Сектор Орион - Мир Беллатрикс - Сказочный мир

А. А. Фёдоров-Давыдов

Сказка про Комарика-сударика, пискуна востроносого

(продолжение)

II. Комар-пастух.

Нанялся Комар у боярина стадо его пасти.

Стал Комар опять в чести. Пасёт Комар стадо на лугу, наигрывает в трубу:

Ту-ру, ту-ру пастушок,

Не води коров в лесок.

Поджидает там волчок, -

Он ухватит за бочок,

Сам Комар не отобъёт!

Однако, всё шло довольно исправно. Волки про силу комариную не раз слыхали, удаль его видали и потому его не трогали.

Да был в боярском стаде баран однобокий: ему бок на скотном дворе ошпарили. Задурил однобокий баран, - и в ус не дует, Комара ни в грош не ставит:

- Знать не хочу, - мемекает, - вашего Комара!

И убежал Баран в зелёные леса, забился в медвежью берлогу и сидит посиживает.

Пришёл Медведь, а Баран ему кричит:

- Не подходи, косолапый, убью!

Опешил Михайло Топтыгин:

- Да ты кто таков? - спрашивет.

- Да я - Баран-разбойник! Вот выскочу, вот выбегу, поддену тебя на рога, - и крышка!

Затосковал Медведь, пошёл к Комару-пастуху.

- Что, - говорит, - Комар-пискун, забижает меня ваш Баран-однобокий. Залез в мою берлогу, да знай, куражится и меня в дом не впускает.

Рассердился Комарик, распрогневался сударик, - сверкнул глазами, брови сдвинул, затрубил, забунчал во весь голос и говорит:

- Не тревожься, отец!. Я тебя в обиду не дам да и барана проучу!

Полетел Комар к медвежьей берлоге.

- Иди, Баран, вон отсюда!

А Баран в ответ мемекает:

- Вот выскочу, вот выбегу, поддену на рога, - и дух вон!

Залетел Комар в берлогу, сел на шпаренный бок Барану, - стал хоботищем сверлить.

Не вытерпел Баран, - как вскочит на ноги, как выскочит из берлоги и пошёл скакать по всему лесу к стаду. А Комар так на нём и доехал до дому.

С той поры - полно Барану-однобокому Комару грубить да не слушаться.

Вежливый такой стал, слова против никогда не скажет.

- То-то, - говорит Комар, я шутить не люблю. Знай наших.

III. Комар-воитель.

Обыкновенно, кто больше кричит да жалуется - тот больше сам других обижает! Это Клмар увидал на Медведе.

То, косолапый кричал, что Баран0однобокий его обидел, а как пронюхал, где барское стадо пасётся - он туда и привалил.

"Вот, - думает, - где мне пожива-то будет! Комар-то что, - разве это сторож? Так, канитель одна!"

Подкараулил косолапый тёлку, изловчился да как выскочит, как заревёт:

- Стой, такая-сякая! Как ты смеешь перед самым моим хозяйским носом брыки-взбрыкивать?

- Ну, извините, - говорит тёлка.

- Нечего, - ревёт Медведь, - знаю я вашу сестру.

А сам - хвать её за шиворот и поволок в лесную чащу.

Закричала тёлочка жалобно:

- Комарик миленький! Иди сюда! Несёт меня медведь в тёмные леса!

Вскочил Комар-сударь на ножки резвые, засвистел богатырским посвистом, расправил крылья и летит на Медведя грозой неминучей.

- Стой, - вопит Медведю, - стой, толстопятый! Оскоромишься!

Засмеялся Медведь, башкой затряс:

- Так я тебя и послушал, комариная кость!

Разобиделся Комарище, распрогневался богатырище, надулся так, что, того и гляди, - лопнет, - да Медведю в ухо, как собака и вцепился.

- Ах, чтоб тебе!

Цапнул медведь себя за ухо, в кровь его рассадил, а Комар ему в другое ухо впился:

- Вот я тебя! - рычит Медведь, да цап себя за другое ухо, - опять - ничего!

А Комар впился ему прямо в нос, оттуда - на лоб сел, а там - на переносицу. Сам рычит от злости, - разыгрались, значит, комариные кости, распалилось сердце богатырское.

Медведь лапищами самого себя в кровь дерёт, - то по щеке себя хлопнет, то по носу царапнет, то глаза. Да больно увёртлив пастух-то господский, - из-под самого когтя медвежьего вывёртывается, да ещё что - на самый кончик хвостика медвежьего сел, как собака, зубами скрежещет.

Закружился Медведь волчком, - всё норовит хвост свой поймать да Комару горло перервать.

А Комар на хвосте сидит, да спрашивает:

- Почём, купец, шубу покупали? Уж и добротная же кожа у вас, - все зубы обломал!

А Медведю невмоготу стало. Уж он рычал-рычал, так, что весь лес перепугал, а уж под конец и рычать перестал; грохнулся на землю да жалобно-жалобно повизгивает. А комар-то орудует; комарище-то издевается:

- Что, старичок, тошно тебе?

- Отпусти, разбойник, душу на покаяние!

- А будешь тёлок таскать? - допрашивает Комар, а сам - в нос ему хоботом.

- Ой, ой, ой! Не буду! - застонал Медведь.

- Ну, - говорит Комар, - ладно же, коли так. Повинную голову и меч не сечёт. Хотел, было, я тебя удавить, разбойника, - да как же лесу без своего собственного медведя оставаться. Так и быть, живи пока! Только - чур! - уговор пуще денег: не сметь господское стадо трогать, даже когтем единым.

- Ваше благородие, Комарик Востроносыч, - плачется Мишка косолапый, - глазом даже в их сторону не поведу, а не то что - насчёт какого там озорства!

Затрубил Комар во весь хобот, забунчал во всю комариную глотку, расправил лапки, так что кости на весь лес затрещали, - и полетел к своему стаду. а тёлку впереди себя погнал.

Летит Комар и трубит на все окрестные поля:

Летит Комар-воитель,

Летит он лют, как зверь!

Вы, люди, не хотите ль

Почтить его теперь?

Тру-ру, ту-ру, тру-ру, тру-ру, -

И честь, и слава Комару!

Продолжение следует.

Прикрепленное изображение (вес файла 428.5 Кб)

А. А. Фёдоров-Давыдов

Сказка про Комарика-сударика, пискуна востроносого

(продолжение)

IV. Комар на пиру.

И пошла ходить слава про храброго Комарика-сударика, как одолел он Медведя-воеводу, как сердце своё сдержал да помиловал лежачего. Услышал и боярин про своего работника такие вести, кликнул его к себе и спрашивает:

- Что это я, братец, какие вести про тебя узнаю! Правда это, что ли, или хвастаешь ты только?

Усмехнулся Комарик, приосанился сударик, грудь колесом выпятил, ножкой о пол постукивает:

- Не хвастал я, боярин, а твоё добро защищал, живота своего не щадил. А за обиду твою напрасную, - хочешь, искусаю я тебя до полсмерти, так что взмолишься ты не хуже того самого Медведя?

Испугался боярин.

- Что ты, что ты,- говорит, - да разве я могу сомневаться в тебе?.. Ты скажи мне только, добрый молодец, чем мне тебя пожаловать, - платьем ли цветным, золотой ли казной, либо скатным жемчугом?

- Не нужно мне, боярин, ни платья цветного, ни другого какого добра твоего. А дай-ка ты мне, удалому молодцу, три капли крови твоей сладкой да дочь твою замуж за меня!

Испугался боярин и говорит:

- Кровь - пей, а дочери отдать не могу. Она у меня просватана! Да и званья ты не нашего, не боярского, а самого простого. Негоже нам с тобою породниться.

Опечалился Комар, повесил буйную голову пониже плеч и говорит боярину:

- Обидел ты меня горько, боярин, - и заел бы я тебя до смерти, да не до еды мне теперь. И не слуга я тебе больше. Прощай, боярин. Мир сему дому, пойдём к другому.

Стал, было, боярин его уговаривать всячески, упрашивать, - ничего не выходит, - упёрся Комар на своём, хоть кол на голове у него теши!

Взял он свои гуселышки звончатые, заиграл на них, завёл песню:

Не шуми ты, мать зелёная дубравушка,

Не мешай мне, молодцу, думу думати!

И что больше пел Комар, - то больше надрывалось сердце его молодецкое. Самого боярина слеза прошибла: тронула и его горедольная судьбина комариная.

V. Комар в лесу.

Летал, летал Комар с горя по лесу по дремучему и всё про свою долю злосчастную ныл. Наладит гуселышки звончатые и заводит песнь да так, что под сердце подкатывает жалость к нему.

И повстречал Комарик-сударик во время странствования своего в лесу Медведя, которого он проучил ещё пастухом будучи. А Медведь уж о ту пору не один в лесу жил, а с человеком-отшельником, в лесной избушке. Пролетал Комарик мимо, злой да голодный, и видит, - около избушки отшельник спит, а рядом Медведь на корточках сидит и его покой охраняет.

Увидал Комарик-сударик своего приятеля, затрубил, забунчал, что есть мочи:

- Здорово, приятель! Как живёшь-можешь?

Испугался Медведь, да потом опамятовался: "Что ж, теперь ему не страшно, - не один он, а с человеком. Авось, вдвоём-то они Комара одолеют!"

- Благодарим покорно, - буркнул Медведь, - на добром слове. Проходи мимо, - видишь, мне недосуг! Так-то!

Разозлился Комар на него, даже весь затрясся от злости и загнусил во весь голос:

- Ах, ты, косолапый! Нет, чтобы меня, разбойника, за стол усадить, напоить, накормить, в баньку свести, да выпарить, да на печку спать уложить, а ты вот какие словеса говоришь! Дай срок, поужинаю, закушу, - да тебя и задушу!

А сам сел к отшельнику на лоб и давай ужинать. Увидал Медведь, что обижает Комар-разбойник его приятеля да ещё его озорными речами позорит, - сгрёб он в лапы камень, что ни есть больше, наметился, да как бухнет камнем отшельника в лоб, - вот, мол, тут Комар и ножки протянет.

Да увернулся Комар-тоскун, взлетел на дубовый сук и зарычал на Медведя:

- Ах, ты, такой-сякой! Вот расправлю я ножищи, навострю хоботище, - узнаешь ты, как этакие шутки с Комариком-судариком зашучивать!

И такой страх Медведя охватил, что бросился он бежать, сломя голову, по лесу частому, - только его и видели.

И прошла славушка худая про Комара по всему лесу, что он отшельника убил, Медведя до полусмерти заел.

Приезжал становой, урядники, староста да понятые, - хотели Комару лапы скрутить за спину; как вцепится он им в носы, как начнёт их за носы трепать, - они и свету не взвидели, скорее домой поворотили, и всю беду на Медведя свалили. Сняли с Медведя шкуру, а он и умер с перепугу.

И пуще прежнего страху на всех Комар-разбойник навёл, - и не было в округе разбойника страшнее комарика-сударика, Комарища-тоскуна, Комаровича-пискуна!

Продолжение следует.

Прикрепленное изображение (вес файла 501.6 Кб)

А. А. Фёдоров-Давыдов

Сказка про Комарика-сударика, пискуна востроносого

(продолжение)

VI. Комар на пиру.

А боярин, и точно, о ту пору дочку свою просватал и свадьбу сыграл. И заводил он, ласковый, на ту пору, на то времечко хорош-почестный стол; созывал он со всего околотка гостей, и Комара потешил: пригласил и его к себе за стол.

Прилетел Комар-богатырь на пир званый, а гости ни живы, ни мертвы сидят, его боятся.

Пошёл Комар озорничать: кому на нос ни сядет, кого ни куснёт, - никто от него и отмахнуться ни смей! А Комару-разбойнику это-то и любо!

А как пошла старая боярыня с женихом плясать, - не стерпел Комар, - грянул шапку о пол да как топнет, и пошёл гоголем по горнице похаживать.

Гости ахают, дивуются, жених рот разинул, да не дал дороги Комарику-сударику, а тот ему ногу лапой и отдавил.

Свету жених не взвидел, заохал, застонал, - впору хоть криком кричать да костоправа звать.

- Что ты, зятюшка? Что ты, родненький? - спрашивает его боярыня ласковая.

А жениз говорит тёще-то:

Ой, барыня, не могу,

Сударыня, не могу!

Ступил Комар на ногу,

Всю ноженьку отдавил,

Все суставы разломил!

Вот какие неприятности вышли на свадьбе. А комарику-сударику - слово скажи, - разобидится и таких дел наделает, что и в год не расхлебаешь!

Окончание следует.

Прикрепленное изображение (вес файла 521.5 Кб)

А. А. Фёдоров-Давыдов

Сказка про Комарика-сударика, пискуна востроносого

(окончание)

VII. Как Комарик-сударик сватался.

Смотрел, смотрел Комарик-сударик, как вокруг него все живут - и люди, и животные, и каждая птаха поднебесная, и его братья-мошкара, и раздумался горько:

"Что ж, - думает, я за обсевок в поле? Все семьёй обзаводяться. Только я один - сирота-сиротой живу!"

И надумал Комарик-сударик жениться. Полетел Комар невесту себе высматривать, - а его все боятся; чуть заслышат, что Комар летит зычным голосом бунчит, - сейчас кто куда и запрячется от греха подальше.

Выбрал, наконец, Комар себе невесту, - маленькую Мушку-горюшку, славную такую.

- Хочешь, боярышня, - говорит Комар, - замуж за меня идти?

- Ах, я очень рада! - засмеялась Мушка-горюшка в ответ на это, да засмеялась таким тоненьким-растоненьким голоском. Ну вот и стал Комар к свадьбе готовиться. Он летает, хлопочет, а Мушка-горюшка знать ничего не хочет: неряха она была, - у неё в голове перелётный ветер был. Она только и знает, что по сеничкам летать, молоко в кринках больтать да в кувшинах сметанку лизать.

Комар и так, и сяк:

- Как вы думаете, - хороша ли наша квартирка, обстановочка?

А Мушка-горюшка только хоботком поводит да лапками перебирает:

- Ах, что вы ко мне пристаёте! Мне-то какое дело? Это ваши обязанности, господин Комар!

