Сектор Орион - Мир Беллатрикс - Сказочный мир

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

12 апреля - Всемирный день авиации и космонавтики

Н. Крайнер

Сказка про страх

Жил-был – ну разумеется! – снова мальчик. Мальчик очень хотел стать космонавтом. Он каждый день подходил к маме и спрашивал: “Мама, я стану космонавтом?” А мама у него была очень честная, поэтому она отвечала: “Нет, сынок, не станешь, там перегрузки, центрифуги, а тебя даже на каруселях тошнит”. Мальчик расстраивался и шел во двор, где с ненавистью смотрел на карусель и на катающихся на ней детей. Он мог часами сидеть около карусели и буравить ее взглядом. Ему казалось, что карусель виновата в том, что его не возьмут в космонавты.

Потом мальчику надоело просто смотреть на карусель, и он начал кататься на качелях. И даже самым первым во дворе смог сделать “солнышко”. Все ему очень завидовали, а он все равно иногда поздним вечером, когда всех детей уже звали домой, выбирался во двор и пытался прокатиться на карусели.

Однажды, когда он шел домой после очередной неудачной попытки, он встретил Страх. Страх стоял около качели и в ужасе на нее смотрел.

– А ты что здесь делаешь? – спросил мальчик.

– Я здесь боюсь.

– А это интересно? – спросил мальчик.

– Да, конечно, – ответил Страх.

– А я “солнышко” могу делать, – похвастался мальчик и полез на качели.

– Ты что, – закричал Страх. – Это же очень опасно, ты можешь упасть и разбиться.

– А как это, упасть и разбиться? – спросил мальчик. Ему раньше никогда не приходилось разбиваться.

– Это, ну вот как космонавты иногда, – ответил Страх. – Летят, а потом падают и разбиваются. Или взрываются.

– Глупости какие, – ответил мальчик. – Космонавты все на каруселях катаются, а я на качелях.

И он начал раскачиваться, и прокрутил целых два “солнышка” подряд. Страх сначала зажмурился, а потом и вообще ушел. А мальчик слез с качелей и пошел домой. Вот только про космонавтов он у мамы уже не спрашивал. Ему вполне нравилось качаться на качелях.

Прикрепленное изображение (вес файла 65.6 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

Ну, и поскольку сегодня юбилей - полвека первого полёта, то вот ещё одна сказка:

Джанни Родари

(из цикла «Сказки по телефону»)

Паолетте Родари и ее друзьям всех цветов кожи

КОСМИЧЕСКИЙ ЦЫПЛЕНОК

Знаете, кто выскочил из шоколадного яйца в прошлом году под Новый год в доме профессора Тиболла? Всем на удивление - космический цыпленок! Во всем он был похож как две капли воды на земного цыпленка. Только на голове у него была капитанская фуражка с телевизионной антенной на боку.

Профессор Тиболла, синьора Луиза и их дети все сразу сказали: "Ой!" – и после этого еще долго не могли найти никаких других слов.

Цыпленок осмотрелся вокруг и остался недоволен.

- Как вы отстали на вашей планете! - сказал он. - У вас еще только Новый год?! У нас, на Марсе-8, уже среда.

- Этого месяца? - спросил профессор Тиболла.

- Вот еще! Конечно, следующего! Но мы и годами ушли вперед - у нас там на двадцать пять лет больше!

Космический цыпленок прошелся немного по столу, разминая ноги, и проворчал:

- Какая досада! Ах, какая все-таки досада!

- А что случилось? - спросила синьора Луиза.

- Вы сломали мое летающее яйцо, и я не смогу теперь вернуться на родину!

- Но мы купили это яйцо в кондитерской! - объяснила синьора Луиза.

- Вы просто ничего не знаете. Это яйцо вовсе не шоколадное яйцо, а космический корабль, замаскированный под яйцо! И я - его капитан, переодетый цыпленком!

- А экипаж?

- Я и есть весь экипаж! Но теперь меня понизят в звании. Меня сделают по меньшей мере полковником.

- Да, но полковник выше капитана!

- Это у вас, потому что у вас все звания наоборот! У нас самое высокое звание - простой гражданин! Но мы только время теряем... Я не выполню своего задания! Вот в чем беда.

- Очень жаль... Видите ли, мы хотели бы вам помочь, но не знаем, какое у вас было задание...

- Гм, я ведь тоже не знаю. Я должен был ждать в той витрине, откуда вы меня взяли, нашего тайного агента.

