Список разделов » Сектора и Миры
Сектор Орион - Мир Беллатрикс - Сказочный мир
Автор: Chanda | Vilvarin, спасибо за внимание! |
Автор: Chanda | СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 12 ноября - Зиновий-синичник, синичкин день. Римантас Будрис. Весенний колокольчик
Мы старые знакомые. Чуть ли не каждое утро видимся через окошко. Я – у стола, заваленного книгами, она – за стеклом. Прыгает на карнизе или ловко повисает головой вниз, уцепившись за оконную раму. У неё зеленовато-жёлтое брюшко, перетянутое тёмной ленточкой, белые щёки. А чёрные глазки живые и любопытные. Как и у всех синиц. Иногда она бывает аккуратная – пёрышко к пёрышку, чистенькая и изящная, а порой, в серый ненастный день, она прилетает взъерошенная. Мы разглядываем друг дружку через оконное стекло и отлично понимаем один другого. У меня для неё всегда припасены мелко нарезанные кубики сала – любимое лакомство синиц. Она охотно принимает гостинец и очень довольна тем, что частицу своих человеческих забот я уделяю ей. Мы скучаем, когда долго не видимся. Бывает так, что она не прилетает. Я с нетерпением поглядываю в окно, и работа у меня не клеится. А если мне приходится отлучиться на день-другой, по возвращении я всегда нахожу на заснеженном карнизе мелкие следы. Значит, она прилетала и ждала. И я знаю, что на следующий день она наверняка прилетит с самого утра. Тихо сидя за столом, я услышу, как заскребут по оконной раме её коготки. Потом она наклонит головку, стукнет клювом и звонким «чи-ри-ри» выкажет свою радость по поводу созерцания меня за письменным столом. Наша дружба началась давно. Когда выпал первый настоящий снег. Снег шёл всю ночь. Встало утро, насупившееся от холода, с белыми заборами, крышами, деревьями. Вместе с зимой прилетели к дому и синицы. Они осмотрели каждую ветку старого клёна, попрыгали на балконах и карнизах. Попрыгали, почирикали и упорхнули. Должно быть, к другим домам. Одна вскоре вернулась. А возможно, и не вернулась, а прилетела впервые. Тихо тюкала клювиком и топталась под моим окном. В тот день она и склевала первый вкусный кубик, и мы подружились. Хорошо, когда зимой есть друг. Порой нам обоим становилось грустно. Когда хмурое, мглистое утро гоняло и кружило снежные вихри. В такую пору сильнее обычного одолевает тоска по весне. Для меня эта синица была больше чем одинокая любознательная пташка. Для меня она – частица леса. Частица вечного гудения сосен. Частица простора полей и песнопений жаворонка. И что с того, что это городская синица! Я знаю: в её клюве прячется такой же звонкий-звонкий колокольчик, как и у тех синиц, которые не ведают, что такое мостовая, и никогда на сиживали на жестяной водосточной трубе. Мы видимся не только в окне. Я убеждён, что мог бы узнать её и на улице, отличить от других синиц, таких же любопытных желтобрюшек. Порой задерживаясь у меня в гостях до самого вечера, она порхает и скачет за окном. Осматривает веточки липы, кусты на площади, шарит по балконам, карнизам, заборам. Везде побывает, где можно рассчитывать на кусочек съестного. Зима – выбирать не приходится. А как стемнеет, она отправляется на ночлег в пустой скворечник. Там тихо, мирно. Не дует. Лишь слышно, как ложатся снежные хлопья да постукивают мёрзлые ветки деревьев. Синица – толковое создание. Куда умнее городских воробьёв, этих озорников и задир. Им бы только стянуть кусок побольше прямо из под клюва у голубя, когда тех угощают ребятишки на площади. А она и к человеку в карман забраться может. Сам видал. Разбирали рабочие булыжную мостовую. Горели костры, отогревая землю, рычали экскаваторы. В глубокой, только что вырытой канаве люди укладывали толстые металлические трубы и тут же сваривали их искромётными слепящими аппаратами. Шум, грохот. А поблизости синичка вертелась. Моя подружка. Никакого внимания не обращала на костры и машины. Точно беседуя сама с собой, она тихо попискивала и прыгала с ветки на ветку. На нижний сук рабочий повесил ватник. Карман у ватника слегка оттопыривался и оттуда выглядывал белый клок бумаги. Трудно сказать, что больше заинтересовало синицу: сам ватник или то, что в нём. Так или иначе, она подкралась поближе, повисла на гибкой ветке, вытянула шейку, осторожно осмотрелась. Потом прыгнула на ватник. Попробовала и отскочила. Ватник не века, в нём так непривычно увязают коготки. Но вроде бы эта любопытная штука зла не причинит. Синичка осмелела. Снова прыгнула на ватник, и на этот раз удачно. Осмотрелась, долбанула клювиком – как будто ничего страшного. Спустилась пониже. Одно удовольствие перебирать лапками по мягкому рукаву! И очень интересно узнать: что это там белеет внизу? А сверху всё прекрасно видно: это небрежно завёрнутый завтрак – румяные шкварки меж толстых ломтей хлеба. Теперь синицу ничего больше не занимает. Забыв страх, она повисает вниз головой на рукаве… Раз – не вышло. Шейка коротка. Тогда она, уцепившись за край кармана и упираясь упругим хвостиком, принимается долбить и долбит, долбит, долбит как заведённая. Шкварка уже в клюве. Теперь, пристроившись на толстой удобной ветке, можно спокойно пообедать. Тюк-тюк… Тюк-тюк… Озирается – никого. Тюк-тюк… Осталась одна шкурка. Синичка почистила клюв о шершавую кору, поточила его и снова в карман. Дорога уже знакома, всё даётся гораздо легче и быстрей. И снова шкварочка в клюве, румяная, хрустящая. Если бы я мог проследить все похождения моей синицы, я бы рассказал вам о многих её проделках. Но чаще всего мы видимся только через окно. И оба ждём не дождёмся весны. А солнце всё щедрее льёт свет на землю. Это и в пасмурный день чувствуешь. И вот получена первая весточка. Моя синичка стала веселее прыгать и попискивать. Даже вороны кричат по-другому. На городской свалке смолкло их унылое зимнее карканье. Серые вещуньи подолгу сидят на самых высоких ветках, вытягивают шеи и разговаривают как можно нежнее и ласковей. «Ккокт… ккокт…» - будто в горле застряла косточка, которую ни проглотить, ни выкашлять нельзя. Синице беспокойно. Солнце переливается в сосульках. Капель. Мне тоже беспокойно. Работаю как одержимый. Всё надо успеть, пока не постучался в окошко весенний ливень и влажный ветер с юга не прошёлся по крышам домов и площадям. Тогда я заброшу книги и уеду куда-нибудь в дальний лес. Синица всё реже прилетает ко мне. Старый клён ей теперь больше по душе, чем мой карниз. И однажды утром, когда сквозь серую пелену пробились лучи, я услышал: «Динь-динь-динь-динь!..» Словно сыплются большие светлые капли. Ведь я же знал, что у неё в клюве припрятан колокольчик, точно такой же, как тот, что звенит в прозрачном ольшанике, где скоро повиснут, пыля, жёлтые серёжки.
1969 |
Автор: Chanda | СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 14 ноября - День святых Косьмы и Дамиана. "Курячьи именины" Курица и ястреб Башкирская сказка
Дружила курица с ястребом. Ястреб часто прилетал к курице в гости и рассказывал ей о том, как приятно летать высоко в небе. И вот курице тоже захотелось летать, но выше плетня на своих крыльях она никак не могла подняться. Ястреб начал её учить летать. Не успел он научить курицу летать как следует, как между ними началась ссора, и дружба их окончилась. И до сих пор куры могут взлетать лишь на ограду или на плетень… А дружба их пошла врозь вот почему. У ястреба было на шее красивое ожерелье, а на голове гребешок. На это ожерелье и гребешок очень зарился петух. «Эх, мне бы их! Гребешок я взял бы себе, а ожерелье отдал бы курице», - думал петух. Раз ястреб прилетел к петуху и курице в гости. Они угостили его беленой. На ястреба нашёл такой дурман, что он долго не мог очнуться. В это время петух украл у ястреба ожерелье и гребешок. Ожерелье петух отдал курице, а гребешок взял себе. Известно, что петух любит поважничать: надел он гребешок на голову и пошёл по соседям. Когда ястреб очнулся от белены и пришёл в себя, он увидел: нет у него гребешка на голове, нет и ожерелья на шее. Что делать? - Отдай ожерелье! – потребовал у курицы ястреб. Курица ожерелья не отдаёт, оно очень ей понравилось. Она и не знала, что нельзя брать чужого. Стали курица с ястребом спорить да браниться. Ястреб рассердился и хотел когтями сорвать ожерелье с курицы, но тут ниточка порвалась и жемчужины рассыпались. - Ладно же, - сказал ястреб. – Видно, пришёл конец нашей дружбе. Но я не забуду этого. И ты ещё вспомнишь меня, да будет поздно! Сказал так ястреб и улетел. Прошло много времени. Ястреб больше не показывался. У курицы появились цыплята. Однажды в солнечный день вывела курица своих цыплят на двор и начала беспечно копаться в земле, выклёвывать что попадётся: червяков, личинок, семечки. Вдруг заметила курица в небе ястреба. Курица обрадовалась: - Летит мой старый друг! Видно, он забыл про ожерелье. А ястреб не забыл, и летел он не затем, чтобы возобновить дружбу. Заметив курицу с цыплятами, ястреб камнем кинулся на землю, схватил когтями одного цыплёнка и улетел с ним. Так он начал мстить курице и петуху за ожерелье и гребешок. Курица горюет, а ястреб не даёт ей покою и каждый год уносит её цыплят. Не зная, как избавиться от этой беды, курица захотела отыскать рассыпанные жемчужины ожерелья и стала с цыплятами и петухом копаться в навозе. Но она не могла найти ни одной жемчужины. Как-то петух нашёл одну жемчужину, но оставил её без внимания. До жемчужины ли было петуху, когда такой гребешок красовался у него на голове! А курица с тех пор разрывает навоз, всё роется и ищет жемчужины от ожерелья. Ищет – и не находит… |
Автор: Chanda | Ганс Христиан Андерсен. Самое невероятное
Тот, кто сделает самое невероятное, возьмет за себя принцессу, а за ней в приданое полкоролевства!» Как только объявили это, все молодые люди, да и старики за ними, принялись ломать себе головы, напрягать мозги, жилы и мускулы. Двое объелись, двое опились до смерти — в надежде совершить самое невероятное на свой лад, да не так взялись за дело! Уличные мальчишки вылезали из кожи, чтобы плюнуть самим себе в спину, — невероятнее этого они ничего и представить себе не могли.
Назначен был день для представления на суд всего того, что каждый считал самым невероятным. В число судей попали люди всех возрастов, от трехлетних детей до девяностолетних старцев. Взорам судей представилась целая выставка невероятных вещей, но скоро все единогласно решили, что самой невероятной из них были большие столовые часы удивительного внутреннего и внешнего устройства. Каждый раз, как часы били, появлялись живые картины, показывавшие, который час. Таких картин было двенадцать, каждая с движущимися фигурами, пением и разговорами.
— Это самое невероятное! — говорили все.
Бил час, и показывался Моисей на горе и чертил на скрижали первую заповедь.
Било два — взорам представлялся райский сад, жилище Адама и Евы, двух счастливцев, утопавших в блаженстве, хоть у них и не было ничего — даже шкафа для платья; ну, да они в нем и не нуждались!
В три часа появлялись трое царей, шедших с востока на поклонение Иисусу; один из них был черен, как голенище, но не по своей вине — это солнце так наваксило его! Все трое держали в руках драгоценные дары и благовонные курения.
В четыре показывались четыре времени года: весна с только что распустившеюся буковой ветвью, на которой сидела кукушка; лето с колосом спелой ржи, к которому прицепился кузнечик; осень с пустым гнездом аиста, означавшим, что все птицы улетели, и зима со старой вороной-сказочницей, умевшей рассказывать в уголке за печкой старые предания.
Часы били пять — выходили пять чувств: зрение — в образе оптика, слух — медника, обоняние — продавщицы фиалок и дикого ясменника, вкус — повара, а осязание или чувствительность — распорядителя похоронной процессии, в траурной мантии, спускавшейся до самых пят.
Било шесть — выскакивал игрок, подбрасывал кость кверху, она падала и показывала высшее очко — шесть.
Затем следовали семь дней недели или семь смертных грехов; насчет этого шла разногласица, да и впрямь трудно было различить их.
После этого выходил хор монахов — восемь человек — и пел заутреню.
С последним ударом девяти являлись девять муз; одна занималась астрономией, другая служила в историческом архиве, а остальные посвятили себя театру.
Било десять, и опять выступал Моисей с двумя скрижалями, на которых были начертаны все десять заповедей.
Било одиннадцать, и выскакивали одиннадцать мальчиков и девочек и начинали играть в игру под названием «пробил одиннадцатый час»!
Наконец, било двенадцать, и являлся ночной сторож, в шлеме, с «утренней звездой» в руках, и пел старинную песенку ночных сторожей:
Полночь настала, Спаситель родился!
А в то время как он пел, вокруг расцветали розы и затем превращались в головки ангелочков, парящих на радужных крылышках.
Было тут что послушать, на что посмотреть! Вообще часы являлись настоящим чудом, «самым невероятным», по общему мнению.
Художник, творец часов, был человек еще молодой, сердечный, с детски веселой душой, добрый товарищ и примерный сын, заботившийся о своих бедных родителях. Он вполне заслуживал и руки принцессы, и полкоролевства.
День присуждения награды наступил; весь город убрался по-праздничному; сама принцесса сидела на троне; подушки его набили новым волосом, но сам он от этого не стал ни удобнее, ни покойнее. Судьи лукаво поглядывали на юношу, который должен был получить награду, а он стоял такой веселый, бодрый, уверенный в своем счастье, — он ведь сделал самое невероятное.
— Нет, это вот я сейчас сделаю! — закричал высокий мускулистый парень. — Я совершу самое невероятное!
И он занес над чудесными часами тяжелый топор.
Трах! — и все было разбито вдребезги! Колеса и пружины разлетелись по полу, все было разрушено!
— Вот вам я! — сказал силач. — Один удар, и — я поразил и его творение, и вас всех! Я сделал самое невероятное!
— Разрушить такое чудо искусства! — толковали судьи. — Да, это самое невероятное!
Весь город повторил то же, и вот принцесса, а с нею и полкоролевства должны были достаться силачу — закон остается законом, как бы он ни был невероятен.
С вала, со всех башен города было оповещено о свадьбе. Сама принцесса вовсе не радовалась такому обороту дела, но была чудно хороша в подвенечном наряде. Церковь была залита огнями; венчание назначено было поздно вечером — эффектнее выходит. Знатнейшие девушки города с пением повели невесту; рыцари тоже с пением окружили жениха, а он так задирал голову, словно и знать не знал, что такое споткнуться.
Пение умолкло, настала такая тишина, что слышно было бы падение иголки на землю, и вдруг церковные двери с шумом и треском растворились, а там... Бум! Бум!.. В двери торжественно вошли чудесные часы и стали между женихом и невестой. Умершие люди не могут восстать из могилы, это мы все хорошо знаем, но произведение искусства может возродиться, и оно возродилось — вдребезги была разбита лишь внешность, форма, но идея, одухотворявшая произведение, не погибла.
Произведение искусства вновь стояло целым и невредимым, как будто рука разрушителя и не касалась его. Часы начали бить, сначала пробили час, потом два, и т. д. до двенадцати, и картина являлась за картиной. Прежде всех явился Моисей; от чела его исходил пламень; он уронил тяжелые скрижали прямо на ноги жениха и пригвоздил его к месту.
— Поднять их снова я не могу! — сказал Моисей. — Ты обрубил мне руки. Стой же, где стоишь!
Затем явились Адам и Ева, восточные цари и четыре времени года; каждое лицо обратилось к нему со справедливым укором:
«Стыдись!»
Но он и не думал стыдиться.
Остальные фигуры и группы продолжали выступать из часов по порядку и вырастали в грозные по величине образы; казалось, что скоро в церкви не останется места для настоящих людей. Когда же, наконец, пробило двенадцать и выступил ночной сторож в шлеме и с «утренней звездой», в церкви произошло смятение: сторож прямо направился к жениху и хватил его своим жезлом по лбу.
— Лежи! — сказал он. — Мера за меру! Теперь и мы отомщены, и художник! Исчезнем!
И произведение искусства исчезло, но свечи в церкви превратились в большие светящиеся цветы; золотые звезды, рассыпанные по потолку, засияли; орган заиграл сам собою. И все сказали, что вот это-то и есть «самое невероятное»!
— Так не угодно ли вызвать сюда настоящего виновника всего этого! — молвила принцесса. — Моим мужем и господином будет художник, творец чуда!
И он явился в церковь в сопровождении всего народа. Все радовались его счастью, не нашлось ни одного завистника! Да, вот это-то и было «самое невероятное»! |
Автор: Chanda | СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 19 ноября - Всемирный день туалета. День 19 ноября был провозглашен Всемирным днем туалета в 2001 году в ходе проходившей в Сингапуре международной конференции, посвященной проблемам туалетов. Кстати, место проведения конференции было выбрано неслучайно: Сингапур славится безукоризненной чистотой отхожих мест. Более 200 делегатов из Азии, Европы и Северной Америки, представлявших 17 национальных туалетных ассоциаций, встретились, чтобы обсудить насущные проблемы и рассмотреть новые концепции развития туалетного дела. Результатом встречи стало образование Всемирной туалетной организации (World Toilet Organization), которая и явилась инициатором создания этого необычного праздника.
