодавцы. — Ну что, вернулся хозяин? — грозно вопрошали они. В это время откуда-то прибежал приказчик и, едва переводя дух, затараторил: — Когда мы были уже на полпути в Скэмацу, на хозяина напали верзилы, человек пять или шесть, и с криком: «Давай деньги, если жизнь дорога!» — потащили его в сосновую рощу. Но я притворился, будто не слышу, и со всех ног помчался сюда. Хозяйка воскликнула: — Ты покинул в беде своего господина! Презренный трус! А еще зовешься мужчиной, — и залилась слезами. При виде ее горя заимодавцы поспешили удалиться. Тем временем совсем рассвело. Как только непрошеные гости разошлись, на лице хозяйки не осталось и следа горя. Приказчик вынул из-за пазухи мешочек с деньгами и сказал: — В деревне сейчас тоже дела идут туго. Вот кое-как выколотил тридцать пять моммэ серебром да шесть сотен монов медяками. Да, послужишь в доме, где так лихо умеют обманывать, — и сам плутом станешь! Хозяин все это время сидел, затаившись в углу кладовки, и в который уж раз перечитывал «Повести о карме». В одной из них рассказывалось о бедном ронине, который жил на почтовой станции Фува в провинции Мино. Попав перед Новым годом в тяжкое положение, ронин вне себя от отчаяния выхватил меч и заколол жену и детей. Дойдя до этого места, самого горестного во всей книге, наш купец опечалился еще больше. «Когда так бедствуешь, остается лишь умереть», — сказал он и, проникшись глубоким состраданием к несчастному ронину, тихонько заплакал. И тут вдруг услышал голос жены: — Сборщики долгов разошлись! У хозяина отлегло от сердца, и он несмело выглянул из своего укрытия. — Один этот день стоил мне нескольких лет жизни! — проговорил он и тяжело вздохнул, вспомнив о былом своем благополучии. Затем он отправил приказчика за рисом и дровами — и это в ту пору, когда в других семьях новогодний пир шел уже полным ходом. В первый день Нового года в доме купца на стол подали самую что ни на есть будничную еду и лишь наутро второго дня наконец-то приготовили дзони и принесли пожертвования буддам и богам. — Вот уже лет десять,— оправдывался хозяин,— как у нас в семье Новый год празднуют на второй день. Поднос для священных приношений совсем старенький, но вы уж, пожалуйста, не обессудьте. Но даже и в этот день на ужин нечего было есть. Уж на что мудрым был бог счастья, но и он не мог предположить, что купец до такой степени беден. Едва-едва дождался он конца праздников и на четвертый день нового года выбрался из этого дома и направился прямо в Имамию к Эбису-доно. — Не повезло мне на этот раз,— посетовал бог счастья. — Я принял убогий дом за богатый и там встречал Новый год. Выслушав его печальный рассказ, Эбису молвил: — Вам, столь мудрому богу, не к лицу попадать впросак. Прежде чем остановить свой выбор на каком-либо доме, к нему надобно хорошенько приглядеться. В доме, где двери к празднику не вымыты, где хозяйка заискивает перед прислугой и где края циновок вытерлись от времени, не приходится рассчитывать на хороший прием. Велик город Сакаи, а таких бедных домов там отыщется всего четыре, ну от силы — пять. Вам и в самом деле не повезло, коли вы угодили в один из них! А вот обо мне славно позаботились купцы из разных провинций, взгляните, сколько бочонков сакэ и окуней в связках натащили! Подкрепитесь как следует, а потом уж возвращайтесь в землю Идзумо. С этими словами Эбису принялся потчевать своего незадачливого собрата, а потом оставил его у себя ненадолго погостить. Обо всем этом стало известно от одного человека: рано утром в десятый день первой луны он явился на поклон к Эбису-доно и невольно подслушал разговор, который боги вели во внутреннем святилище храма. Выходит, даже боги делятся на бедных и богатых, о людях же и говорить нечего. А поскольку мы живем в суетном мире, где все переменчиво.

Прикрепленное изображение (вес файла 219.6 Кб)

Сказочка собственного сочинения:

Всю ночь шёл ливень. Гремел гром, сверкали молнии, струи дождя били по крышам. Утреннее солнце отразилось в каждой капельке, висевшей на поникших травинках и листьях деревьев. Мокрые цветы начали разворачивать свои лепестки.

- Уй-и-и-и-и!!!!

Оглушительный визг вмиг разрушил сверкающее великолепие летнего утра. Маленький поросёнок, кубарем скатившись с крылечка, с разбегу плюхнулся в самую большую лужу и забарахтался в ней, блаженно повизгивая.

- Ты чего визжишь? - спросил его котёнок, выйдя из своего дома. - И зачем валяешься в луже?

- Привет, котёнок! Прыгай скорее сюда, тут так здорово! - ответил поросёнок, не прерывая своего занятия.

- Правда? Подожди, я сейчас спущусь. - и котёнок весело заскакал вниз по ступенькам.

- Стой! Куда пошёл? А ну назад сейчас же! - На крылечко вышла кошка-мама. - Не играй с поросёнком, он же грязнуля! И не подходи к луже, запачкаешься! Умойся немедленно!

Котёнок подошёл к маме, сел рядом и стал аккуратно вылизывать свои белые лапки.

- Поросёнок — грязнуля! Поросёнок — грязнуля! - запищали цыплята, обходя лужу подальше. - Не будем с ним водиться!