- Интересно, - заметил профессор, - тайные агенты на Земле? А если мы пойдем в полицию и расскажем об этом?

- Ну и пожалуйста! Там только посмеются над вами, когда вы станете говорить им про космонавта-цыпленка!

- Это верно. Но может быть, вы хотя бы нас посвятите в ваши тайны?

- Ну... Тайным агентам поручено заблаговременно выяснить, кто из землян отправится через двадцать пять лет на Марс-8.

- Но это же просто смешно! Ведь мы даже не знаем сейчас, где находится такая планета - Марс-8.

- Вы забываете, дорогой профессор, что там у нас времени на двадцать пять лет больше! Поэтому мы-то уже знаем, что капитана-космонавта, который прибудет на Марс-8, будут звать Джино.

- Ух, - сказал старший сын профессора Тиболла, - как меня!

- Чистое совпадение! - заключил цыпленок. - Его будут звать Джино, и будет ему тридцать три года. Следовательно, сейчас на Земле ему ровно восемь лет.

- Постойте, - воскликнул Джино, - мне же как раз восемь лет!

- Ты меня все время перебиваешь! - рассердился капитан космического яйца. - Как я вам уже сказал, мы должны найти этого самого Джино и других членов будущего экипажа, чтобы вести за ними регулярное наблюдение, без их ведома, разумеется, и воспитать их как следует.

- Что-что? - удивился профессор. - А мы, значит, плохо воспитываем наших детей?

- Вовсе нет. Только, во-первых, вы не приучаете их к мысли, что им предстоит жить в эру межзвездных путешествий, во-вторых, не внушаете им, что они являются гражданами не только Земли, но и всей вселенной, в-третьих, не объясняете им, что понятие "враг" нигде за пределами Земли не существует, в четвертых...

- Простите, капитан, - перебила его синьора Луиза, - а как фамилия этого вашего Джино?

- Видите ли, он не наш, а ваш. А зовут его Тиболла. Джино Тиболла.

- Так это же я! - подпрыгнул сын профессора. - Ура!

- Что значит "ура!"? - воскликнула синьора Луиза. - Не думаешь ли ты, что твой отец и я позволим тебе...

Но космический цыпленок уже влетел в объятия Джино.

- Ура! Мое задание выполнено! Через двадцать пять лет я смогу вернуться домой!

- А яйцо? - вздохнула сестренка Джино.

- Его мы немедленно съедим!

Конечно, они так и сделали.

Прикрепленное изображение (вес файла 171.3 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

12 апреля, также, День рождения рок-н-ролла

Автор под ником Das Drehen

http://das-drehen.livejournal.com/

Публикуется с любезного разрешения автора

Рок-сказка.

Рок-Стар.

В стареньком доме, где-то на 3-ем этаже, жил Рок-Стар. Ближе к вечеру из его квартиры раздавались жесткие гитарные соло и мужской голос верещал что-то на непонятном языке, "Вероятно, про свободу души, - говорили сочувствующие соседи, - Раз уж такой шум поднял, то явно неспроста". Иногда голосов был целый хор и они громко распевали все вместе. Соседи разводили руками и делали звук телевизора погромче. Тяжелый рок, тут уж ничего не поделаешь. Что в названии, то и в душе.

Ночами раздавалось романтически настроенное бренчание. Рок-Стар явно был в задумчивости и гитара думала вместе с ним. О чем же? О чем?...

Соседи поговаривали, что некогда, давным-давно была у Рок-Стара девушка. Но он не смог ее удержать и она ушла. С тех пор он страдал. Куда она ушла? Кто знает. Соседи знали только, что девушку звали Муза, и что с тех пор он ищет ее везде, куда только могло завести ее женское любопытство. Здесь соседи снова пожимали плечами и делали такое выражение лица, какое делают при разбитой случайным образом банке варенья и фразе "Ничего не поделаешь".

Рок-Стара видели редко. Когда темнело он куда-то уходил, дворник из парадной нередко встречал его, когда шел включать свет. "Что ж ты, в такую-то темень надо дома сидеть, а ты?" - спрашивал дворник, на что из сумерек посеревшая, еле различимая от сиреневых кустов, фигура Рок-Стара махала ему рукой и, вероятно, улыбалась, - дворник видел плохо. Фигура махала рукой, поворачивалась спиной, где неизменно была его лучшая подруга - гитара, и уходила куда-то в направлении горящих фонарей. Возможно, в этот момент гитара тоже улыбалась.

"Тяжелый рок.." - вздыхал дворник и шел включать свет.