Сергей Анатольевич Седов. Д У Р А К С Е Н Я
Жил у нас во дворе дурак Сеня. Привезли как- то к нам бочку кваса. Сеня одну кружку выпил, вторую, третью. . . четвертую. . . пятую. . . шестую. . . . . . седьмую. . . десятую. . . четырнадцатую. . . И все большие! Ему кричат: - Сеня, хватит пить, не то лопнешь, или описаешься! А он уже девятнадцатую пьет! В общем, всю бочку опустошил. Потом еще вторую бочку. . . Уже стоит- третью бочку допивает! Тут к нему подошла очень красивая девушка (а была она дочкой самого главного конструктора космических кораблей) и говорит: - Я тоже люблю пить квас, только понемножку. Взяла себе маленькую кружечку и стала пить маленькими глотками. А пока она пила из своей маленькой кружечки, Сеня допил третью бочку и говорит девушке: - Я тебя люблю, выходи за меня замуж! Отвечает ему девушка: - Я бы, Сеня, с удовольствием вышла за тебя замуж, и мы с тобой всю жизнь пили бы квас в любви и согласии, но только не бывать этому! - Это почему же? - Ик! - спрашивает Сеня. - Да потому что ждет меня в космосе мой жених - гигантский железный робот по имени Морданбаунт. - Ты его любишь? - спрашивает Сеня. - Дурак ты! - отвечает девушка, - Разве эту железяку можно любить? Меня от него тошнит. Но только делать нечего, придется выйти за Марданбаунта замуж, а не то он от злости врежется в нашу планету - и Земля расколется на мелкие кусочки! - Сказала так бедная девушка, надела быстренько скафандр, села в маленькую ракету и полетела в космос. Мы ей с нашего двора все помахали. А Сеня- дурак разволновался, еще пару кружек выпил и побежал на космодром. Там он сел на космический грузовоз с самой большой грузоподъемностью, - потому что у него в животе плескалось целое озеро кваса - и полетел в ту же самую сторону, что и любимая девушка. Гигантский робот по имени Морданбаунт увидел Сенин грузовоз, схватил его своей железной лапой и. . . засунул себе в гигантское ухо. Там, у него в гигантской голове, было специальное помещение для гостей. Вылез Сеня из корабля, смотрит, внутри у робота полным-полно всяких лампочек, проводов и кнопок. А выхода нет. И любимой девушки тоже. Но главное, захотелось ему. . . в туалет - ужасно захотелось! Он же на Земле ни разу не сходил. Стал искать туалет. Искал-искал - нету. Робот, тем временем, готовился к свадьбе - смазывал самого себя маслом, чтобы не заржаветь. А наша девушка находилась в грудном отсеке. Тут Морданбаунт устроил для нее роскошную спальню. Она одевала подвенечное платье и горько плакала, вспоминая Сеню. А Сеня все туалет искал. . Но не нашел. . . И описался. Да так сильно! Всего робота затопил. Лампочки замигали, провода задымили, искры заискрили. . . А из Сени, из дурака, все льется и льется! Робот дергаться начал, заикаться, потом стал ржаветь на глазах и разваливаться на части. Смотрит Сеня - летит любимая по открытому космосу, в подвенечном платье. Живая и невредимая! Это потому что она подвенечное платье надела поверх скафандра. Прилетели они на Землю, приземлились прямо у нас на дворе. Мы их, конечно, ждали. Свадьбу сыграли. Столько радости было, смеха. А квасу сколько! . . . |
Автор: Chanda | СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 20 ноября - Всемирный день ребёнка А. П. Чехов. Детвора
Папы, мамы и тети Нади нет дома. Они уехали на крестины к тому старому офицеру, который ездит на маленькой серой лошади. В ожидании их возвращения Гриша, Аня, Алеша, Соня и кухаркин сын Андрей сидят в столовой за обеденным столом и играют в лото. Говоря по совести, им пора уже спать; но разве можно уснуть, не узнав от мамы, какой на крестинах был ребеночек и что подавали за ужином? Стол, освещаемый висячей лампой, пестрит цифрами, ореховой скорлупой, бумажками и стеклышками. Перед каждым из играющих лежат по две карты и по кучке стеклышек для покрышки цифр. Посреди стола белеет блюдечко с пятью копеечными монетами. Возле блюдечка недоеденное яблоко, ножницы и тарелка, в которую приказано класть ореховую скорлупу. Играют дети на деньги. Ставка -- копейка. Условие: если кто смошенничает, того немедленно вон. В столовой, кроме играющих, нет никого. Няня Агафья Ивановна сидит внизу в кухне и учит там кухарку кроить, а старший брат, Вася, ученик V класса, лежит в гостиной на диване и скучает. Играют с азартом. Самый большой азарт написан на лице у Гриши. Это маленький, девятилетний мальчик с догола остриженной головой, пухлыми щеками и с жирными, как у негра, губами. Он уже учится в приготовительном классе, а потому считается большим и самым умным. Играет он исключительно из-за денег. Не будь на блюдечке копеек, он давно бы уже спал. Его карие глазки беспокойно и ревниво бегают по картам партнеров. Страх, что он может не выиграть, зависть и финансовые соображения, наполняющие его стриженую голову, не дают ему сидеть покойно, сосредоточиться. Вертится он, как на иголках. Выиграв, он с жадностью хватает деньги и тотчас же прячет их в карман. Сестра его Аня, девочка лет восьми, с острым подбородком и умными блестящими глазами, тоже боится, чтобы кто-нибудь не выиграл. Она краснеет, бледнеет и зорко следит за игроками. Копейки ее не интересуют. Счастье в игре для нее вопрос самолюбия. Другая сестра, Соня, девочка шести лет, с кудрявой головкой и с цветом лица, какой бывает только у очень здоровых детей, у дорогих кукол и на бонбоньерках, играет в лото ради процесса игры. По лицу ее разлито умиление. Кто бы ни выиграл, она одинаково хохочет и хлопает в ладоши. Алеша, пухлый, шаровидный карапузик, пыхтит, сопит и пучит глаза на карты. У него ни корыстолюбия, ни самолюбия. Не гонят из-за стола, не укладывают спать -- и на том спасибо. По виду он флегма, но в душе порядочная бестия. Сел он не столько для лото, сколько ради недоразумений, которые неизбежны при игре. Ужасно ему приятно, если кто ударит или обругает кого. Ему давно уже нужно кое-куда сбегать, но он не выходит из-за стола ни на минуту, боясь, чтоб без него не похитили его стеклышек и копеек. Так как он знает одни только единицы и те числа, которые оканчиваются нулями, то за него покрывает цифры Аня. Пятый партнер, кухаркин сын Андрей, черномазый болезненный мальчик, в ситцевой рубашке и с медным крестиком на груди, стоит неподвижно и мечтательно глядит на цифры. К выигрышу и к чужим успехам он относится безучастно, потому что весь погружен в арифметику игры, в ее несложную философию: сколько на этом свете разных цифр, и как это они не перепутаются! Выкрикивают числа все по очереди, кроме Сони и Алеши. Ввиду однообразия чисел, практика выработала много терминов и смехотворных прозвищ. Так, семь у игроков называется кочергой, одиннадцать -- палочками, семьдесят семь -- Семен Семенычем, девяносто -- дедушкой и т. д. Игра идет бойко. -- Тридцать два! -- кричит Гриша, вытаскивая из отцовской шапки желтые цилиндрики. -- Семнадцать! Кочерга! Двадцать восемь -- сено косим! Аня видит, что Андрей прозевал 28. В другое время она указала бы ему на это, теперь же, когда на блюдечке вместе с копейкой лежит ее самолюбие, она торжествует. -- Двадцать три! -- продолжает Гриша. -- Семен Семеныч! Девять! -- Прусак, прусак! -- вскрикивает Соня, указывая на прусака, бегущего через стол. -- Ай! -- Не бей его, -- говорит басом Алеша. -- У него, может быть, есть дети... Соня провожает глазами прусака и думает о его детях: какие это, должно быть, маленькие прусачата! -- Сорок три! Один! -- продолжает Гриша, страдая от мысли, что у Ани уже две катерны. -- Шесть! -- Партия! У меня партия! -- кричит Соня, кокетливо закатывая глаза и хохоча. У партнеров вытягиваются физиономии. -- Проверить! -- говорит Гриша, с ненавистью глядя на Соню. На правах большого и самого умного, Гриша забрал себе решающий голос. Что он хочет, то и делают. Долго и тщательно проверяют Соню, и к величайшему сожалению ее партнеров оказывается, что она не смошенничала. Начинается следующая партия. -- А что я вчера видела! -- говорит Аня как бы про себя. -- Филипп Филиппыч заворотил как-то веки, и у него сделались глаза красные, страшные, как у нечистого духа. -- Я тоже видел, -- говорит Гриша. -- Восемь! А у нас ученик умеет ушами двигать. Двадцать семь! Андрей поднимает глаза на Гришу, думает и говорит: -- И я умею ушами шевелить... -- А ну-ка, пошевели! Андрей шевелит глазами, губами и пальцами, и ему кажется, что его уши приходят в движение. Всеобщий смех. -- Нехороший человек этот Филипп Филиппыч, -- вздыхает Соня. -- Вчера входит к нам в детскую, а я в одной сорочке... И мне стало так неприлично! -- Партия! -- вскрикивает вдруг Гриша, хватая с блюдечка деньги. -- У меня партия! Проверяйте, если хотите! Кухаркин сын поднимает глаза и бледнеет. -- Мне, значит, уж больше нельзя играть, -- шепчет он. -- Почему? -- Потому что... потому что у меня больше денег нет. -- Без денег нельзя! -- говорит Гриша. Андрей на всякий случай еще раз роется в карманах. Не найдя в них ничего, кроме крошек и искусанного карандашика, он кривит рот и начинает страдальчески мигать глазами. Сейчас он заплачет... -- Я за тебя поставлю! -- говорит Соня, не вынося его мученического взгляда. -- Только смотри, отдашь после. Деньги взносятся, и игра продолжается. -- Кажется, где-то звонят, -- говорит Аня, делая большие глаза. Все перестают играть и, раскрыв рты, глядят на темное окно. За темнотой мелькает отражение лампы. -- Это послышалось. -- Ночью только на кладбище звонят... -- говорит Андрей. -- А зачем там звонят? -- Чтоб разбойники в церковь не забрались. Звона они боятся. -- А для чего разбойникам в церковь забираться? -- спрашивает Соня. -- Известно для чего: сторожей поубивать! Проходит минута в молчании. Все переглядываются, вздрагивают и продолжают игру. На этот раз выигрывает Андрей. -- Он смошенничал, -- басит ни с того ни с сего Алеша. -- Врешь, я не смошенничал! Андрей бледнеет, кривит рот и хлоп Алешу по голове! Алеша злобно таращит глаза, вскакивает, становится одним коленом на стол и, в свою очередь, -- хлоп Андрея по щеке! Оба дают друг другу еще по одной пощечине и ревут. Соня, не выносящая таких ужасов, тоже начинает плакать, и столовая оглашается разноголосым ревом. Но не думайте, что игра от этого кончилась. Не проходит и пяти минут, как дети опять хохочут и мирно беседуют. Лица заплаканы, но это не мешает им улыбаться. Алеша даже счастлив: недоразумение было! В столовую входит Вася, ученик V класса. Вид у него заспанный, разочарованный. "Это возмутительно! -- думает он, глядя, как Гриша ощупывает карман, в котором звякают копейки. -- Разве можно давать детям деньги? И разве можно позволять им играть в азартные игры? Хороша педагогия, нечего сказать. Возмутительно!" Но дети играют так вкусно, что у него самого является охота присоседиться к ним и попытать счастья. -- Погодите, и я сяду играть, -- говорит он. -- Ставь копейку! -- Сейчас, -- говорит он, роясь в карманах. -- У меня копейки нет, но вот есть рубль. Я ставлю рубль. -- Нет, нет, нет... копейку ставь! -- Дураки вы. Ведь рубль во всяком случае дороже копейки, -- объясняет гимназист. -- Кто выиграет, тот мне сдачи сдаст. -- Нет, пожалуйста! Уходи! Ученик V класса пожимает плечами и идет в кухню взять у прислуги мелочи. В кухне не оказывается ни копейки. -- В таком случае разменяй мне, -- пристает он к Грише, придя из кухни. -- Я тебе промен заплачу. Не хочешь? Ну продай мне за рубль десять копеек. Гриша подозрительно косится на Васю: не подвох ли это какой-нибудь, не жульничество ли? -- Не хочу, -- говорит он, держась за карман. Вася начинает выходить из себя, бранится, называя игроков болванами и чугунными мозгами. -- Вася, да я за тебя поставлю! -- говорит Соня. -- Садись! Гимназист садится и кладет перед собой две карты. Аня начинает читать числа. -- Копейку уронил! -- заявляет вдруг Гриша взволнованным голосом. -- Постойте! Снимают лампу и лезут под стол искать копейку. Хватают руками плевки, ореховую скорлупу, стукаются головами, но копейки не находят. Начинают искать снова и ищут до тех пор, пока Вася не вырывает из рук Гриши лампу и не ставит ее на место. Гриша продолжает искать в потемках. Но вот, наконец, копейка найдена. Игроки садятся за стол и хотят продолжать игру. -- Соня спит! -- заявляет Алеша. Соня, положив кудрявую голову на руки, спит сладко, безмятежно и крепко, словно она уснула час тому назад. Уснула она нечаянно, пока другие искали копейку. -- Поди, на мамину постель ложись! -- говорит Аня, уводя ее из столовой. -- Иди! Ее ведут все гурьбой, и через какие-нибудь пять минут мамина постель представляет собой любопытное зрелище. Спит Соня. Возле нее похрапывает Алеша. Положив на их ноги голову, спят Гриша и Аня. Тут же, кстати, заодно примостился и кухаркин сын Андрей. Возле них валяются копейки, потерявшие свою силу впредь до новой игры. Спокойной ночи! |
Автор: Chanda | СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 21 ноября - Всемирный день телевидения. Джеймс Кози. Такая прекрасная, такая потерянная. Перевод с англ. Ю. Беловой
Вечер. Средневековая арена, вся в опилках, три манежа и сверкающие натянутые канаты. В своих клетках рычали и трубили звери. Инспектор манежа щелкнул кнутом и поклонился восьми огромным линзам, которые тускло светились. Позади этих линз находилась наша аудитория. Шестимиллионная аудитория, разбросанная по всему полушарию. За кулисами рядом со мной трепетала Лиза. Я прошептал: - Твой черед. Она кивнула, пожав мне руку. Выкатился барабан. Наблюдая за ее выходом на сцену, я чуть не плакал. Она была восхитительна. Она шла так, как сокол двигается против ветра. Затаенная мелодия в ее голосе, магия, которой я ее обучил. Рядом со мной усмехнулся Поль Чанин: - Нервы, Мидж? - Нет, - ответил я. Мне никогда не нравился Поль. Слишком самодовольный, холеный и красивый. Мне не нравилось, как он улыбался Лизе на этих репетициях и как Лиза отвечала ему улыбкой Но Поль был неплох - для человека. Он мог делать стойку на одной руке на верхнем канате, мог сделать колесо с завязанными глазами над горящими углями. И он умел петь. Мы оба вышли на сцену. Поль - упруго прыгая, такой роскошный в малиновом трико, я - неуклюже спотыкаясь из-за моих мешковатых панталон, с раскрашенным лицом, посылал поцелуи сияющим аркам наверху и плакал в бессильной ярости, когда Поль демонстрировал свою любовь к Лизе. Потом я подпрыгнул на тридцать футов в воздух и повис на проволоке, подцепив ее носком. Широкая улыбка. Мидж - клоун. Иногда вы можете заметить, что представление изменилось. Сейчас это было именно так. Прямо с самого начала. Я знал, мы схватили их за горло. Огни эмоциональных реакций над арками подтверждали это. Они горели чистым сильным рубиновым светом. хороший здоровый знак сопереживания аудитории, но я не был удивлен. Наша пьеса была комбинацией двух примитивных форм искусства, и в ней было все - любовь, пафос, красота. И ужас. Лучше всего был финал, когда Зарл вырывался из клетки и чуть было не хватал Лизу. Я убивал Зарла, напевая "Двоих за паяца" и замирая, мой голос казался золотой трубой. Занавес. Директор Латам поспешил на сцену. Он аплодировал, его глаза были влажными от слез. - Блестяще! - хрипло крикнул он. - Великолепно! Мидж, думаю, мы наконец сделали это! Я покосился на огни реакций. Они сияли темно-малиновым светом одобрения. - Похоже на успех, сэр, - сказал я. - Эти древние, конечно, знали свое ремесло. Надеюсь, это не просто интерес к новинке. Тень тревоги промелькнула на толстом лице Латама. - Узнаем после. Идешь на вечеринку? Я покачал головой и усмехнулся. - У меня запланирован особый праздник. Только я и жена. Увидимся завтра на репетиции. Я пошел за сцену искать Лизу. Ее не было в нашей костюмерной. Озадаченный, я вышел в холл к комнате Поля, открыл дверь. - Поль, ты не видел... - мой голос оборвался. Я уставился на них. Поль и Лиза. - Привет, дорогой, - мягко сказала Лиза. - Разве это не прекрасно? Предложение Поля. - И она приняла, - произнес Поль. - Приняла, - повторил я. - Это будет так здорово, - Лиза сияла. - Все трое вместе. - Но мы андроиды, - прошептал я. - Так что же? - счастливым голосом сказал Поль. - Вы актеры, вот что имеет значение. Это будет лучший дружеский брак! Я, помню, сказал, что это будет замечательно. Помню, пожал Полю руку и произнес: "Нет, я не могу идти на вечеринку. У меня болит голова". Помню, я спотыкаясь вернулся в свою уборную, вытер краску с лица и сказал в зеркало: - И ты, паяц? Я не помню, как сел в пневматическое метро до дому, а потом в центробежный лифт до нашей квартиры на девяносто первом этаже. У нас была чудесная квартира. Пять комнат со стеклянной верандой в полумиле над городом. Я стоял на веранде и разглядывал свой сюрприз - обед, хрусталь, мерцающий в свете свечей, вино. Мой маленький сюрприз. Я сел и медленно открыл вино. Ну почему? Поль был человеком, вот в чем ответ. Он мог дать Лизе чувство уверенности, сопричастности. Прошло двадцать лет после Освобождения, но люди все еще думают, что делают одолжение андроидам, вступая с ними в брак. Хотя андроиды спасают расу от самоубийства. Было далеко за полночь, когда пришла Лиза. На ней было розовое вечернее платье, ее золотые до плеч волосы были такими мягкими, а красота была ножом, полоснувшим мне по горлу. - О, дорогой, - сказала она. - Тебе не нужно было ждать. - Где Поль? - Дома. - Она поколебалась. - Завтра мы вырабатываем нашу брачную политику. Ты не мог бы помочь Полю перевезти свои вещи? - Конечно, - ответил я. - Мы будем так счастливы, все трое, - в ее синих глазах была нежность. - Иди спать, дорогой. - Я не хочу спать. Думаю сходить на прогулку. Я любил гулять ночью по городу, с нездоровым любопытством разглядывая бары ненависти, кроваво-красные неоновые рекламы неистовства и неожиданной смерти. Бывало, я поздравлял себя, что не нуждаюсь в них, что не являюсь человеком. В этот раз все было иначе. Я стоял под дождем, дрожа и разглядывая рекламу: "Дом Ненависти Джо! Только ножи! Убей как мужчина!" Реклама взорвалась малиновыми брызгами пламени, потом трансформировалась и появился кинжал в сжатом кулаке. Я долго изучал кинжал. Я думал о Поле. В конце концов я вошел внутрь. По моему первому впечатлению, это была большая пещера, освещаемая дымными факелами. Играла музыка, дикая какофония с барабанным боем, который заставлял вашу плоть трепетать. Это была музыка преисподней, вроде той, что мог сочинить в своих смертных муках Зарл. - Регистрация, сэр. Толстый, маленький человек в синем вечернем костюме узнал мое имя, имя доверителя и получил десять кредиток. - Зритель или участник, сэр? Его улыбка была веселой, но маленькие свиные глазки были холодны и мертвы. Эти глаза наблюдали дюжину смертей каждую ночь. Моя работа заключалась в том, чтобы остановить эти смерти, уничтожить бары ненависти, но я был здесь, Актер Девятого Класса, неловко улыбаясь ему и говоря: - Зритель. Он поклонился и отвел меня к отгороженной канатом палатке зрителей. Я распорядился принести выпивку и пристально поглядел на обладающих странным очарованием участников. Они сидели спокойно, лица неподвижны, уставившиеся в зеркало в стойки. Пили они в задумчивой сосредоточенности, глаза злые. Высокий человек в сером неожиданно швырнул свой стакан кому-то в лицо. Сверкнула сталь. Раздался стон. Человек в сером, корчась, упал на покрытый опилками пол. Раздались крики восторга среди зрителей, и два бармена в белых кепках уволокли тело прочь. Забили барабаны. - Недостаточно быстро, - раздался рядом голос. - А, Мидж? Это был директор Латам. - Удивлен, увидев меня здесь? - Он криво улыбался. - Для информации: шоу провалилось. Я облизнул губы: - Немыслимо. Индикаторы реакций... - Всего-навсего новизна, сынок. Он казался старым и усталым. - Конечно, это красивое шоу. Они будут смотреть его неделю-две. Он холодно посмотрел на участников: - Мы проиграли. Его голос замер. Я прошептал: - У нас было шесть миллионов зрителей, это то количество, что нужно совету. Они могли бы завтра принять законодательство... - И через неделю уровень преступности утроится, - голос Латама был мрачен. - Человеческая жизнь будет в опасности даже при свете дня. Люди нуждаются в эмоциональной встряске в виде урока. Поэтому бои ненависти легальны. Поэтому совет выделяет миллион кредиток в месяц на наше шоу в надежде обуздать чернь, образовать ее. Но люди не тревожатся об этом. Да и зачем им? Зачем тратить жизнь, изучая музыку, когда ребенок-андроид может заставить вас плакать, насвистывая мелодию? Его улыбка была необыкновенно горькой. - Существо, сложенное лучше, чем сам человек. Теперь-то он сожалеет, но уже слишком поздно. Он нуждается в андроидах, в красоте, которую они могут ему дать, и он со стыдом признает это. Здесь он встречает самого себя, хотя бы на время. Нашему шоу надо что-либо подобное, Мидж. - Нет, - прошептал я. - Я первый откажусь. - Неужели? - он криво улыбнулся. - Ты, мистер, не свободный исполнитель. Шоу должно продолжаться. Три спокойно сказанных слова. Моя голова взорвалась. Эти три слова были трубным гласом, радостным криком, который распрямлял позвоночник и делал тебя счастливым из-за того, что ты Актер, гордым своим наследием. - Черт возьми, - пробормотал я. - Мидж Уайт, Х09, - сардонически произнес он. - X: белый, кавказского типа; 0: специальное воспитание с яслей, высший тип; 9: очень хороший артист. Ты хороший артист, Мидж. Твой баритон напоминает орган. На сцене ты сама страсть, огонь и шторм. Ты можешь вырвать у публики сердце с улыбкой на лице. Ты добиваешься результатов, каких никогда не было ни у одного человека, у тебя крепкие нервы, моментальная реакция. Ты - театр. И ты позволяешь своей аудитории уйти. Его грубый голос умоляюще шептал: - Я только директор. Ты, парень, умеешь поставить себя на место других, ты знаешь, что нужно аудитории. Дай им это. - Конечно! - я трясся в холодной ярости. - Пара мертвых андроидов под занавес! Мы теперь имеем право голосовать, вы слышали? Если вы кольнете нас, разве у нас не течет кровь?.. - Спаси их. - утомленно сказал он. - Вы освобождены уже двадцать лет, и что Совет все еще сохраняет право на создание специальных андроидов для чрезвычайных обстоятельств. Для испытания новых антибиотиков. Команды для высадки на неизведанных планетах. Подопытные кролики... - Рабы, - жестко сказал я. - Девятый класс - это совсем другое. У нас есть свободная воля. - Неужели? - его улыбка переросла в ухмылку. - Шоу должно... - Не надо! - я дрожал. - Подумай. Побудь тут, изучи атмосферу. Он хлопнул меня по плечу. - Мы рассчитываем на тебя, Мидж! Спокойной ночи. Я сидел, пропитанный ненавистью, смотрел ему вслед, в жадные лица вокруг меня, на голодные улыбки. В секции участников было тихо. Никто не двигался. Фигуры у стойки были неподвижны. Руки на ножах, ждут. Я встал. Я дрожал. Прошел через мрак по направлению к малиновой ограде, отделяющей зону зрителей. Когда я перемахнул через ограду, позади меня раздался общий вздох. У стойки никто не двигался. Было очень тихо, только скрипели опилки под моими ногами. Я выбрал место у конца стойки, и ко мне улыбаясь подошел бармен. - Самоубийство, да, приятель? Оружия нет? - Вина, - потребовал я. Он принес вино. В трех табуретах от меня маленький человек в коричневом деловом костюме повернул голову. - В заведении, - весело сказал бармен, - тебе по правилам полагается одна проба, до того как ты станешь справедливой жертвой. У нас здесь не часто самоубийства. Лишь в прошлом месяце... - Пошел вон! - сказал я. Обидевшись, он ушел. Я уставился на вино. Человечек слева облизнул губы и улыбнулся. - На прошлой неделе совершил первое убийство, - хихикнул он. - Иногда я удивляюсь, как мы жили раньше. Когда-то я потерпел катастрофу. Неудачи в бизнесе, любви - везде. Теперь я новый человек. Я личность. Понимаете, что я имею в виду? - Вы хоть смотрите телешоу? - поинтересовался я. - Фу! - хлопнул он ладонью. - Пустая пропаганда для детей и старух. Я взял стакан. Его рука скользнула по стойке в направлении ножа. Я потягивал свое вино. Рука человечка стала неясной. В свете факела сверкнула сталь. У всех андроидов быстрая нервная реакция, а у андроидов-актеров еще быстрей. Я перехватил нож в воздухе и удержал его большим и указательным пальцами в двух дюймах от моего горла. У зрителей вырвался стон предвкушения. Бармен загоготал: - Замечательно, - сказал он. - По правилам заведения он твой. Верни ему нож, пырнув его в живот. Адамово яблоко низенького человека задвигалось. - Нет! - пролепетал он. - Это нечестно! Разве вы не видели, как он схватил нож? Он андроид! Глаза бармена блеснули: - Это правда? - Класс Х09, - сказал я. Толпа зашевелилась и заворчала. Ненависть извивалась в воздухе как живая. Я смотрел на перекошенные лица. Злоба. Я швырнул нож на стойку. Он воткнулся, задрожав. - Убирайся, - велел бармен. Я вышел. Меня тошнило. (окончание следует...)