- И не надо! - отвечал поросёнок, переворачиваясь на другой бок. - Раз вы ничего не понимаете в жизни.

Солнце поднялось выше и стало заметно жарче. Мелкая лужа начала пересыхать. Поросёнок перебрался в другую, побольше и ближе к огороду. Взбаламутив её как следует, он улёгся в грязь. Мимо него, спеша за мамой-уткой, шли утята.

- Спорим, я глубже нырну? - хвастался один, самый пушистый.

- Подумаешь! А я под водой дольше просижу! - возразили сразу двое.

- Эй, утята, ныряйте сюда! - позвал их поросёнок. - Здесь глубоко, вам хватит!

- Да ну, ты тут всё замутил. - разочарованно протянули утята, глянув в лужу. - Развёл грязь, мы потом не отмоемся! Лучше на пруд пойдём.

Утята ушли. Поросёнок прикрыл глаза и задремал.

- И не надоело тебе бездельничать? - разбудил его звонкий лай. - Пойдём со мной на огород!

- Привет, щенок! - сонно ответил поросёнок. - А тебе мама разрешила так далеко ходить?

- А я и не спрашивал. - Щенок задорно завилял хвостиком. - Вот поймаю в огороде зайца, тогда все увидят, что я уже вырос большой!

Поросёнку стало интересно. Он вылез из лужи и побрёл за щенком.

В огороде оказалось замечательно. Поросёнок слегка перекусил ботвой, полакомился слизняками и только было собрался подкопать репку, как его толкнули в бок:

- Хватит есть! Смотри, там заяц! Сейчас я его как поймаю!

И щенок, не разбирая дороги, бросился, заливаясь лаем, к грядкам с капустой. Маленький зайчонок перестал жевать капустный лист и быстро поскакал прочь. Отбежав на безопасное расстояние, он оглянулся и крикнул:

- Жадина! Сам капусту не ешь, и нам не даёшь! Не догонишь, не поймаешь!

- Эх, убежал! - вздохнул щенок. - Теперь точно не догоню. А всё из-за тебя! Чавкаешь на весь огород, вот и спугнул дичь. Больше не буду тебя на охоту звать.

Дома поросёнок спросил у мамы:

- Мама, а почему меня все грязнулей обзывают?

- Потому что они все мохнатые да пернатые. - отвечала мама-свинка. - Грязь у них в шерсти или перьях засохнет, да так и останется. А мы с тобой об угол почешемся, она и отвалится. Купаться в лужах надо обязательно, это и приятно, и полезно.

Всё лето и всю осень поросёнок валялся в лужах. Но однажды утром, лужа оказалась твёрдой и холодной. Всё вокруг покрылось чем-то белым.

- Вот и зима пришла. - сказала мама-свинка. - Скоро и Новый год.

- А что такое Новый год? - спросил поросёнок.

- Новый год — это когда приходит Дед Мороз, и приносит подарки.

Поросёнок поспешил во двор, поделиться этой новостью.

- А я знаю! - важно поведал ему на это котёнок. - Дед Мороз первого января приносит подарки только тем, кто хорошо себя вёл.

- Это как? - не понял поросёнок.

- Кто был грязнулей и бездельником, тот подарков не получит. - Котёнок даже распушился от гордости. - А кто всегда умывался и не ленился, тому подарки обязательно будут.

- И кто хулиганил, тот тоже не получит! - встряли утята. Они недавно совсем оперились, и ужасно важничали. - Щенок наказан, и ему подарков не будет. - насплетничали они.

- Да-да — подтвердили цыплята. - Он у Петьки из хвоста два пера выдернул!

Поросёнок поспешил к щенку. Он постучал в окошко, и, когда тот выглянул, спросил:

- Ты чего дома сидишь?

- Меня наказали. - проскулил щенок. - Говорят, я цыплёнка обидел. А я просто пошутить хотел. Взял потихоньку его за хвост, а он, дурачок, стал убегать и сам себе хвост выдрал.

- Слушай, щенок, а ты не знаешь, где Дед Мороз живёт?

- Наверное, в лесу. Мама говорит, он из леса приходит.

Поросёнок решил сам найти Деда Мороза и выпросить у него подарок, который был приготовлен для щенка. Никому не сказав, он выбрался за забор, и пошёл через огород.

В огороде, серенький зайчик рылся в снегу и приговаривал:

- Жадины! Всю капусту убрали, ничего мне не оставили!

Наконец он нашёл забытую кочерыжку и немедленно захрустел.

- Привет, зайчонок! - поздоровался с ним поросёнок. - До леса далеко?

- А зачем тебе в лес? - спросил зайчонок, пряча кочерыжку между лапками.

- Хочу Деда Мороза найти.

- Ты что? - от страха зайчик даже жевать перестал. - Там же волки! И лиса! Тебя съедят, а ты и не заметишь.

- А я не боюсь. Ты мне только скажи, куда идти.

- А я не знаю.

- А говорил: «лиса», «волки»!

- Так лиса оттуда приходит к нам, в кустики. А волка я никогда не видел, но мама говорит, что нет зверя страшнее.

- А где твои кустики?

- За огородом будет поле, за полем кустики, потом ещё одно поле, большое, я через него не ходил, с той стороны лиса приходит.

Поросёнок поблагодарил зайца, и пошёл через поле. Потом он обошёл заросший кустами неглубокий овраг и отважно двинулся в неизведанные просторы, мечтая о том, как встретит Деда Мороза.