Однажды днем, в оранжевый полдень, когда песок и бетонная арка были почти такого же цвета, какого полагается быть жаркому полудню, соседка с сыном возвращались домой из гастронома с пятикилограммовым арбузом. Мальчик ныл, а соседка удивленно заглянула в маленькую щель - входная дверь квартиры Рок-Стара не была закрыта. Ее правая бровь поползла вверх, вот уж беспорядок - всюду были разбросаны сотни белых листков с каким-то черными закорючками, соседка припомнила с юности, что это - нотные листы. Рядом же с трюмо стояла гитара, мимо пробежали ноги в синих джинсах с серыми носками.. Остановились.. И в эту же секунду к полу хлынул медово-золотистый водопад волнистых волос, откуда-то вынырнула рука, схватила пару листков, соседка охнула, тут же на нее уставились два внимательных, пронзительно ярко-синих глаза, послышался смех и дверь захлопнулась.

Соседка втолкнула в свою квартиру сына, за ним арбуз, и осела на табуретку возле двери.

Вечером она ходила как можно ближе к стене - старалась услышать совместные размышления Рок-Стара с гитарой, но - ни одного звука. На следующий вечер тишина повторилась. "Тяжелый рок, - говорил сосед - Пути его неисповедимы. Кто знает.."

И дворник больше не натыкался на поблекшую в сумерках фигуру с гитарой. И голоса больше не вопили как резаные о свободе души. Кто-то предположил, что Рок-Стар уехал на гастроли - куда-то туда, где множество фанаток готова порвать на сувениры такого вот Рок-Стара, где у каждого есть такая же волшебная гитара, которая все поймет и скажет своим певучим голосом то, что думает Рок-Стар. Где есть такие же Рок-Стары с такими же копнами волос, которые вопят о свободе души и о потерянных девушках. Соседи пожимали плечами и вечерами прислушивались к шумам, может быть гитара уже разговаривает с Рок-Старом? Но... Больше всего соседи и дворник волновались из-за множества фанаток, которые могут порвать Рок-Стара себе на подарки, кто знает, с кем тогда останется гитара? Ведь никто больше не знал о чем с ней разговаривать, да и никто ее бы не понял так, как Рок-Стар, а она бы никого не поняла как его... В общем, это был тот самый лучший вариант того, когда двое понимают друг друга и друг за друга заканчивают начатые предложения.

И вот однажды вечером, соседи услышали как громко хлопнула дверь и мужской голос снова начал кричать о некой свободе на непонятном языке. "Вернулся!" хором воскликнули и вздохнули с облегчением соседи и сделали телевизор погромче.

Муза.

Однажды, субботним утром, когда солнце теплыми лучами золотило дома и крону деревьев, Рок-Стар вышел из своего дома в соседний универсам за хлебом. Пройдя мимо высоких кустов сирени, подходя к арке он услышал кричащий женский голос. Кто-то от кого-то уходил совершенно навсегда и не собирался возвращаться определенно точно. В следующую минуту этот же кто-то быстрым шагом направил прочь и столкнулся с Рок-Старом.

- Можно у тебя выпить кофе? - тут же спросил кто-то, оказавшейся девушкой в красном платье.

- Да, конечно, - несколько озадаченный ответил Рок-Стар, ничуть не удивившийся своему ответу - так поступил бы любой Рок-Стар, если бы кому-то нужна была помощь и намечался какой-нибудь интересный рассказ о жизни.

- Только мне нужно в магазин за хлебом.. и молоком.

- Я подожду.

Рок-Стар выходил из арки не оборачиваясь - вполне могло оказаться, что если бы он обернулся - там никого бы не оказалось, кроме утренней иллюзии.

На окнах булочного отдела под белыми тюлевыми занавесками звенели мухи, которые ничего не могли добиться от пластиковых цветов и никуда не могли деться из-за твердого стекла, полная кудрявая продавщица в белом кокошничке пробивала товары на кассе, в очереди хныкал маленький мальчик, которого вытащили из песочницы, его недовольство было видно по тому как он размахивал лопаткой, а Рок-Стар стоял в полусне, просто разглядывая эти картины начала дня, потому как где-то дальше, в его голове, зияло все время два вопроса - кто была эта девушка и не ушла ли она куда-либо.

Шел обратно он своим самым обычным размеренным шагом - еще не хватало бежать куда-то, почти зная, что там никого нет. Он прошел арку, свернул к своему подьезду и увидел, что там все-таки она...