Отемнел Комар с лица, и руки опустил, а уж тощ-тощ стал, - только что кости да кожа!

Прослышали о комарином сватовстве сверчки; собрались они к жениху на дружескую беседу вечерком к ужину, да и давай невесту комарикову корить. Всю раскорили, как есть.

- Ах, Комар, Комар, - говорят, - долго ты выбирал невест да привередничал, а уж и нашёл же себе золото! Куда она тебе годится? Разве это жена тебе? Что же это за невеста, - ни ткать, ни прясть не горазда; ни шёлком шить не умеет, ни бисера нанизать. Знай, только по целым дням по сеням летает, в кринках молоко болтает, сметанку слизывает!

И пуще прежнего отемнел с лица Комарик-сударик, осунулся весь как-то.

- Что ж делать, говорит он гостям обидчиво, - видно, уж судьба моя такая! Извините!

Сверчки убрались восвояси; прилетел после них почтенный барин, слепень. Прилетел, сел на ветку и заворчал:

- Э-эх племянник! Выкинул ты штуку! Кого себе в жёны-то берёшь? На что тебе эта Мушка? У неё только и дела всего, что по клетям, по сеничкам она летает, да с молока сливки снимает! Куда она тебе годится? Чай, не пара тебе!

Комар сдвинул брови и поджал губы.

- Нет, дядя, позвольте! Вы это серьёзно?

- Да само собой.

- Честное слово слепня?

- Ну, да, честное слово! Да ты что же сам-то не видишь? Эх, ты! Возьми глаза в руки, разбери-ка всё дело.

Да Комарик-сударик в ответ на это только безнадёжно махнул лапкой и вздохнул от всего сердца.

- Всё равно! - прошептал он. - Одиноким я был, одиноким и останусь! Прощайте, дядя!

Расправил крылья Комарик=сударик и полетел легче сокола ясного, выше леса стоячего, чуть пониже облака ходячего. А летел Комарик-сударик в зелёный лесочек, на хорошо ему знакомый и памятный дубочек. Полетел он сюда горе своё горькое размыкать, наедине с самим собой, обо всём деле рассудить.

VIII. Гибель Комарика-сударика

Прилетел горемычный Комарик-сударик в зелёный лесочек; он садился, сударь, на кряковистый дубочек, - сел Комарик-сударик и о своей доле горемычной раздумался, порасплакался.

«Родился я не Комар, а Комарище; у меня была не сила, а богатырская силища! Всякое дело я справлял: и водовозом был, и пастухом был; и с Медведем воевал, и никому не спускал. Вот он какой, Комарище-то на свете белом объявился! Не задалась только мне, Комарику-сударику, жизнь и счастье. К боярышне сватался, - она раньше того замуж вышла. К другим невестам, - к кому ни сватался, - все от меня как от пугала, сторонились, по залавочьям с перепугу хоронились... Выбрал я, было, себе в невесты Мушку-горюшку, а она вон что! Знай, по клетям, по сеничкам летает, молоко болтает, сметанку лапками снимает, - а обо мне и не думает... А теперь вон и забижать меня, бедного, начала! Ох, ты, жизнь моя комариная, горемычная! Не сносить мне горя таковского, не распутать дум моих неразгаданных... Никому-то я не люб, никому-то я не нужен! Всё равно пропадать!»

И загудел, забунчал, засвистал Комарик-сударик во весь свой зычный голос, - так щёки надул, что, того и гляди, - лопнут; загудел и стал выкликать:

- -Ой, вы, ветры, ветры буйные, ветры немилостивые, перелётные! Вы слетайтеся, собирайтеся с четырёх сторон, вы развейте-ка мою кручинушку великую, разнесите её, постылую, по всему ли по полю широкому.

Как на окрик тот богатырский собирались ветры буйные с четырёх сторон, поднимались они Комарику-сударику в кручинушке подсобить, - налегали они на кряковистый дуб; о ту пору размахались, раскачались все дубочки многовековые; раскачались дубочки да выстояли; не выстоял только дубочек, на котором Комарик-сударик сидел; от тяготы такой дуб кряковистый не выстоял!

Грянулся Комар с дубочка, ударился с размаху о сырую землю, позашиб он себе буйную головушку, ещё правое плечо вывихнул, - а и все его косточки порасшаталися.

И далёко-далеко слышно было, как стукнуло, грянуло в сыром лесу, - и кто ни слышал, -в голос сказали:

- Ну, это, видно, сам Комар с дубу свалился!

Тут Комарику-сударику, пискуну-тоскуну востороносому и славу поют; славу поют, - честь воздают.

Прикрепленное изображение (вес файла 484.9 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

14 июля - день взятия Бастилии

Приключение принцессы

Провансальская сказка

Принцесса Клотильда гуляла по великолепным садам своего дворца и мечтала... о бедных. Вчера принцесса спросила у камергера:

— Скажите, в нашем королевстве есть бедные?

Камергер улыбнулся той улыбкой, которой он улыбался всю жизнь. Которой улыбался всю жизнь его отец-камергер. Которой улыбался его дед, тоже бывший камергером.

Сделав глубокий поклон, он ответил:

— Правление его величества, августейшего родителя вашего высочества, а нашего всемилостивейшего короля так мудро, что во владениях его величества вовсе нет бедных!

Принцесса вздохнула и сказала:

— Жаль!

Камергер чуть было не взглянул на неё с удивлением, но счёл это несогласным с этикетом, и с сочувствием вздохнул.

— А во владениях нашего соседа, короля Ромуальда, водятся бедные? — спросила принцесса.

Камергер вспомнил мудрое правило своего отца, которое тот получил ещё от деда: "Ничто не возвышает нас так, как унижение другого. Если бы дворец упал, деревенская колокольня была бы самым высоким зданием в окрестности".

Он сделал глубокий поклон и ответил:

— Если бы — от чего да избавит нас бог! — на свете не было нашего всемилостивейшего короля, то его величество короля Ромуальда можно было бы назвать самым мудрым правителем в мире. Но, к сожалению, выбор приближённых у его величества не так удачен; отчего сильно страдают государственные дела. И я не посмею скрыть от вашего высочества, что королевство его величества короля Ромуальда имеет бедных больше, чем нужно для благоустроенного королевства!

— Счастливые! — вздохнула принцесса.

Камергер поторопился в глубоком поклоне скрыть новый приступ удивления.

Он отправился домой и поспешил записать весь этот разговор в книгу, которую вёл каждый день и которая называлась "Летопись величайших событий, свидетелем которых я был", потому что, будучи камергером, он считал себя человеком историческим.

Третьего дня, — это было воскресенье, — принцесса Клотильда была в придворной церкви.

Знаменитый проповедник, приехавший из Парижа, произносил проповедь о любви к бедным.

Он заклинал любить бедных, как любят их господь бог и все святые.

Напоминал, что божественный младенец родился среди бедняков.

И в пламенном красноречии своём воскликнул:

— Самые великолепные дворцы не видели в своих стенах столько праведников и святых, сколько жилища бедняков.

Речь произвела сильное впечатление на принцессу.

Третий день она чувствовала, что в голове её происходит что-то такое, чего не делалось никогда.

Она думала: "Что же это за люди — эти "бедные", если сам господь бог, которого, конечно, с восторгом приняли бы в свои дворцы самые могущественные короли мира и окружили величайшей роскошью, предпочитает дома и общество "бедных"? Если все святые стремятся к ним? Вероятно, они умны, остроумны, интересны, добры. Само дыхание их, может быть, наполнено ароматом. Какие манеры должны быть у них! Какие платья они носят? В каких жилищах должны они жить, если их предпочитают нам! Если мы, в сравнении с ними, кажемся несчастными и недостойными! Эти люди величественнее королей и великолепнее принцесс, которых нельзя не любить, которых любить велит нам святая церковь!"

Отправиться в соседнее счастливое королевство и увидеть этих таинственных и чудных людей стало мечтой принцессы.

Она выбрала день, когда король, её отец, был в хорошем настроении.

Это было нелегко. Его государство вело в это время несчастную войну, и его армия терпела поражение за поражением.

Но сегодня королю удалось затравить на охоте двух зайцев, и он был в отличном расположении духа.

Принцесса воспользовалась счастливым случаем и сказала отцу:

— Ваше величество спрашивали меня вчера, почему я так задумчива. Скажу вам откровенно, как я привыкла говорить вам всё. Мне хотелось бы развлечься и проехать в соседнее королевство короля Ромуальда. Если это не противоречит желаниям вашего величества...

Король посмотрел на неё с улыбкой.

Принцесса была его единственным ребёнком, а у соседа был сын.

Король только и мечтал, чтобы его дочь сделалась королевой обоих королевств.

Он весело сказал:

— Прекрасно, малютка! Отличная мысль! Кстати же, король Ромуальд со своим сыном был у нас, и я ещё должен ему визит. Постарайся быть ещё красивее, если только это возможно; на следующей неделе мы едем к старику Ромуальду.

С трепетом в сердце въезжала принцесса в столицу короля Ромуальда.

— Здесь!

Она с жадностью глядела по сторонам.

Но видела то же, что видела и у себя: посыпанные жёлтым песком улицы, очень много солдат, конных и пеших, флаги, ковры на балконах, триумфальные арки, гирлянды цветов через улицу. За солдатами — ту же толпу людей, одетых иначе, чем солдаты и придворные.

Те же крики, музыка и пушечная пальба.

"Если бы "они" были здесь, — мне сердце сейчас бы сказало: вот они! Да их было бы невозможно не узнать!" — думала принцесса.

— Но они так избалованны! Любимцы бога и святых! Так горды, что не захотели даже поинтересоваться взглянуть на нас! — добавляла она про себя с невольной горечью.

Среди балов, среди празднеств она однажды спросила наследного принца, с которым её нарочно оставили беседовать вдвоём:

— У вас много бедных, ваше высочество?

Принц не счёл нужным скрывать своего удивления. Он взглянул на принцессу и с недоумением ответил:

— Да, кажется, много. Они живут там, на краю города.

Принцесса спросила с замиранием сердца:

— Их можно увидеть?

— Они сюда никогда не показываются, ваше высочество.

— И вы, вы, ваше высочество, никогда не видели "бедных"?

— Зачем?

Принц пожал плечами и перевёл разговор на соколиную охоту.

"Принц — это красиво одетая глупость", — решила про себя принцесса.

Между тем праздники кончались, и был назначен день отъезда.

Уехать, так и не увидев этих таинственных людей, которых сам бог предпочитает королям!

Накануне отъезда, в одиннадцать часов, откланявшись королю Ромуальду и пожелав спокойной ночи отцу, принцесса ещё час подождала в своей комнате и в полночь, одна, вышла из дворца и пошла, скорее, побежала на край города, туда, где живут "бедные".

Принцесса страшно беспокоилась:

— Так ли я одета? Не покажусь ли я им жалкой? Не осмеяли бы меня.

Она уже давно обдумала тот туалет, в котором теперь бежала по улицам.

В этом платье она была такой хорошенькой, что не побоялась бы явиться пред всеми королями мира, собравшимися вместе. Но то короли. Знакомые люди. А это — "бедные". Таинственное племя.

На ней были надеты все лучшие её драгоценности. Им позавидовала бы любая принцесса. Но то подруги! А женщины "бедных"? Как одеты они? Не показаться бы им дурнушкой, плохо воспитанной, одетой без вкуса! Но они добры. Если что не так — они извинят.

Дома становились всё ниже и ниже, улицы — всё уже и грязнее. Пахло всё хуже и хуже.

"Должно быть, я пришла!" — подумала принцесса и обратилась к первому встречному, редкому прохожему.

— Добрый вечер, кавалер, — сказала она, приседая.

— Ступай, ступай своей дорогой! Я — человек женатый! — ответил прохожий.

Принцесса ничего не поняла и с реверансом обратилась к следующему встречному:

— Добрый вечер, кавалер! Не будете ли вы добры проводить меня!..

Прохожий только взглянул на неё мельком:

— Сколько вас тут развелось.

И пошёл дальше.

"Сколько тут принцесс!" — с ужасом подумала принцесса. Она решила: "Вежливость, однако, очевидно, не принята в столице короля Ромуальда".

И к следующему прохожему обратилась уже без реверанса и приветствия:

— Не будете ли вы так добры сказать мне, где живут "бедные"?

Прохожий махнул рукой вправо:

— Там!

Махнул рукой влево:

— Тут!

Махнул рукой вперёд, назад:

— Где вам угодно. Идите в любой дом!

И принцесса в глубоком недоумении осталась среди улицы.

— Как же могут жить "бедные" среди такой грязи?! Когда каждую минуту к ним может прийти святой?

Во всех домах было темно.

"Бедные уже спят!" — с горечью подумала принцесса.

Но в одном окне увидела свет, осторожно отворила дверь и вошла.

— Кто там? — раздался испуганный женский голос из комнаты, из которой на Принцессу пахнуло таким дурным запахом, что принцесса чуть не лишилась чувств.

— Извините! — слабым голосом пролепетала она. Я не туда попала! Я хотела бы видеть "бедных".

— Входите! Входите! Беднее нас нет во всём околотке! Женщина стояла около детской колыбельки, в которой тяжело дышал, хрипел и задыхался ребёнок, весь красный, со струпьями на лице.

Увидев принцессу в золотом платье, с брильянтами и жемчугом на пальцах, женщина, одетая в грязные лохмотья, вскрикнула и упала на колени:

— Вы фея?

Принцесса с изумлением глядела кругом.

"Здесь? Эти? Такой запах?"

Женщина ползала у неё в ногах:

— Вы пришли спасти моего ребёнка? Вы его спасёте? Вы фея?

Принцесса в ужасе от этого страшного голоса спросила:

— Что с вашим ребёнком?

— У него оспа. Он умирает. Спасите!

Услышав, что ребёнок умирает, принцесса забыла и про грязь, и про вонь, и про лохмотья.

— Как? У вас умирает ребёнок, и вы не позовете доктора? Да это бессердечно! Это бесчеловечно! Скорее, скорее пошлите за вашим доктором и за аптекарем. Доктор пропишет, аптекарь сделает лекарство!