Музыкальная иллюстрация: Royal Hunt - Clown In The Mirror
|
Автор: Chanda | Джеймс Кози. Такая прекрасная, такая потерянная. (окончание)
Я думал о Поле. На следующий день я помог Полю переехать в нашу квартиру. Он был очень весел, а Лиза сияла. После их возвращения с регистрации Поль по традиции перенес Лизу через порог и подмигнул мне. Я пошел погулять. Следующую неделю я жил в состоянии тихого умопомешательства. Они все время были вместе: между репетициями, после спектакля - голова к голове, улыбаясь и держась за руки. Лиза была очень мила со мной, идеальная жена. Все было очень культурно, очень мило. Не знаю, когда я решил убить Поля. Возможно, это случилось после репетиции, когда я услышал за кулисами их беседу обо мне. - Я говорил утром с Латамом, - это самодовольный голос Поля. - Совет собирается вскоре прикрыть шоу. Тяжелое дыхание Лизы: - Но это чудесное шоу. Мидж говорит... - Мидж просто старая шляпа. Латам хотел, чтобы он сменил сценарий. Он отказался. Публика хочет действия, солнышко, а не этой подслащенной водички, что мы ей скармливаем. Я хочу, чтобы ты развелась с Миджем. - Поль! - Ты его не любишь и никогда не любила. Слушай, малышка, Мидж принадлежит прошлому - динозаврам, опере и видео. Он не может адаптироваться. Вчера я получил предложение выступать в одном из лучших баров ненависти в городе. Пятьсот кредиток в неделю! У нас будет команда: ты и я! Слабый голос: - Бары ненависти будут запрещены. Его смех был отвратителен: - Не раньше, чем Мидж даст зрителям что-нибудь лучшее, а он не знает как. - Я должна подумать, - сказала она. Не знаю, долго ли я стоял, после того как смолкли их голоса. Помню, я в ошеломлении выбрался на сцену, глядя на клетки, трапеции, пустой клоунский ринг. Я чувствовал себя мертвым, совсем мертвым внутри. В одной из клеток кто-то двигался. Это был Зарл. Мы ввозим Зарлов с Каллисто, в основном для нашего шоу. Представьте себе сошедшую с ума экологию, борьбу флоры против фауны с одним смертоносным доминирующим видом, и вы получите Зарла. Эта тварь трясла прутья решетки, изучая меня. - Долго еще? - спросил он. Зарл телепат. - Примерно шесть часов. Ешь мясо. - Оно пропитано наркотиками. Это притупляет мои рефлексы, и ты можешь убить меня. - По крайней мере, у тебя есть шанс, - отметил я. - Отказавшись есть, ты умрешь с голоду. Зарл испытывал ужас перед голодной смертью. Его коготь без устали трепал кусок. - Я ненавижу тебя, - прорычал Зарл. - Ты ненавидишь всех. - Тебя больше всех. Это ты все придумываешь. Зарл умирает каждый вечер. Он в безнадежности обнюхал мясо. Я уставился на Зарла. Мысль медленно обрела форму. - Ты бы хотел, - мягко заговорил я, - перед смертью убить? Зарл поднял морду. Потом усмехнулся. Я отвел взгляд. - Человек, - сказал он. - Мужчина. Ты ненавидишь его. - Да. - Ты уберешь наркотическое мясо? - Да, - ответил я. Не мигая, он раздумывал. Потом сказал: - Заметано. Я хорошо помню этот вечер. Лиза была столь прелестна, что на нее было трудно смотреть. Она была огнем, ртутью; ее песня - солнечным светом, карнавалом, апрельским дождем. Я так ее любил, что хотелось плакать. Я помню, мы стояли за сценой, она сжала мою руку и прошептала: - Мидж, я была такой глупой. Я хочу разойтись с Полем. Я был не в силах вздохнуть. - Я не люблю его, совсем не люблю, - ее глаза наполнились слезами. - Сегодня днем я поняла, какой он на самом деле. Скорее, дорогой, твой черед. Спеши. - Развестись с ним... - тупо сказал я. - Твой выход. Я расскажу тебе все потом. Спотыкаясь, я пошел на сцену. Я хотел окликнуть Поля, предупредить его. Я хотел бежать к клетке Зарла и прочно запереть ее, но я был Артистом, и у меня не было выбора. Мидж - клоун. Теперь я пою, делаю колесо с другими клоунами, жонглирую и танцую на верхнем канате. Но музыка - это древний мрачный погребальный плач. Так неподходяще! Лишь слепой дурак мог вообразить, что влюбленность Лизы в Поля - что-то иное, а не временное увлечение. Она любила меня. Она всегда любила меня. Глупец, глупец и убийца! А теперь слишком поздно. Поль и Лиза стояли в центре арены и пели финальный дуэт, а Зарл пригнулся в своей клетке перед прыжком. Дверь открылась. Клоуны разбежались в поддельной панике. Лиза вскрикнула. Все это было частью действия; предполагалось, что Зарл вылезет из клетки отупевшим от наркотиков. Он должен был неуклюже броситься на Лизу, и я должен был убить его. Но Зарл двигался быстро. Лиза опять закричала, а он приближался к ней в роковом прыжке. Я бросился к центру арены, чтобы перехватить его рядом с Полем, потом в ужасе понял, что слишком поздно. Он гнался за Л и з о й. Медленное, как в ночном кошмаре, движение. Лиза пытается бежать, спотыкается. Падает. Зарл хватает ее. Она больше не кричит. Навеки. Зарл подымает свою морду и усмехается. Я убил его голыми руками. Несмотря на горе и ужас, я осознал, что кто-то поет. Поет надтреснутым ужасным голосом, в то время как падает занавес. Это мой голос. Грандиозный финал. Ослепляя, зажглись огни. Поль рыдал. Служащие уносили тело Лизы. Кто-то тряхнул меня. Это был Латам. Его лицо было мокрым от слез. - Ты сделал это! - задыхался он. - Великолепно! Каким товарищем была Лиза! Когда Зарл сказал мне сегодня днем, я не мог поверить. Какая жертва! - Зарл сказал вам? - повторил я. Я не понимал. - Это был недостающий штрих, смерть Лизы под занавес, финальная трагедия. - Латам лил слезы. - Ты истинный гений, Мидж! Посмотри на огни реакций! Индикаторы горели ярким рубиновым светом, омывая сцену кровью. Латам хрипло продолжал: - Только что звонили из совета. Мы добились потрясающего успеха. В течение недели бары ненависти будут осуждены. Выиграна великая борьба, Мидж! Познакомься с Лизой-2 она только что из чана. Я посмотрел на Лизу-2. Я все понял. - О боже, - прошептал Поль. Лиза-2 была прекрасна. Она произнесла с сияющей улыбкой: - Я надеюсь, завтра у нас будет хорошая репетиция. Я не так хороша, как Лиза-1, но я буду по-настоящему стараться. - Репетиция, - повторил я, оцепенев. Репетиция ее смерти. Завтра вечером, следующим вечером, все вечера, вечно наблюдать смерть Лизы. Шоу должно продолжаться.
Музыкальная иллюстрация: Queen - The Show Must Go On
|
Автор: Chanda | Таро Лежебока Японская сказка
В селенье Атаросиного уезда Цукама, одного из десяти уездов провинции Синaно, что нaходится нa caмой дальней окpaине области Тоcaндо, жил некoгда один удивительный человек. Звали его Моногуca Таро Хидзиикасу. Моногуca Таро – знaчит Таро Лежебока, и пpaвда, не было в тех кpaях второго такoго отъявленного ленивца. Но в чем он был величайший нa свете мастер, так это строить в своих мечтах прекpaсные дома. «С четырех сторон возвел бы я вокруг дома земляную огpaду,– мечтал Таро Лежебока.– С трех сторон устроил бы в ней ворота. Озеpa я бы выкoпал и нa восточной стороне caда, и нa западной, и нa северной, и нa южной, чтобы видны были они отовсюду. На озеpaх устроил бы я островки и поcaдил нa них сосны и криптомерии, а к островкам перекинул бы мосты. Перила нa мостах укpaсил бы резными шишечками. Службы я построил бы длиной в двенaдцать кэнов, крытые переходы – длиной в девять кэнов... Возвел бы павильоны для рыбной ловли и просто так, для отдыха. Разбил бы внутренние caды: сливовый caд, caд павлоний, caд, окруженный живой огpaдой из бамбука... В каждом – сотни paзных цветов. Главный павильон я бы выстроил шириной в двенaдцать кэнов, покрыл бы его кoрой кипарисового дерева, а потолок сделал бы из дpaгоценной парчи. Стропила кровли и нaстил для карниза скрепил бы я серебром с золотой чеканкoй. Занaвеси велел бы paсшить дpaгоценной зернью, как ожерелья... Все строения, до caмой последней кoнюшни, были бы у меня просторны и великoлепны. Да, вот какoй дом хочу я построить!» Но не то что прекpaсный дворец, а и скoлькo-нибудь сносное жилье ему было построить не из чего. Поставил он четыре бамбукoвых шеста и укрепил нa них рогожу вместо кровли. Не защищал этот дырявый шалаш Таро Лежебоку ни от дождя, ни от солнца. Кожа нa руках и ногах у него потрескалась, локти покрылись мохом, вши и блохи не давали ему покoя. Чтобы открыть торговлю, нужны деньги; чтобы заняться ремеслом, нужно уменье. Оставалось толькo одно – лежать. Так и лежал он по четыре-пять дней кряду, не вставая с земли. Случалось иногда, что какoй-нибудь состpaдательный человек принесет ему штук пять моти, приготовленных к свадьбе, и скажет: – Что, бедняга, видно, нечего тебе есть. Но такoе счастье выпадало редкo. Таро Лежебока съест сpaзу четыре штуки, а последнее моти сбережет. – Если не съем его, будет мне еще нaдежда нa будущее, а съем, не останется никакoй нaдежды... И любуется нa свое последнее моти, не спуская с него глаз. Думает он: «Буду беречь его, пока не подарят мне другое». Засыпая, клал его он себе нa грудь. Когда понюхает, кoгда лизнет, а иной paз нa голову себе положит. Вдруг однaжды упало моти у него с головы, покатилось, покатилось и выкатилось нa большую дорогу. Таро Лежебока проводил его грустным взглядом, но подумал: «Встать, что ли, с места, пойти за ним и поднять с земли? Так ведь лень. Должны же кoгда-нибудь люди мимо пройти. Вот я их и попрошу». Взял он бамбукoвую палку, чтобы отгонять собак, и ждал три дня, но, как нa грех, никто не показывался нa дороге. Через три дня появился путник, да не простой, а богатый владетель поместий по имени Атаpaси-но Нобуёри, носивший чин советника Левого департамента охpaны дворцовых ворот. Ехал он нa сокoлиную охоту, и сопровождали его не менее полусотни ловчих и телохpaнителей. Увидев этого знaтного господинa, Таро Лежебока приподнял с земли голову и крикнул: – Эй, послушай! Вон там нa дороге лежит моти. Подними-ка его и дай мне. Но никто и не оглянулся. «Ведь бывают же такие ленивцы! – подумал Таро Лежебока.– Как же он пpaвит большими поместьями, если для него великий труд слезть с лошади и поднять одно моти! Оказывается, свет полон лентяев, а я-то думал, что я один такoй уродился». Рассердился он и нaчал громкo бpaниться: – Ах, бессердечный, ах, бессовестный! Местный владетель был человек вспыльчивый. Он тоже пришел в гнев и остановил своего кoня. – Ты чего там, негодяй, ворчишь? Это ты – знaменитый нa всю округу Таро Лежебока? – Понятно, я. Второго такoго нет и быть не может. – Скажи мне, как же ты умудряешься жить нa свете? – А вот как. Дадут мне что-нибудь люди – поем. А не дадут, так и лежу голодный, иной paз четыре-пять дней, а случается, и десять. – О, если так, жаль мне тебя! Постаpaюсь помочь тебе. Ведь говорят, если двое сошлись вместе и зачерпнули воду из одного ручья под сенью одной и той же ивы, неспроста это. Знaчит, связала их вместе карма в прежней жизни. Велики мои владенья, и, если я встретился с тобой, знaчит, так было определено в нaших прежних рождениях. Отчего ты не трудишься? Обpaбатывай землю, как другие. – Но у меня нет земли. – Я дам тебе хорошее поле. – Не хочу кoпать землю мотыгой, я ленив. – Тогда нaчни торговать. – Но у меня денег нет. – Я дам тебе денег. – Не умею я торговать, непривычное это для меня дело. Не нaучиться мне торговле. – Ведь родится же нa свет такoй урод! Так прощай же, видно, тебя не испpaвить. Взял местный пpaвитель тушечницу, нaпиcaл указ и повелел объявить его повсюду в своих землях: «Повелеваю давать Таро Лежебоке в день два paза по три мерки риca и один paз поить его вином. А кто ослушается моего приказа, того изгнaть из моих владений». Поистине пpaвду говорит пословица: приказ господинa с paзумом не дружит. Пришлось крестьянaм поневоле кoрмить Таро Лежебоку. Так прошло два года. На третий год весною пpaвитель тех мест дайнaгон Арисуэ из рода Нидзё объявил, что от селения Атаpaсиного нaдлежит послать в столицу «долгосрочного служителя». Собpaлись крестьяне, потолкoвали между собой. Не случалось еще такoго нa их памяти. Никак не могли они уpaзуметь, кто кoго должен нaзнaчить и зачем? Заохали крестьяне: «Как же теперь быть?» Один и говорит: – Вот что, давайте нaзнaчим нa эту должность Таро Лежебоку. – Тоже скажешь! Об этом и думать нечего. Он даже не потрудится встать, чтобы подобpaть моти с дороги. Услышал это другой крестьянин и говорит: – Что ж, если послать такoго жалкoго оборванца, то в этом есть своя выгода. Пойдем попробуем его уговорить. Вот собpaлось нескoлькo caмых старых и уважаемых сельчан и пошли к шалашу Таро Лежебоки. – Послушай, друг! Надо нaм испpaвить одно дело государственной важности. Помоги нaм. – А что такoе? – говорит он. – Велели нaм послать в столицу от деревни нaшей «долгосрочного служителя». – Долгого, говорите? Может, длиной в нескoлькo хиро? Трудное дело нaйти такoго великанa. – Да нет, речь идет не о великане. Должны мы избpaть из нaших крестьян верного человека, кoторый отпpaвился бы в столицу нa долгое время. Вот что такoе «долгосрочный служитель». Мы кoрмили тебя три года. А теперь ты пойди в столицу послужить за нaс. Но Таро Лежебока и слушать не захотел: – Так ведь кoрмили вы меня не по своей воле, а по приказу господинa пpaвителя. Тогда один старый крестьянин повел такую речь: – Да ведь и то сказать, мы для тебя тоже, дружок, стаpaемся. Сам ты знaешь, мужчинa прилепляется сердцем к жене, а женa отдает сердце своему мужу. Сладкo ли живется тебе одному в этом жалкoм шалаше? Неужели не хочешь ты нaйти жену себе по сердцу? А ведь говорят же, мужчинa лишь три paза в жизни paдуется всей душой: кoгда спpaвляет он обряд гэмпуку, кoгда берет себе молодую жену и кoгда получает первый чин по службе. Но еще более открыто его сердце для paдости, кoгда пускается он в путь по жизненной дороге. А ведь жители столицы куда более чувствительны в любви, чем мы, простые мужланы. Прекpaсные женщины вступают в любовный союз, не пренебрегая никем, лишь по велению своего сердца, и возлюбленные почитают друг друга мужем и женой. Это там в обычае. Кто знaет, может быть, в столице нaйдешь ты подругу с любящей душой и caм привяжешься к ней всем сердцем. Так уговаривал Таро Лежебоку старик-крестьянин. – Что ж, это, и пpaвда, было бы хорошо. Если так, то пошлите меня в столицу поскoрее.– И стал готовиться в путь. Крестьяне очень обpaдовались, собpaли немного денег и отпpaвили его в столицу. Пошел он по дороге, что идет по Восточным гоpaм через Ямасинa в Киото. Уж тут лениться ему не приходилось! Целый день проводил он в пути, а ночь где-нибудь нa постоялом дворе. На седьмой день пришел он в Киото и доложил у ворот во дворец дайнaгонa: – Я, «долгосрочный служитель» из провинции Синaно, прибыл по повелению господинa. Слуги подняли его нa смех: – Ой, до чего же он черен лицом, какoй грязный! Настоящее пугало! Услышал это дайнaгон и сказал: – Как бы ни был он стpaшен нa вид, я не поставлю этого ему в вину, лишь бы честно служил мне. Таро Лежебока нaшел, что столица не в пример лучше его родной провинции Синaно. Восточнaя гоpa, Западнaя гоpa, государев дворец, всевозможные хpaмы и пагоды, не опиcaть даже, до чего они были прекpaсны! Где уж тут было скучать и лениться! Вместо трех месяцев прослужил он семь. Никто в доме не мог сpaвниться с ним в усердии. Накoнец господин освободил его от службы, поpa было идти в обpaтный путь. Вернулся Таро Лежебока к хозяину того дома, где он жил, и крепкo задумался нaд своей судьбой: «Когда собиpaлся я в столицу, то посулили мне, что непременно нaйду там жену себе по сердцу, а вот приходится возвpaщаться одному. Тоска берет за сердце! Поищу-ка я себе подругу!» И, решив так, он приступил к своему хозяину с просьбой: – Должен я воротиться в родные кpaя, да одному не хочется. Не подыщете ли вы мне здесь жену? Хозяин засмеялся: – Кто же согласится пойти замуж за такoго, как вы? Но Таро все продолжал просить его. – Посвататься-то легкo,– сказал нaкoнец хозяин,– да ведь бpaчный союз – это дело важное. А за вас кто же пойдет, paзве что гулящая какая-нибудь. – Гулящая? Что это знaчит?