Она стояла, прислонившись к стене, разглядывая свои туфли, черная лаковая сумочка висела на ее плече и увидев Рок-Стара она спросила:

- Ну что? Идем?

Она сидела на его кухне, за белым столом, спиной к окну, так что Рок-Стар, стоявший у плиты в ожидании закипания чайника, мог совершенно безнаказанно ее разглядывать. У нее были недлинные темные волосы - до лопаток, яркое, короткое красное платье, чтобы разглядеть все остальное нужно было подойти с другой стороны, и тут на его счастье закипел чайник, и Рок-Стар, поставив перед девушкой чашку и тарелку с бутербродами, сел напротив.

- Я надеюсь, ты кофе любишь.. - начал было Рок-Стар..

- Да, конечно, - тут же она его перебила, - Тебе, наверное, интересно что это такое было, да? Но я пока не собираюсь это рассказывать - это мое дело, может только потом, когда-нибудь... На данный момент у меня начался новый отрезок жизни.

Рок-Стар усмехнулся.

- Ты здесь один живешь? - услышал он голос уже из коридора.

- Да, один..

- Ты музыкант? - спросила она, показывая на стопки листов, исписанных черными закорючками, нотные книги и кучи виниловых пластинок.

- Да вот.. Промышляю помаленьку...

- А это что? - девушка показала туда, где на подставке стояла Гитара.

- Это моя боевая подруга - улыбнулся Рок-Стар.

Гитара, с которой несколько минут назад спал ее гитарный сон о раскаленных проводах и софитах, стояла в стальном оцепенении по самой жесткой стойке "Смирно!", по мере приближения девушки, она издала низкий рычащий звук... Они тут же узнали друг друга - девушка увидела то, без чего не может прожить нормальной жизнью ни один самый настоящий Рок-Стар, а гитара увидела то, в чем жизненно нуждается любой музыкант, она узнала Музу...

Впервые с тех пор, когда гитара появилась в доме Рок-Стара, Рок-Стар утром не взял ее в руки.

Рок-Стар показывал Музе свои любимые пластинки и они вместе слушали их - какие-то нравились им обоим. Они снова пили кофе и Рок-Стар показывал фотографии с концертов - вот он с его друзьями, такими же Рок-Старами, вот он на фоне плаката, где изображен он сам, вот он возле вокзала, в том городе, где прошел его самый первый большой концерт...

Вечером Муза ушла, а Рок-Стар взял гитару и стал наигрывать новые мелодии, которые пришли сегодня к нему в голову - сначала плавные и певучие, а дальше те самые, от которых соседи делают телевизор погромче, и гитара ревела зверем и пылала огнем в руках Рок-Стара, что ему чрезвычайно нравилось, и, если бы он немного меньше думал о Музе, он бы понял, что она поет с ним так не от новых идей, а от горечи обиды и ревности...

Когда разбиваются фикусы...

У Музы была такая привычка - уходить куда-то, самой не зная куда. Все равно куда, лишь бы не быть там, где ничего не происходит. Человек движения. Что же, есть такие люди - путешественники. Им тоже - лишь бы куда, лишь бы не стоять на месте. Муза была своего рода тоже путешественницей. Но только она путешествовала по людям. Только не подумайте ничего плохого! Она просто любила знакомиться..

А началось все с того, что однажды, сидя одним воскресным утром на кухне, где хлопотала у плиты ее мать, где сидел за столом соседский сын, где стоял на окне горшок с зеленым фикусом, она услышала нечто такое, что заставило ее перевернуть свою жизнь вверх дном.

В тот самый момент заулыбался и потупил взгляд соседский сын, в тот самый момент голос матери приобел мерзкое мурчащее звучание, фикус на окне зашелестел широкими листьями, а к горлу Музы подступил комок горечи да такой, что ей захотелось выпрыгнуть из окна - благо жили они на 2-м этаже и при всем желании ей не удалось бы умереть. Так что из окна вылетел только фикус.

Муза всегда была самой обыкновенной девчонкой, абсолютно всегда, насколько она себя помнила. Как и все ходила в детский сад, в школу, на школьные дискотеки, вечерами сидела с подружками на скамейке возле дома и болтала с ними обо всякой девчачьей ерунде - кому какие туфли купили родители и как на кого посмотрел знакомый мальчик. После школы отправилась за новым куском гранита в университет, а летом, на каникулах, разносила кофе и пирожные посетителям кафе недалеко от дома. Так и текла ее маленькая размеренная жизнь.