— У нас нет денег заплатить доктору! — простонала женщина.

— Как? — изумилась принцесса. — Ребёнок умирает и человек, который знает, как его спасти, станет требовать за это деньги?! Вы ошибаетесь, моя милая! Вы слишком дурно думаете о людях!

— Дайте, дайте нам денег! — стонала женщина, не слушая её, ползая в ногах и целуя подол её золотого платья.

— Денег?

Принцесса развела руками.

— У меня нет денег. Зачем деньги? О деньгах думают только дурные люди.

Тогда женщина вскочила, словно рассвирепевшая кошка:

— Зачем же ты пришла сюда? За моим ребенком? Кто ты? Смерть? Ты смерть?

От её крика в углу с кучи тряпья поднялся проснувшийся человек такого вида, что у принцессы подкосились ноги. С бородой. В рубище.

— Что там такое? — сказал страшный человек. — Что с нашим ребенком?

— Отец! Спит! Когда ребёнок умирает! — воскликнула принцесса, хватаясь за голову.

— Поспала бы, если бы набегалась целый день в поисках работы! — сказал страшный человек. — Это что за барыня? Откуда?

— Я прошу у неё денег, денег, — в ужасе, в отчаянии кричала женщина, тыча в неё пальцем, — а она врёт, будто у неё нет!

— Но у меня нет денег! — заплакала принцесса.

Ей казалось, что она спит, и что ей снится страшный кошмар.

— Стой, жена! — сказал страшный мужчина, отодвинув рукой ужасную женщину и подходя ближе к принцессе. — Слушайте, барыня! Помогите, в самом деле! Если у вас точно нет денег, дайте хоть вещь. Ого! Какие кольца! Ради каждого из них ростовщик ночью вскочит с постели да ещё ущипнёт себя: не во сне ли? За каждое такое кольцо можно позвать полсотни докторов. Мы заложим не задорого. Завтра вы пошлёте и выкупите. Дайте самое дешёвенькое, какое у вас есть. Вот это.

— Это подарок моего отца! — воскликнула принцесса. — Будет оскорблением для него, если я расстанусь с его подарком.

— Ну это!

— Это подарок отца моего будущего жениха. Он сочтет обидой, если узнает, что я оказала такое презрение к его подарку, и брак может...

— Ну это!

— Это фамильное. Это кольцо носила ещё моя покойная мать...

— Да есть же у вас хоть одна вещь, купленная вами...

— Я не покупала ни одной вещи! — дрожа, ответила принцесса, — и не имею права ни одной распорядиться...

— Так на кой же дьявол ты, разряженная, пришла сюда? — завопил вдруг и затопал ногами страшный человек. — Смеяться? Вон! Убирайся вон! Слышала? Вон!

"Убирайся"... "Вон"...

Принцесса не знала, что значат эти слова. Но, почувствовав, что они значат что-то нехорошее, она в ужасе закричала и опрометью кинулась из страшного дома.

Голова у нее горела.

Она бежала, путаясь в платье, падала, вскакивала и снова бежала, боясь оглянуться. Ей казалось, что страшный человек гонится за ней по пятам.

Едва добежала она до дворца. Земля поплыла у неё под ногами. Принцесса упала в дверях без памяти.

Всполошилась стража. Всполошили дворец.

Принцессу, в изодранном платье, в грязи, перенесли на постель.

Она встала с красным, пылающим лицом, с открытыми, полными ужаса глазами, никого не узнавала.

С её сухих, воспалённых губ срывались неясные слова:

— Бедные... ребенок... деньги... кольца... убьет...

На следующий день у неё открылась оспа.

Принцесса лежала без памяти, среди видений.

То ей представлялся страшный человек в рубище и с бородой, с ножом в руках.

Человек кричал:

— А! Она не хочет отдавать своих колец! Так мы их отрубим вместе с пальцами!

То она видела святого.

Встречала его на дороге и говорила:

— Не ходите к бедным! Зачем вы идете к бедным? Они злые. Пойдём лучше к нам, во дворец. Мы поместим вас в отличных комнатах и устроим в вашу честь охоту!

Святой кланялся, как кланяются камергеры, и говорил:

— Вы слишком добры, ваше высочество!

— Зовите меня просто принцессой!

И все святые, очарованные её любезностью, шли прямо к ним, во дворец.

А в тронном зале, в золотой колыбели, — наследственной колыбели их рода, в которой лежал когда-то её отец, в которой лежала она, — лежал божественный младенец и улыбался ей, говоря:

— Принцесса Клотильда — самая красивая принцесса во всём свете!

Когда принцесса очнулась, она увидела себя в своей комнате в окружении фрейлин, которые радостно воскликнули: "А-а!", когда она открыла глаза, узнала их и улыбнулась.

— Я, должно быть, очень переменилась за время болезни! — сказала принцесса. — Отчего здесь нигде нет зеркала? Дайте мне зеркало!

Все кругом только заплакали.

Поправляясь, она узнала, что была больна оспой. Что сам папа, узнав о её болезни, прислал кардинала Винченцио, знаменитого не только знатностью рода, глубокой ученостью, но и святостью жизни, что нечасто встречается даже среди кардиналов.

— Святой кардинал стал во главе всего народа, и весь народ вымолил жизнь вашему высочеству! — с умилением рассказали принцессе фрейлины.

Король, её отец, молясь о её выздоровлении, послал папе драгоценную тиару. Эта тиара была куплена на деньги всего народа.

Король приказал, чтобы в подписке участвовали все без исключения: и богатые, и те, у кого ничего нет.

— Лепта вдовицы была особенно приятна господу! — как пояснил кардинал.

И весь народ, и богатые, и те, у кого ничего нет, дали денег на тиару!

— О, добрый наш народ! — со слезами воскликнула принцесса.

Она узнала, что когда её нашли без памяти у дверей дворца короля Ромуальда, король, её отец, решил отвезти больную домой, несмотря на возражения докторов, что это грозит ей смертью.

— Если моей дочери суждено умереть, пусть умрёт там, где родились и умирали все мы. В нашем дворце!

— О, добрый мой отец! — заплакала принцесса.

Ей рассказали, что король Ромуальд, осведомившись через своего посланного, что оспа оставит глубокие следы на лице принцессы, прервал разговоры о свадьбе сына.

Тогда оскорблённый король, её отец, объявил его государству войну.

— Каждый из моих подданных, — обьявил он через герольдов, — оскорблён поступком короля Ромуальда так же, как оскорблён я. А если бы было иначе, мой подданный не заслуживал бы чести называться моим подданным!

Его войско вторглось в пределы короля Ромуальда, уничтожая всё на пути.

Война кончилась кровопролитным сражением.

— Мы победили, хотя на поле битвы осталось двадцать пять тысяч убитых наших воинов!

— О, наши преданные войска! — зарыдала, слушая об этом, принцесса.

Государство короля Ромуальда должно было заплатить огромную дань.

Что же касается тех, у кого получила оспу принцесса, они были отысканы, и их обоих повесили: и мужа, и жену.

— Как? Бедных? — в ужасе воскликнула принцесса.

— Это были не бедные, это были негодяи! — пояснила ей старая гувернантка, которую пятнадцать лет тому назад прислал принцессе Клотильде английский король.

— "Негодяи"?! — с изумлением повторила принцесса. — Наш язык полон незнакомых слов! Что такое "негодяи?

— Это люди, которые только и стремятся, чтобы захватить чужое! — объяснила гувернантка.

— Захватить чужое! — в раздумье повторила принцесса. — Но я не видела у них ничего даже своего!

— Это потому, дитя моё, — вмешался в разговор святой кардинал Винченцио, — что господь карает их!

И принцесса радостно и благодарно улыбнулась ему.

— Что значит святой!

От одного его слова принцесса чувствовала, что незнакомая, непонятная тяжесть, которая всё это время давила ей голову, исчезла.

Ум её снова погружался в тихий, отрадный покой.

Теперь ей было всё ясно.

* * *

— Вы святой! — говорила принцесса, гуляя с кардиналом по чудным садам своего дворца.

— Нет, нет! Вы из скромности будете отказываться, но это, слава богу, так же хорошо известно на земле, как и на небе! Вы святой. Это я знаю; по вашей молитве я выздоровела. И что меня особенно радует, что вы, святой, пришли не к бедным, а к нам!

Кардинал повернул к ней свою высохшую трясущуюся голову, улыбнулся тонкими, белыми губами и ласково ответил:

— А разве вы, дитя моё, не бедные... духом?

Прикрепленное изображение (вес файла 121.3 Кб)

Сказка о Василисе, золотой косе, непокрытой красе, и об Иване Горохе

Русская сказка

Жил-был царь Светозар. У него, у царя, было два сына и красавица дочь.

Двадцать лет жила она в светлом тереме; любовались на нее царь с царицею, еще мамушки и сенные девушки, но никто из князей и богатырей не видал ее лица, а царевна-краса называлась Василиса, золотая коса; никуда она из терема на ходила, вольным воздухом царевна не дышала.

Много было у ней и нарядов цветных, и каменьев дорогих, но царевна скучала: душно ей в тереме, в тягость покрывало! Волосы ее густые, златошелковые, не покрытые ничем, в косу связанные, упадали до пят; и царевну Василису стали люди величать: Золотая коса, непокрытая краса.

Но земля слухом полнится: многие цари узнавали и послов присылали царю Светозару челом бить, царевну в замужество просить.

Царь не спешил; только время пришло, и отправил он гонцов во все земли с вестью, что будет царевна жениха выбирать: чтоб цари и царевичи съезжались-собирались к нему пировать, а сам пошел в терем высокий сказать Василисе Прекрасной. Царевне на сердце весело; глядя из окошка косящатого, из-за решетки золотой, на сад зеленый, лужок цветной, захотела она погулять; попросила ее отпустить в сад - с девицами поиграть.

- Государь-батюшка! - она говорила. - Я еще свету Божия не видала, по траве, по цветам не ходила, на твой царский дворец не смотрела; дозволь мне с мамушками, с сенными девушками в саду проходиться. Царь дозволил, и сошла Василиса Прекрасная с высокого терема на широкий двор. Отворились ворота тесовые, очутилась она на зеленом лугу пред крутою горой; по горе той росли деревья кудрявые, на лугу красовались цветы разновидные. Царевна рвала цветочки лазоревые; отошла она немного от мамушек - в молодом уме осторожности не было; лицо ее было открыто, красота без покрова...

Вдруг поднялся сильный вихорь, какого не видано, не слыхано, людьми старыми не запомнено; закрутило, завертело, глядь - подхватил вихорь царевну, понеслась она по воздуху! Мамки вскрикнули, ахнули, бегут, оступаются, во все стороны мечутся, но только и увидели, как помчал ее вихорь! И унесло Василису, золотую косу, через многие земли великие, реки глубокие, через три царства в четвертое, в область Змея Лютого. Мамки бегут в палаты, слезами обливаются, царю в ноги бросаются:

- Государь! Неповинны в беде, а повинны тебе; не прикажи нас казнить, прикажи слово молвить: вихорь унес наше солнышко, Василису-красу, золотую косу, и неведомо - куда.

Все рассказали, как было. Опечалился царь, разгневался, а и в гневе бедных помиловал.

Вот наутро князья и королевичи в царские палаты наехали и, видя печаль, думу царскую, спросили его: что случилося?

- Грех надо мною! - сказал им царь. - Вихрем унесло мою дочь, дорогую Василису, косу золотую, и не знаю - куда.

Рассказал все, как было. Пошел говор меж приезжими, и князья и королевичи подумали-перемолвились, не от них ли царь отрекается, выдать дочь не решается? Бросились в терем царевны - нигде не нашли ее. Царь их одарил, каждого из казны наделил; сели они на коней, он их с честью проводил; светлые гости откланялись, по своим землям разъехались.

Два царевича молодые, братья удалые Василисы, золотой косы, видя слезы отца-матери, стали просить родителей:

- Отпусти ты нас, государь-отец, благослови, государыня-матушка, вашу дочь, а нашу сестру отыскивать!

- Сыновья мои милые, дети родимые, - сказал царь невесело, - куда ж вы поедете?

- Поедем мы, батюшка, везде, куда путь лежит, куда птица летит, куда глаза глядят; авось мы и сыщем ее!

Царь их благословил, царица в путь снарядила; поплакали, расстались.

Едут два царевича; близко ли путь, далеко ли, долго ли в езде, коротко ли, оба не знают. Едут год они, едут два, проехали три царства, и синеются-виднеются горы высокие, между гор степи песчаные: то земля Змея Лютого. И спрашивают царевичи встречных.

- Не слыхали ли, не видали ли, где царевна Василиса, золотая коса?

И от встречных в ответ им:

- Мы ее не знали, где она - не слыхали. Дав ответ, идут в сторону. Подъезжают царевичи к великому городу; стоит на дороге предряхлый старик - и кривой и хромой, и с клюкой и с сумой, просит милостыни. Приостановились царевичи, бросили ему деньгу серебряную и спросили его: не видал ли он где, не слыхал ли чего о царевне Василисе, золотой косе, непокрытой красе?

- Эх, дружки! - отвечал старик. - Знать, что вы из чужой земли! Наш правитель Лютый Змей запретил крепко-накрепко толковать с чужеземцами. Нам под страхом заказано говорить-пересказывать, как пронес мимо города вихорь царевну прекрасную. Тут догадались царевичи, что близко сестра их родимая; рьяных коней понукают, к дворцу подъезжают. А дворец тот золотой и стоит на одном столбе на серебряном, а навес над дворцом самоцветных каменьев, лестницы перламутровые, как крылья, в обе стороны расходятся-сходятся.

На ту пору Василиса Прекрасная смотрит в грусти в окошечко, сквозь решетку золотую, и от радости вскрикнула - братьев своих вдалеке распознала, словно сердце сказало, и царевна тихонько послала их встретить, во дворец проводить. А Змей Лютый в отлучке был. Василиса Прекрасная береглася-боялася, чтобы он не увидел их.