Идти оказалось далеко. Поросёнок никогда в жизни не видел такого огромного пространства. Вдалеке, на белом снегу показалось что-то рыжее. Какой-то зверь, немножко похожий на маму щенка, только поменьше ростом и гораздо пушистее, двигался навстречу. Поросёнок припомнил, как учила его мама-свинка, и крикнул:

- Здравствуйте! Скажите пожалуйста, до леса далеко?

- Здравствуй, поросёночек! - откликнулся неведомый зверь. - А почему ты, такой маленький, гуляешь один?

- Я не маленький, я уже почти подсвинок! - ответил поросёнок. - А вы кто?

- Лисица. А если тебе нужно в лес, иди по моим следам. А зачем тебе в лес? И тебя искать не будут?

- Я, тётенька лисица, хочу Деда Мороза найти. Он для щенка подарок приготовил, пусть мне его отдаст.

- Так щенок за тобой придёт?

- Нет, его мама из дома не пускает.

- Мама, говоришь? Ну, тогда я побежала.

- Спасибо! - крикнул ей вслед поросёнок и побрёл по следам. Наконец он дошёл до леса. Столько деревьев поросёнок увидел впервые. Как же среди них найти Деда Мороза? Лисий след он давно потерял, и теперь продвигался наугад. Наконец он устал, и прилёг в снег под ёлкой.

- Чужой в лесу! - раздался сверху громкий крик. Голос был похож на голос мамы котёнка, когда она ругалась с мамой щенка. - Чужой пожаловал!

С ветки на землю слетела нарядная птица. Она топорщила на лбу пёстрые пёрышки а таких голубых полосок на крыльях, поросёнок не видел даже у цыплячьего папы.

- Ча-ча-ча! Где чужой? - к ней присоединилась сорока. - Да это просто поросёнок! Зачем ты здесь, в лесу?

- Я Деда Мороза ищу, он где-то здесь живёт. Вы не знаете, куда мне идти?

- Нет, не знаю. А ты, сойка? Тоже нет?

- А он здесь не живёт, он сюда только приходит откуда-то с севера. - начала рассказывать сойка. - Птицы-зимники — свиристели, пуночки, чечётки всякие, говорят, что живёт он на Северном полюсе. Это очень далеко.

- А как туда дойти? - приуныл поросёнок.

- Ты не дойдёшь — очень уж далеко. За нашим лесом будут поля, за ними — опять лес, потом река, потом лес до того дремучий, что даже называется «тайга». Потом опять будет река, очень широкая, за ней болото, потом тундра. За тундрой море и Северный полюс. Там зимой все звери и птицы белые — и куропатки, и совы, и медведи, а лиса настолько белая, что даже называется по-другому. Дед Мороз оттуда приходит. - сказала сойка и улетела.

- Значит, я зря сюда пришёл. - расстроился поросёнок. - А как мне теперь из леса выбраться?

- Иди назад по своим следам! - крикнула сорока и улетела вслед за сойкой. Поросёнок вздохнул, повернулся и принялся отыскивать свой след. Уткнув в снег пятачок, он двинулся в обратный путь.

Он очень старался не потерять следы, и потому совсем не смотрел вперёд. Не заметив, поросёнок наткнулся на кого-то большого.

- Уй-и-и-и-и!!!! - завизжал он от неожиданности.

- Ты кто? - спросило его незнакомое существо с мохнатыми ушами, в бурой щетине с полосками на спине и таким же, как у поросёнка пятачком. - И чего тут развизжался?

- Я поросёнок, то есть, уже почти подсвинок. - ответил поросёнок. - Я Деда Мороза искал.

- А я тоже подсвинок, только кабанчик. А зачем тебе Дед Мороз?

- Понимаешь, кабанчик, скоро Новый год, а Дед Мороз приносит подарки только тем, кто всё время умывается и не валяется в лужах. И щенку не принесёт, потому, что щенок набезобразничал. А подарок, наверное, уже был готов. Вот я и подумал: раз щенок не заслужил, то, может быть, мне можно взять его себе?

- Ну, подсвинок, ты опоздал. Новый год уже был и Дед Мороз уже приходил. Попробуй, каких вкусных желудей он нам принёс!

- Нет, кабанчик, ты ошибаешься. Новый год по календарю первого января бывает.

- Это у вас по календарю, а у нас, в лесу, Новый год бывает когда день начинает прибывать, мне маманя так говорила.

- А ну домой! - раздался грозный голос и из кустов возникла большая бурая свинья с огромными, как показалось поросёнку, клыками. - Вот услышат тебя волки!

- Сейчас, маманя! - откликнулся кабанчик. - Только подсвинка провожу!

- Никаких «сейчас»! Пусть его заяц проводит. А ты иди немедленно домой!

- Это твоя мама? - спросил поросёнок. - Какие у неё большие зубы!

- Это что! Ты ещё моего батю не видел! - сказал кабанчик. - Ну, подсвинок, пока! Будь здоров!

Кабаны повернулись и удалились в чащу. Поросёнок проводил их взглядом, и вдруг увидел в снегу чёрные глаза. Белые, длинные уши забавно шевельнулись.

- Это тебя проводить что ли надо? - спросил зверёк.

- А ты разве заяц? - удивился поросёнок. - Заяц, он ведь серый.