Да нет, не то чтобы ее все устраивало - временами она подумывала о том, что что-то должно быть больше, чем есть, хоть раз должно было случиться что-то необыкновенное, ну, хотя бы раз в жизни.. Но такая вещь как замужество не было этим "чем-то волшебным". Потому фикус вылетел из окна. Нет, не потому, что она вышвырнула его с криком из окна и завопила, что никто не смеет решать за нее за кого ей выходить замуж, нет... Она просто сидела у окна, где стояло несчастное растение, просто протянула руку и столкнула его вниз.

Мать удивленно выглянула в окно. Соседский сын-увалень шумно сглотнул свой чай, а его глаза бегали с Музы на ее мать, подозревая бурю. Муза встала из-за стола и пошла к себе в комнату. Мать с соседом молча поспешили за ней. На самом деле, Муза просто подумала, что разобьется точно так же, если будет продолжать жить так.

Муза закрыла дверь в своей комнате. Больше уже ничего не казалось. Теперь уже все было просто "не так".

Она жила в большом городе, но на его окраине. В центре она была от силы пару раз - они с мамой и соседским сыном ходили в цирк и зоопарк, да и то - в детстве. В их районе все было рядом - школа и университет, магазины с едой и одеждой, кафе, клуб, где собиралась молодежь, библиотека и больница. Весь мир, который был таким большим, уместился всего в нескольких улицах. И как становится ясно - это на самом деле невозможно.

Муза открыла шкаф. В углу стояла коробка с вещами, которые она никогда не носила. Куча сердобольных теть и бабушек приносили ей разные вещи по поводу и без повода - мало ли к молодому человеку в гости пойти, на день рождения одеть, в какой-нибудь театр, на дискотеку. Но, хоть этих случаев было достаточно, вещи так и не носились. Здесь была только одна причина - ее тети и бабушки жили в центре, а она сама - на окраине. Соседские девочки теть и бабушек носили такую одежду каждый день, а подружки Музы никогда. "Если уж пойти туда, где никогда не была, - подумала Муза, - то и одевать то, что никогда не носила."

Муза вышла из своей комнаты, открыла входную дверь. "Знаешь, мам? Я пойду прогуляюсь!" крикнула она в сторону кухни, где сидели притихшие мать с соседом и вышла из квартиры.

- Та... Ой, какое на тебе красивое платье.. - проговорил вышедший за ней сосед.

- А, ну, спасибо. Знаешь что.. - натянуто улыбнулась Муза, снимая с волос темно-зеленую резинку. - Знаешь, что... А ты это.. Не приходи к нам больше.

Муза вручила соседу резинку и побежала вниз по лестнице. Ничего толком не понимая, туда, где ничего не знала.

Как это случилось.

С самого детства Рок-Стар был не пойми чем. Его все время тянуло куда-то забраться - то залезть на самое высокое известное ему дерево, то на крышу собственного дома, то на водонапорную башню. Но так как земное притяжение никто не отменял, а человек слаб, то и притягивала его земля к себе обратно. Соседи даже поговаривали, что однажды она его притянет не просто к себе, а в себя, и уж тогда они с ней точно никогда не расстанутся.

Шишек и ссадин у Рок-Стара хватило бы на всю мальчишечью округу, а вот такого упорства, как у него, ни у кого не было.

Потому водонапорной башне приходилось смиряться со своей ролью Эвереста, а соседям закупаться успокаивающим средством, так как смотреть на то как юный Рок-Стар карабкается вверх было еще тем захватывающим действом.

Время шло, а юный Рок-Стар все не падал, более того, он рос и собрал возле себя горстку таких ж покорителей чердаков и вот уже аптека на их улице процветала...

Он был как плод репейника - он носился по округе так, как если бы его подхватывал и уносил за собой ветер и уж если что-то его интересовало - он не отставал от этого, будь то Эверест-водонапорная башня или заколоченный вход на чердак. Эти качества очень помогают человеку, если тот влюбится. Как и должно было случится - Рок-Стар влюбился.

Рок-Стар аккуратно выглянул за угол - неподалеку была открыта дверь, где виднелась пара силуэтов разговаривающих людей и слышался смех. Внезапно раздался какой-то грохот и восклицания. Один человек скрылся из виду, а другой обернулся

- Эй ты! Ты чего там? - крикнул один из них.

- Я?... Ничего..

- Подойди сюда.

Рок-Стар подошел к дверям магазина.

- Да ты не бойся, заходи... - позвал его рыжеволосый мужчина. - Ты чего здесь делаешь?