Лишь только вошли они, застонал столб серебряный, расходилися лестницы, засверкали все кровельки, весь дворец стал повертываться, по местам передвигаться. Царевна испугалась и братьям говорит:

- Змей летит! Змей летит! Оттого и дворец кругом перевертывается. Скройтесь, братья!

Лишь сказала, как Змей Лютый влетел, и он крикнул громким голосом, свистнул молодецким посвистом:

- Кто тут живой человек?

- Мы, Змей Лютый! - не робея, отвечали царевичи. - Из родной земли за сестрой пришли.

- А, это вы, молодцы! - вскрикнул Змей, крыльями хлопая. - Незачем бы вам от меня пропадать, здесь сестры искать; вы братья ей родные, богатыри, да небольшие!

И Змей подхватил на крыло одного, ударил им в другого и свистнул, и гаркнул. К нему прибежала дворцовая стража, подхватила мертвых царевичей, бросила обоих в глубокий ров.

Залилась царевна слезами, Василиса, коса золотая, ни пищи, ни питья не принимала, на свет бы глядеть не хотела; дня два и три проходит - ей не умирать стать, умереть не решилася - жаль красоты своей, голода послушала, на третий покушала. А сама думу думает, как бы от Змея избавиться, и стала выведывать ласкою.

- Змей Лютый! - сказала она. - Велика твоя сила, могуч твой полет, неужели тебе супротивника нет?

- Еще не пора, - молвил Змей, - на роду моем написано, что будет мне супротивник Иван Горох, и родится он от горошинки."

Змей в шутку сказал, супротивника не ждал. Надеется сильный на силу, а и шутка находит на правду. Тосковала мать прекрасной Василисы, что нет весточки о детях; за царевною царевичи пропали. Вот пошла она однажды разгуляться в сад с боярынями. День был знойный, пить царица захотела. В том саду из пригорка выбегала струею ключевая вода, а над ней был колодезь беломраморный. Зачерпнув золотым ковшом воды чистой, как слезинка, царица пить поспешила и вдруг проглотила с водою горошинку. Разбухла горошинка, и царице тяжелешенько: горошинка растет да растет, а царицу все тягчит да гнетет. Прошло несколько времени - родила она сына; дали ему имя Иван Горох, и растет он не по годам, а по часам, гладенький, кругленький! Глядит, усмехается, прыгает, выскочит, да в песке он катается, и все прибывает в нем силы, так что лет в десять стал могуч богатырь. Начал он спрашивать царя и царицу, много ли было у него братьев и сестер, и узнал, как случилось, что сестру вихорь унес неведомо куда. Два брата отпросились отыскивать сестру и без вести пропали.

- Батюшка, матушка, - просился Иван Горох, и меня отпустите; братьев и сестру отыскать благословите.

- Что ты, дитя мое! - в один голос сказали царь и царица. - Ты еще зеленехонек-молодехонек; братья твои пошли да пропали, и ты, как пойдешь, пропадешь.

- Авось не пропаду! - сказал Иван Горох. - А братьев и сестры доискаться хочу.

Уговаривали и упрашивали сына милого царь с царицею, но он просится, всплачет, взмолится; в путь-дорогу снарядили, со слезами отпустили.

Вот Иван Горох на воле, выкатился в чистое поле; едет он день, едет другой, к ночи в лес темный съезжает. В лесу том избушка на курьих ножках от ветра шатается, сама перевертывается. По старому присловью, по мамкину сказанью.

- Избушка, избушка, - молвил Иван, подув на нее - стань к лесу задом, ко мне передом!

И вот повернулась к Ивану избушка, глядит из окошка седая старушка и молвит:

- Кого Бог несет?

Иван поклонился, спросить торопился:

- Не видала ли, бабушка, вихря залетного? В какую он сторону уносит красных девиц?

- Ох-ох, молодец! - отвечала старуха, покашливая, на Ивана посматривая. - Меня тоже напугал этот вихорь, так что сто двадцать лет я в избушке сижу, никуда не выхожу: неравно налетит да умчит; ведь это не вихорь, а Змей Лютый!

- Как бы дойти к нему? - спросил Иван.

- Что ты мой свет. Змей проглотит тебя!

- Авось не проглотит!

- Смотри, богатырь, головы не спасти; а если вернешься, дай слово из змеиных палат воды принести, которою всплеснешься - помолодеешь! - промолвила она, через силу шевеля губами.

- Добуду - принесу, бабушка! Слово даю.

- Верю на совесть твою. Иди же ты прямо, куда солнце катится; через год дойдешь до Лисьей горы, там спроси, где дорога в змеиное царство.

- Спасибо, бабушка!

- Не на чем, батюшка!

Вот Иван Горох пошел в сторону, куда солнце катится. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Прошел он три государства, дошел и до змеиного царства.

Перед городским и воротами увидел он нищего - хромого, слепого старика с клюкой и, подав милостыню, спросил его, нет ли в том городе царевны, Василисы молодой, косы золотой.

- Есть, да не ведено сказывать, - отвечал ему нищий.

Иван догадался, что сестра его там. Добрый молодец смел, прибодрился и к палатам пошел. На ту пору Василиса-краса, золотая коса, смотрит в окошко, не летит ли Змей Лютый, и приметила издалека богатыря молодого, знать об нем пожелала, тихонько разведать послала: из какой он земли, из какого он рода, не от батюшки ли прислан, не от матушки ль родимой?

Услышав, что пришел Иван, брат меньшой (а царевна его и в лицо не знавала), Василиса к нему подбежала, встретила брата со слезами.

- Беги поскорее, - закричала, - беги, братец! Скоро Змей будет, увидит - погубит!

- Сестрица любезная! - ответил ей Иван. - Не ты бы говорила, не я бы слушал. Не боюсь я Змея и всей силы его.

- Да разве ты - Горох, - спросила Василиса, коса золотая, - чтоб сладить с ним мог?

- Погоди, друг-сестрица, прежде напои меня; шел я под зноем, приустал я с дороги, так хочется пить!

- Что же ты пьешь, братец?

- По ведру меду сладкого, сестрица любезная!

Василиса, коса золотая, велела принести ведро меду сладкого, и Горох выпил ведро за один раз, одним духом; попросил налить другое.

Царевна приказать торопилась, а сама смотрела-дивилась.

- Ну, братец, - сказала, - тебя я не знала, я теперь поверю, что ты Иван Горох.

- Дай же присесть, немного отдохнуть с дороги. Василиса велела стул крепкий придвинуть, но стул под Иваном ломается, в куски разлетается; принесли другой стул, весь железом окованный, и тот затрещал и погнулся.

- Ах, братец, - вскричала царевна, - это стул Змея Лютого.

- Ну, видно, я потяжеле, - сказал Горох, усмехнувшись, встал и пошел на улицу, из палат в кузницу. И там заказал он старому мудрецу, придворному кузнецу, сковать посох железный в пятьсот пуд. Кузнецы за работу взялись-принялись, куют железо, день и ночь молотами гремят, только искры летят; через сорок часов был посох готов. Пятьдесят человек несут едва тащат, а Иван Горох взял одной рукой - бросил посох вверх. Посох полетел, как гроза, загремел, выше облака взвился, из вида скрылся. Весь народ прочь бежит, от страха дрожит, думая: когда посох на город упадет, стены прошибет, людей передавит, а в море упадет - море расхлестнет, город затопит. Но Иван Горох спокойно в палаты пошел, да только сказать велел, когда посох назад полетит. Побежал с площади народ, смотрят из-под ворот, смотрят из окон: не летит ли посох? Ждут час, ждут другой, на третий задрожали, сказать прибежали, что посох летит.

Тогда Горох выскочил на площадь, руку подставил, на лету подхватил, сам не нагнулся, а посох на ладони согнулся. Иван посох взял, на коленке поправил, разогнул и пошел во дворец.

Вдруг, послышался страшный свист - мчится Змей Лютый; конь его, вихорь, стрелою летит, пламенем пышет; с виду Змей - богатырь, а голова змеиная. Когда он летит, еще за десять верст весь дворец начнет повертываться, с места на место передвигаться, а тут Змей видит - дворец с места не трогается. Видно, седок есть!

Змей призадумался, присвистнул, загаркал; конь-вихорь тряхнул черною гривою, размахнул широкие крылья, взвился, зашумел; Змей подлетает ко дворцу, а дворец с места не трогается.

- Ого! - заревел Змей Лютый. - Видно, есть супротивник. Не Горох ли в гостях у меня? Скоро пришел богатырь. Я посажу тебя на ладонь одною рукою, прихлопну другою - костей не найдут.

- Увидим, как тут, - молвил Иван Горох. А Змей с вихря кричит:

- Расходись, Горох, не катайся!

- Лютый Змей, разъезжайся! - Иван отвечал, посох поднял.

Змей разлетелся ударить Ивана, взоткнуть на копье - промахнулся; Горох отскочил - не шатнулся.

- Теперь я тебя! - зашумел Горох, пустил в Змея посох и так огорошил, что Змея в куски разорвал, разметал, а посох землю пробил, ушел через два в третье царство.

Народ шапки вверх побросал, Ивана царем величал.

Но Иван тут, приметя кузнеца-мудреца, в награду, что посох скоро сработал, старика подозвал и народу сказал:

- Вот вам голова! Слушайте его, на добро радея, как прежде на зло слушали вы Лютого Змея. Иван добыл и живо-мертвой воды, спрыснул братьев; поднялись молодцы, протирая глаза, сами думают:

- Долго спали мы; Бог весть, что сделалось!

- Без меня и век бы вы спали, братья милые, други родимые, - сказал им Иван Горох, прижимая к ретивому сердцу.

Не забыл он взять и змеиной водицы; корабль снарядил и по реке Лебединой с Василисой-красой, золотою косой, поплыл в земли свои через три царства в четвертое; не забыл и старушки в избушке, дал ей умыться змеиной водицей: обернулась она молодицей, запела-заплясала, за Горохом бежала, в пути провожала. Отец и мать Ивана встречали с радостью, с честью; гонцов разослал и во все земли с вестью, что возвратилась дочь их родная, Василиса, коса золотая. В городе звон, по ушам трезвон, трубы гудят, бубны стучат, самопалы гремят. Василиса жениха дождалась, а царевичу невеста нашлась.

Четыре венца заказали, две свадьбы пировали, на веселье на радостях пир горой, мед рекой!

Деды дедов там были, мед пили, и до нас дошло, по усам текло, в рот не попало; только ведомо стало, что Иван по смерти отца принял царский венец, правил со славой державной, и в роды родов славилось имя царя Гороха.

Прикрепленное изображение (вес файла 95.1 Кб)

Фёдор Сологуб

Злой мальчик и тихий мальчик

Жил-был Злой мальчик.

У него были две тети: умная тетя и добрая тетя.

Когда Злой мальчик чего не поймет, то он бежит к умной тете, — та объясняет; когда Злой мальчик нашалит, то он бежит к доброй тете, — та укрывает.

Вот сидел раз Злой мальчик с умною тетею. Шел мимо Тихий мальчик.

Сказала умная тетя Злому мальчику:

— Беги скорей, куси Тихого мальчика за ногу.

Обрадовался Злой мальчик. Он побежал. Но он был трус. Добежал до Тихого мальчика, — не смеет кусить. Вот Злой мальчик нагнулся, кусил себя за ногу и побежал к доброй тете, а сам кричит да плачет:

— Добрая тетя, меня кусил скверный мальчишка — Тихий мальчик.

Добрая тетя поверила и сказала:

— Приведите негодного Тихого мальчика.

Привели. Добрая тетя говорит:

— Ай-ай-ай! негодный мальчишка Тихий мальчик, как ты смеешь кусаться? Добрые мальчики никогда не кусаются.

Тихий мальчик заплакал и сказал:

— Я никогда не буду кусаться.

И его поставили в угол, а Злого мальчика погладили по головке.

Так-то часто бывает.

Римма Сафиуллина

Бумажный лист и карандаш

Жили-были в одном письменном столе лист бумаги и карандаш. Карандаш был простым, твёрдым и неподточенным, а бумага была чистой, гладкой и белой...

И эта Бумага очень гордилась собой, гордилась своей чистотой и белизной: "Смотрите все! Какая я гладкая, чистая, белая! Белая, как снег! Белее снега!". И все канцелярские принадлежности, жившие по соседству, восхищённо вторили ей и восхваляли её. От этих похвал Бумага ещё больше начинала важничать.

А Карандаш был тайно влюблён в Бумагу, но молчал об этом, потому что был простым, да к тому же и неподточенным. Бумага часто ловила на себе его влюбленный взгляд и насмехалась над Карандашом:

- Ха-Ха-Ха! Смотрит на меня, такой простой, такой неподточенный и, наверное, ещё и на что-то надеется. А я такая чистая, такая белая, разве Карандаш мне пара?! Ну да ладно! Пусть любуется мной!

И все скрепки и ручки поддакивали ей и продолжали ею восхищаться. И никто из обитателей письменного стола даже не догадывался о благородном происхождении простого Карандаша, а сам он никому не рассказывал о том, что его грифель приходится родным братом самому королю Алмазу! И влюблённый Карандаш молча переносил все насмешки, точнее он даже не замечал их, ведь он действительно был влюблён, а Бумага действительно была очень белой и гладкой. Неизвестно, чем бы всё это окончилось, если бы окончилось вообще, а не продолжалось до бесконечности - если бы однажды...

Однажды к письменному столу подбежал мальчишка с растрёпанными вихрами. Он схватил чистый лист бумаги, вцепился в ручку и хотел было начать писать, но не тут-то было! Паста в ручке кончилась, и сколько он ни чиркал ею по бумаге, на ней не оставалось даже точки. Тогда мальчишка схватил карандаш и наточил его. Каким же острым стал карандаш! И как тепло и радостно засиял его грифель, когда им начали водить по бумаге!.. А на бумажном листе оставались неровные строчки, и она не была уже такой гладкой и белой.

Растрёпанный мальчишка, закончив писать, выбежал из комнаты, бросив карандаш на исписанной бумаге. И все канцелярские принадлежности тут же принялись насмехаться над бедняжкой. Ведь они уже давно ждали удобного момента, чтобы отомстить ей - так сильно досаждала им бумага со своей белизной и чистотой.