- Это русак серый, а я зимой в белой шубке.

- Зайчик, а к тебе Дед Мороз приходил?

- Конечно! Он же ко всем приходит.

Заяц-беляк вывел поросёнка из леса. В поле следы было лучше видно, и поросёнок, уставший но счастливый, добрался домой.

Ох, как же ругала его мама-свинка! Зато поросёнок потом рассказывал свои приключения с любопытством слушавшим его маленьким соседям. Он рассказывал то, что поведала ему сойка, про Северный полюс, про белых зверей и птиц, про тайгу и тундру.

Ночью утятам снился Дед Мороз. Он был огромным, белым лебедем. Котёнок видел во сне пушистого, белоснежного кота, с кисточками на ушах, а щенок — белого пса, с острыми ушами и хвостом колечком. Цыплятам приснился гигантский петух, с длинным-предлинным хвостом, и, конечно, белого цвета. А поросёнок видел во сне громадного, белого кабана. У него были здоровенные бивни и роскошная грива.

Прикрепленное изображение (вес файла 33.7 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

7 января - Рождество Христово по юлианскому календарю (Православное Рождество)

Из повести Валентина Катаева "Белеет парус одинокий"

... Пришло рождество.

Павлик проснулся до рассвета. Для него сочельник был двойным праздником: он как раз совпадал с днем рождения Павлика.

Можно себе представить, с каким нетерпением дожидался мальчик наступления этого хотя и радостного, но вместе с тем весьма странного дня, когда ему вдруг сразу делалось четыре года!

Вот только еще вчера было три, а сегодня уже четыре. Когда ж это успевает случиться? Вероятно, ночью.

Павлик решил давно подстеречь этот таинственный миг, когда дети становятся на год старше. Он проснулся среди ночи, широко открыл глаза, но ничего особенного не заметил. Все как обычно: комод, ночник, сухая пальмовая ветка за иконой.

Сколько же ему сейчас: три или четыре года?

Мальчик стал внимательно рассматривать свои руки и подрыгал под одеялом ногами. Нет, руки и ноги такие же, как вечером, когда ложился спать. Но, может быть, немного выросла голова? Павлик старательно ощупал голову — щеки, нос, уши... Как будто бы те же, что вчера.

Странно.

Тем более странно, что утром-то ему непременно будет четыре. Это уже известно наверняка. Сколько же ему сейчас? Не может быть, чтобы до сих пор оставалось три. Но, с другой стороны, и на четыре что-то не похоже.

Хорошо было бы разбудить папу. Он-то наверное знает. Но вылезать из-под теплого одеяльца и шлепать босиком по полу... нет уж, спасибо! Лучше притвориться, что спишь, и с закрытыми глазами дождаться превращения.

Павлик прикрыл глаза и тотчас, сам того не замечая, заснул, а когда проснулся, то сразу увидел, что ночник уже давно погас и в щели ставней брезжит синеватый, томный свет раннего-раннего зимнего утра.

Теперь не было ни малейшего сомнения, что уже - четыре.

В квартире все еще крепко спали; даже на кухне не слышалось Дуниной возни. Четырехлетний Павлик проворно вскочил с кровати и "сам оделся", то есть напялил задом наперед лифчик с полотняными пуговицами и сунул босые ножки в башмаки.

Осторожно, обеими руками открывая тяжелые скрипучие двери, он отправился в гостиную. Это было большое путешествие маленького мальчика по пустынной квартире. Там впотьмах, наполняя всю комнату сильным запахом хвои, стояло посредине нечто громадное, смутное, до самого паркета опустившее темные лапы в провисших бумажных цепях.

Павлик уже знал, что это елка. Пока его глаза привыкали к сумраку, он осторожно обошел густое, бархатное дерево, еле-еле мерцающее серебряными нитями канители. Каждый шажок мальчика чутко отдавался в елке легким бумажным шумом, вздрагиванием, шуршанием картонажей и хлопушек, тончайшим звоном стеклянных шаров.

Привыкнув к темноте, Павлик увидел в углу столик с подарками и тотчас бросился к нему, забыв на минуту о елке. Подарки были превосходные, гораздо лучше, чем он ожидал: лук и стрелы в бархатном колчане, роскошная книга с разноцветными картинками: "Птичий двор бабушки Татьяны", настоящее "взрослое" лото и лошадь - еще больше, еще красивее, а главное, гораздо новее, чем Кудлатка. Были, кроме того, жестяные коробочки монпансье "Жорж Борман", шоколадки с передвижными картинками и маленький тортик в круглой коробке.

Павлик никак не ожидал такого богатства. Полон стол игрушек и сластей - и все это принадлежит только ему.

Однако мальчику это показалось мало. Он потихоньку перетащил из детской в гостиную все свои старые игрушки, в том числе и ободранную Кудлатку, и присоединил к новым. Теперь игрушек было много, как в магазине, но и этого показалось недостаточно.

Павлик принес знаменитую копилку и поставил ее посредине стола, на барабане, как главный символ своего богатства.

Устроив эту триумфальную башню из игрушек и налюбовавшись ею всласть, мальчик снова вернулся к елке. Его уже давно тревожил один очень большой, облитый розовым сахаром пряник, повешенный совсем невысоко на желтой гарусной нитке. Красота этого звездообразного пряника с дыркой посредине вызывала непреодолимое желание съесть его как можно скорее.