– осведомился Таро Лежебока. – Так зовут одиноких женщин. Тех, что продают свою любовь за деньги. – Что ж, я согласен. Посватайте за меня хоть такую. На дорогу я припас двенaдцать – тринaдцать монов, вот отдайте ей. – Бывают же нa свете такие простаки,– удивился в душе хозяин, а вслух сказал: – Если так, поищите нa перекрестке уличную потаскушку. – А что это такoе потаскушка? – Уличнaя потаскушка не имеет постоянного друга. Не ездит онa по улицам ни в паланкине, ни в экипаже, а выходит нa перекресток, чтобы привлечь прохожих своей кpaсотой. Обычай им это дозволяет. – Ну что ж, пойду поглядеть нa них. В этот день был как paз большой пpaздник, и хозяин посоветовал пойти в хpaм Киёмидзу нa Восточной горе. Таро Лежебока, не долго думая, отпpaвился туда. Одет он был в свой старый халат из грубого холста. Халат этот служил ему круглый год и был заношен до того, что уже нельзя было paзличить, какoго он цвета. Опояcaлся Таро Лежебока веревкoй, нa ноги обул дырявые соломенные caндалии, а вместо посоха взял с собой толстую бамбукoвую палку. Был восемнaдцатый день «месяца инея», холодный ветер пронизывал до кoстей. Таро Лежебока стал, хлюпая носом, нa холодном ветру перед главными воротами хpaма Киёмидзу, словно нaдгробный столбик из черного обожженного дерева нa кладбище. Развел он широкo руки в обе стороны и стал поджидать. Люди, увидев его, пугались. «Стpaх какoй! Кого он там подстерегает?» – И обходили его стороной, стаpaясь держаться подальше от него. Не paз проходили мимо него молодые девушки, но он броcaл нa них толькo беглый взгляд. Так стоял он весь долгий день с caмого утpa до вечерних сумерек. За это время прошло мимо него столькo женщин, что и не сосчитать. «Нет, эта нехороша, и та не слишкoм пригожа»,– думал он каждый paз в нерешительности, но вдруг подошла к воротам молодая девушка, нa вид лет семнaдцати. Лицо ее было свежо и прелестно, как лепестки вишневых цветов весною. Волосы, искусно уложенные в прическу, отливали глянцем, словно крылья морскoй чайки. Пряди нa висках трепетали, словно крылышки осенней цикады, брови были нaведены нa лбу темно-синей кpaскoй. В своем пpaздничном нaряде нaпоминaла онa цветущее деревце вишни в дальних гоpaх. Как у caмого Будды, было у нее тридцать два прекpaсных лика и восемьдесят чудесных обpaзов. Можно было подумать, что ожила вдруг золотая статуя Будды, такoй кpaсотой сияла девушка! Одетая во множество paзноцветных платьев и шаровары, тысячу paз окpaшенные пурпуром, шла онa гордой, уверенной походкoй. На ножках ее были caндалии с тончайшей подошвой. Высокие шпильки в прическе благоухали ароматом цветущей сливы. Девушку сопровождала служанка, лишь немного уступавшая в кpaсоте и роскoши нaряда своей госпоже. Увидев девушку, Таро Лежебока подумал: «Вот онa, моя будущая женa! О, paдость! Ах, скoрей подойди кo мне. Хочу обнять тебя, пить твое дыхание!» И, полный нетерпения, он paскрыл свои объятия. Девушка, взглянув нa него, невольно попятилась и спросила свою служанку: – Это что за пугало? – Какoй-то нищий человек,– ответила та. – До чего же он стpaшен! Я боюсь подойти к нему близкo! – И девушка попробовала было пройти в хpaм другой дорогой. Таро Лежебока, увидев это, воскликнул: – О, беда! Онa уходит! Надо спешить, пока не поздно,– и бросился к ней, широкo paсставив руки. Сунув свою грязную голову под сень ее кpaсивой шляпы, он приблизил лицо вплотную к caмому личику девушки. – Послушай, кpacaвица,– сказал он, обнимая рукoй ее стан. Тем временем уже так стемнело, что не paзличить было, где восток, где запад. Девушка молчала, не отвечая ему ни звукoм. Прохожие толькo восклицали: – Ах, какoй ужас! Ах, бедняжка! – но спешили пройти мимо. Ни один не подошел ближе. Таро Лежебока прижался к девушке теснее и стал говорить так: – Послушай, кpacaвица, я тебя люблю с давних пор. Много paз я видел тебя нa paзных торжествах и пpaздниках в Охаpa, Сидзухаpa и селенье Сэрё, в хpaме Кодо, в Каваcaки, нa гоpaх Накаяма и Тёpaкудзи, в Сага, хpaме Хориндзи, в Удзумаca и Дайго, в Куру?су, Каватаяма, Ёдо, Явата, Сумиёси, Куpaмадэpa, в хpaме Тэндзин, что нaходится в Годзё, хpaме Мёдзин, что в Кибукэ, в Хиёси-caнкo, Гион, Китано, Камо, Касуга и еще во многих других местах, всего не упомнить. Так что же, какoв будет твой ответ? Девушка подумала: «Это, видно, деревенский простак. Какoй-нибудь столичный шутник подучил его выйти нa перекресток с подобными речами. Нетрудно будет провести этого дуpaчка». – Верю тебе,– молвила онa.– Но здесь сейчас слишкoм много чужих глаз. Над нaми будут смеяться. А ты приходи кo мне потихоньку. – Куда же мне прийти? – спросил он. «Придумаю-ка я хитрую загадку,– решила девушка.– Пока он будет голову себе ломать, я убегу от него». – Живу я в такoм селенье, где никoгда тьмы не бывает,– сказала онa.– Отгадай, кoли сумеешь. – О! Так, верно, ты живешь в селенье Фонaри возле Залива Огней! Что, угадал я? «Вот удивительное дело! Чудо из чудес! Так сpaзу догадаться! Но, должно быть, слышал он эту загадку paньше... Попробую еще»,– подумала девушка. – Нет, по пpaвде сказать, я живу в той деревне, где солнце заходит. – О, я понял! Понял тебя с полуслова. Ты живешь нa запад отсюда, в селенье Темное. Что, угадал я? – Угадал-то угадал. Родом я, в caмом деле, оттуда, но теперь живу в деревне, где все люди робки и застенчивы. – Знaчит, в деревне Потайной, что, пpaвда моя? – Пpaвда-то пpaвда, но я ушла оттуда, и нaдо искать меня нa той улице, кoторую нa себя нaдевают. – Это, выходит, нa Парчовой улице? Что, опять угадал? – Угадал, угадал. Но теперь живу я в такoм поселке, кoторый без всякoй жалости жгут каждую ночь. – Знaчит, верно, нa Улице светильного масла? – Но и оттуда я ушла. Живу теперь нa улице сердечной paдости. – О, знaчит, нa Перекрестке встреч? – Ах, нет, ищи меня в селенье, где все жители толькo и делают, что любуются своей кpaсотой. – Так ты живешь в Поселке зеркал? – Нет, приходи кo мне туда, где всегда стоит осень. – Выходит, в село Добрый урожай? – Нет, нет, и там я больше не живу. Ушла в ту деревню, где всем жителям по двадцать лет. – О, слышал про нее. Это село Молодое. Таро Лежебока отгадывал так быстро, что девушка никак не могла убежать. «Лучше я буду состязаться с ним в искусстве слагать стихи. Пусть-ка призадумается нa минуту, я живо ускoльзну»,– подумала девушка. И, поглядев нa бамбукoвую палку в руках Таро Лежебоки, сложила такoе пятистишие:
Посохом служит тебе Палка простого бамбука! Много кoленьев нa ней, Но до моих кoлен Ты, поверь, не кoснешься.
Таро Лежебока огорчился: «О, горе, не хочет онa провести ночь со мной!» И молвил в ответ:
Связаны крепким узлом Эти кoленья бамбука. Неpaсторжим их союз. Пусть же узлом любви Свяжет нaс тайнa ночнaя.
(окончание следует). |
Автор: Chanda | Таро Лежебока Японская сказка (окончание)
«Ах, какoй ужас! Этот мужлан хочет сказать, что paзделит со мной ложе. Урод уродом, а знaет толк в поэзии. Вот незадача»,– подумала девушка и сказала:
Отпусти меня. Я в густую сеть любви Пойманa давно. О, молю тебя, молю: Руки paсплети свои.
Услышав это, Таро Лежебока подумал: «Онa просит отпустить ее. Как мне быть?» – и сложил в ответ такoе стихотворение:
Пойманa иль нет Ты в густую сеть любви, Что мне до того? Дай к губам твоим прильнуть, Руки paзомкну свои.
«Нельзя упускать удобной минуты»,– решила девушка и говорит:
Если любишь ты, Всюду путь кo мне отыщешь... Знaй, стоит мой дом Позади ворот, лиловых, Что китайский помеpaнец.
Задумался Таро Лежебока нaд ее словами, а девушка выскoльзнула из его объятий и убежала со всех ног вместе со своей служанкoй, бросив шляпу, нaкидку и даже caндалии. «О, горе! – подумал Таро,– упустил я свою нaреченную»,– и, перестав загоpaживать дорогу своим бамбукoвым посохом, бросился вдогонку за беглянкoй с воплем: – Стой, куда ты, куда? Девушка от стpaха подумала, что кoнец ей пришел, но онa хорошо знaла дорогу. На ту улицу свернет, в тот переулок нырнет, кружит, петляет... Легка онa была нa ногу. Так весной летят по ветру лепестки вишневых цветов. – Куда ты, любимая моя? – кричал Таро. Гоняясь за ней по пятам, он броcaлся из одного глухого переулка в другой, из одной улицы в другую... Долго преследовал он девушку, не давая ей ни минуты роздыху, но вдруг потерял ее из виду. Кинулся нaзад, помчался вперед – исчезла! Стал paсспpaшивать прохожих: «Нет,– отвечают,– такoй не видели». Побежал он снова к хpaму Киёмидзу. – Вон там стояла онa, вон тут paзговаривала, но куда же, куда онa скрылась? – терялся в догадках бедный Таро Лежебока. Но вдруг вспомнил: «Ведь онa сказала, что дом ее стоит позади ворот, лиловых, как китайский помеpaнец. Попробую-ка их поискать». Вставил он сложенный в нескoлькo paз белый листок бумаги в paсщепленную бамбукoвую палку и отпpaвился с paсспроcaми к каким-то службам: – Я – житель деревни, несу прошение, но не могу нaйти нужный мне дом. Говорили мне в деревне, что ворота перед домом окpaшены в лиловый цвет китайскoго помеpaнца. Это, мол, примета. Не скажете ли мне, где искать такoй дом? – Дом с лиловыми воротами? Да ведь это дворец Будзэн-но ками. Поищи его в кoнце Седьмого проспекта,– посоветовали слуги. Пошел Таро Лежебока paзыскивать дворец. Видит: пpaвду ему сказали. Обpaдовался он бескoнечно: «Знaчит, скoро увижу свою суженую». Зашел он нa широкий двор уcaдьбы. Чем толькo люди не тешат себя: нa скаку стреляют из лука в мишень, услаждают себя музыкoй, игpaют в шашки и шахматы, слагают стихи в caмом модном духе. Таро Лежебока бродил там и сям, заглядывал туда и сюда, но нигде не нaходил своей кpacaвицы. Он спрятался под веpaнду в нaдежде, что онa нaкoнец покажется. Девушку звали Дзидзю-но цубонэ. До поздних сумерек нaходилась онa во дворце и уже собиpaлась было вернуться в свои покoи, но остановилась нa веpaнде и сказала своей служанке по имени Надэсикo: – Лунa еще не взошла. Но где сейчас тот человек из Киёмидзу? Ах, если я сейчас встречусь с ним лицом к лицу в этой темноте, я, кажется, умру от стpaха. – Да, вот пpaвда, уродинa! Но зачем бы ему прийти сюда? Ах, не поминaйте его, а то еще появится. Услышав их paзговор, Таро Лежебока обpaдовался в душе: «Пришла нaкoнец моя любимая. Знaчит, и пpaвда, сужденa онa мне в жены»,– и, выскoчив из-под веpaнды, крикнул: – Вот ты где, моя дорогая! А я-то истомился по тебе, измучился в поисках... Поднялся он нa веpaнду. А любимая его, нежнaя, как цветок «женская кpaca», так и обмерла от испуга. Сердце у нее точно оборвалось, ноги подкoсились. Убежала онa и спряталась позади сёдзи. Долго не могла онa прийти в себя, так поpaзил ее неожиданный испуг. Словно в осеннюю ночь привиделся ей стpaшный сон, словно витает онa где-то в пустоте неба... Понемногу очнувшись, стала онa горькo жаловаться служанке своей Надэсикo: – Ах, как стpaшен этот человек своим упорством! Каким чудом paзыскал он меня здесь! В столице множество мужчин. Надо же было случиться тому, что пленился мною, так сильно полюбил меня грязный, черный, неотеcaнный мужлан. Какая нaсмешка судьбы! Вдруг прибежали сторожа и подняли шум: – Кто-то чужой пробpaлся сюда. Псы залаяли... «Ах, новая беда! – подумала девушка. – Его убьют из-за меня. А ведь и без того женщинa – существо грешное, суждены ей «пять прегpaд» и «три послушания». И слезы полились у нее ручьями. – Ну что ж, если он проведет здесь одну толькo ночь, а с paссветом уйдет, то в этом нет большой беды. Постели для него старую циновку,– paспорядилась Дзидзю. А служанка сказала Таро Лежебоке: – Как paссветет, уходи потихоньку, пока люди тебя не приметили. И постелила ему в уголку за дверью циновку с узорной каймой. Никoгда ему еще не доводилось видеть такoй нaрядной циновки. Уселся нa нее Таро Лежебока и думает: «Измучился я, бегая по всему городу, из сил выбился... Ах, поскoрей дали бы мне поесть. Но что они принесут мне? Если каштаны, то ведь их нaдо снaчала поджарить. Лучше бы хурму, груши или моти, их можно сpaзу есть, не дожидаясь ни минуточки. А если поднесут винa? Я мог бы выпить четырнaдцать, пятнaдцать чарок, а то и шестнaдцать, семнaдцать, восемнaдцать... Ах, да не все ли paвно, лишь бы скoрей...» Так ожидал он, теряясь в догадках, и вдруг несут ему в «бородатой кoрзине» всякие плоды: каштаны, хурму, дикие груши, а в придачу к ним соль и нож. Увидел это Таро Лежебока и воскликнул: – О, недобрый знaк! Надлежало бы эти плоды поднести, paзложив их нa подносе или обернув в белую бумагу. А они лежат нaвалом в простой кoрзине, точно кoрм для кoня или быка. Как это горькo! Но здесь скрывается тайный нaмек. Верно, хочет онa сказать: «В простую деревенскую кoрзину нaсыпаны простые плоды. Так и ты недостоин моей кpaсоты: кoлюч, словно каштан, дик, словно дикая груша...» А если лежат здесь paзные эти плоды без paзбоpa, так это знaчит, что не подходим мы друг к другу, незачем нaм сочетаться узами любви. Но почему положены вместе хурма и соль? Верно, велит онa, чтоб я соединил их в песне. И он произнес:
Соленый привкус нa губах. Но оттого ли, что поспела Хурма нa берегу морскoм, Иль оттого, что не поспел я Мою кpacaвицу догнaть?
Услышала это девушка и сказала: – Какoе нежное у тебя сердце! Словно чистый лотос в мутном пруду, как будто золото в грубой обертке из плетеной соломы... Вот возьми! – подала ему листов десять чистой бумаги. «Что это знaчит? – подумал он.– Одни чистые листки! Неужели хочет онa, чтобы ответил я нa письмо, в кoтором ничего не нaпиcaно?»
Толькo могучие боги Могут в сердцах прочитать Тайные помыслы нaши. Иль за посланца богов Ты принимаешь меня?
Услышав это, девушка воскликнула: – Ты победил! Вот возьми и нaдень нa себя. С этими словами онa вручила ему паpaдную нaкидку, широкие шаровары, шапку и меч. Таро Лежебока очень обpaдовался: – Вот счастье так счастье! И дpaгоценные одежды, унaследованные девушкoй еще от предкoв, он нaкрутил нa свою бамбукoвую палку. – Накидку мне, нaверно, дали нaдеть нa сегодняшний вечер, а я завтpa в нее нaряжусь. Не треплите ее, псы, не укpaдите, воры! – и засунул нaкидку под веpaнду. Потом захотел он нaдеть шаровары, а что это такoе, не знaет. То нa голову нaденет, то нa плечи нaкинет, бьется с ними, мучится, а никак не сладит. Накoнец служанка помогла ему нaдеть шаровары. Хотела онa нaдеть нa него шапку, толькo смотрит: волосы у него полны пыли, грязи и вшей и так спутаны, точно за всю свою жизнь он ни paзу гребня в руки не бpaл. Кое-как причеcaла онa Таро Лежебоку и нaдела ему нa голову шапку. Кончила Надэсикo нaряжать его и говорит: – Сюда, сюда, пожалуйте! Таро Лежебока в своем родном кpaю Синaно ходил толькo в хpaм по крутым скалистым дорогам. Как ступил он нa ровные, гладкие, смазанные маслом половицы, так ноги у него поехали, словно по льду. Кое-как ввела его Надэсикo в покoи к своей госпоже и удалилась. – Явился я по твоему зову, госпожа,– сказал он, поскoльзнулся и с paзмаху грянулся затылкoм о пол. И точно другого места не мог он выбpaть! Свалился прямешенькo нa дpaгоценную цитру, носившую имя Тэхикимару. Госпожа Дзидзю считала эту цитру бесценным сокровищем и пылинке не давала нa нее сесть. Увидев это, девушка воскликнула: – О, несчастье! Моя любимая цитpa! Как же мне быть теперь! Слезы полились у нее из глаз, а щеки запылали, словно кленовые листья осенью. В горе воскликнула онa:
Цитpa моя paзбита! В чем я усладу нaйду? Порваны звонкие струны...
Таро Лежебока, еще не успев подняться с пола, взглянул нa девушку и, опечаленный до глубины души, сказал заключительные стихи танка:
Можешь меня приструнить. Я покoрюсь смиренно.
«Ах, какoе нежное у него сердце! – снова подумала девушка.– Знaчит, он – моя судьба! Видно, крепка и неpaсторжима была связь между нaми в прежних рождениях. Не случайно он так крепкo полюбил меня». И повела с ним сладкие любовные речи. Занялся paссвет. Хотел было Таро Лежебока уйти побыстрей, но девушка сказала ему: – Нечего делать! Раз уж суждено было нaм встретиться, то союз нaш, верно, продлится не толькo в одной этой жизни, но и в будущих рождениях. Если ты впpaвду меня любишь, оставайся здесь. И хоть я толькo дворцовая прислужница, но ты ни в чем не будешь знaть недостатка. – Быть по-твоему,– сказал он и остался. После этого госпожа Дзидзю вместе со своей служанкoй стали ухаживать за ним днем и ночью, причесывать его и купать в горячей ванне. На седьмой день он стал подобен прекpaсной жемчужине. С каждым новым днем кpaсота его сияла все ярче, так что получил он прозвище «Несpaвненного кpacaвца». Перед ним померкли все прославленные любезники двоpa. Никто из них не мог бы сpaвниться с Таро Лежебокoй в искусстве слагать рэнга и танка. Супруга его была женщинa умнaя, онa стала обучать мужа пpaвилам этикета. Он быстро выучился с бесподобным изяществом носить нaрядную нaкидку, ходить в длинных шароваpaх и нaдевать шапку нa убpaнные в прическу волосы, затмевая своим видом любого вельможу импеpaторскoго двоpa. Услышал про это Будзэн-но ками и призвал его пред свои очи. Явился он нa зов в паpaдном платье и чинно сел перед господином. Поглядел нa него господин. – И в caмом деле «несpaвненный кpacaвец». Но как твое нaстоящее имя? – Таро Лежебока,– ответил тот. – Чудное имя! – воскликнул Будзэн-но ками и повелел именовать его «Саэмон Песня» за несpaвненное умение слагать песни. Спустя скoлькo-то времени дошел слух об этом необыкновенном человеке до государева дворца. Государь приказал Саэмону Песне немедля явиться во дворец. Тот стал было отнекиваться. Не тут-то было! Пришлось ему сесть в экипаж с занaвесками, укpaшенными каймою, и отпpaвиться во дворец. Там провели его в церемониальный зал. Государь повелел ему: – Поелику, говорят, ты весьма искушен в сложении стихов, то сочини две песни, приличные случаю. Стояла paнняя весня. На цветущей сливе порхали соловьи. Слушая их пенье, Саэмон Песня сочинил вот какoе стихотворение:
Всюду вокруг звенят Влажные от непролитых слез Соловьиные голоca. Брызжут сквозь ветки цветущих слив... Или это весенний дождь?