- Ох! - застонала Бумага. - Я уже не белая и не гладкая - нехороший мальчишка испачкал меня! - и она заплакала.

- Милая, - прошептал Карандаш, и все канцелярские принадлежности замерли - они впервые слышали его голос, и Бумага, всхлипнув на всякий случай ещё раз, с ожиданием уставилась на бывшего молчуна: - Милая моя, Вы стали ещё прекраснее. Теперь на Вас написаны стихи о любви, и я хочу сказать Вам, что я люблю Вас!

Конечно же, Карандаш отдал все лавры своей ненаглядной, скромно умолчав о том, что именно им были написаны стихи, ведь он был влюблён. И Бумага растерялась - впервые в жизни она не знала, что ответить. А на Карандаш вдруг упал луч солнца, и его острооточенный грифель засиял, как самый лучший бриллиант.

Прошло много лет. Маленький мальчик с непослушными вихрами тайком забрался в отцовский кабинет и залез на старый письменный стол. Какое богатство открылось перед ним! И самым таинственным, кажется, был большой альбом с фотографиями. Мальчик устроился на столе поудобней и раскрыл альбом. На первой же странице он увидел пожелтевший лист бумаги с обтрёпанными краями, на нём ещё можно было разобрать слова. А рядом лежал острооточенный карандаш с потускневшим грифелем.

И тут в кабинет, держась за руки, вошли мама и папа мальчика.

- Что это? - спросил их мальчик.

Папа осторожно взял сына на руки и посадил себе на колени. А мама, шутливо потрепала растрёпанные волосы мужа, и улыбаясь, прочла написанное на старой бумаге. И они вместе, весело смеясь, рассказали сынишке свою историю. А потом положили бумагу и карандаш на прежнее место...

Тепло и уютно в старом альбоме было пожелтевшей исписанной бумаге и простому, но остроотточенному карандашу - ведь они любили друг друга и были рядом.

Прикрепленное изображение (вес файла 471.9 Кб)

Чирков Вадим Алексеевич

Здесь не хватало собаки

У Светы Назаровой не было собаки. Что это такое — когда у человека десяти лет нет собаки — объяснять никому не надо. Все знают, как это называется. И вот Света, чтобы не чувствовать себя совсем уж несчастной девочкой, девочкой, обойденной судьбой, стала ходить к соседям, у которых был сенбернар, и водить его на прогулку.

Соседи Свете всегда были рады, всегда — я сейчас объясню почему. Сенбернар был куплен соседями еще щенком сыну Ромке. Ромка дал страшную клятву, что будет за собакой убирать, прогуливать ее, учить, дрессировать… Он собаке обрадовался безмерно и первое время действительно возился со щенком с утра до ночи, забывая о собственной еде и об уроках. Потом… Потом, когда быстро выросшего паса понадобилось регулярно, утром и вечером, а иногда и днем выводить на улицу, Ромкина любовь к нему стала охладевать. У него находились другие дела, — мало ли их! — когда собака просилась в дверь. Садко, так звали псину, стал выводит на прогулку папа. Если папы дома не было, выводила худенькая Ромкина мама. Мама то скакала за огромным псом галопом, то расшибалась о дерево, то даже падала, а Садко тащил ее за собой безо всяких для себя усилий.

— На такой псине дрова возить, — говаривал, видя эти картинки, старик, их сосед, большую, часть дня проводивший на улице. — Это ж надо — собаки нынче величиной с лошадь!

Света соглашалась на все ради того, чтобы побыть с собакой. В прихожей Садко радовался ей, как никому, наверно, на свете. Он заключал Свету, нависая над ней, в мохнатые объятия, целовался, как было принято в этой семье при встрече с гостями, или просто сбивал с ног… Зато во дворе забывал о девочке, выведшей его на прогулку, будто той и не существовало. Маленькая Света летала за Садко как бантик, привязанный к поводку.

Всякий раз Свету предупреждали, что у пса бывает непредсказуемое поведение, и чтобы она была с ним настороже… но ничего непредсказуемого Садко пока себе не позволял.

На пустыре между домами, как и полагается любому кобелю, носился от запаха к запаху. Он должен был узнать, что произошло здесь за время его отсутствия — кто из знакомых собак заходил, что делал, не забегала ли чужая собака, а если да, то с какими намерениями. Он утыкался тяжелой мордой в землю и, сопя, как пылесос, нюхал до тех пор, пока воображение не рисовало оставившего запах. «Ага, — говорил, наверно, себе Садко, — это тот пес, у которого ляжка в репейнике и который всегда убегает, когда я здесь появляюсь…» Над иными сенбернар глубокомысленно застревал чуть ли не на пять минут, исследуя землю носом, как Шерлок Холмс — лупой. Света терпеливо ждала собаку, с уважением относясь к ее розыскным делам.

Но однажды случилось то, о чем Свету предупреждали.

Садко, попав на пустырь, так дернул свою провожатую, что та взлетела. Пес со всех ног понесся к дороге, и можете себе представить Свету, что была, верно, в три раза легче его. Она еле успевала иногда коснуться ногой земли, а большую часть времени планировала, руля одной рукой.

На дороге пес перешел на рысь, рысцой бежала за ним и Света, хватая широко раскрытым ртом воздух. Через каждую минуту Садко опускал нос к земле, проверяя направление. Что его звало, что вело куда-то — неизвестно.

Света могла, конечно, позвать на помощь, но побоялась, что об этом расскажут хозяевам Садко, и в результате ей не доверят больше собаку. Да и кто из прохожих осмелится приблизится к громадине сенбернару, спешащему по своему делу! Известно ведь, что эта порода была выведена как порода спасателей…

Не останавливаясь, пес протащил Свету одну улицу, повернул на другую, пробежал половину этой и вдруг со всех четырех лап кинулся к высокому зданию с красной вывеской — Света не успела прочитать ее, потому что в секунду влетела вслед за псом в вестибюль. Садко скачками понесся на второй этаж… Там был длинный коридор с ковровой дорожкой, но Света пролетела и его, не успев даже испугаться. И тут ее подопечный, ударив тяжелыми лапами дверь, ворвался в чью-то приемную. Секретарша там взвизгнула, откинувшись к стене, и ни на что больше не решилась. Пес встал на задние лапы и открыл дверь, нажав на золотую ручку — он этому научился еще дома.

Сенбернар и Света оказались в большой комнате, где за одним столом сидела женщина с белым лицом и пышной, как дворец, прической, а за другим, длинным, приставленным к первому торцом, — несколько мужчин. Чуть в стороне от столов стоял еще мужчина — с опущенной головой. На стук двери он даже не обернулся. Садко осмотрел всех, остановил глаза на мужчине с опущенной головой, что-то такое по-собачьи понял и… залаял на него. Залаял… но как? Сенбернара можно было понять двояко. Либо он лаял как на виноватого, спрашивая при этом глазами у окружающих, правильно ли он делает. Либо же так, будто отыскал в снежных горах терпящего бедствие, засыпанного лавиной человека, и лает, лает, торопя идущих следом спасателей…

И тут случилось неожиданное. Мужчины, сидящие за столом, вдруг переглянулись и разом опустили головы, словно устыдились чего-то. А тот, на которого лаяла собака, голову поднял.

Женщина же, одиноко сидящая за столом, закричала:

— Это что за безобразие! Кто тебя сюда пустил, девочка?!

— Это не я! — ответила Света, изо всех сил дергая за поводок. — Это он сам меня сюда притащил!

В дверях уже стояла перепуганная насмерть секретарша.

— Выведите их отсюда! — распорядилась женщина с прической-дворцом.

— Я… я… боюсь, — пролепетала секретарша. — Он такой… большой!

Садко уже не лаял, а переводил глаза с одного говорящего на другого.

— Я пойду с ними, — неожиданно сказал облаянный собакой мужчина. Он сделал два шага и без всякого страха положил одну руку на голову сенбернара, а другую — на голову девочки. — Идемте, я вас провожу. Вы где живете?

— Как?! — воскликнула женщина с дворцом на голове. — Мы все здесь собрались, чтобы…

— Не все, — возразил мужчина, — здесь, оказывается, не хватало собаки.

— Да как вы сме… — Дворец затрясся, как при землетрясении. — Девочка, уведи немедленно это животное!

Но мужчина не обращал на нее внимания. Он выходил из кабинета, пропустив вперед Свету, а за ней — сенбернара. Перед тем, как выйти самому, он обернулся, улыбнулся и сказал:

— Ну кто бы мог подумать, что взрослого человека спасут от верной гибели девочка с собакой! Правда, с большой собакой. — Он уже скрылся было, но снова заглянул в комнату и добавил:

— С маленькой бы сюда не пропустили!

Прикрепленное изображение (вес файла 38.2 Кб)

Б. Сергуненков

Сфинксы и мальчик Петя

На набережной Невы возле Академии художеств стоят каменные сфинксы.

Однажды — дело было совсем недавно — отгадать загадки сфинксов пришёл первоклассник Петя Иванов.

Известно, что у себя в Африке сфинксы, эти ненасытные чудовища, загадывали людям загадки и, если те не могли их отгадать, тут же пожирали несчастных.

— Если ты не отгадаешь нашу загадку, мы тебя съедим, — сказал один сфинкс.

Другой сфинкс сказал:

— Отгадай нам, мальчик Петя, что будет: рассыпался горох на тысячу дорог?

Мальчик Петя не испугался и тут же ответил:

— Это будет звёздное небо.

— Хорошо, — сказали сфинксы. — А что будет: два кольца, два конца, а посередине гвоздик?

— Ножницы, — не задумываясь, ответил мальчик Петя.

— Прекрасно, — сказали сфинксы. — Теперь скажи нам, что будет: маленькая собачка не лает, не кусает, а в дом не пускает?

— Замок, — ответил мальчик Петя.

— Совсем хорошо, — сказали сфинксы. — А что будет: еду, еду — следу нету, режу, режу — крови нету?

— Лодка в реке.

Сфинксы загадывали мальчику Пете загадки весь день, и не было такой загадки, на которую бы он не ответил. Наконец измученные сфинксы перебрали все загадки, которые знали.

— А теперь я загадаю вам загадку, а вы её отгадайте, — сказал мальчик Петя. — А и Б сидели на трубе, А упало, Б пропало, кто остался на трубе?

Сфинксы задумались. И не смогли ничего ответить.

Говорят, они думают над этой загадкой по сей день.

Прикрепленное изображение (вес файла 381.6 Кб)

Р. Шекли

Призрак-5

- Теперь он читает нашу вывеску, - сказал Грегор, прильнувший к глазку во входной двери.

- Дай мне посмотреть, - попросил Арнольд.

Грегор оттолкнул его.

— Он собирается постучать... нет, передумал. Он уходит.

Арнольд вернулся к столу и начал раскладывать очередной пасьянс. Глазок в дверь они вставили просто от скуки после того, как создали компанию и арендовали это помещение. В этот период «ААА. Служба Обеззараживания Планет» не могла похвастаться обилием клиентов, хотя и стояла первой в телефонном справочнике. Обеззараживание планет, древняя почтенная область деятельности человека, была, к сожалению, полностью монополизирована двумя известными фирмами, что не сулило радужных перспектив двум начинающим бизнесменам, у которых, кроме блестящих идей и неоплаченного оборудования, ничего не было.

— Возвращается! — воскликнул Грегор.— Прими деловой вид!

Арнольд смахнул карты в ящик стола и только успел застегнуть верхнюю пуговицу халата, как раздался стук в дверь.

Посетитель был небольшого роста, лысый и выглядел очень уставшим. Он с сомнением посмотрел на молодых людей.

— Вы занимаетесь обеззараживанием планет?

— Совершенно верно, сэр,— ответил Грегор, пожав руку незнакомцу.— Я — Ричард Грегор. Мой компаньон — доктор Френк Арнольд.

Арнольд, облаченный в белоснежный лабораторный халат, рассеянно кивнул и вновь склонился над стоящими на столе запылившимися пробирками.

— Присядьте, пожалуйста, мистер...

— Фернграум.

— Мистер Фернграум. Думаю, мы сможем удовлетворить любое ваше желание! Подбор флоры и фауны, дегазация атмосферы, поставка родниковой воды, стерилизация почвы, обеспечение сейсмоустойчивости, управление вулканами — все необходимое, чтобы превратить планету в райский уголок, пригодный для жизни человека.

Фернграум, казалось, все еще сомневался. Наконец он решился.

— Буду с вами откровенен. У меня большие неприятности.

Грегор ободряюще кивнул головой.

— Я независимый торговец недвижимостью. Вы знаете, как мы работаем: купил планету, продал планету, разницы едва хватает, чтобы свести концы с концами. Обычно я занимаюсь небольшими планетами, и покупатели сами проводят обеззараживание. Но несколько месяцев назад я приобрел настоящую жемчужину, можно сказать, чудом увел ее из-под носа крупных компаний. Фернграум вытер вспотевший лоб.

— Изумительное место,— продолжал он без всякого энтузиазма.— Средняя температура двадцать один градус, плодородная земля, леса, водопады, голубое небо и никакой животной жизни.

— Удивительно,— согласился с ним Грегор.— Микроорганизмы?

— Ничего опасного.

— Тогда в чем же дело? Фернграум смутился.

— Может быть, вы что-нибудь слышали о ней. В государственном каталоге планета значится как РЖЦ-5, но все называют ее Призрак-5.

Грегор пожал плечами.

— Так что же произошло с вашей планетой?

— На ней обитают привидения! — в отчаянии воскликнул Фернграум.

Он рассказал. Оказалось, что он осмотрел планету, не обнаружил ничего подозрительного и сдал ее в аренду синдикату фермеров с Диджона-6. Восемь человек, прибывшие первыми, в тот же день начали передавать какие-то сбивчивые сообщения о демонах, упырях, вампирах. Когда прилетел спасательный корабль, все колонисты были мертвы. Фернграум был оштрафован за некачественное обеззараживание, а фермеры отказались от аренды. Тем не менее ему удалось всучить планету группе поселенцев с Орала-2. Эти действовали осторожно. Сначала послали снаряжение в сопровождении трех человек. Разведчики разбили лагерь, распаковали ящики и передали на Орал-2, что планета — истинный рай. Они предложили остальным прибыть немедленно, но сообщение оборвалось на полуслове диким воплем, и наступила тишина.