Не видя большой беды в том, что на елке будет одним пряником меньше, Павлик отцепил его от ветки и сунул в рот. Он откусил порядочный кусок, но, к удивлению своему, заметил, что пряник вовсе не такой вкусный, как можно было подумать. Больше того, пряник был просто отвратительный: тугой, житный, несладкий, с сильным запахом патоки. А ведь по внешнему виду можно было подумать, что именно такими пряниками питаются белоснежные рождественские ангелы, поющие на небе по нотам.

Павлик с отвращением повесил обратно на ветку надкушенный пряник. Было очевидно, что это какое-то недоразумение. Вероятно, в магазине случайно положили негодный пряник.

Тут Павлик заметил другой пряник, еще более красивый, облитый голубым сахаром. Он висел довольно высоко, и пришлось подставить стул. Не снимая пряника с ветки, мальчик откусил угол и тотчас его выплюнул - до того неприятен оказался и этот пряник.

Но трудно было примириться с мыслью, что все остальные пряники тоже никуда не годятся.

Павлик решил перепробовать все пряники, сколько их ни висело на елке. И он принялся за дело. Высунув набок язык, кряхтя и сопя, мальчик перетаскивал тяжелый стул вокруг елки, взбирался на него, надкусывал пряник, убеждался, что дрянь, слезал и тащил стул дальше.

Вскоре все пряники оказались перепробованными, кроме двух - под самым потолком, куда невозможно было добраться. Павлик долго стоял в раздумье, задрав голову. Пряники манили его своей недостижимой и потому столь желанной красотой.

Мальчик не сомневался, что уж эти-то пряники его не обманут. Он подумывал уже, как бы поставить стул на стол и оттуда попытаться достать их.

Но в это время послышался свежий шелест праздничного платья, и тетя, сияя улыбкой, заглянула в гостиную:

- А-а, наш рожденник встал раньше всех! Что ты здесь делаешь?

- Гуляю коло елочки, - скромно ответил Павлик, глядя на тетю доверчивыми, правдивыми глазами благовоспитанного ребенка.

- Ах ты, моя рыбка ненаглядная! Коло! Не коло, а около. Когда ты отвыкнешь наконец от этого! Ну, поздравляю, поздравляю!

И мальчик очутился в горячих, душистых и нежных объятиях тети.

А из кухни торопилась красная от конфуза Дуня, держа перед собой хрупкую голубую чашку с золотой надписью: "С днем ангела".

Так начался этот веселый день, которому суждено было закончиться совершенно неожиданным и страшным образом.

Вечером к Пан лику привели гостей - мальчиков и девочек. Все они были такие маленькие, что Петя считал ниже своего достоинства не то что играть с ними, но даже разговаривать.

Чувствуя на сердце необъятную тоску и тяжесть, Петя сидел в темной детской на подоконнике и смотрел в нарядно замерзшее окно, где среди ледяных папоротников мерцал золотой орех уличного фонаря.

Зловещее предчувствие омрачало Петину душу.

А из гостиной струился жаркий, трескучий свет елки, пылающей костром свечей и золотого дождя. Слышались подмывающие звуки фортепьяно. Это отец, расправив фалды сюртука и гремя крахмальными манжетами, нажаривал семинарскую польку. Множество крепких детских ножек бестолково топало вокруг елки.

- Ничего, терпи, казак, - сказала тетя, проходя мимо

Пети. - Не завидуй. И на твоей улице будет праздник.

- А, тетя, вы совсем ничего не понимаете! - жалобно сказал мальчик. - Идите себе.

Но вот наступил желанный миг раздачи орехов и пряников. Дети обступили елку и, став на цыпочки, потянулись к пряникам, сияющим, как ордена. Елка зашаталась, зашумели цепи.

И вдруг раздался звонкий, испуганный голосок:

- Ой, смотрите, у меня надкусанный пряник!

- Ой, и у меня!

- У меня - два, и все объеденные...

- Э! - сказал кто-то разочарованно. - Они уж вовсе не такие новые. Их уже один раз кушали.

Тетя стояла красная до корней волос среди надкусанных пряников, протянутых к ней со всех сторон.

Наконец ее глаза остановились на Павлике:

- Это ты сделал, скверный мальчишка?

- Я, тетечка, их только чуть-чуть хотел попробовать, - сказал Павлик, невинно глядя на разгневанную тетю широко открытыми, янтарными от елки глазами. И прибавил со вздохом: - Я думал, они вкусные, а они, оказывается, только для гостей.

- Замолчишь ли ты, сорванец? - закричала тетя, всплеснув руками, и бросилась к буфету, где, к счастью, оставалось еще много лакомств.

Все обиженные тотчас были удовлетворены, и скандал замяли.

Скоро сонных гостей стали уносить по домам. Праздник кончился. Павлик занялся приведением своих сокровищ в порядок...

Прикрепленное изображение (вес файла 94.8 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

С наступающим старым Новым годом!

Злата Литвинова

Сказка про Старый Новый год

https://www.proza.ru/2011/12/05/884

Он по праву считал этот вечер – Днем своего величия и триумфа. Месяц напряженной работы – прощальный бал и одиннадцать месяцев отдыха. И именно в этот прощальный бал он творил чудеса не для кого-то, как полагалось по должности и призванию – а лично свои чудеса. Потому что в эту ночь ему подчинялись все стихии Вселенной, все чувства этого мира. А он всегда хотел сделать мир лучше. Сидишь себе в Устюге 11 месяцев, отрешен от дел и событий, потом выезжаешь к людям – а тут катастрофические проблемы… Не был бы он настоящим Дедом Морозом, если бы только выполнял желания.. Мало кто может пожелать то, что ему действительно надо.. А вот в Старый Новый год желает Дед Мороз. И желания эти куда больше людских меняют мир.