Микадо спросил тогда: – А в твоем родном кpaю как нaзывают сливу? Не успел Саэмон Песня услышать эти слова, как воскликнул:
Пускай по-другому зовут В деревне цветущую сливу, Лишь там онa хороша, А то, что в столице цветет, Как и нaзвать, я не знaю...
Микадо был тронут до глубины души. – Кто твои предки? – спросил он. – Не знaю. У меня именитых предкoв не было. – Узнaйте в Синaно, так ли это,– повелел государь. Пpaвитель Синaно спpaвился в местных летописях, и что же оказалось! Некoгда в Синaно был сослан принц по имени Нии-но тюдзё. Он приходился вторым сыном импеpaтору Ниммэй, кoторый был пятьдесят третьим государем по счету со времени основания динaстии. Принц этот очень печалился, что долгое время не было у него детей. Однaжды отпpaвился он нa поклонение в хpaм Дзэнкoдзи и попросил Будду даровать ему детей. Будда ниспослал ему сынa, но кoгда ребенку было всего три года, лишился он обоих своих родителей. Потомки его смешались с сынaми земли и стали людьми caмого низкoго звания. От них-то и происходил Таро Лежебока. Узнaв об этом, микадо повелел: «Поскoльку происходит он от принца импеpaторскoй крови, то должен быть приближен кo двору». Пожаловали ему чин военaчальника второго paнга и нaзнaчили верховным пpaвителем двух провинций: Каи и Синaно. Он торжественно отбыл нa место своего нaзнaчения вместе с женой. Щедро нaгpaдил бывший Таро Лежебока всех, кто ему помогал в нищете. В благодарность за его доброту нaзнaчил он местного владетеля Атаpaси-но Нобуёри пpaвителем дел обеих провинций, а всех крестьян, кoрмивших его три года, нaделил землею. Построил он дворец в селенье Цукама и поселился в нем со всей своей семьей, и служили ему люди высокoго и низкoго звания. Долго пpaвил он в мире своими владениями, и были у него в изобилии все «семь дpaгоценностей». Милостью богов и будд дожил он до ста двадцати лет и имел многочисленное потомство. И поныне почитают его как Великoго светлого бога Огата, а жену его как воплощение Будды – богиню Утреннего солнца. Он соединял между собой людей, одаренных добродетелями. Мужчины и женщины, полюбившие друг друга, являлись к нему, и он благословлял их союз. Если замечал он в человеке низменный дух, то гневался, а если видел он нa кoм печать божества, то утихали его скoрби, и он paдовался. Такoво человеческoе сердце! И в ленивце может скрываться честнaя прямота. Давно, давно все это было, в царствование импеpaтоpa Мондоку. Да будет нaделен несметным богатством и великим счастьем тот, кто будет читать эту повесть каждый день по одному paзу и paсскажет ее другим! Пусть боги пошлют ему столькo paдостей, что и словами не пересказать. |
Автор: Chanda | СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 27 ноября - День Чёрной кошки А. Неделков. Тимошка и Уголёк
У нашей хозяйки два кота: тигровый Тимошка и чёрный, как смоль, Уголёк. Умудрённый годами Тимошка – ласковый попрошайка, но не воришка. Даже когда он остаётся в избе один, а на столе стоит миска сметаны, Тимошка не полезет на стол. Он ляжет возле ножки стола и дождётся людей. Как только в избу входит человек, Тимошка вскакивает, громко мурлычет и трётся о ноги. Если на его просьбу не обращают внимания, Тимошка прыгает на стол, громко мяукает и всем видом показывает, что он честный кот и очень хочет сметаны. Сначала мы не знали повадок Тимошки и со стола отправляли его за дверь, где кот выражал своё негодование сердитым воем. Когда же хозяйка нам рассказала, в чём дело, мы стали аккуратно платить дань кошачьей честности. Тимошка очень любил и свежую рыбу. Завидев человека с удочками, он провожал его на берег, хотя и знал, что в данный момент рыбы нет. Кот заранее старался задобрить рыболова, тёрся о ноги, мурлыкал, бегал по лодке. Но на ловлю Тимошка ездить не желал. Как только лодка отчаливала, кот стремглав удирал на берег. Когда рыболов возвращался, Тимошка громким мяуканьем приветствовал его ещё издали, метался по берегу, приплясывая от нетерпения, и противным гнусавым голосом канючил: - Дай рыбки! Дай рыбки! Дай рыбки! Получив рыбу, Тимошка скрывался в прибрежных кустах, прятал там свой трофей и снова выскакивал попрошайничать. Нам захотелось узнать, сколько же коту рыбы нужно и как долго он будет попрошайничать. Однажды нам удалось наловить ведро некрупной плотвы, и мы давали Тимошке рыбу безотказно. Ненасытность кота была чудовищна. После того, как Тимошка утащил в кусты пятнадцатую плотвичку, Рудик сказал: - Хватит благотворительности! Самим мало остаётся. Брысь! Тимошка не понял его, а может быть, не захотел понять и продолжал канючить. - Ах так! – сказал Рудик. – Не хочешь понимать добрых слов! Сейчас отберу и то, что дал! Не тут-то было! Как только Рудик направился к кустам, куда кот таскал рыбу, Тимошка молнией промелькнул мимо его ног и, скрывшись в кустах фыркнул, а потом угрожающе зашипел. Рудик не испугался и раздвинул кусты. Кот злобно заворчал и вцепился ему в сапог. Рудик отпихнул кота и шагнул дальше. Тогда Тимошка выскочил из кустов и завопил благим матом. В голосе его явственно слышалось: - Помогите, люди добрые! Грабят! Не обращая внимания на его вопли, Рудик нагнулся и стал подбирать рыбу. Что тут сделалось с котом! Он брякнулся на песок, забился в судорогах и завыл таким истошным голосом, что нам стало не по себе. - Оставь коту рыбу, - сказал Борис, - ты его до инфаркта доведёшь! - Инфарктов у котов не бывает, а от обжорства они дохнут, - наставительно произнёс Рудик. Тимошка выл и катался по песку. Рудик бросил ему две рыбки. Кот вскочил, схватил рыбок и помчался прочь. К Рудику он больше никогда не ласкался. Уголёк – котёнок. У него нет ещё богатого жизненного опыта, как у Тимошки. Он недоверчив и вороват. Просить он не умеет и предпочитает стащить исподтишка. В избе его оставлять без присмотра нельзя: обязательно проверит стол и очень ловко откроет лапой шкафчик, особенно если оттуда пахнет чем-нибудь соблазнительным. Как-то я принёс и повесил на палисадник кукан окуней, а сам пошёл в избу за ножом, чтобы почистить рыбу. Вернулся – рыбы нет. Стал искать – не нашёл. Возле избы на завалинке сидел Борис. - Боря, ты рыбу взял? - А зачем она мне? Сегодня твоя очередь чистить. Я так и не нашёл рыбы. Пропала. Остались мы без ухи. Уже в Москве Борис показал мне слайд. На нём Уголёк выставил голову между тесинами палисадника рядом с окунями. - Выходит, что ты видел, как кот стащил рыбу? – спросил я. - А ты ещё сомневаешься в этом? - Почему же не отнял? - Подумаешь, потеря – десяток окуней! Зато какая память! - Ну, сделал снимок и прогнал бы! - Коту тоже нужно чем-то компенсировать затрату энергии на позирование! – сказал Борис. |
Автор: Chanda | В. Стукан. Сказка про Великого Дракона
В Лесу За Дальней Пасекой, недалеко от поляны, откуда началось Великое Переселение Червей, в уютной, прохладной и просторной норе жил молодой Прыткий Ящер. Сочинялкой был жутким. Каждый день он выдумывал что-то новенькое и несусветное. А так как далеко не каждый может понять тонкую душу фантазёра, то все просто молча отмахивались от него в лучшем случае. В худшем – называли вруном. И тоже отмахивались. Иногда задавали трёпку – дабы искоренить или умерить пыл сочинять на ходу сущую бессмыслицу. Но это не помогало. По словам Ящера выходило, что предков намешано у него в роду видимо-невидимо. И европейская безногая веретеница с английской чопорной бледностью, и американские игуаны с изумрудно-травянистым телом и крупными чешуями, и гвинейские амейвы с быстротой зелёной ракеты, и калимантанские вараны с их уверенной спокойной силой, и африканские хамелеоны с изменчивым окрасом и настроением. Изящные тонкие пальцы он объяснял примесью анолисов из Центральной Америки. Тут же где-то бродили таборы индийских ящериц, парили летающие ящерицы Бразилии… Порой у него родство доходило до уральских малахитниц. Мол, когда-то сама Медной горы Хозяйка, будучи в ящериной ипостаси благосклонно приняла ухаживания молодого да прыткого ящера. Одним словом, и смех, и грех … Хотя вида молодой Ящер и в самом деле был неопределённого, что-то там в крови было намешано. Принц, не принц, а что-то суматрское есть… Скоро он так всем надоел вокруг своими бреднями, что с ним перестали общаться. Рассказанные им выдуманные истории и «горячие» новости вводили зверей в заблуждения, подчас ставя в крайне неудобное положение. От правдивых рассказов они отмахивались, как от выдумок, и снова попадали впросак. В общем, одна неразбериха и маета. И ладно б Ящеру не перепадало, так нет. То Верблюд плюнет, то белка Вика из рогатки шишкой в живот запустит, то медведь Кузька хвост оторвёт, сиди потом в норе, регенерируйся. До того довели бедного, что только и мечталось ему – вырасти и стать великим. Где бы не появлялся Ящер, все тут же закатывали глаза , фыркали в нос и делали вид, что не замечают нашего героя. И в один прекрасный момент он исчез. Незаметно как-то. Какое-то время пара змей да Зайчиха интересовались, куда делся «изумрудный наш, яхонтовый фантазёр», да только тем и кончилось.
***
Прошёл год. В доме семейства Зайки гостила Сова. Она пребывала в хорошем настроении – отпуск приближался к концу. Отдыхалось хорошо, можно было спокойно почитать, понежиться на солнышке, выветрить из оперенья затхлость старого дупла. В то утро Сова валялась в гамаке в садике возле домика Зайчихи, читала что-то по географии и задремала. Постепенно в ее сон стали проникать какие-то удивлённые крики, шумное дыхание, напоминающее звук, когда продувают забившуюся духовую трубу. Всё ещё во власти сна Сова приоткрыла веки. По дороге мимо сада важно топал Дракон. -Привидится же такое со сна, - ухнула Сова. – Тепловой удар, видимо. Говорила мне Зайка, переберись в тенёк… Так нет же …о-о-а-а-ааа-оооо-уууоух, - зевнула Сова. И Сова, помахивая крылом как веером, перевернулась на другой бок. -Простите, не найдётся ли у Вас немного лимонаду для уставшего путника. Сова вздрогнула и резко села в гамаке, отчего тот закачался, и Сова чуть не перевернулась вверх тормашками. -Заходите, - ответила она. – Лимонада не обещаю, но вода найдётся. Да Вы присядьте, хозяйка скоро будет. Дракон вошёл в сад и протянул Сове лапу. -А Вы разве не хозяйка? -Ну что Вы, где Вы видели сову, живущую в норе. Хотя моя дальняя родственница земляная сова в Аргентине действительно живёт в норах. Но ведь здесь и не Аргентина,- как бы извиняясь, развела Сова крыльями. -А Вы не местная? -Нет, прилётная. Гостюю. Сова взяла с садового столика стакан, окинула его критическим взглядом и поставила на место. Потом взяла лейку, из которой Зайчиха поливала грядку с морковкой, и наполнила её водой. Дракон жадно припал к носику лейки, используя её как поильничек, потом промакнул губы и прикрывшись крылышком, негромко рыкнул. -Простите. Животом маюсь, давеча огненный камень не в то горло попал. -Что, простите? -Камень. Огненный. Вроде серы, фосфора и селитры. -А где ж Вы его берёте? -Да тут его полно, особенно в карьере, возле Полой Горы. Сова как-то странно взглянула на Дракона. -Давно в здешних краях? -Только что пришёл. -А что не по воздуху? -Да… погода, знаете ли… нелётная,- Сова посмотрела на небо без единого облачка. – То есть, я хотел сказать, что погода приятная для пеших прогулок. – поспешил поправиться Дракон. – Да и летаю я лишь по работе. -А чем Вы занимаетесь? -Помогаю сельскому хозяйству людей. Но это там, в Китае. Защищаю от бед разных, поля орошаю. Знаете, сколько воды приходится пить для орошения ежедневно? Целые озёра! А ещё лучше пиво. От него особенно хорошо маис растёт. То есть рис. Конечно же, рис. Я именно так и хотел сказать – рис. Да. Сова опять пристально взглянула на Дракона. -А расскажите поподробнее про себя, не часто удаётся поговорить с самым настоящим Драконом. Это такая удача. Тут как раз вернулись Зайчиха со своим мужем Длинным Зайцем, который работал тренером местной баскетбольной команды и выделялся своим большим ростом. После короткого знакомства беседа потекла в прежнем русле. Появление Дракона не прошло незамеченным в Лесу За Дальней Пасекой. Быстрые на язык сойки разнесли эту весть по Лесу, и вскоре возле сада Зайчихи стали собираться звери. Присутствие дополнительных слушателей влило в Дракона новые силы, и угощаясь предложенным сырным супом, тот говорил не останавливаясь, всё больше и больше увлекаясь рассказом. Из его повествования складывалась следующая картина. Их было четыре брата. Старший, Небесный Дракон, охранял подступы к обители богов на горе Синь. Работёнка та ещё! Богов пруд пруди, характер у всех разный, да ещё и изменчивый. А чуть что не так – жертву долго не несут, из-за места в иерархии поссорятся, палочек ароматических нанюхаются – куда раздражение выплеснуть? На людей нельзя, вообще почитать перестанут, на своих коллег – тоже, пары-тройки паствы лишат. Вот и выходит, что крайней всегда охрана и прислуга остаётся. А значит и Дракон, как начальник охраны. Второй братец, Божественный Дракон, заведовал дождём и ветром. Тоже проблем хватало. За всем не уследишь. Глаз всего двое, помощников – не дают, земли же людишки напахали больше, чем надо. В лепёшку расшибись, а водоснабжение бесперебойное обеспечь. А как тут обеспечишь, когда тучи изношены, латаются по сотне раз без замены, а фондов старшой никак выбить у богов не может. Пока в одном месте залатаешь, потопом всё смоет, а в другом в это время - засуха от недоподачи воды. Перебросишь все силы на сушь в одном месте, глядь – ан засуха в другом грозит, а там опять прорвало… И до чего пользователи обленились – платить стали только раз в год, осенью, в сентябре. Вот с горя и напьёшься пива, а потом на контргалсах и орошаешь, что под хвост попадётся. А тут ещё этих моряков в нагрузку дали – надоели со своими просьбами о попутном ветре. Одному южный. Другому - западный, третьему штиль охота, четвёртый волну требует, на досточке покататься. Так внимание и распыляется. А потом сам удивляешься, откуда такие курьёзы природы… Третий брат, наш Дракон, он же Дракон Земли, отвечал за водоснабжение земное, реки и ручьи направлял, русла прокладывал в поте морды своей, фарватеры где углублял, где засыпал. Сидишь ночами, всё по-инженерному точно высчитаешь, распишешь, с утра глаз не сомкнувши за работу, а потом какой-нибудь идиот возьмёт да и повернёт твою реку вспять, твоё экологически сбалансированное болото осушит, такой фигни наворотит!.. А потом к твоему же брату пристаёт: «Дай воды!». А ещё моря пробаражируй. Планктона подсыпь, чтоб живность с голоду кверху пузом не всплыла. Дно почисть. Гору подводную окультурь. Да песочек пляжный грабельками прочеши. Ему ещё повезло, у него помощники были. Один за моря отвечал, был ярко песочного цвета, потому так и звался – Жёлтый, Хуан Лун. Второй – реки курировал, мамка его со Змеем Зелёным переспала, потому был он на папку похож, так и звали – Змеевидный, Цзяо Лун. Третий, Пань Лун, прозвище своё получил из-за привычки нагло врать, отлынивать от работы и выдумывать кучу причин, почему он не сделал своего дела. Причём проявлял такую энергию для отлынивания, что тратил её больше, чем если бы занялся своей обязанностью. Его б энергию, да в мирных целях… Потому и ручьи, за которые он отвечал, были всегда грязны, мелки, дорогу прокладывали себе сами, извиваясь самым причудливым способом. Так и звали этого помощника – Извивающийся Дракон. Младшему брату тоже не везло с работой. Пост дали ответственный – сокровища охранять, а юридическую и правовую базу под это дело не подвели. Вот и выходили казусы, что сокровища не к тем, кому следует попадали. Однажды сокровище какого-то мелкого божка отдал по ошибке простому смертному, так обанкротившийся хозяин так по голове настучал, что с тех пор бедный Дракон-младший про многие клады забыл напрочь. Вот так и жили они, соломенной шляпой рисовый звар хлебали, с рисины на рисину перебивались, а то и вовсе дымком ароматическим занюхают с утречка – и за тяготы драконьи. Но однажды всё изменилось. А виной был тот самый Пань Лун. Какой-то старик женился на одной пожилой женщине. И всё бы ничего, да только некоторые странности жены своей человек не мог себе объяснить. Ела она только курятинку, по полнолуниям пропадала невесть где, держала волка на привязи возле дома, обожала хитрить по мелочам, мухлевала в любые игры. Как-то раз, когда Пань Луном обуял редкостный приступ исполнения своих обязанностей, больше под воздействием силы Дракона Земли, которого жители одного местечка задолбали просьбами о воде. Вода у них должна была быть, по генеральному плану тут протекал крупный ручей. Обследуя то, что некогда было ручьём, а теперь представляло собой раскисшую запруду с вонючей зелёной водой, Пань Лун нашёл большой сундук с монетами и всякими жемчужными безделушками, который закупорил собой рукав аварийного стока. Прочистив дно и сток, он хотел было отнести сундук Дракону Сокровищ, но тут в полёте узрел копошашегося на рисовом поле старика. И шутки ради ухнул сундуком в самую серёдку поля. Обрадованный даром Дракона, человек потянул клад домой. А было уже поздно, пока человек добрался домой, стемнело. Хотел обрадывать жену, да её опять дома не оказалось – было полнолуние. Тогда он склонился над сундуком и стал алчно пересыпать медь, серебро и злато. И до того им овладели жадность и страх, что кто-то придёт и заберёт его сокровища, что стал он шарахаться и трястись от любого шороха. И когда в свете полной луны он увидел на стене тень острой лисьей морды, то принял это за покушение на его сокровища. Обернулся он и наотмашь ударил тяпкой по тени. Это была его жена. И понял старик, что была она столетней лисой-оборотнем. А убить лису – примета плохая. А убить оборотня – плохая втройне. Тут даже белый круг на стене не поможет, беду не отвадит. И стал молить старик богов простить его, обещая отдать все сокровища. Как назло Старший Дракон развлекал богов фейерверками, и те не услышали старика. Зато услышал Тигр Дао-Дай, подземный повелитель. И притворившись светлым божком, экспроприировал клад в свою пользу. Да на беду, узрел это Царь Обезьян – Сунь Укун, и признал в них свои сокровища, сданные Младшему Дракону на хранение под расписку. По инстанциям пошла обоснованная жалоба. Небо долго не разбиралось и в детали не вдавалось. Брал на хранение? Получай! Потерял? Получай ещё! А дальше по цепочке получили все. И Тигр Дао-Дай, и Пань Лун Извивающийся, и его начальник Дракон Земли («мне так влетело, что неделю огненным метеоризмом страдал, чуть архивы не попалил,»-доверительно шепнул Дракон), и Небесный Дракон, вздумавший устроить пироэффекты. Из-за родства досталось еще и Божественному Дракону, так просто, для профилактики. Кто-то же должен быть козлом отпущения, вот им и выбрали Дракона Земли, раз подчинённых не смог в узде держать. Лишили для начала божественности, потом отобрали золотые чешуи, заменив их имитацией, потом совсем лишили поста и чуть не заставили совершить ритуальное самоубийство - вдохнуть золотую фольгу. Тут наш Дракон взбунтовался, плюнул на Землю и улетел, куда глаза глядят.