Направленный на Призрак-5 патрульный корабль обнаружил там три изувеченных до неузнаваемости тела и немедленно ретировался.

— И все,— добавил Фернграум.— Теперь никто и слышать не хочет об этой планете. Ни один капитан не желает туда лететь. А я так и не знаю, что же произошло.— Он тяжело вздохнул и посмотрел на Грегора. — Если вы хотите, то можете заняться этим делом.

Грегор и Арнольд извинились перед гостем и вышли в прихожую

..... У нас есть работа! — Арнольд подпрыгнул от радости.

......Да,— согласился Грегор.— Но какая?

— Мы же хотели начать с серьезного дела. Если все будет хорошо, мы создадим себе репутацию. Не говоря о том проценте прибыли, который мы будем получать с арендной платы.

— По-моему, ты кое-что забываешь,— сказал Грегор. - Ведь именно мне придется лететь на Призрак. Ты-то будешь сидеть в этом кабинете и обрабатывать переданную мной информацию.

— Но все уже давно решено, - напомнил ему Арнольд.— Я занимаюсь анализом, а ты осуществляешь непосредственный контакт. Помнишь?

Грегор кивнул головой. С самого детства он всюду совал свой нос, а Арнольд сидел дома и потом объяснял ему, куда тот сунул нос на этот раз.

— Мне не нравится это дело, — сказал Грегор.

— Ты не веришь в призраков, не так ли?

— Нет, конечно, нет.

— Ну, впрочем, мы можем и отказаться.

Грегор пожал плечами, и они вернулись к Фернграуму.

В последующие полчаса сделка была заключена: в случае успеха они получали значительный процент прибыли, при неудаче все расходы оплачивались ААА.

— Между прочим,— спросил Грегор, провожая гостя к двери,— почему вы обратились именно к нам?

— Никто не хотел браться за это дело.— Фернграум удовлетворенно улыбнулся.— Желаю удачи.

Через три дня Грегор был на борту потрепанного транспортника, направляющегося к Призраку-5. Он захватил с собой отчеты о предыдущих неудачных попытках колонизации злосчастной планеты и обширную литературу о сверхъестественных явлениях.

Kopабль завис на высоте нескольких тысяч футов над изумрудной поверхностью планеты: капитан отказался спуститься ниже. Грегор сбросил свое снаряжение на парашютах, а потом прыгнул сам. Приземлившись около лагеря поселенцев с Орала-2, он посмотрел наверх. Транспортник удирал с такой скоростью, будто за ним гнались фурии. Грегор остался на Призраке-5 один.

Проверив, ничего ли не разбилось при посадке, Грегор сообщил Арнольду о своем благополучном прибытии и с бластером в руке отправился в лагерь.

Поселенцы разбили его на берегу небольшого озера, у подножия горы. Сборные домики оказались в прекрасном состоянии, так как на Призраке не бывало ни ураганов, ни бурь. Но они выглядели очень одинокими.

Грегор внимательно осмотрел один из ломиков. В стенных шкафах на полках аккуратными стопками лежала одежда, на стенах висели картины, на окнах — занавески. В углу стоял ящик с детскими игрушками. Он был вскрыт, очевидно, к приезду детей основной группы колонистов, и на полу рядом с ним валялись кубики, пирамидка и водяной пистолет.

Приближался вечер, и Грегор быстренько перетащил в домик свои пожитки. Потом он установил систему сигнализации, отрегулировал ее так тщательно, что даже муха не проскочила бы незамеченной. Распаковав свой арсенал, он разложил оружие так, чтобы оно всегда было под рукой. Бластер постоянно висел у него на поясе. Обеспечив свою безопасность, Грегор не спеша поужинал. Начало смеркаться. От легкого ветерка зашелестела высокая трава, а по поверхности воды пробежала рябь. Трудно было представить более мирный вечер.

Проверив еще раз сигнализацию, он разделся, положил одежду на стул и, выключив свет, забрался в постель. Комната освещалась звездами лучше, чем на Земле в лунную ночь, бластер лежал под подушкой, все было прекрасно.

Грегор уже задремал, когда у него появилось ощущение, что он не один. Это было невероятно, система сигнализации была в полном порядке. Он слышал ровное жужжание радара, В то же время каждый нерв его тела бил тревогу. Он вытащил бластер из-под подушки и огляделся. В углу стоял мужчина. Теперь уже не было времени разбираться, как он сюда попал. Грегор взял его на мушку и тихим, но решительным голосом сказал:

— Подними руки вверх.

Мужчина не пошевелился. Палец Грегори напрягся на спусковом крючке, но выстрела не последовало: он понял, в чем дело. Это была его собственная одежда. Небрежно брошенная на стул, очертания которой исказились благодаря звездному свету и его воображению. Он усмехнулся и опустил бластер. Одежда зашевелилась. Грегор почувствовал слабый ветерок, дующий из окна, и продолжал улыбаться.

Вдруг стопка одежды поднялась над стулом, расправила плечи и двинулась к нему. Застыв на кровати, Грегор наблюдал за приближающейся бестелесной фигурой. Когда она дошла до середины комнаты и начала поднимать рукава, чтобы дотянуться до него, Грегор выстрелил. И продолжал стрелять, потому что каждый отлетевший лоскуток, казалось, обретал собственную жизнь и пытался добраться до него. Пылающие куски ткани летели ему в лицо, а пояс, как змея, старался оплести нога, пока Грегор не превратил его в пепел.

Когда все закончилось, он зажег все лампы и сварил кофе. Потом связался со своим партнером.

— Интересно,— прокомментировал Арнольд сбивчивый рассказ.

— Я был уверен, что тебя это позабавит! — с горечью воскликнул Грегор.

— Еще что-нибудь произошло?

— Пока нет.

— Ну, будь осторожен. У меня есть идея. Надо кое-что проверить.

Под утро Грегору удалось заснуть. Проснувшись, он наскоро перекусил и принялся всерьез обследовать лагерь поселенцев.

Осматривая домик за домиком, он не обнаружил ничего подозрительного, пока, уже ближе к вечеру, не заметил торопливо нацарапанного на стене слова «Тгасклит». Какая-то тарабарщина. Тем не менее он обо всем сообщил Арнольду.

Вернувшись к своему домику, он внимательно осмотрел его снаружи, зажег все лампы, еще раз проверил систему сигнализации и перезарядил бластер. Закончив приготовления, Грегор с грустью наблюдал за заходом солнца. Затем он уселся поудобнее и задумался над создавшейся ситуацией.

Итак, животной жизни на планете нет. Как, впрочем, и ходячих растений, разумных кристаллов и мыслящих насекомых. Нет у планеты и естественного спутника, на котором кто-то или что-то могло спрятаться. Впрочем, оставалось еще одно предположение. Допустим, кто-то хотел купить эту планету, но цена Фернграума его не устраивала. Тогда не мог ли этот кто-то спрятаться, напугать колонистов, а при необходимости и убить их, чтобы снизить цену? Все казалось логичным. Можно было объяснить даже странное поведение его одежды. Приложенное соответствующим образом статическое электричество...

Перед ним кто-то стоял. Система сигнализации, как и прежде, безмолвствовала.

Грегор осторожно посмотрел вверх и увидел странное существо ростом не менее десяти футов, фигурой напоминающее человека, но с головой крокодила.

На розовой коже выделялись широкие лиловые полосы. В одной руке оно держало большую консервную банку коричневого цвета.

— Хелло,— поздоровалось чудовище.

— Хелло,— машинально ответил Грегор. Бластер лежал на столе, всего в двух футах от него. «Интересно,— подумал он,— что будет, если я захочу его взять?»

— Кто ты? — спросил Грегор со спокойствием обреченного.

— Я — Обжора с Лиловыми Полосами. Я все ем.

— Как интересно! — Рука Грегора поползла к бластеру.

— Особенно я люблю Ричардов Грегоров,— весело продолжало чудовище,— и обычно ем их в шоколадном, соусе.— Оно протянуло вперед коричневую банку. На этикетке было написано: «Шоколад Смита — Идеальный Соус при Употреблении Грегоров, Арнольдов и Флиннов».

— Ты хочешь меня съесть? — пальцы Грегора коснулись рукоятки бластера.

— Ну конечно,— ухмыльнулся Обжора.

Грегор уже держал бластер в руке. Через секунду яркий луч ударил в грудь Обжоры и, отразившись от нее, опалил стены, пол и брови Грегора.

— Мне он не повредит,— пояснил Обжора.— Я слишком высокий.

Бластер выпал из рук Грегора. Обжора наклонился вперед.

— Я не собираюсь есть тебя сегодня,— сказал он.

— Правда? — удалось вымолвить Грегору.

— Конечно. Я смогу тебя съесть только завтра, первого июня. Таковы правила.— И с этими словами полосатое чудовище исчезло.

Дрожащими руками Грегор включил радио и, связавшись с Арнольдом, рассказал ему о случившемся.

— Хм-м,— пробурчал Арнольд,— Обжора с Лиловыми Полосами. Я так и думал. Все сходится.

— Что сходится? О чем ты говоришь?

— Я выяснил, что такое «Тгасклит». Это оралианское слово. Оно означает «многозубый демон». Что из этого следует?

— Они были убиты демоном,— язвительно ответил Грегор.

— Успокойся,— оборвал его Арнольд.— Демоны здесь ни при чем. Вернемся к твоей ожившей одежде. Она тебе ни о чем не напоминает?

Грегор задумался: «Ну, когда я был ребенком... Нет, это нелепо».

— Продолжай, продолжай,— настаивай Арнольд.

— Когда я был ребенком, то никогда не вешал одежду на стул. В темноте она напоминала мне незнакомого мужчину, или дракона, или еще что-то страшное. Но это ничего не объясняет.

— Совсем наоборот. А Обжору с Лиловыми Полосами ты вспомнил?

— Нет. А почему я должен его помнить?

— Потому что сам его выдумал. Нам было лет по восемь или девять — тебе, мне и Джимми Флинну. Мы придумали самое невероятное чудовище, причем это было наше собственное чудовище, и оно хотело съесть только тебя, меня и Джимми, и непременно с шоколадным соусом. Но только первого числа каждого месяца, когда мы приносили домой дневники. И чтобы его прогнать, надо было сказать волшебное слово.

Тут Грегор вспомнил и удивился, что не подумал об этом раньше. Сколько раз он не мог заснуть, ожидая прихода страшного Обжоры. И отметки в дневнике не имели значения.

— И мне надо провести еще несколько контрольных тестов,— сказал Арнольд,— но, полагаю, вопрос решен.

— Как решен? Не мог бы ты объяснить поподробнее?

— Это же ясно, как день. На планете нет животной жизни, а науке неизвестны призраки, которые могут убивать вооруженных людей. Напрашивается очевидный ответ — это галлюцинация. Поэтому я решил выяснить, какие же вещества могут их вызывать. Оказалось, их предостаточно. Так, в «Каталоге внеземных веществ» я обнаружил добрую дюжину газов-галлюциногенов. Тут и депрессанты, и стимуляторы, и вещества, превращающие тебя в гения или в орла, а то и в червя. Особенно меня заинтересовал лонгстид-42 — тяжелый прозрачный газ, без вкуса и запаха, совершенно безвредный для человека. Стимулирует воображение.

— Ты хочешь сказать, что у меня галлюцинация?..

— Все не так просто,— прервал его Арнольд,— Лонгстид 42 воздействует непосредственно на подсознание, освобождая вытесненные в него детские страхи, и оживляет их.

— Значит, в действительности ничего не было?

— Ничего материального. Но галлюцинации вполне реальны для того, кто их испытывает. Обеззараживание Призрака-5 не займет много времени,— уверенно продолжал Арнольд.— Надо лишь нейтрализовать лонгстид-42.

Грегор хотел было издать радостный клич, но остановился на полуслове: «Если это всего лишь галлюцинации, то что же произошло с поселенцами?»

— Видишь ли...— Арнольд на секунду запнулся.— Поселенцы, должно быть, сошли с ума. Перестреляли друг друга.

— И никто не выжил?

— Конечно, а почему бы и нет? Последний, оставшийся в живых, мог совершить самоубийство или скончаться от ран. Не беспокойся об этом, расслабься. Я немедленно фрахтую корабль и лечу к тебе.

Утром Грегор собрал свое снаряжение и стал ждать. Вечером корабля все еще не было.

Грегор просидел на пороге своего домика, наблюдая за заходом солнца, а потом пошел на кухню и приготовил обед. Хотя проблема поселенцев по-прежнему его беспокоила, он решил последовать совету своего партнера и не придавать ей особого значения. В конце концов Арнольд нашел логичный ответ. После обеда Грегор растянулся на кровати и только успел закрыть глаза, как услышал чье-то извиняющееся покашливание.

— Хелло,— поздоровался Обжора. Итак, его собственная галлюцинация явилась, чтобы слопать его самого.

— Хелло, дружище,— весело воскликнул Грегор, не испытывая ни страха, ни волнения.

— Я принес соус,— Обжора поднял банку вверх.

— Можешь идти,— улыбнулся Грегор.— Я знаю, что ты плод моего воображения и не сможешь причинить мне вреда.

— Я не собираюсь причинять тебе вред. Я только хочу тебя съесть,— сказал Обжора и подошел к Грегору.

Тот наблюдал за ним с улыбкой на лице. Обжора наклонился и для пробы укусил его за руку.

От боли Грегор подпрыгнул и посмотрел на свою руку: на ней были следы зубов. Брызнула кровь, настоящая, его кровь.

В этот момент Грегор вспомнил сеанс гипноза, который он однажды видел. Гипнотизер сказал человеку, что прижигает ему руку горящей сигаретой, и коснулся ее карандашом. Но на коже тут же появилась красная язва, как от ожога!..

Грегор попытался прорваться к двери, но Обжора схватил его и наклонился, чтобы добраться до шеи.

Волшебное слово! Но какое?