Вечером под Старый Новый год к нему съезжались гости… Чем больше собиралось их, тем лучше. Каждый старался попасть на этот бал. Дед Мороз устраивал настоящий карнавал.. Только никто не знал своей роли до момента, пока посох трижды ударится оземь. В эту ночь каждый выполнял чужую роль… Всего 6 часов чужих обязанностей, но как они изменяли жизнь! И, самое главное, когда все становилось на свои места, почти у всех оставались чудесные умения того, кем он был в ночь перевоплощения.

Любовь в этот раз выглядела просто ужасно. Томный взгляд и ни единого признака мысли в глазах.. Ум тоже не блистал. Его величественная фигура казалась сгорбленной, а на челе четко читалась тоска по поводу собственного бессилия. Ложь поражала царственной осанкой. Мудрость в этот раз не явилась, она никак не могла оправиться от прошлогоднего шока, когда на целых 6 часов оказалась Надеждой и дарила людям мысли, диаметрально противоположные собственным. Зато Надежда так нахваталась от Мудрости в тот раз, что до сих пор не носила ярких одежд, и поражала своим спокойствием. Гордость пришла, но постаралась проскользнуть незамеченной в дальний угол. Страсть, как обычно, вырядилась в красное, но создавалось впечатление, что наряд подзастиран с годами. Доброта вплыла, не касаясь пола… Из одежды на ней была всего лишь улыбка.. Ну, конечно, последнюю рубаху кому-то всучила, как и положено.

Вера шаталась, как пламя свечки на ветру… Тонкая и прозрачная… Непорядок.

Ангел Смерти в этот раз сменил черный плащ на золотую сутану. Бал это или не бал, в конце концов?

Дед Мороз пересчитывал гостей… Почти все в сборе, пора. Люди в Новый год ждут курантов. С не меньшим трепетом собравшиеся ждали троекратного стука.

Едва посох коснулся земли в третий раз, заиграла музыка. Ее все знали. Феерия Старого Нового года началась…

Правда перевоплотилась в Целеустремленность. Смирение в Фантазию. Лицемерие в Восторг. Ум в Веру… Именно эта пара вначале окинула друг друга взглядом, полным ненависти, а потом взявшись за руки, закружились в сумасшедшем танце. Кстати, сама Ненависть поменялась местами с Равнодушием. Сильнейший стресс для обоих. Тоска получила способности Уверенности. Обида – Сострадания. Страсть и глазом не успела моргнуть, как стала… Созерцанием, вот так номер. Смех и шутки посыпались со всех сторон, парочки кружились и исчезали в Вечности, спеша сделать побольше дел за 6 часов нового обличия.

Вскоре в компании с Дедом Морозом остались всего несколько фигур…

- Я недаром задержал ваше перевоплощение.. Каждый год, в ночь Старого Нового года я стараюсь сделать мир лучше. Я хочу дать вторую жизнь чувствам, живущим в сердцах у людей. Смягчить отрицательные и дать вторую жизнь положительным, теряющим свой блеск от людской суеты. Что только я не делал в прошлые годы, чтобы вернуть Любви ее силу и мощь… И лишь в этом году я понял, что мой выбор раньше был неправильным.

- Но здесь не только Любовь. – Суета, поправляя парчовый жилет, хищно прищурилась, как волк перед нападением.

- О, нет! Ты же не поменяешь меня с Суетой? – Любовь даже чуть порозовела, хотя она по природе никак не могла испытывать негодование.

- Нет… Любовь не должна становиться такой даже на 6 часов… Это не помогает ей ценить себя выше…

- Но кроме нас тут только Трудолюбие!!! – Суета захохотала. – Представляю эту ночь для людей, если ты поменяешь нас!!! Праздничной ее точно никак не назовешь!

- Вы не угадали…

Посох трижды ударил оземь, и… Дед Мороз оказался в парчовом жилете…

- Любви надо научиться Трудолюбию.. Пока она приходит просто так, ее не ценят должным образом… У тебя есть шесть часов, дорогая, чтобы научить людей прилагать усилия для Любви…

- А я?? - Суета разглядывала красную шубу Деда Мороза с удивлением.

- Сегодня последняя ночь Новогодних чудес, и нужно очень суетиться, чтобы все успеть.

Музыка ночного бала становилась все громче и громче, и вскоре стала такой громкой, что старая штукатурка посыпалась с небес белоснежной лавиной снежинок. Где-то на Земле Страсть в обличие Созерцания дарила сердцам дополнительные мгновения, чтобы туда успела проникнуть Любовь в вуали Трудолюбия… Они легко вытесняли Ненависть, ослабевшую от Равнодушия… Следом, откуда ни возьмись, появлялись Вера, получившая величественную осанку Ума, и Правда, ставшая Целеустремленностью.