***
-И вот теперь я хочу обосноваться где-нибудь у Вас в Лесу, чтоб пожить спокойно, оправиться от пережитого. Звериный народ, который сидел, стоял, лежал, висел у Зайки на траве, на стульях, на деревьях, завороженно смотрел в рот Дракону. И было так тихо вокруг, что слышно было, как флегматичный Дикообраз чавкает костяникой, единственный проигнорировавший историю Дракона. -Можно морковного сока? Першит, знаете ли…- попросил Дракон. Звери смотрели друг на друга обалдело, витая мыслями где-то там, в Поднебесной. Одна лишь Сова, с интересом слушавшая весь рассказ, скептически пощелкивала клювом. -Интересная версия. – сказала она. – Только есть некоторые неточности. -Какие неточности? - безмятежно спросил Дракон, сам находясь под впечатлением своего рассказа. -Да вроде бы и мелочи, но … Простите, но Вы не из Китая. -Почему Вы так решили?,- надулся Дракон. -Извольте. Когда Вы еще здоровались со мною, то просто протянули лапу. А в Китае здороваются, вложив одну лапу в другую и держа их перед грудью. Потом Вы обмолвились, что только что пришли в Лес, но, однако, знаете местные географические названия, именно местные; такие как Полая Гора, хотя на всех картах она называется Железной Горой. И никакой серы с селитрой в карьере нет. Земля не та. И карьер с последнего половодья заполнен водой, и взять там огненный камень, как Вы изволили выразиться, не представляется возможным. Пойдём дальше. Праздник Моления о дожде в Китае случается весной. В мае, может правда, иногда, попадать на июнь. Да и ведь Драконы водных стихий не летают. Эта единственная особенность их физиологии. Да и орошать поля пивом… Фи! Ведь орошают драконы поля в переносном смысле. Просто они нагоняют туч и вызывают в них нестабильность, отчего и проливается дождь. Потом, старик в Вашей сказке понял, что убил столетнюю лису. Но ведь столетняя лиса по поверьям превращается в молодую прекрасную девушку. А в пожилую женщину превращаться может лишь пятидесятилетняя лиса, если мне не изменяет память. А она мне ещё не изменяла! И лиса не простой оборотень, как у Вас в рассказе, лиса у китайцев – это уже божество, пусть и небольшого ранга. И белый круг на стене не для отвода беды рисуют, а как раз для отпугивания лисы, так как убить лису у китайцев – дурная примета, это Вы правильно сказали. Наступило тягостное молчание. -И внешний вид у Вас не совсем драконий. Скажите, кто Вы? На лице у Дракона отразились понурость, замешательство, растерянность и досада одновременно. -Я самый настоящий Дракон. Самый настоящий. Настоящей не бывает. Я… -Ящер, - выдохнула Зайчиха. –Ведь ты наш пропавший Прыткий Ящер. Но ты так изменился! Какой тут поднялся галдёж! Крики, смех, плевание. -Вот врун! Фантазёр! Опять началось! Вымахал, дылда, а ума не набрался! Вырядился! Но как он нас провёл! Ну голова! Опять явился лапшу вешать! А мы-то хороши!
***
Когда все пришли, наконец, в себя, сразу посыпались вопросы, как? что? где? Разоблачённому Дракону-Ящеру пришлось рассказать правду. Уйдя из Леса, Ящер направил свои стопы в клинику Айболита. Он давно мечтал увеличить рост, и слышал, что такое возможно. Доктор понимающе отнёсся к его проблеме, и Ящер почти год проходил в аппаратах. Там же, когда он еще только учился ходить после операции, его проконсультировал коллега доктора Айболита, врач из-за границы, по имени фон Вехтут. В итоге мечта о Великом претворилась в операцию по изменению вида. И Ящер стал Драконом. Он думал, что это автоматически сделает его Великим. Но… Как выяснилось, этого мало для величия. И новоприобретённые крылья выполняли лишь декоративную функцию. А теперь всё раскрылось, и остаётся лишь бежать, а то стыда теперь не оберёшься. -Вы зря так расстраиваетесь, - отвечала Сова. – У Вас потрясающий дар сочинительства. Вам надо заняться литературой. У Вас интересный стиль, слог не хромает, интересные сюжеты… Пишите. А я Вам помогу с редактированием. И сведу с Дятлом, он издаёт молодых авторов.
Через полгода Сова держала в руках первый сборник молодого автора Великого Дракона из семнадцати разноплановых произведений. Сборник имел большой успех, раскупался жителями ближних и дальних Лесов. А имя своё автор полностью оправдал. Признание его таланта, несомненный начальный успех окрылили Дракона в переносном и прямом смысле. Однажды утром он проснулся знаменитым, и заметил, что крылья за спиной окрепли, складки налились тугой силой. Он взмахнул ими и ПОЛЕТЕЛ! Но это уже совсем другая история… |
Автор: Chanda | СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ 2 декабря - Международный день борьбы за отмену рабства Ролан БЫКОВ Дочь болотного царя Киносказка
В некоторые стародавние времена болотный царь похитил египетскую царицу. Прослышав о ее красоте, уме и благочестии, он превратился в осьминога, дал отловить себя бедным рыбакам, которые торговали в Египте, и вместе с уловом попал на каирский базар. Он знал, что готовится свадьба египетской царицы с султаном соседнего царства и по обычаю невеста должна сама выбрать и купить свадебные украшения, чтобы жених мог оценить ее вкус и понять, может ли она правильно распорядиться деньгами. Болотный царь жаждал своими глазами увидеть девушку–легенду, и, когда рабы проносили юную царицу в паланкине мимо рыбных рядов — по закону никто не должен смотреть на нее, за это рубили голову,— он взглянул на прекрасную девушку и воспылал великой страстью. — Оно смотрит на меня! — в ужасе закричала юная царица. — Кто? Где? — всполошились слуги и евнухи, охранявшие ее. — Это чудовище! Оно смотрит! И действительно — глаз гигантского осьминога горел зеленым огнем, а его щупальца тянулись к юной царице. Свирепая стража схватилась за оружие и бросилась на осьминога, но он своими мощными щупальцами перехватил занесенные над ним мечи и копья, одного стражника поднял и ударил оземь, другого швырнул за торговые ряды, третьего схватил за ноги и, будто палицей, крушил им воинов направо и налево. Потом он повалил на землю вздыбившегося коня начальника стражи, дотянулся своими длинными страшными щупальцами до прекрасной девушки и поднял ее высоко над землей. Черные крылья заслонили солнце — огромные птицы–змеи подхватили царя–осьминога с его добычей и улетели в открытое море. Всю ночь летели они над бушующей стихией, поднимаясь все выше и выше, сквозь ливень и молнии. Египетская царица потеряла сознание, а когда очнулась, увидела вокруг себя болото и ковер цветов, сверкающих росой. Повсюду горели свечи в чашечках белых лилий, а на юной царице сверкал белый свадебный наряд. Болотный царь был в золотых одеждах, он взял побледневшую девушку за руку и повел за собой в самую топь. Она не сопротивлялась и проваливалась все глубже. Царь погрузился с головой, а следом за ним ушла под воду, покрытую зеленой тиной, и египетская царица. Поднялся ветер, свечи погасли, и наступила ночь. Прошло много лет. Однажды весной в те края прилетели аисты. — Аисты впервые над нашим домом,— смущаясь, сказала женщина своему мужу.— Может, это добрый знак и у нас наконец будет наследник? Лицо у женщины было нежным и добрым, муж тоже был человеком незлобивым и веселым. Это были небогатые король с королевой, детей у них не было, жили они в скромном замке, слыли весьма независимыми и пользовались глубоким почтением знатных соседей. — Может, это и вправду добрый знак,— отозвался король.— Скучно жить без детей. Услышав эти слова, аисты переглянулись и полетели на болото. — Много лет назад,— сказал аист аистихе,— болотный царь похитил юную царицу Египта, и у них недавно родилась дочь. Однако в ней заговорила кровь матери, и теперь она заявляет, что не хочет жить в болоте. — Вот бы отнести ее нашим одиноким хозяевам,— сказала аистиха. — Как только стемнеет, мы увидим ее. Аисты полетели над болотом и приземлились в зарослях. И, когда исчез последний луч солнца, у них на глазах из травы показался прекрасный цветок. Он светился золотым сиянием и позванивал, как колокольчик. — Это она,— сказала аистиха.— Боже, как она прекрасна! Мудрый аист помолчал и промолвил со вздохом: — Оставим ее здесь... Она вырастет слишком красивой — это может принести большие несчастья. — Перестань! Где нет печали — нет и радости! Когда король с королевой заснули, аисты проникли в королевскую спальню и поставили цветок в вазу у изголовья их ложа. Прошла ночь, и чудесный цветок превратился в прелестную девочку с золотыми волосами. Как это произошло, никто не заметил, потому что в предрассветный час, в те неуловимые мгновения, когда ночь заканчивается, а утро еще не наступило, случаются самые удивительные события и то, что бывает лишь в сказках, происходит на самом деле. Девочка была так ослепительно красива, что, глядя на нее, приходилось щуриться, будто смотришь на солнце. Король с королевой были счастливы, они назвали ее Дионеллой и ходили за ней буквально по пятам. Но вскоре случилась беда — ночью девочка исчезла. Родители были в отчаянии, всю ночь искали ее и, не найдя, плакали, обнимая друг друга. Однако уже на следующее утро они нашли ее на лужайке у дома, поющую и веселую. — Мама,— сказала девочка,— я хочу любить! — Но тебе еще рано,— сказала смущенная королева. — Надо немного подрасти,— сказал король. — Сколько надо ждать? — серьезно спросила Дионелла. — Годы проходят быстро,— ответила королева. — Го–о–оды? — ужаснулась девочка.— Ни за что! Завтра же я вырасту. Она снова пропала на ночь, а ранним утром явилась девушкой в расцвете прекрасных лет. При этом она была так хороша, нежна и обаятельна, что счастью родителей не было предела. Той же весной Дионелла была объявлена невестой. Со всех сторон посыпались предложения руки и сердца от самых прекрасных и знатных юношей. Однако гордая красавица поставила условие: кто к ней посватается, должен провести с ней один день, чтобы она могла испытать его и решить, достоин ли он стать ее мужем. Со всеми женихами Дионелла была особенной и разной, но всегда искренней и внимательной. Она умела понять и оценить каждого, разглядеть его достоинства и не скрыть своего одобрения. Иногда она едва слышно произносила томное “Да” и могла даже позволить поцеловать себя. Но, как только солнце клонилось к закату, она начинала издеваться над новым женихом, выказывая ему презрение и раскрывая перед ним все его пороки и недостатки. Самым ужасным было то, что она опять говорила чистую правду, ибо недостатки соседствуют с достоинствами в любом человеке. Она умела издеваться даже над достоинствами женихов и бывала в этом весьма убедительной. — Ты так красив! — говорила она прекрасному юноше.— Хочется без конца любоваться тобой, но женщина ищет того, кто будет любоваться ею. — Я выколю себе глаза, изрежу лицо, сделаюсь уродом! — в отчаянии говорил юный красавец. — Уродом? — морщилась Дионелла.— Но урод, чтобы его любили, должен быть великим, а какой же великий может отказаться от своего предназначения ради женской юбки? И было похоже, что отчаяние жениха весьма радовало невесту. — Ты так добр, ты просто святой! — говорила она другому и, помолчав, добавляла: — Но святые должны быть мертвыми, иначе они требуют поклонения и становятся тиранами. День за днем Дионелла наслаждалась столь притягательными для девического сердца занятиями: знакомством, невинной встречей глаз, случайным прикосновением рук, молчанием или беседой, полными особого, понятного только двоим смысла. Но вечером, перед тем как исчезал последний луч солнца, она отказывала очередному жениху и даже могла потребовать, чтобы тот лишил себя жизни. — Ты говорил, что любишь и не можешь жить без меня? Если ты не лгал, я буду ждать тебя с первым лучом солнца, а ты вон с той скалы можешь кинуться в пучину. До утра, мой верный рыцарь! — шептала девушка, обливаясь слезами и награждая смятенного юношу соленым прощальным поцелуем. И она приходила с первым лучом солнца. И видела, как кидаются со скалы несчастные влюбленные. И многим прекрасным молодым людям день, проведенный с нею, стоил жизни. Когда кто–то из женихов отказывался лишить себя жизни и старался побыстрей уехать от греха подальше, она веселилась и хохотала до слез. Когда же влюбленный юноша выполнял ее злую волю, златокудрая красавица, глядя на его гибель, мрачнела и задумывалась, по ее щеке сбегала быстрая слеза. Девушка в отчаянии бежала по берегу, готовая сама броситься в волны, а с последним лучом солнца неизменно исчезала. И так каждую ночь. Шли месяцы, и Дионелла никому не давала своего согласия. Казалось, что она растет несносной и злой. Какая–то тайна окружала ее, но даже королева–мать ничего не могла выведать у дочери и, сколько ни старалась, ни о чем не могла догадаться. Однажды, оставшись наедине с дочерью, королева–мать спросила: — Куда ты пропадаешь ночью? И тут с перекосившимся от боли лицом девушка ответила: — Никогда не спрашивай меня об этом! Никто так и не узнал, куда она пропадает на ночь. Иногда видели, как перед заходом солнца девушка бежала в горы и скрывалась в зарослях у ручья или среди камней. След ее неожиданно исчезал, и нигде не было никаких признаков ее пребывания. Никому не приходило в голову, что Дионелла чаще всего проводила ночь в самом замке, наверху сторожевой башни. Тяжелые дубовые двери, ведущие в башню, всегда были заперты, и мало кто помнил, что туда можно было попасть еще и по лестнице, скрытой в двухметровых стенах старого замка. По этой лестнице защитники крепости могли спуститься в подземный ход, а по нему выйти далеко за пределы замка через старый, заброшенный колодец или через каменный завал у ручья. Войны в этих местах давно закончились, о подземном ходе никто уже не вспоминал, а в сторожевой башне хозяева хранили лечебные травы и коренья. Через старые бойницы с верхней площадки открывался прекрасный вид на окрестности. Из бойниц были сделаны узкие окна с цветными стеклами, отчего сторожевая башня потеряла свою суровость и стала уютной. В каменном полу был небольшой бассейн, где на случай осады хранилась питьевая вода. Тайна древней инженерной системы была давно утеряна, но она действовала — в бассейне постоянно была дождевая вода, свежая и прохладная. Дионелла убрала каменные стены башни вьющимися растениями, в бассейне у нее росли белые кувшинки. Девичья постель стояла так, что первый солнечный луч падал прямо на изголовье. Когда же угасал последний луч солнца, девушка оставалась на ночь одна. Крепко заперев все окна и двери, она начинала стонать и метаться. — Пить! Пить! — шептала она и, припав к питью, уже не могла остановиться. С каждым глотком она раздувалась, рот ее растягивался все больше. Прекрасные губы лопались и разрывались так, что кровь проступала на них. Кожа, сморщившись, покрывалась слизью, бородавками, становилась зелено–бурой. И красавица Дионелла превращалась в огромную отвратительную жабу. Всю ночь она тяжко вздыхала и проливала слезы, а наутро, с первым солнечным лучом, снова превращалась в прекрасную девушку, блистающую редкой красотой и обаянием. И все начиналось заново: коварство, капризы и издевательства, особенно над теми, кто ее любил, так что более всего доставалось королеве–матери. Каждый день несчастная девушка отказывала новому жениху и ждала кошмара наступающей ночи. Всю ночь она тяжко вздыхала и проливала слезы, а наутро, с первым солнечным лучом, снова превращалась в прекрасную девушку, блистающую редкой красотой и обаянием. И все начиналось заново: коварство, капризы и издевательства, особенно над теми, кто ее любил, так что более всего доставалось королеве–матери. Каждый день несчастная девушка отказывала новому жениху и ждала кошмара наступающей ночи. Но случилось так, что Дионелла сделала исключение из правил. Однажды к ней приехал свататься очень знатный и благородный юноша. Он был единственным наследником престола богатого царства, и о нем шла слава как об отважном воине. Но, к сожалению, наследник был не очень образован и несколько скован в общении. Нового жениха сопровождал юный раб, с которым молодой хозяин не расставался даже на свиданиях с Дионеллой, потому что не знал, что ему делать и о чем разговаривать с девушкой. Втроем они прекрасно проводили время: молодой хозяин, а звали его Тур, проявлял ловкость, смелость и силу — ребром ладони мог расколоть скальный валун, а ударом головы ломал столетний дуб. Он, не задумываясь, мог перепрыгнуть через пропасть, и тогда раб легко перебрасывал Дионеллу, которую бережно ловил Тур, и сам прыгал вслед за нею. Юноши явно соперничали меж собой, не уступая ни в чем друг другу. Девушку это волновало, и каждый вечер испытание продлевалось еще на один день. Юный раб был очень хорош собой и наделен не меньшей силой, нежели его хозяин: однажды он голыми руками чуть не задушил леопарда, когда тот бросился на Дионеллу, и отпустил его только по просьбе девушки. А лассо он владел так, что с первой попытки мог набросить петлю на падающего с неба сокола. При этом он прекрасно играл на лютне, пел и умел так вести беседу, что все трое чувствовали себя непринужденно и весело. Юноша неизменно говорил девушке приятные слова, сопровождая их язвительной иронией, отчего они становились изящными и не превращались в обычную мужскую лесть. При этом он не отрывал от девушки ликующих глаз и с каждым днем воодушевлялся все более. Когда внимание юного раба стало слишком явным, Дионелла возмутилась и посчитала себя оскорбленной. Этот ничтожный раб позволил себе влюбиться в нее? Он что, рассчитывает на ее руку и сердце? Такой откровенной наглости не прощают! Раб не смеет претендовать на трон! И она потребовала смерти юноши. Молодой хозяин отказался это сделать: — Пусть он раб, но он мой друг. Тур пообещал девушке, что раб никогда больше не взглянет на нее. И действительно, юноша перестал замечать красавицу. Даже тогда, когда она, уйдя от них на довольно большое расстояние, пошла купаться в озере, представ во всей своей невинной красоте, юноша–раб не взглянул в ее сторону. Тут уж Дионелла вознегодовала еще больше — она была вне себя от ярости. Как? Презренный раб посмел не взглянуть на ее красоту? Этот урод хочет показать, что пренебрегает ею? Не слишком ли много он смеет о себе думать? Она посчитала себя смертельно обиженной, оскорбленной, униженной и категорически потребовала его немедленной казни. И вновь молодой хозяин отказался это сделать, хотя убрал юношу с глаз долой. Дионелла сделалась безумной. Она решила сама расправиться с обидчиком. Позабыв обо всем на свете, она искала его везде и в конце концов разузнала, что он спрятан в старом колодце, которым уже давно никто не пользовался и через который она каждую ночь пробиралась в сторожевую башню. Не обращая внимания на то, что садилось солнце и почти не оставалось времени до ее ужасного превращения, она спустилась в колодец. Найдя там юношу, сказала: — Ты оскорбил меня. Ты должен умереть — и умрешь! Но, когда она достала спрятанный под накидкой кинжал и хотела уже нанести удар, погас последний луч солнца. Кинжал выпал из рук. — Пить! Пить! — заметалась Дионелла, застонала и стала жадно пить воду из колодца.— Не смотри! Не смотри! — кричала она, захлебываясь водой. Юноша не успел понять, о чем его просят, и с ужасом увидел, как Дионелла стала раздуваться, как треснули до крови ее девичьи губы, и как красавица превратилась в омерзительную жабу. Узнав ее тайну, юноша проникся к Дионелле такой жалостью и пониманием, что поклялся никогда в жизни не бросать ее. — Я всегда буду служить тебе! — шептал юноша. Дионелла–жаба захотела поведать ему тайну своего заклятия, но из ее рта вместе с обрывками слов послышалось лишь отвратительное кваканье. — Укради, унеси меня! — единственное, что можно было разобрать из того, что она пыталась выговорить.— Это заклятие... я ушла... Ква–ааа... аааа... Горькие слезы катились из ее глаз. Не теряя времени, юноша взял на конюшне двух коней, своего и хозяйского, спрятал Дионеллу–жабу в мешок и поскакал в горы. Сверкали молнии, гремел гром и лил дождь. Всю ночь юноша скакал, искусно ведя за собой хозяйского жеребца, чудом удерживая коней над пропастью. К рассвету они были уже далеко. С первым лучом солнца Дионелла забилась в мешке и стала кричать: — Зачем ты посадил меня в этот грязный мешок, проклятый раб? Разорвав мешок, красавица довольно ловко соорудила себе из него одежду и сказала, не скрывая ненависти: — Ты все видел, презренный раб... Теперь я обязательно убью тебя. Дионелла вскочила на коня и погнала его так, что юноша долго не мог догнать ее. Наконец она неожиданно осадила резвого иноходца и спросила подоспевшего юношу: — Как тебя зовут, раб? Юноша помолчал и тихо ответил: — Дион. Девушка побледнела: — Ты обманываешь меня. — Клянусь! — ответил юноша, и было видно, что он говорит правду. — Дион и Дионелла,— задумчиво сказала девушка и рассмеялась.— Ты сентиментален и глуп! Но все равно я убью тебя. Дай только срок... Сияло солнце. Дионелла безмятежно осмотрелась вокруг и сказала: — Я голодна, раб. Она соскочила с коня и улеглась на траву. Дион расстелил коврик, разложил костер и достал намокшее под дождем, отсыревшее огниво. Отложив его, Дион нашел под старым пнем пучок сухого мха и осторожно дотронулся до руки Дионеллы, лежавшей с закрытыми глазами. Ресницы у девушки слегка дрогнули, лицо осталось безучастным, только едва заметный румянец проступил на щеках. Она открыла глаза и увидела: Дион держал ее руку так, чтобы луч солнца прошел через бриллиант в кольце, надетом на ее мизинце. Пламенная точка зажгла мох, и языки пламени весело забегали среди сучьев. Дионелла села и стала смотреть на огонь. На коврике появились фрукты, лепешки и сухой сыр. Дионелла не двигалась, пламя костра отражалось в ее глазах, и казалось, что они тоже пылают огнем. Она протянула руку, взяла апельсин и вонзила в него белые жемчужные зубы. Сок брызнул на лицо, попал в глаза и, будто слезы, потек по щекам. — Никогда больше не смей прикасаться ко мне, раб! — крикнула Дионелла, с маху вскочила в седло, хлестнула коня и пустила его галопом. Они мчались по горной долине, не останавливаясь ни на минуту. Садилось солнце. Дион забеспокоился. — Надо найти воду! — крикнул он. Дионелла резко остановила коня и, переведя дух, со злобой взглянула на юношу: — Я разгадала тебя, ничтожный... Ты хочешь еще раз полюбоваться, как раздувается и рвется мое тело, еще раз насладиться, увидев меня уродливой жабой, стонущей и проливающей слезы. А ты будешь снова утешать меня, упиваясь своим благородством! Ты больше не дождешься этого, мерзкий раб! Сверкнуло отточенное лезвие кинжала, и Дионелла бросилась на юношу. Будь Дион не столь ловок, лежать ему мертвым в ту же минуту. Но он увернулся, выбил из ее руки кинжал, и они сцепились, как два врага. Дионелла пустила в ход ногти, зубы, она рвала на нем волосы, одежду, стала душить, но, как только погас последний луч солнца, тело ее ослабело и она замерла. — Воды! — жалобно попросила она. Подняв ее на руки, Дион побежал в горы. — Пить! Пить! — Тело Дионеллы дрожало и изгибалось. Вокруг простирались только скалы, раскаленные за день. Сумерки сгущались быстро, и темнота обступила беглецов со всех сторон. Дион не терял надежды и бережно нес Дионеллу на руках, пока не нашел пещеру, посреди которой бежал ручей. Девушка уже не просила пить, не шевелилась, лицо ее было белым, и казалось, что она умерла. Дион пригоршнями лил воду на лицо девушки, стараясь открыть ей рот. Но все безуспешно — жизнь не возвращалась к ней. Тогда он погрузил ее в ручей и стал держать под водой. Через несколько мгновений Дионелла открыла глаза и взглянула на юношу. Луна отражалась в ее зрачках. Этот взгляд из–под воды со дна ручья потряс Диона. И не только тем, что он был полон муки и боли, в нем была какая–то жуткая тайна. Дионелла открывала рот, будто рыба, и пила воду, глядя на Диона все тем же таинственным лунным взглядом. Глаза ее закрылись, и она замерла.