— Алпхойсто!

— Неправильно,— сказал Обжора.— Ну что ты вертишься?

— Регнастикио!

— Нет. Прекрати наконец дергаться, и все будет кончено до того, как...

— Вуршпелхаппило!!

Обжора, испустив дикий крик, взмыл в воздух и пропал.

Грегор упал в кресло... Какое счастье, что он вспомнил волшебное слово!

Он услышал, как кто-то кашлянул. Звук донесся из темного угла за стенным шкафом, разбудив почти совсем забытое воспоминание: ему снова было девять лет, и рядом — Теневик, его Теневик, странное полупрозрачное существо, которое пряталось по углам, спало под кроватями и нападало только в темноте.

— Погаси свет,— потребовал Теневик.

— И не подумаю,— рявкнул Грегор, вытаскивая бластер. Пока было светло, ему ничего не грозило.

— Лучше погаси свет!

— Нет!

— Очень хорошо! Эган, Мэган, Дэган!

Три маленьких существа влетели в комнату и, бросившись к ближайшей лампе, приникли к ней. Лампа стала тускнеть. Грегор выстрелил. Раздался звон разбитого стекла, а существа, разлетевшись в разные стороны, метнулись к соседней лампе. Выстрел гремел за выстрелом, пол был усыпан осколками стекла.

И тут Грегор понял, что произошло. Эти существа не могли тушить лампы, галлюцинация не в силах воздействовать на неодушевленные предметы. Он вообразил, что в комнате становится темнее и... И сам расстрелял свои лампы! Подсознание опять его надуло. Теперь Теневик смело шагнул вперед. Бластер был бессилен. Грегор лихорадочно пытался вспомнить волшебное слово, изгоняющее Теневика, и в ужасе осознал, что такого слова нет.

Он пятился до тех пор, пока не натолкнулся на ящик с игрушками. Теневик приближался, Грегор опустился на пол и закрыл глаза. Его рука коснулась чего-то холодного.

Водяной пистолет! Он вскочил. Теневик отступил на шаг, с опаской поглядывая на новое оружие. Грегор бросился к крану и, наполнив пистолет водой, направил убийственную струю на это страшное существо. Теневик забился в агонии и исчез.

Грегор сухо улыбнулся. Водяной пистолет — самое подходящее оружие против воображаемого чудовища.

Корабль приземлился перед рассветом, и Арнольд тут же приступил к контрольным тестам. Через несколько часов не осталось никаких сомнений в наличии лонгстида-42 в атмосфере планеты. Быстренько собрав свои пожитки, Грегор и Арнольд, не мешкая, взлетели. Только в космосе Грегор рассказал своему партнеру о том, что произошло ночью.

— Тяжелое дело,— искренне посочувствовал ему Арнольд.

Теперь, когда они покинули Призрак, к Грегору вернулось чувство юмора.

— Могло быть хуже,— сказал он, улыбнувшись.— Представь себе, что с нами был бы Джимми Флинн. Вот уж кто умел выдумывать страшилищ. Помнишь Ворчуна?

Они летели домой. Арнольд набрасывал тезисы статьи о происшедшем на Призраке-5, а Грегор, удобно устроившись в кресле, начал дремать, утомленный бурными событиями прошедших дней. Затем Арнольд встал и пошел к пульту управления, чтобы включить автопилот.

Вернувшись в каюту, он быстрыми шагами подошел к Грегору и сказал:

— Мне кажется, там кто-то есть. Грегор тут же вскочил:

— Не может быть. Мы же взлетели...

В этот момент до них донеслось глухое ворчание.

— О-о! — воскликнул Арнольд. На мгновение он задумался.— Мне все понятно. Когда корабль приземлился, я оставил люки открытыми. Мы по-прежнему дышим воздухом Призрака-5.

В дверном проеме возникло огромное серое существо с несчетным количеством рук, ног, щупалец, когтей и зубов. И вдобавок с двумя крошечными крылышками на спине. Оба узнали Ворчуна.

Грегор бросился вперед и захлопнул дверь перед самым носом чудовища.

— Надеюсь, теперь мы в безопасности,— сказал он, тяжело дыша. Отсеки корабля разделялись герметично.— Но как мы сможем управлять кораблем?

— Автопилот справится сам,— успокоил его Арнольд.— А вот что нам делать с этим страшилищем?

Тут они заметили легкий дымок, который начал просачиваться через герметичную щель между дверью и перегородкой.

— Что это? — спросил Арнольд, в его голосе слышались панические нотки.

— Разве ты не помнишь? Ворчун может пройти в любую дверь. Никто не в силах его остановить.

— Я ничего о нем не помню. Он ест людей?

— Нет, насколько мне известно, он разрывает их на части.

Дымок начал обретать очертания серой фигуры Ворчуна. Партнеры ретировались в следующий отсек и закрыли за собой дверь. Через пару секунд они вновь увидели дымок.

— Это нелепо! — возмутился Арнольд.— Бегать от воображаемого чудовища! Постой, у тебя же есть водяной пистолет, не так ли? Дай его сюда!

Арнольд подбежал к крану и, наполнив пистолет водой, выстрелил в появившегося Ворчуна. Но струя воды его не остановила, и они едва успели скрыться за дверью. Для отступления оставалась лишь крошечная спальня с двумя койками, за стенами которой начинался открытый космос.

— Теперь я вспоминаю,— сказал Грегор,— водяной пистолет никогда не мог остановить Ворчуна. Неужели ничего нельзя сделать с воздухом?

Арнольд покачал головой.

— Конечно, воздух обновляется. Но действие лонгстида-42 сохранится еще часов двадцать.

— Ты не можешь его нейтрализовать?

— Нет.

Ворчун вновь материализовался перед ними.

— Как нам его уничтожить? — спросил Арнольд.— Должен же быть способ? Волшебные слова? Или деревянный меч?

— Ворчуна нельзя убить,— ответил Грегор.— Против него бессильны водяные пистолеты, ружья с пистонами, рогатки и прочее детское оружие. Ворчун абсолютно неуязвим.

— Это Флинн и его проклятое воображение! И зачем мы только заговорили о нем! Что же нам теперь делать?

Ворчун снова стоял перед ними. Арнольд и Грегор поспешили в спальню и захлопнули последнюю дверь.

— Вспомни, Грегор,— молил Арнольд.— Ни один ребенок не может придумать чудовища, против которого нет защиты. Вспомни!

Дымок в спальне постепенно трансформировался в серое страшилище. Грегор лихорадочно вспоминал ночные кошмары детства. Ведь ребенок всегда находит способ справиться с неизвестным. И, наконец в последний момент он вспомнил.

...Под управлением автопилота корабль мчался к Земле. Ворчун был здесь полновластным хозяином. Со стонами и ругательствами он слонялся по пустым коридорам, заглядывал в жилые каюты и отсеки с оборудованием и нигде не мог найти своих жертв.

Достигнув Солнечной системы, корабль вышел на окололунную орбиту. Грегор осторожно выглянул наружу, готовый тут же юркнуть обратно. Ни стонов, ни проклятий, ни легкого дымка под дверью.

— Все чисто,— сообщил он Арнольду,— Ворчуна больше нет.

Арнольд высунул голову из-под одеяла, прекрасной защиты против ночных кошмаров, и сел на койке.

— Я же говорил тебе, что водяной пистолет нам не поможет,— сказал Грегор.

Арнольд слабо улыбнулся и положил пистолет в карман.

— Я хочу сохранить его. Когда у меня родится сын, эта игрушка станет его первым подарком.

— Нет, я с тобой не согласен,— Грегор с любовью погладил койку.— Ничто не сможет защитить ребенка лучше, чем натянутое на голову одеяло.

Прикрепленное изображение (вес файла 50.9 Кб)

Шурьенка и Атальенка

Словацкая сказка

Жили когда-то старый дед и бабка. Украла бабка у людей девочку. Звали девочку Атальенка. Выучила бабка Атальенку всяческому колдовству. Девчонка была проворная, по душе бабке пришлась: она во всём ей помогала. И начала бабка над дедом насмешки строить: у неё, мол, у бабы, девчонка есть, а у него никого нет.

Рассердился старик и украл он мальчика по имени Шурьенка. Стал его школить, да на свой манер учить, но ведь недаром говорится, не будет из карася порося - до того был Шурьенка тупой. И никак не может ничему выучиться! Сколько раз бедолага слезами умывался, как начнёт его старуха бранить, а дед то на неё, то на Шурьенку кричит.

День ото дня старуха всё злее! Однажды выгнала она Шурьенку на работу.

- Слышь ты, дурень, - кричит, - коли на той горе до вечера все деревья с корнем не выкорчуешь, не сносить тебе головы!

Взобрался Шурьенка на гору, пыхтит, кряхтит, ни одного дерева вытащить не может. Сел и заплакал. А тут Атальенка пришла, обед принесла. Увидала, что он плачет, спрашивает:

- Ты чего?

- Как же мне не плакать? - отвечает Шурьенка. - Старуха приказала все деревья на горе до вечера выкорчевать, а я не могу, ни одного пенька вырвать. Боюсь домой идти, ведь она меня убьёт!

- Не бойся, Шурьенка, - утешает его Атальенка. - Пообещай, что не бросишь меня ни в горести, ни в радости, а я тебе помогу.

- Ах, душенька моя, всё тебе пообещаю, только помоги!

- Ну, коли так, садись, да ешь!

Пока Шурьенка ел, Атальенка выкорчевала все деревья и ушла. Вернулся Шурьенка домой, а старуха на него набросилась:

- Ну, что, выкорчевал?

- Все, до последнего пенёчка! - хвалится Шурьенка.

Не понравилось это старухе, давай ворчать, криком кричать, весь дом на ноги подняла: ей, мол известно, что Шурьенка с Атальенкой замышляют, какие козни за её спиной строят! Бесновалась, бесновалась, пока спать не легла, с тем и уснула.

На другой день велела она Шурьенке с большим мешком в лес идти и полный мешок мух наловить. Не наловит - тут ему и конец!

Пошёл Шурьенка в лес, ни одной мухи поймать не может. Сел и заплакал. Тут Атальенка пришла, обед принесла, пожалела Шурьенку, опять спрашивает, будет ли он ей верен и в горе и в радости.

- Буду, душенька моя, буду, только не отдавай меня старухе на растерзание!

Атальенка велела ему обедать, и пока он ел, наловила полный мешок мух. Но только Шурьенка с мухами домой возвратился, поднялся в доме крик. Старуха уснуть от злости не может. До самой полуночи в голос орёт, что Шурьенка с Атальенкой против неё что-то замышляют.

На третий день послала старуха Шурьенку на мельницу, велела мух смолотить и вечером муки принести.

Пошёл Шурьенка на мельницу, а мельник не даёт ему жернова поганить.

Сел Шурьенка и заплакал.

Подоспела Атальенка с обедом:

- Ну, Шурьенка, клянёшься в третий раз, что не оставишь меня ни в горе, ни в радости? - спрашивает она.

- Клянусь, всё тебе обещаю, только спаси меня! - отвечает Шурьенка.

- Ну, смотри, не забудь, что мне сейчас обещал! - говорит Атальенка и подаёт ему обед.

Пока он ел, Атальенка всех мух превратила в муку и говорит Шурьенке:

- На этот раз тебе от старухи не спастись. Она всё знает и надумала тебя в печи изжарить и съесть. Но если ты останешься мне верен и возьмёшь меня с собой, я тебе помогу из беды выпутаться. Вечером бабка тебя спать пошлёт, как ни в чём не бывало, а я начну посуду мыть. Как звякну тарелками в первый раз, ты просыпайся, как звякну во второй - вставай, а в третий - прыгай в окно, а я за тобой, вместе убежим.

Сказала Атальенка и ушла, а Шурьенка вечером принёс муку и, дрожа от страха, как осиновый лист, отдал её старухе. Та опять давай браниться да кричать, что Атальенка с Шурьенкой спелись. Потом вдруг притихла, накормила его ужином и послала спать. А старику тем временем печь велела топить. Когда вытопит, чтоб старуху будил.

Но Атальенка напоила его хмельным вином, свалился дед у печи на лавку и уснул мёртвым сном, не заметил даже, как кочерга сгорела.

Атальенка тарелки моет. Раз звякнула, два звякнула, как в третий раз звякнула, Шурьенка-то из постели в окошко и выскочил. Атальенка во все углы плюнула, ведьмины сапоги схватила и вслед за Шурьенкой кинулась.

Утром старая проснулась, как заорёт:

- Атальенка, погляди, протопилась ли печка?

Тут из одного угла отзывается: - Сейчас, только оденусь!

Через минуту старуха снова закричала, из другого угла кто-то откликнулся: - Сейчас! - Обозлилась ведьма, из постели выскочила, видит: изба пуста, старик на лавке храпит, а в печи погасло.

Накинулась старуха на деда, честит его на чём свет стоит, дубинкой охаживает, вслед за беглецами посылает.

Старик надел сапоги, что в углу остались и зашагал. Шаг шагнёт - верста позади.

Заметила его Атальенка, обернулась розой, а Шурьенку сделала острым шипом. Ничего старик поделать не смог, обратно домой вернулся.

- Ступай ещё раз! - шумит старуха.

Хочешь не хочешь, пришлось идти. Напялил дед другие сапоги - что ни шаг - две версты.

Заметили его беглецы, превратились она - в часовню, он - в попа.

Ничего с ними старик поделать не может, вернулся домой, и сказал жене, чтоб сама за ними бежала.

- Уж я-то их не упущу! - зашипела ведьма, - уселась на помело и полетела за ними в красном облаке. Вот-вот догонит! Но нет - превратились тут Шурьенка в полноводную реку, Атальенка - в уточку.

Хотела было старуха реку выпить, чтоб птицу схватить, стала пить да лопнула, тут ей и конец пришёл! А Шурьенка с Атальенкой стали снова сами собой. Шли-шли пока не пришли в ту страну, где Шурьенкины родители жили. А были они король с королевой. Велел Шурьенка Атальенке во дворе подождать, пока он родителям всё расскажет.