Суета с немыслимой скоростью исполняла последние желания волшебных Новогодних Праздников, а сам Дед Мороз, крепко сжимая волшебную палочку, в простонародье называемую посохом, заставлял людей веселиться, потому что суета веселья как нельзя лучше дополняла бал его триумфа в ночь, когда чувства меняются местами… В ночь, которая может осчастливить любого, кто готов к таким переменам…

Прикрепленное изображение (вес файла 59.3 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

16 января - Всемирный день The Beatles

Джон Леннон

Спросите Чего Попалегче

С чего это Пружиндент-то-Голый и Докер Аденоид так подружились последнее время? Спросите чего попалегче. За что был уварен Селедом Злойлед? Почему это Горазд Мак-Мильен играет в гольф с Попом Хопом? Почему Франк Камменс и его Треть-Бульон выступают против Общего Рыла? Спросите чего попалегче. Почему Хренцог Едимбургский так расплавался на яхте с Удойной Фигой? Почему Привеса Маргарина с Бонем Артритом распоряжаются Ямайкой? Спросите чего попалегче. Почему Презервент Трупмен не пожертвует свою пенсию на благодурительные нужды?

Прикрепленное изображение (вес файла 134.9 Кб)

М. Диринг

Сказка о том, как человек хотел уничтожить Снежного барса

Давным-давно у подножия высокой горы жил сильный и красивый Снежный барс. Такое имя дали ему люди. Снежным назвали потому, что он любил купаться в снегу и прятаться в нём. А барсом его называли жители на своём языке из-за схожести с тигром.

Барс жил с людьми в мире и согласии, он даже никогда не нападал на скот местных жителей и на стада пастухов. Но однажды в этом спокойном и снежном крае появился заморский охотник. Сразу жизнь стала неспокойной. Часто мирный сон жителей и зверей стали нарушать оружейные выстрелы, а по утрам люди чаще и чаще стали замечать, что пропадает скот.

Заморский охотник вскоре рассказал, что это проделки Снежного барса. Некоторые жители сразу поверили ему, ведь человек, конечно же, поверит человеку, а не животному. Но были и те, кто решил это проверить. Эти люди захотели сами обратиться к барсу и всё выяснить. Тёмной ночью они отправились в логово животного. Но неожиданно увидели, как охотник разделывает тушу убитого им ягнёнка и при этом приговаривает, какой он молодец, как он всех обманул и как он скоро убьёт и Снежного барса.

Люди поспешили предупредить барса о грозящей ему опасности, и он ушёл высоко в горы. После этого жители вернулись домой и рассказали всем о том жестоком человеке, которому многие поверили. Все вместе они прогнали охотника.

Рассерженный охотник решил отомстить всем и отправился вслед за барсом. Много дней и ночей выслеживал он Снежного зверя в горах. И наконец, напал на его след. Выследил он барса и, стал стрелять. Не мог барс ответить охотнику тем же, а просто собрал все свои последние силы, изловчился, прыгнул на охотника и столкнул его со скалы в глубокое ущелье. Это был один-единственный раз, когда барс позволил себе напасть на человека.

Чтобы больше не испытывать судьбу, барс так и остался жить в горах. Но до сих пор он остаётся очень доверчивым и малоосторожным зверем. И до сих пор находятся жестокие люди, которые пользуются этими качествами животного и отстреливают барсов. И сейчас мне бы очень хотелось, чтобы эта история осталась только сказкой, чтобы люди опомнились и перестали убивать тех, кто делает нашу жизнь доброй цветной, наполненной и полноценной. Давайте сохраним прекрасного и могучего Снежного барса.

Прикрепленное изображение (вес файла 28.5 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

25 января - Татьянин день

taytayna

Сказка про девочку Таню

https://taytayna.livejournal.com/28776.html

Жила-была девочка Таня, и было ей 8 лет. Жила она с родителями, младшим братом и котом. Кота звали Пушок. Нрава он был мирного, добродушного, поэтому,  наверное, и прожил почти девятнадцать лет. А в то время было ему 2 года - самый расцвет рыже-белой пушистости.

  Однажды девочка Таня играла с куклами. Скоро ей стало скучно просто так возиться с куклами, и задумала она поиграть в парикмахерскую. Сделала стрижки всем куклам, но красоты не получилось - куклы выглядели странно и смотрели обиженно. «Все дело в куклах», - подумала Таня, - «они неживые, поэтому получается плохо».

  Пушок смотрел сны, подставив для стрижки один бок. Таня очень старалась, на боку у кота очень скоро образовалась проплешина. Выровнять не получилось, лысина стала еще больше.

  Пришла мама, увидела Пушка и притворно заохала: «Что это?? Что отец-то скажет?!». Девочка Таня подумала, что папа сильно рассердится, когда заметит, а значит нужно сделать так, чтобы проплешина исчезла! 

    Кожа на боку у Пушка здорово собралась в складочку и, если ее намазать клеем, а потом чуть-чуть подтянуть, то лысинка спрячется в складочку, и вообще ничего видно не будет! Пушку повезло, что в те времена клей был только канцелярский, а не секундный суперклей. Складочка не приклеилась, зато теперь Пушок был  с лысиной на боку и весь в сосульках от застывшего канцелярского клея. Пришлось Тане спрятать Пушка в бельевой шкаф.

Родители делали вид, что очень сердиты,  Девочка Таня виновато сидела под письменным столом у себя в комнате. Пушок  дремал в шкафу.

Прикрепленное изображение (вес файла 53.5 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

А ещё, 25 января - День студента

Гун Ечан

Китайская народная сказка

Один бедный студент был такой учёный, что знал даже птичий язык. Звали его Гун Ечан.