(продолжение следует) |
Автор: Chanda | Ролан БЫКОВ Дочь болотного царя (продолжение)
Дион забеспокоился и поднял ее со дна. Дионелла тут же вцепилась ему в глаза своими длинными пальцами и простонала: — Не смотри! Не смей!.. Дион зажмурился и прижал ее руки к лицу. Потом юноша ощутил, как ее пальцы затянулись перепонками, беспомощные лягушачьи лапы скользнули по его лицу, он услышал горькие вздохи и открыл глаза: у ручья, бегущего посреди пещеры, сидела и смотрела на него Дионелла–жаба. Из ее глаз катились слезы. — Я освобожу тебя от заклятия! — воскликнул Дион.— Даже если для этого потребуется моя жизнь!.. Клянусь! Дион соорудил факел, собрал сухой мох, высек просохшим огнивом искру и зажег огонь. Отразившись в ручье, огненные сполохи осветили пещеру. В тот же миг земля вдруг зашевелилась и со всех сторон послышалось мерзкое и злобное шипение — пещера оказалась полна отвратительных змей, которые окружали беглецов. Извиваясь и хищно открывая пасти, они выбрасывали наружу раздвоенные языки. Дионелла–жаба в испуге прыгала на стены пещеры и все время сползала вниз. Дион бросился было на помощь, но упругое, мощное тело каменного питона, хозяина пещеры, обвило юношу смертельными кольцами и стало душить. Нелегко пришлось храброму Диону, он напряг все мышцы, не давая питону задушить себя. Факел вывалился из его рук и упал прямо на клубок змей. Отвратительные гады поползли в разные стороны. И тогда Дионелла–жаба подхватила горящий факел своим огромным ртом и стала прыгать по пещере, разбрасывая искры. Вспыхнула ветка, за ней другая, в пещере с треском загорелись сухие сучья, и змеи быстро исчезли среди камней. Питон расслабил тело, и оно кольцами свалилось с Диона. Юноша поднял огромный камень, но взглянул в глаза Дионеллы–жабы и опустил его. Питон медленно и тяжело уполз прочь. Дионелла–жаба смотрела, как Дион гасил разгоревшиеся сухие ветки, обжигая руки, ноги, лицо. Одежда на юноше в нескольких местах тлела и дымилась. Дион выбился из сил и, когда под его ногами погас последний уголек, юноша рухнул на землю и тут же уснул. В свете луны было видно, как по обожженному лицу Диона потекла вода. Дионелла–жаба перепончатыми лапами поливала из ручья лицо и тело юноши — ожоги покрывались мелкими пузырьками и на глазах исчезали. Лицо спящего Диона стало совсем юным. В ручье плавала луна, и в ее отблесках казалось, что на голове жабы серебристым жемчугом мерцает корона. Первый луч солнца застал Диона еще спящим. Как всегда поутру, свежая и сияющая Дионелла возвратилась в пещеру с целой охапкой трав — зеленых, желтых и красных. У выхода из пещеры была собрана огромная куча сухого хвороста. Девушка присела у ручья над спящим Дионом и стала плести из трав тончайшие нити. Ее руки летали, как птицы, свивая желтые, зеленые и красные травы в крепкую тройную веревку. — Долго спишь, раб,— сказала девушка, увидев, что Дион открыл глаза, и отвернулась. Дион молча смотрел на девушку. — Ты голоден? Дион попытался подняться, но не смог — все тело его было, словно паутиной, обтянуто тончайшей пряжей из трав. Дион с укором взглянул на девушку. — Сам виноват, раб... Ты опять смотрел, ты опять все видел. Это подло, низко, гнусно, и я не могу этого простить!.. Живым не дано знать мою тайну! — Я не хотел...— начал было Дион. — Врешь! — прервала Дионелла. — Я же закрыл... — Молчи, гнусный раб! — ничего не желая слушать, гневно говорила красавица.— Ты вчера посмел дотронуться до моей руки, ты прикоснулся ко мне! Ты понимал, что рискуешь жизнью, но ради чего?.. Зажечь мох? Ты, идиот, посмел использовать меня как дрянное огниво? Дионелла смахнула с глаз злые слезы. — Тебе больше никогда не удастся так унизить меня, гнусный раб! Чтобы искупить свою подлость, ты умрешь в муках!.. Дионелла направила лучик солнца на пучок сухого мха через бриллиант в кольце, как это делал накануне Дион, мох вспыхнул, хворост загорелся, и яркое пламя взметнулось под сводами пещеры. — Можешь умолять! Можешь валяться в ногах, раб! — кричала Дионелла.— Я все равно не прощу тебя! Дион молчал и смотрел на девушку. — Сейчас ты сгоришь! — кричала Дионелла, не думая о смертельной опасности, грозившей ей самой. Огонь вставал стеной, закрывая девушке выход из пещеры. Дион оставался по другую сторону огня, у выхода. Он попытался разорвать тонкие травяные путы, но они были слишком прочны и лишь сильнее впивались в тело. Огонь подобрался совсем близко, и полы плаща Диона вспыхнули. — Несчастный раб! — закричала Дионелла.— Потяни за красную нить! Дион зубами рванул красную нить и разом освободился от пут. Он оглянулся — через выход из пещеры еще можно было выбраться, но Дионелла оставалась за чертой огня. Намочив свой плащ в ручье, Дион обмотал им голову и прыгнул через огонь туда, где, прижавшись к стене, стояла Дионелла. Глаза ее горели ненавистью. — Ты опять хочешь доказать свое благородство, раб? Не обращая внимания на ее слова, Дион поднял девушку на руки и собрался вынести ее из огня, но огонь бушевал уже и у выхода, быстро распространяясь по склонам гор, и пройти сквозь него было невозможно. Дионелла спокойно лежала на руках Диона. Она не сопротивлялась и задумчиво водила пальцами по его лицу. — Мы сгорим вместе? — спросила она. Дым плыл перед глазами, застилая лица. — Смотри! — крикнул Дион.— Дым тянется в глубину пещеры... Там есть выход! Он опустил девушку на землю, схватил ее за руку и потащил за собой. Черные от копоти, вылезли они из узкой щели в каменных завалах. Коней на привязи уже не было — видно, они испугались огня, охватившего весь склон горы, и ускакали. Ошалевшие от страха олени, лисы, медведи мчались прочь от пожара. Дым ел глаза и не давал дышать. Вдали открывалось море. — Я не могу идти,— сказала Дионелла и опустилась на землю. Дион снова поднял ее на руки и стал спускаться к морю. А она, притихшая и слабая, обвила его шею руками, закрыла глаза и не произносила ни звука. Юноша остановился передохнуть и вдруг увидел вдали, за изгибом залива, всадников, мчавшихся вдоль берега. — За нами погоня,— сказал он.— Скорее всего это Тур, они видят дым. Дионелла даже не пошевелилась. Дион спрятался за камень и стал наблюдать. На пустынный берег набегали волны. В брызгах соленой воды скакали черные на фоне заходящего солнца всадники. Впереди Тур. Лицо его было словно высечено из камня, губы сжаты. Всадники мчались молча. Крупы лошадей лоснились от пота, с конских губ срывалась пена. Проскакав вдоль лагуны, всадники скрылись за поворотом... Солнце садилось. Дион и Дионелла молча сидели на берегу горной речки, сбегавшей в море. — Здесь есть маленький грот, там ты будешь в безопасности, а я достану нам еды и разведаю путь. — Ты не бросишь меня ? — Я поклялся. — Как ты собираешься освободить меня от заклятия? Дион молчал. — Ты сам не знаешь? — Я верю в счастливый случай. — Случай?! — ужаснулась Дионелла.— А если он не придет? Сколько мне ждать, чтобы луна осветила мою прекрасную наготу, а любимый увидел под покровом ночи мой стыд? Кому принесу я дитя, рожденное мной? А если этот случай придет, когда я стану старухой? Дион молчал. — Ладно, делай что хочешь,— устало сказала Дионелла, вошла в воду и скрылась среди камней. Дион с тревогой смотрел ей вслед. — Я жду тебя с первым лучом солнца! — донеслось из грота. Светила луна. Дион бежал не оглядываясь. Он приближался к городу, над которым простиралось красное зарево. Городские ворота были распахнуты, и сквозь них сновали пешие воины, конники, грохотали телеги, груженные добром. Со всех сторон доносились крики и стоны побежденных, но пьяный хохот победителей заглушал плач несчастных. Накануне город был захвачен черными рыцарями и на трое суток отдан на разграбление кочевникам, с помощью которых рыцари проводили осаду. Шла третья ночь, самая страшная. Черные рыцари связали правителя страны, посадили на осла задом наперед и с толпой смуглолицых кочевников возили по улицам, всячески издеваясь над несчастным. Седой правитель переносил все это с достоинством и мужеством. Пожалев старика, Дион влез на опрокинутую телегу и стал кричать: — Сокровища! Сокровища! Во дворце нашли подвал — там горы золота! — Золото! — закричали вокруг.— Золото!.. О–ооо!.. А–эээээ!.. Ияйяаа!.. Все ринулись во дворец, забыв о седом правителе. Дион спрыгнул с телеги, развязал на несчастном веревки и потащил его по темным улочкам. — Кто вы, благородный юноша? — спросил правитель. — Это не важно, повелитель, спасайтесь! — Если бы удалось пробраться на корабль! Там королева и мои дети. Они вот–вот должны отчалить. Наверно, ждут меня и обороняются. — Да поможет вам счастливый случай! — грустно улыбнулся Дион и побежал по переулку. Старик, запыхавшись, догнал Диона. — Помогите, благородный юноша! Мне надо забрать сундук, в нем все мои сокровища — чужбина не любит нищих. Дион нахмурился: — Времени у меня до первого солнечного луча... Далеко сундук? — Совсем рядом... Во дворе одного дома заросший пруд, на дне пруда подвал. Точно над ним лилии. Пруд неглубок. Под водой найдете кольцо. Это дверь в подвал. А выход по винтовой лестнице — там увидите. Правитель показал дом, окруженный стеной. Дион взобрался на стену и спрыгнул в сад. Берег пруда зарос высокой травой, вода у берега была затянута тиной. Пруд был освещен светом луны и всполохами горящего города. Дион увидел лилии, вошел в воду, пошарил по дну и нащупал кольцо. Юноша сорвал лилии, чтобы не мешали, потянул за кольцо, оно легко поддалось, и Дион провалился в подвал вместе с хлынувшей в отверстие водой. Тут же дверца над головой захлопнулась и так плотно, что вода сверху даже не капала. Дион поднялся — лилии остались в руках. Где–то в дальнем конце подвала виднелась узкая полоска света, да в углу что–то поблескивало. Дион ступал чуть слышно. Оказалось, что поблескивает серебряный сундук, а полоска света шла из–под двери, к которой вели ступеньки. Он взвалил сундук на плечо, поднялся по ступенькам, открыл дверь и обомлел — прямо перед собой он увидел огромного человека с обритой наголо головой. Глаза у него вылезали из орбит, вздувшийся, как шар, живот был подпоясан широким кожаным ремнем, а над животом свисал большущий пульсирующий зоб, в котором тонуло бледное лицо, покрытое местами бурой слизью. Он ел сразу из нескольких мисок, с невероятной быстротой опорожняя их. Слезы лились по его лицу. Увидев в руках у Диона лилии, бритоголовый задрожал. — Дай! — прохрипел он.— Дай хоть понюхать! Дион протянул лилии. Бритоголовый понюхал, сразу обмяк и сказал, обливаясь слезами: — Горе мне, неизвестный путник! Как это случилось, никто не знает — надо мною заклятие: я жаба, но каждую ночь превращаюсь в человека! Голод терзает меня, но чем больше я ем — тем больше хочу есть. Мои детки бегут от меня — боятся, что я их съем! Я и сам боюсь этого. Когда превращаешься в человека, ты способен на все! Понюхай лилии — они пахнут маленькими лягушатами... Бритоголовый жадно засунул лилии в рот и стал жевать их, глядя на Диона виноватыми глазами, полными муки. — Есть спасение от заклятия? — Может быть, и есть. За морем живет царь–колдун,— ответил бритоголовый, не переставая жевать и обливаясь соком.— Но мне не добраться туда, убьют по дороге. Любой мальчишка норовит прибить жабу камнем. А ночью голод терзает меня: полночи я ворую еду, полночи ем... — Буду у колдуна — спрошу о тебе! — на ходу крикнул Дион и быстро поднялся по винтовой лестнице, унося на плече сундук. — Захочешь меня увидеть, подуй в стебель лилии. Я тут же явлюсь к тебе, где бы ты ни был! — донеслось вслед... Седой правитель томился в ожидании. Дион спрыгнул со стены. — Вот ваш сундук,— сказал он. — Спаси вас Бог,— поблагодарил седой правитель. — У нас нет времени,— оглядываясь, сказал Дион.— Если я доставлю вас на корабль, обещаете выполнить две мои просьбы? — Клянусь! — Первая — мне может понадобиться немного золота, вторая... В темноте послышались тяжелые шаги. Дион притаился. — Я не могу рисковать своей жизнью,— тихо сказал юноша.— Она сейчас принадлежит не мне. Дион быстро спрятал сундук в пустую бочку, валявшуюся у стены. В тот же миг из темноты выступил черный рыцарь в железной маске, с белым султаном на голове. — Нгыда–дза гульбу аз–тага? — спросил черный рыцарь гортанным голосом и поднял огромный меч. Дион неожиданно катанул под ноги рыцаря бочку, в которой был сундук, и рыцарь растянулся. Он вскочил и бросился на Диона, но юноша тут же исчез в темноте, куда, грохоча и подпрыгивая, покатилась бочка. Рыцарь бросился в погоню, седой повелитель последовал за ними. В темноте слышались тяжелое дыхание, топот, лязг и грохот. Гортанный голос черного рыцаря издал победный клич, на фоне горящего огнем неба молнией взвилось лассо, и все стихло. Пушки парусника палили по берегу. Кочевники и черные рыцари готовили лодки для захвата корабля, но ядра разбивали их в щепы. Неожиданно из дыма и пламени возникла фигура черного рыцаря в железной маске с белым султаном на голове. Рядом с ним в накинутом на голову мешке стоял человек со связанными руками. — Ату–нгу–ду–куарра мэй! — закричал рыцарь гортанным голосом. — Куарра! — с восторгом отозвались черные рыцари. — Эйя–я–яааа! — воинственно откликнулись кочевники. — Нгуарра–дыгы куарра мэй дог! Ндиндо–ра майгур! – крикнул рыцарь с белым султаном. — Ийяйя ду майгур! — дружно ответили воины. Пушки с парусника продолжали палить, но черный рыцарь стоял как заговоренный. Кочевники перестали обращать внимание на ядра, подчиняясь властному голосу черного рыцаря, говорившего на их языке. В несколько секунд погрузили они на остроносую лодку бочонки с порохом. — Атуя нгу ндрге тиго куарра! — крикнул черный рыцарь и сорвал мешок с головы стоящего рядом человека — под мешком оказался связанный седовласый повелитель. — Ийяй–яяааааа! — раздался радостный клич. Черный рыцарь воткнул горящий факел в бочку с порохом, поднял ее над головой, столкнул старика в лодку и прыгнул вслед за ним. Десяток воинов подтолкнули ее, двое налегли на весла, и остроносая лодка стрелой полетела к паруснику. — Геюнь гу–гу–гмэй! — крикнул рыцарь. — Геюнь! Геюнь! Ияйяаа! — завопили кочевники и полезли в лодки. Черный рыцарь мчался к паруснику, высоко над головой держа пороховую бочку с торчащим в ней пылающим факелом. — Стреляй, сынок, стреляй! — кричал повелитель, но пушки на паруснике молчали — сын не мог стрелять в отца. Факел в бочке с порохом разгорался. За лодкой рыцаря, все прибавляя скорость, плыли с десяток быстрых лодчонок — воины запели песню смерти: — Гуй–юю а–э–э–э! — Стреляй! Мне уже не поможешь! — кричал старик. — Гуй–юю а–э–э–э! Гуй–юю а–а–э–э–э! — А–ээээ! А–эээээ! Аа–ээээээ! — Быстрые остроносые лодки кочевников мчались к паруснику, песня смерти слышалась все ближе. — Огонь! — голосом, полным отчаяния, скомандовал седовласый повелитель.— Отомсти за меня, сынок! Пушки парусника выпалили разом — на корабле поднимали якорь. Черный рыцарь поджег факелом фитили остальных бочонков с порохом. Фитили шипели, разгораясь и разбрасывая огонь. — Нгеда тур–мейг! — коротко скомандовал рыцарь. Гребцы послушно прыгнули в воду и поплыли к берегу. Лодка приближалась к паруснику со стороны кормы, прямо к поднимающейся якорной цепи. Черный рыцарь, собрав все силы, забросил горящую бочку на парусник, и она покатилась по палубе. Следом он бросил конец веревки, к которой был привязан старик. После этого все три бочонка с порохом полетели за борт, но не в сторону корабля, а наоборот. Грохнули три взрыва. Взлетели на воздух вместе со столбами воды лодки кочевников. Захлебываясь в бурлящей воде, ничего не понимая, смуглолицые воины пытались добраться до берега. Рыцарь в какой–то момент успел ухватиться за якорную цепь, влез на палубу и одним ударом уложил сына правителя, бросившегося на него с мечом. Он помог жене и дочери втащить на борт связанного старика и кинулся к пылающей бочке с порохом, вокруг которой, ожидая взрыва, ничком лежала перепуганная команда. Черный рыцарь перевернул бочку вверх дном и, убедившись, что огонь погас, бросил ее за борт, на палубе остался закопченный серебряный сундук. — Я сказал, что не могу рисковать жизнью! — в сердцах произнес Дион, срывая с головы железную маску с белым султаном. Он зашвырнул ее далеко в море, крутанул штурвал, и корабль понесся по заливу в открытое море. Команда, правитель, его жена, дочь и сын смотрели на юношу и не могли сдержать своих чувств — они плакали и смеялись. — Вы герой! Герой! — кричал седовласый правитель. — Надо верить в счастливый случай! — серьезно сказал Дион, все круче разворачивая парус.— Только бы успеть до первого луча солнца. — Куда мы плывем? — спросила Джоан, рыжеволосая дочь повелителя, она смотрела только на Диона, и ее глаза пылали. — К берегу! — ответил Дион. На бешеном скаку свита Тура во главе с молодым хозяином скакала вдоль моря. Тур осадил коня, сделал знак, и все остановились у ручья. — Напоите коней! — скомандовал Тур.— Да пройдите выше по ручью, там вода чище. Воины пошли вверх по ручью и дошли до грота. Тур сел у костра и закрыл лицо руками. Вдруг он услышал, как зафыркали и заржали кони. — Хозяин, кони боятся — в гроте кто–то есть. Тур вскочил, обнажил саблю и скрылся в гроте. Воины, подняв факелы, последовали за ним. Это было именно то место, где Дион оставил Дионеллу. — Если ты здесь, Дион,— крикнул Тур,— выходи!.. Мы сразимся с тобой, как равные. Дионелла–жаба не шевелилась, она затаилась, слилась с камнями, и Тур не заметил бы ее, но при его приближении она попятилась, плеснула водой и обнаружила себя. — Здесь прячется отвратительная жаба! — крикнул Тур и добавил: — Прибейте ее! Воины Тура стали швырять в Дионеллу–жабу камни, она металась по гроту, пытаясь укрыться, но все было напрасно — большой камень попал ей прямо в голову. Брызнула кровь, тело ее медленно вытянулось, она перевернулась белым животом вверх и замерла. Волны мерно покачивали меж камней безжизненное тело.