Да только позабыл Шурьенка Атальенку! А вскоре задумал свадьбу с другой играть. Гости из замка выходят - видят на дереве возле колодца девица-красавица сидит.

Позвали её в замок, посадили за стол. Она за стол села, достала из кармана золотой ларец, а в нём два голубка целуются. Девушка говорит:

- Сидят голубки милуются, ровно Шурьенка с Атальенкой!

Узнал тут Шурьенка свою Атальенку и взял в жёны, а ту, другую прочь послал.

И стали они жить вместе, как два голубка, и до тех пор жили, пока не померли.

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

14 августа - Медовый Спас

Пчелы и трутни

Русская народная сказка

Как пришло лето, стали трутни ссориться с пчёлами, кому мёд есть. Позвали пчёлы на суд осу. Оса и говорит:

— Мне вас рассудить сразу нельзя. Я ещё не знаю, кто из вас мёд делает. А разойдитесь вы в два пустые улья - в один пчёлы, а в другой трутни. Вот через неделю я увижу, кто больше и лучше мёду наделает.

Трутни стали спорить:

— Мы, - говорят, - не согласны. Ты нас сейчас рассуди.

Оса и говорит:

— Теперь я вас сейчас рассужу. Вы, трутни, не согласны оттого, что мёду делать не умеете, а только чужое жрать любите. Гоните их вон, пчёлы.

И пчёлы побили всех трутней.

Вот и сказочке конец, а кто слушал — молодец!

Прикрепленное изображение (вес файла 57.1 Кб)

Кир Булычев.

Загадка Химеры

Комету назвали Химерой, потому что у нее было три ядра, что необычно, и хвост загибался на конце подобно драконьему. А, как известно, драконий хвост и трехглавость считаются атрибутами этого мифологического чудовища.

Вблизи, когда хвост расплылся вуалевым облаком, сквозь которое просвечивали звезды, сходство с Химерой поблекло.

Глеб Бауэр сказал:

- "Земля-14", скорость мы подравняли. Ты меня слышишь, Агнесса?

Ответ пришел через несколько секунд.

- Батрак спрашивает, вы уверены?

- Уверен, - сказал Бауэр. - Мы войдем в хвост практически ползком. Льдинки невелики. Как и ожидалось.

- Ядра?

- Тоже, как и ожидалось. Боковые - глыбы льда. Центральное ядро потяжелее...

Вход в хвост кометы был незаметен. Только приблизившись к ядрам километров на пятьсот, патрульный корабль впервые столкнулся с осколком льда - ни Бауэр, ни Крайтон этого не почувствовали, лишь на экранах внешней защиты вспыхнули зеленые искры.

- Концентрация твердого материала увеличивается, - сказал Бауэр, снова вызвав "Землю-14". - Даю торможение на тридцать секунд.

- Только лед? - донесся голос Эдуарда Батрака

- Включаю анализатор, - сказал Крайтон, переводя компьютер на связь с базой. - А визуально здесь и пыль, и камешки, и прочая ерунда, которую Химера подобрала на своем пути.

Корабль завис над центральным ядром. Теперь он стал неотличим от сотен льдин и камней, тянущихся за ядром, беззвучно, спокойно, с неуловимой для газа скоростью несущихся к Солнцу. Пройдет еще несколько недель, и комета взорвется, испарится, исчезнет, приблизившись к светилу. Поэтому и пришлось спешить, снимать с рейса патрульный корабль. Особых открытий не ждали, но проверить неизвестную комету следовало. Ведь, вернее всего, она летела миллионы лет навстречу гибельному столкновению с Солнцем.

- Все правильно, - услышали они голос Батрака. - Анализатор подтверждает, слой льда скрывает базальтовую основу. Лед неровный, кое-где базальт выходит на поверхность. Вы уверены, что сможете спуститься?

- Не беспокойтесь, Эдуард, - мягко ответил Крайтон. - Будет вам к ужину кусочек базальта.

Корабль широко расставил опоры, шипы опор вгрызлись в корку льда. Гравитация была почти нулевой.

Крайтон с Бауэром быстро подготовили портативный бур, гравитометр, микрокомпьютер, аппарат для плавления льда, кинокамеру, потом надели на скафандры ракетные ранцы.

До базальтового участка от ракеты было метров триста. Поверхность базальта оказалась гладкой, словно отшлифованной временем и пространством.

- Как будто искусственный, - с надеждой произнес Крайтон.

- Не думаю, - отозвался в его шлеме голос Бауэра. - Общая форма ядра неправильна

- Знаю, - согласился Крайтон. Молодых разведчиков всегда терзает мечта о Контакте.

Бауэр собрал бур. Крайтон пролетел с гравитометром чуть дальше. Базальт был обыкновенным. Природа однообразна - она никак не может выйти за пределы периодической системы Менделеева. Что обычно на Земле, то обычно и на другом конце Галактики. Крайтон только хотел поделиться этой светлой мыслью с Бауэром, как стрелка гравитометра колыхнулась.

"Наверное, каверна, полость естественного происхождения", - подумал Крайтон, которому очень хотелось, чтобы это была не каверна.

Он пролетел несколько метров, и стрелки вернулись в исходное положение. Так. Теперь немного назад. Потом вправо...

- Ты чего не отвечаешь? - спросил Бауэр.

- Погоди, полость отыскал, хочу проследить.

- Ладно. Иду к тебе. Ты только не спеши, а то еще свалишься с планеты. - Глеб усмехнулся собственной остроте. Крайтон не отвечал, он был занят. Как он определил по гравитометру, полость была узкой и тянулась, словно туннель.

Стоп! Стрелки колыхнулись сильнее. Призраком подлетел Глеб Бауэр, затормозил, замер рядом. Ему ничего не надо было рассказывать - он только заглянул Крайтону через плечо. Потом дотронулся до клавиши, включая экран гравитометра, что Крайтон попросту забыл сделать. По экрану пробежала желтая полоска - гравитометр запомнил аномалию, прочертил исследованную часть. Под желтой полосой, перпендикулярно к ней, пробегала вторая, тусклее. Значит, второй туннель был расположен ниже. И если присмотреться, можно было понять, что вторая полоса пересекала третью, совсем тусклую.

- Шесть метров, восемь и двадцать пять, - сказал Бауэр.

- Что ж я не включил? - удивился Крайтон. - Замечтался?

- Самокритика хороша только тогда, когда из нее делают выводы. Теперь лучше проверь свою интуицию.

Крайтон включил микрокомпьютер. Глубину туннелей Бауэр угадал почти точно.

- Пробурим? - спросил Крайтон

- Успеем...

Они медленно пролетели над центральным ядром еще метров сто. Корабль почти скрылся за близким горизонтом.

Желтая полоса ближайшего туннеля засветилась, словно раскаленная вольфрамовая нить. Туннель подошел к самой поверхности.

- А ты говорил - бурить, - я сказал Глеб, останавливаясь. Достаточно было поглядеть под ноги, чтобы увидеть округлую линию.

Это был шов закрытого люка.

- Я говорил, что базальтовый участок показался мне слишком гладким. - Голос Крайтона дрогнул. Он поднял голову и увидел близкий, в протуберанцах, диск Солнца. - А могли бы и не полететь, - сколько Батрак уламывал совет!

- Все равно полетели бы, - сказал Бауэр равнодушным голосом старого космического волка, который сотни раз сталкивался с чужими цивилизациями, хотя это и было неправдой.

Он пристально смотрел на люк.

- Базальт. Такой же базальт...

- У нас мало времени, - энергично отозвался Крайтон.

- Правильно. Но не совсем так. Сначала вернемся на корабль, поговорим с "Землей- 14".

- Но... - И Крайтон осекся. Бауэр действовал по инструкции.

- Не думаю, что они скроются от нас, - сказал Глеб, подталкивая Крайтона в сторону корабля, и взлетел. - Они ждали миллионы лет.

- Ты думаешь, там кто-то есть?

- Ни одного шанса, - сказал Бауэр. - Но кто-то был.

Полчаса ушло на переговоры с "Землей-14". Агнесса, подобно Крайтону мечтавшая о Контакте, прежде чем передать информацию Батраку, разразилась восторженными восклицаниями. Батрак связывался с другими станциями. Бауэр был на связи, а Крайтон еле сдерживал нетерпение. Наконец пришел ответ...

Прежде чем бурить люк, решено было подробнее обследовать с помощью гравитометра систему туннелей. Крайтону это занятие было куда больше по душе, чем сидение в корабле, но все равно он спешил, надеясь как можно скорее вернуться к люку.

Возвращаться к нему не пришлось.

Еще один закрытый люк обнаружили под тонким слоем льда в километре от корабля. Затем нашли третий. Дальше толщина льда увеличивалась, и потому поиски люков пришлось прекратить. Но люки были и там.

Они стояли у третьего люка. Бауэр подготовил бур.Бурить надо было очень осторожно. Прежде всего, следовало узнать, есть ли в туннеле давление. Если в них воздух, можно погубить... ну, если не существ, которых там могло и не быть, так то, что от них осталось Крайтон, пока суд да дело, отлетел в сторону, чтобы обследовать последний участок базальта.

Там он и нашел открытый люк.

Почему-то базальтовая крышка провалилась внутрь выходившего на поверхность туннеля и застряла под углом в вертикальной шахте. В щель набился лед. Крайтону стало грустно. Где-то в глубине души он хотел верить, что в ядре кометы скрываются живые существа. Теперь стало ясно, что там давно уже никого нет.

Они быстро расплавили лед и базальтовую крышку. Потом спрыгнули, вернее, слетели вниз в туннель.

Туннель был прям, кругл, его черные стены были тщательно отшлифованы и мрачно отражали свет фонарей. Чуть заворачивая вправо, туннель вел в глубь ядра.

- Они были чуть ниже нас ростом, - сказал негромко Крайтон, словно боялся потревожить хозяев.

- Да, - согласился Бауэр, включая кинокамеру.

Через несколько метров они остановились. Бауэр решил взять образец облицовки туннеля. Облицовка была настолько твердой, что трижды пришлось сменить сверло бура. Наконец в стене образовалась небольшая впадина.

- Базальт проанализируем на корабле, - сказал Бауэр. - Но думаю, что они работали относительно просто. Спрессовывали базальт под большим давлением.

Крайтон кивнул. Он включил ракетный ранец и полетел дальше. Туннель однообразно и бесконечно разворачивался навстречу. На пересечении с другим, точно таким же туннелем он остановился и подождал Бауэра.

- Зачем? - спросил он. - Зачем они это делали?

Бауэр пожал плечами, насколько это возможно в скафандре.

- Мы пролетели метров двести - здесь ни двери, ни комнаты. Один туннель, второй туннель.

- Под нами тоже туннель... - сказал Бауэр.

Через двадцать минут, на несколько уровней ниже, они вновь остановились.

- Этого не может быть, - сказал Крайтон. - Во всем должен быть смысл. А какой может быть смысл в том, чтобы изрезать эту глыбу базальта туннелями и ничего не оставить нам больше.

- Смысл есть, - буркнул Бауэр. - Беда в том, что мы не можем его понять.

- Не поймем?

- Закинь нас сейчас к древним майя или ацтекам. Ты думаешь, нам были бы понятны все их действия, логика их поступков? Здесь же иная цивилизация, исчезнувшая неизвестно сколько миллионов лет назад, зародившаяся неизвестно в скольких парсеках от нашей Земли...

- А если это шахты? - спросил Крайтон.

- Зачем? Чтобы добывать базальт из базальтового куска?

- А если тут были алмазы?

- В базальтах не бывает алмазов.

Туннель впереди расширился. Это было уже разнообразием. Бауэр снова включил кинокамеру. От широкого туннеля отходили в разные стороны несколько узких ходов. Предчувствие чего-то нового, разгадки или хотя бы намека на разгадку охватило Крайтона. Он обогнал Глеба, и... туннель оборвался. Прямо перед ними была стена льда.

- Ну вот, - сказал Бауэр. - Выход закрыт.

- Он когда-то продолжался дальше?

- Без сомнения. Может быть, катаклизм, погубивший планету, оторвал от нее этот кусок, а все остальное осталось неизвестно где...

И именно здесь, под ледяной стеной, Крайтон увидел первый предмет, относившийся к обитателям или строителям туннелей - вогнутый кусок металла сантиметров шестьдесят длиной, шириной - двадцать.

- Похоже на сегмент трубы, - сказал Бауэр. Он немного помедлил. - Ну а теперь нам пора возвращаться. Боюсь, что, когда они уходили отсюда, все тщательно подчистили, чтобы мы ни о чем не догадались.

- Хитрецы, - вздохнул Крайтон и бросил взгляд на экран гравитометра. Неизвестно, что заставило его сделать это - может быть, слова Бауэра: "Ну, а теперь нам пора возвращаться".

В сетке желтых полосок-туннелей на экране светился круг. Близко, метрах в двадцати от них, была какая-то шарообразная полость.

... Туннель, подводивший к ней, заканчивался базальтовым люком. Они вскрыли его и оказались внутри странной сферы, вся поверхность которой состояла из гигантских сотов, закрытых крышками. Впрочем, нет, некоторые соты были открыты. В них не было ничего.

- Как солнечные батареи, - сказал Крайтон. - Возможно, это энергоцентр?

- Да нет, все проще, - устало отозвался Бауэр. - Мы с тобой оказались под властью заблуждения. Антропоморфного.

- Не понял.

- Мы вбили себе в головы, что столкнулись с чужой цивилизацией. Высокой...

Бауэр подошел к закрытой ячейке, поддел крышку буром.

В ячейке они увидели метровую личинку. Бауэр дотронулся до е╦ покрова, и личинка рассыпалась в пыль.

- Вот и все, - вздохнул Глеб. Крайтон вспомнил кусок "металла" в туннеле. Теперь было ясно, что это обломок покрова взрослого существа - инопланетного червя, муравья? - пробивавшего бесконечные ходы в своем муравейнике...

- Ну что ж, - сказал Крайтон. - Самый неожиданный результат всегда лучше, чем загадка. Чем отсутствие результата. Пусть теперь ученые разбираются в том, что мы нашли на Химере.

Прикрепленное изображение (вес файла 46.2 Кб)