Как-то раз, сидя дома за книгой, Гун Ечан вдруг услышал за окном пение птички. Студент выглянул в окно и увидел на дереве хорошенькую птичку.

— Гун Ечан, Гун Ечан, на южной горе лежит белый баран! Принеси его домой, мясо возьми себе, а кишки отдай мне, — пропела птичка несколько раз.

Гун Ечан решил проверить, правду ли поёт птичка. Он взял верёвку, отправился на южную гору, добрался до самой вершины. И верно, там лежал убитый белый баран.

Гун Ечан перевязал барана верёвкой, взвалил на спину и принёс домой. Баран был такой крупный и жирный, что Гун Ечан много дней ел досыта.

А кишки-то он выбросил! На радостях совсем забыл отдать их птичке.

Прошло несколько дней. Гун Ечан сидел и читал свои книги и вдруг опять запела птичка:

— Гун Ечан, Гун Ечан, на южной горе лежит белый баран! Гун Ечан, Гун Ечан, на южной горе лежит белый баран!

Гун Ечан обрадовался, схватил верёвку и быстро побежал к горе. Ещё издали он заметил на вершине горы толпу людей, окруживших что-то. Он крикнул им:

— Не трогайте, не трогайте! Это моё, это я убил!

Люди, услышав его крик, побежали к нему навстречу, схватили его и связали ему руки верёвкой. Гун Ечан не мог ничего понять.

— За что вы меня связали? — спросил он.

— Ты же сказал, что ты убил его. Сейчас мы отправим тебя к судье, — ответили люди и подвели его к тому месту, где он нашёл белого барана. Теперь там лежал убитый человек.

Гун Ечана привели к судье и стали судить. Тогда он рассказал всё о птичке: как она к нему прилетала, что она ему пела, как он нашёл белого барана.

— Ты рассказываешь, что птичка просила тебя отдать ей кишки от барана? — спросил судья. — Сделал ты это?

И тут только Гун Ечан вспомнил, что он не исполнил просьбы птички, и понял, что всё, что сейчас с ним случилось, — это месть птички за его неблагодарность.

Судья велел посадить Гун Ечана в тюрьму, потому что не поверил тому, что он рассказал. Но всё же решил проверить, правда ли, что студент понимает птичий язык.

На другой день судья достал птенцов из гнезда ласточки, которое лепилось под кровлей его дома, и спрятал их в ящик. Ласточка-мать беспокойно кружилась над домом и жалобно щебетала. Тогда судья велел привести Гун Ечана и спросил его:

— Ты говорил, что понимаешь язык птиц. Скажи мне, о чём щебечет эта ласточка?

Гун Ечан послушал и проговорил:

— «Господин судья, господин судья, между нами не было ни обиды, ни вражды, почему же вы взяли моих детей и спрятали их в ящик?»

Тогда судья сказал Гун Ечану:

— Вот теперь я верю всему, что ты говорил на суде. Иди домой, но помни: надо быть благодарным всем, кто делает тебе добро, даже и маленькой птичке.

Прикрепленное изображение (вес файла 88.3 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

И наконец, 25 января — наступает год Мыши по восточному календарю

Н. Зинцова.

Сказка про мышку и сыр.

В одном очень большом и богатом доме жила маленькая мышка. В доме всегда было много разной еды – всего, чего только душа пожелает! Мышка жила припеваючи и не тужила, ведь: завтрак, обед и ужин были у неё всегда! Она таскала у хозяйки всё самое вкусное, то, чем любила лакомиться. И вот, однажды, мышка, по-обычному, утащила у хозяйки большой кусок свежего, ароматного сыра. Мышка пыжилась, кряхтела, старалась изо всех сил, таща этот огромный кусок до своей норки – маленькой дырки в полу на кухне. И еле сдерживала себя, чтобы не откусить, хоть маленький кусочек сыра, ведь она хотела сделать запас еды на несколько дней. Но вот, когда она всё-же дотащила сыр до норки, оказалось, что кусок такой большой, что не пролезает в мышиную нору! Она его пихала в норку и так и сяк, но, ничего-то у неё не выходило… Засуетилась мышка, не зная, что делать, стала думать… Но, ведь долго думать было нельзя, так как в любой момент в кухню могла войти хозяйка, и тогда мышке бы не поздоровилось! Думала мышка, думала и, наконец, придумала: решила она обгрызть сыр со всех сторон, чтобы стал он — намного меньше и смог свободно пролезть в норку. Так и сделала: стала обгрызать сыр со всех сторон. Грызла-грызла, ела-ела, что даже устала.

Но, сыр был такой вкусный и ароматный, и она так увлеклась, что и не заметила, как почти весь кусок сыра и съела! От такого огромного количества сыра у мышки раздулся огро-о-омный живот, что и встать-то она не могла! Сидит мышка, икает, поглаживает свой большой животище и знать не знает, что-же ей делать… И в сон-то её тянет и живот-то дышать мешает… Как вдруг, в кухне хлопнула дверь, зажёгся свет и вошла хозяйка… — «Ой, что делать, что делать?!» — запищала испуганная мышь. Еле-еле встала и кинулась к своей норке… Но, не тут-то было, в норку-то она теперь и сама пролезть не может!!...

Сказка – это всего лишь сказка, но в ней есть поучительный смысл: никогда нельзя жадничать! Вот, так-то.

Прикрепленное изображение (вес файла 28.3 Кб)