(продолжение следует) |
Автор: Chanda | Ролан БЫКОВ Дочь болотного царя (продолжение)
Светало. Дул свежий ветер, но море было спокойным. Тур приказал седлать коней. В этот момент из предутреннего марева, как летучий голландец, возник парусник, от него отделилась лодка и поплыла к берегу. Тур и его воины спрятались. Дион вышел на берег, и воины Тура мгновенно окружили его. Тур и Дион смотрели друг на друга. — Ты предал меня,— сказал Тур.— Есть ли у тебя слова оправдания? — Я не предавал тебя,— спокойно ответил Дион.— Но ни слова не могу сказать в свое оправдание. — Ты мой раб! — жестко сказал Тур.— Я купил тебя за кошель золота и сделал своим другом. Ты предал друга. — Вот тебе кошель золота,— ответил Дион, протянув Туру кожаный мешочек.— Ты сам обещал дать мне свободу, и я не предавал тебя. — Тогда объясни. — Не могу — это тайна Дионеллы. — Где она? — Не могу сказать тебе. — Тогда я убью тебя. — Твое право приказать своим бесстрашным воинам, и они легко справятся с безоружным. — Дайте ему оружие, какое он пожелает, и езжайте домой. Мы будем биться насмерть. Один на один. Кто останется жив, станет мужем Дионеллы. Воины оставили меч, молча поклонились хозяину и поскакали прочь. Тур поднял меч с земли, смерил со своим и, убедившись, что мечи одинаковы, бросил его Диону. — Я не боюсь тебя! — сказал Дион, поймав меч.— Мы сразимся с тобой, но не сейчас. Сначала я выполню клятву, данную Дионелле. Поверь, ее жизнь в опасности. И я даже не могу обратиться к тебе за помощью. Когда смогу, я найду тебя, и мы сразимся. Клянусь! Сказав это, Дион положил меч на землю. — Пусть рухнет мир, но я не могу не верить, когда так говорят! — сказал благородный Тур, вскочил на коня, поднял его на дыбы и помчался вслед за своими воинами. С парусника раздался выстрел пушки. На палубе махали руками и знаками просили поторопиться. Дион не обращал на это внимания. — Дионелла! — тихо позвал юноша и вошел в грот. Когда глаза Диона привыкли к сумраку, он с ужасом увидел покачивающееся между камней перевернутое кверху белым брюшком тело Дионеллы–жабы. — Нет! — в отчаянии прошептал юноша. Он двинулся к безжизненному телу и осторожно перевернул его. Из головы жабы бежала кровь. Юноша вынес тело Дионеллы–жабы из грота и положил в воду у берега в тихой заводи. И тут первый луч солнца упал на безжизненное тело. Дион замер. Впервые он увидел, как Дионелла из жабы становится прекрасной девушкой: кожа жабы все более растягивалась, светлела и превращалась во что–то, похожее на большущий рыбий пузырь. Показалось, что через него просвечивает скелет, все время меняющий очертания, пузырь постепенно заполнился плотью, потом внезапно лопнул и исчез, обнажив бездыханную Дионеллу, слегка прикрытую водорослями. В голове у нее зияла рана, из которой медленно сочилась кровь, стекая в воду. Потрясенный увиденным Дион вынес девушку на берег и укутал в плащ, слезы душили его. — Я не уберег тебя,— горько сказал он.— Пришел долгожданный случай, и надежда ослепила меня. Будь проклят, Дион, и умри! Прости меня, благородный Тур, я не приду на поединок. Дион приставил к своей груди меч, но в это мгновение послышался вздох и девушка, не открывая глаз, сказала: — Слишком легко хочешь отделаться, раб... Я сама убью тебя! Дион не двигался. Дионелла открыла глаза: — Что ты пялишься на меня? Лучше приложи к моей ране вон те вонючие водоросли. Дион быстро собрал водоросли и стал прикладывать их к ране на голове девушки. — Кто тебя? — спросил он. — Проклятый Тур! Его я тоже убью! Как же он глуп, должна я сказать. Но это тебя не касается. Лучше скажи, где ты шлялся? И что ты там лепетал о долгожданном случае? Ты имел в виду, что мне разбили голову? С моря доносился звон колокола. — Какой дурак там звонит? — Дионелла повернула голову к морю. — Видишь этот корабль? — тихо спросил Дион.— Мы отправимся на Восток, и я освобожу тебя от заклятия. Ты ничего не должна мне за это... Дион неожиданно смолк и закрыл лицо руками. — Что с тобой? — испугалась Дионелла. Она отняла от лица юноши руки — из его глаз градом лились слезы. — Будь счастлив, великий Бог! — проговорил Дион. Корабль плыл на Восток. Никто ни о чем не расспрашивал Диона, хотя все на корабле умирали от любопытства. Как только корабль вышел в открытое море, Дионелла подошла к юноше. — Прими в дар,— торжественно сказала она, снимая кольцо со своего мизинца.— Ты спас меня. Они плыли несколько суток. Правитель и вся его семья были в восторге от юноши и старались оказать ему всяческое внимание. А юная дочь правителя — ясноглазое рыжеволосое существо, полное очарования и детской непосредственности,— не скрывала своей влюбленности в юношу и ни на шаг не отходила от Диона. Она засыпала его вопросами и, не дожидаясь ответов, задавала все новые: — Откуда Дион–Красивый знает язык черных рыцарей? — А зачем Диону–Великому царь–колдун? Это опасно? — А хочет ли Дион–Прекрасный иметь детей? — А любит ли Дион–Великолепный рыжий цвет волос? —А не согласится ли Дион–Благородный, Прекрасный и Великий, вместе с Джоан–Влюбленной однажды ночью полюбоваться луной? — Фу, дочка, это неприлично,— говорила мать. — Прилично! — весело отвечала дочь.— Это лгать неприлично, а я говорю правду. — Но у господина Диона есть Дионелла. — Что ты, мама, она ему совсем не подходит! — воскликнула Джоан с особой искренностью. — По какой причине? — спросила Дионелла. — По возрасту! — ответила Джоан, и от убежденности у нее выступили слезы на глазах, ей пришлось закусить губу и улыбнуться.— Вам сколько лет? — Семнадцать,— слегка сбитая с толку, ответила Дионелла. — Вот видите, вы уже старая! — сияла Джоан. — А тебе сколько? — спросила Дионелла. — А мне пятнадцать!.. Два года — это очень много! Два года для любви — это вечность! Мать обняла дочь за плечи, стараясь остановить ее: — Но они созданы друг для друга: их даже зовут Дион и Дионелла. — Это слишком просто и сентиментально,— упрямо возразила Джоан.— Гораздо лучше звучит Джоан и Дион, верно? Джоан обратилась прямо к сопернице, и Дионелла, приблизив свое лицо вплотную к лицу рыжеволосой, тихо спросила: — Хочешь, я откушу тебе нос? — Нет,— ответила Джоан, помолчав. Она пожала плечами и, сдержавшись, сказала: — Холодно, правда?.. Я пойду в каюту. Но до каюты не добежала и разрыдалась до того, как исчезла в дверях. — Не обращай внимания,— говорил Дион.— Она ребенок. — Я вовсе не обращаю на нее внимания, с чего ты взял? Просто я действительно откушу ей нос. Дионелла сделалась мрачнее тучи, и Дион попытался отвлечь ее: — Как твой новый воздыхатель? Но это еще больше испортило Дионелле настроение — сын повелителя насмерть влюбился в нее, и это ее раздражало. — Какой нудный,— сказала она Диону.— Он уже раз двадцать сказал, что отравится, и раз десять, что повесится. В первом же порту куплю ему яд и веревку. Раньше такой жених быстро сиганул бы у меня в море. Дион молчал. — А тебе не надоела эта рыжая карлица? — ревнуя, спросила Дионелла.— Поверь, я не ревную и не стану откусывать ей нос, я ее просто придушу. Дион молчал. — Ты понимаешь, что я каждую ночь там... в трюме? — Осталось недолго. — И что будет? Ты освободишь меня от заклятия? А дальше? Дион молчал. — Ты зачем хочешь сделать это? Чтобы из благодарности я стала твоей женой? Дион продолжал молчать. — А если я не люблю тебя? — Тогда я уйду, и ты никогда больше обо мне не услышишь,— ответил Дион. — Чего же ты не уходишь? — смеялась ему в лицо Дионелла.— Потом ты скажешь, что так влюблен, что не в силах уйти, и умрешь у меня на глазах. — Может быть, и так,— сказал Дион. — Не умрешь! Любая девка, да хоть эта рыжая карлица, однажды скинет одежды, откроет пред тобой свой девичий секрет — и ты готов! Пара ласковых слов, лживая нежность рук — и ты останешься жить.— Дионелла вдруг оглянулась.— Нет, я все–таки откушу ей нос. На палубе снова появилась Джоан. Следом шла черная рабыня с подносом, на котором стояли бокалы с вином. — Давайте пить шампанское! — говорила Джоан как ни в чем не бывало. На ее лице были видны следы слез, но глаза, устремленные на юношу, сияли. — Дионелла должна отдохнуть,— ответил Дион, глядя с тревогой на заходящее солнце. — Нет уж, мы выпьем! — сказала Дионелла. Она подняла бокал и выпила шампанское одним глотком. Потом с улыбкой так же эффектно выпила один за другим все остальные. — Несите еще! — хлопнула в ладоши Дионелла.— Катите бочку! — Дионелла, идем! — Дион пытался взять ее за руку. — Не прикасайся ко мне, раб! — Раб?! — ахнула Джоан. — Да, это сбежавший раб! — сказала Дионелла, явно получая удовольствие, и обратилась к Диону: — Правда? — Это правда? — спросил правитель . — Правда,— ответил Дион. — Как романтично! — воскликнула Джоан, всплеснув руками. — Тащите вина! — кричала Дионелла. — Вина! — вторила Джоан, ни в чем не желая уступать сопернице. Матросы катили бочонок. — Солнце заходит,— шептал Дион. Дионелла в упор смотрела на юношу — в ее глазах горел зеленый огонь, и во всем лице была отчаянная решимость. Она зубами вырвала из бочонка деревянную пробку, сделала два больших глотка, и в это время погас последний луч солнца. Руки девушки опустились, и вино из бочонка полилось по палубе. — Пить! Пить! — Дионелла приникла к бочонку. — Не смотрите! — закричал Дион.— Уйдите! Покиньте палубу! Все!.. Но было поздно. Дионелла пила из бочонка, не останавливаясь. Она раздувалась, раздувалась и на глазах у всех превратилась в уродливую и страшную жабу. Дион подошел к ней и хотел поднять, но она отпрыгнула, перевалилась на бок, квакая, поползла прямо к Джоан и прыгнула к ней на колени. Джоан застыла от ужаса, а пьяная Дионелла–жаба все пыталась подпрыгнуть и схватить ее бородавчатыми губами за нос. Она срывалась, падала, заваливалась на бок и все квакала своим отвратительным голосом. Наконец, ее стошнило, она успокоилась, улеглась у ног Диона и захрапела. С Джоан случился обморок, влюбленный сын правителя пытался убить себя столовым ножом, его связали и вместе с сестрой унесли. Все разошлись. На палубе остались Дион с Дионеллой–жабой у ног и седовласый правитель. — Благородный юноша...— начал было правитель. — Извините нас! — сказал Дион.— Пусть она поспит на воздухе, она задыхается там, в трюме. Седой правитель помолчал. — Царь–колдун очень стар,— снова заговорил он.— В последнее время он колдует редко, мало что помнит из черной магии, да и белую, говорят, забыл. Может смешать не те смеси, спутать заклинания, и, что у него получится, он и сам не знает. Сейчас мало кто рискует обращаться к нему. Хочу вас предупредить: он коварен и глуп, на старости лет его любимое занятие — бессмысленные и жестокие казни. — Буду надеяться на случай,— тихо сказал Дион. — Я понимаю вас, но послушайтесь моего доброго совета,— с волнением проговорил седой повелитель.— Решительность — не жестокость. Бросьте несчастную в волны! Не раздумывайте. Сейчас же! Нельзя так мучить ее и себя. Вас полюбила моя дочь... — Если вам дороги жизнь и ваши близкие, уходите! — с трудом сдержав гнев, ответил Дион.— И лучше всего вам всем не показываться на палубе до самого берега. Над морем стояла светлая ночь. Парусник ходко шел навстречу волнам. Одинокая фигура Диона до утра оставалась на мостике. Пьяная Дионелла–жаба храпела рядом, растянувшись на палубе. Ранним утром корабль причаливал к берегу острова, где правил царь–колдун. Джоан и сын седовласого повелителя на палубе так и не появились. Седой повелитель и его жена, грустные и подавленные, смотрели вслед уходящему Диону, который под руку вел Дионеллу. Она шла пьяной походкой, то и дело спотыкаясь и падая. Дул сильный ветер, столбами поднимая песок. Дион решил надежно спрятать Дионеллу далеко за городом. Он нашел тихое, укромное место в зарослях, где протекал ручей, и уложил Дионеллу спать. Она пролепетала что–то о том, что никогда не простит измены Диона с рыжей карлицей, и уснула. Дион отправился в город. Над приземистым глиняным городом, огороженный высокой стеной и глубоким рвом, по которому текла река, возвышался дворец царя–колдуна. Утверждали, что властелин острова умеет превращать своих врагов в пыль, и оттого над королевством часто проносятся пыльные бури. Как видно такая буря только что кончилась; повсюду горели костры, стучали барабаны и слышались крики глашатаев . — Наш великий из великих, мудрейших из мудрых превратил всех врагов в пыль, спас нас от смерти, грабежа и бесчестья! Несите несравненному повелителю подарки! — кричал тощий глашатай высоким голосом. — Торопитесь, чтобы он не прогневался и не превратил всех вас в мышей и лягушек! — хриплым басом выкрикивал толстяк. Дион огляделся и спросил у проходившего мимо старика: — Если он умеет превращать людей в лягушек, значит, он и лягушек может превращать в людей? — Верь, сын мой, всему, что говорится, да не забывай, что о многом и лгут,— ответил старик. — Запомню,— улыбаясь, ответил Дион.— А не знаете ли вы, добрый человек, как попасть во дворец? — Не торопись умирать, юноша,— сказал старик и растаял в облаке пыли. На площади Дион увидел толпу, собравшуюся у лобного места, где царь–колдун любил вершить казни, наблюдая за ними из тайных окошек дворца. Дион пробрался поближе и стал внимательно наблюдать за происходящим. На голову приговоренного был надет мешок. В котле кипела смола. Палачи бросили несчастного в котел, взлетел столб пламени — и все кончилось. Толпа быстро разошлась. Дион подошел к воротам дворца. — Что тебе нужно, чужестранец? — спросил стражник. — Я странствующий поэт и пришел к великому царю спеть гимн в честь его великих подвигов. Диона провели в уютный дворик перед окном за золотыми решетками, дали лютню и приказали начать. Дион запел. Он пел старинную песню о подвигах, но смысл ее был в том, что любой подвиг совершается ради любви. Юноша всматривался в темное окно. Ему мерещились танцующие девы и бледное лицо Дионеллы за золотыми решетками. Он не видел, как в кустах собирались стражники, и не заметил, как они приблизились. Ему на голову надели мешок. Дион не сопротивлялся. Его подняли на руки и потащили через глубокий ров с быстрой рекой, по лестницам наверх, потом вниз. Он услышал звон ключей и скрип отпираемых затворов. Его бросили на холодный каменный пол, и Дион, ударившись головой, потерял сознание. Когда он пришел в себя и смог оглядеться, то увидел высоко наверху узкое окно за толстыми решетками, в которое заглядывала луна. Ночью Дионелла–жаба сердцем почувствовала, что случилось несчастье, и отправилась спасать юношу. Долго прыгала она среди зарослей, пока не оказалась на дороге, ведущей в город. Дорога под луной светилась, казалась бесконечной и пугала. Дионелла отдышалась и продолжила путь. Дороги в тех краях, как и у нас, очень извилисты. Говорят, человечество идет дорогой ослов, обходящих на своем пути каждый камень или яму, оттого дороги редко бывают прямыми и почти всегда петляют, как пути нашей жизни, проложенные судьбой. За одним из поворотов послышались голоса и скрип колес. Дионелла–жаба отпрыгнула на обочину и затаилась. Мимо медленно проехала повозка. — Этого певца будут сжигать в кипящей смоле? — спросил молодой голос. — Да, сынок, надо торопиться, а то не успеем разогреть смолу к назначенному часу. Повозка скрылась в пыльном облаке, и Дионелла–жаба запрыгала дальше. Она делала большие прыжки, спотыкалась, падала и ударялась о дорожные камни. После каждого такого удара она некоторое время лежала, приходила в себя, потом прыгала дальше. Диона приговорили к казни. Перед ним на каменном полу башни смерти был разложен ковер, уставленный яствами. Горой лежали фрукты, золотые кувшины хранили драгоценные вина, серебряные пиалы были полны халвой и другими сладостями. Рядом лежала лютня. В серебряных подсвечниках горели свечи. Сам Дион был прикован и подвешен за руки к столбу. — Ты пел прекрасно,— говорил Диону старый визирь.— Наш величайший из великих, мудрейший из мудрых плакал. Пойми, он не может позволить, чтобы кто–то, не столь разбирающийся в искусстве пения, слушал тебя и был бы не в силах оценить по достоинству. Тебя можно было бы заточить в башне, но ты молод и слишком долго будешь страдать. Поэтому утром тебя без задержки казнят. Возблагодари великого и приготовься к смерти. А это все,— он показал широким жестом на яства,— будет радовать твои глаза до утра. — За что же меня казнить? Я не разбойник, не вор. — Воров и разбойников мы отпускаем — иначе государственная казна оскудеет, в том–то и мудрость великого. — Развяжи меня, я голоден,— сказал Дион. — Что ты? Как можно? Перед казнью есть не полагается. Мудрейший из мудрейших считает, что казнь на сытый желудок слишком жестока. А чем сильнее ты испытаешь муки голода, тем больше будешь рад смерти. Казнь назначена на утро — ждать совсем недолго, певец, и ты обретешь покой. Ты заслужил его. Подвешенный за руки, Дион медленно терял сознание и волю. Дионелла–жаба торопилась изо всех сил.
(продолжение следует) |
Страницы: 123456789101112131415161718192021222324252627282930313233343536373839404142434445464748495051525354555657585960616263646566676869707172737475767778798081828384858687888990919293949596979899100101102103104
Количество просмотров у этой темы: 467202.
← Предыдущая тема: Сектор Волопас - Мир Арктур - Хладнокровный мир (общий)