Тут грохот раздался снова и мужчина подбежал к стеклянной витрине, успев подхватить один их инструментов.

- Э как! Ты погляди какая!

- Да-а, - засмеялся один из них, появившись снова из подсобки - Норовистая! И куда ей не терпится? На сцену, наверное?

- Или подставки у тебя кривые.. Ты, - обратился рыжеволосый к Рок-Стару - Ты хоть знаешь что это такое?

- Ну да, знаю. - После этой фразы дыхание у Рок-Стара перехватило. То, что он увидел сразило его наповал как автоматная очередь.

- Ничего ты не знаешь! Это последняя серия легендарного мастера! Ты даже представить не можешь сколько она стоит!

- А все же, сколько? - Рок-Стар прищурился.

Человек назвал цену.

- Непросто так, да?

- Вроде того.. Ну, я пойду, пожалуй.

- Иди.

- До встречи! - Рок-Стар помахал рукой и вышел из магазина. Сердце его колотилось и разбивалось на тысячу осколков. С этого момента он ни о чем другом не мог думать. Один из инструментов последней серии некого легендарного мастера, о котором Рок-Стар никогда прежде не слышал, разом завоевал его душу.

Был уже почти конец лета. Рок-Стару в ту пору надо было готовиться к школе, пойти получить учебники, купить пару десятков тетрадей, а у него в голове до сих пор горело летнее солнце и дул ветер. Сидя на крыше водонапорной башни, он грыз зеленое яблоко и смотрел вниз - где-то там, вдалеке виднелся дом, где располагался музыкальный магазин, где жила без него его мечта. Мыслей у него хватало только на то, как ему навсегда заполучить ее себе в руки. И идея пришла.

В тот самый магазин Рок-Стар пришел почти через год. Через год подработок, где он таскал мешки, ящики, книги и старые стиральные машины с холодильниками. Через год, в один день, когда с неба насыпался на улицы снег, Рок-Стар открыл дверь того самого музыкального магазина. Вновь послышался грохот и рыжеволосый мужчина бросился к витрине.

- А, да что ж это такое! Сколько стояла нормально и тут на тебе.. А, это ты?

- Он самый я. - улыбнулся Рок-Стар.

- Ну так и чего?

- Так вот я и за ней. - Рок-Стар двинул рукой в сторон витрины.

- Делать тебе, что ль, нечего? Зачем тебе она?

- Раз хочу, так для чего-нибудь и нужно.

- А, ну да, девчонок в школе кадрить, да? Ну, так и я такой же был, ничего, прошло.. Почти.

- Это не важно, вот деньги, цена-то не поменялась?

- Ты даже не знаешь что с ней делать, так чего ж.. Не поменялась.

Рыжеволосый мужчина стал нехотя заворачивать гитару в белую оберточную бумагу и перевязывать бечевкой, сгреб деньги в кассу и сказал:

- Если надоест - обратно принесешь, понял? Только цена уж ниже будет, ясно?

- Да ясно, ясно... Только я не принесу. - Ага, и держи крепче, а то она при тебе все время падает. А если разобьется, то и чинить бесполезно будет. Такое уже и не чинят, не каждый мастер сможет. И надо чего будет - приходи, ноты там, струны... И музыки у нас вообще много.

- Ага, спасибо. До свидания.

Рок-Стар взял сверток в руки, захрустел ботинками по снегу до ближайшей остановки и поехал домой.

Дома он закрыл дверь в своей комнате, развернул сверток. Она самая! Она была здесь, с ним, в голубоватой от ранних сумерек комнате, лежала на его кровати! Прямо здесь, сейчас, рядом! Рок-Стар сел рядом.

- Ну, и правда. И что с тобой делать?

Гитара в ответ тихонько зазвенела струнами.

Музыкальная иллюстрация: John Norum - Back On The Streets

(окончание следует)

Автор под ником Das Drehen

http://das-drehen.livejournal.com/

Рок-сказка.

(окончание)

Что было когда ее не было.

"Я еще приду" - сказала она, но так и не появилась с тех пор. Нет, не то чтобы прошел целый месяц, прошло всего 3 дня, но ее тем не менее не было. "Может быть, она приходила, но меня не было дома?" - размышлял раздосадованный Рок-Стар. "Могла бы и записку оставить, вот, мол, я была, а тебя - не было.. А если и ее не было?... Может быть, работает где-то или учится и никак не успевает?.."

Рок-Стар весь вечер ходил от кухни к балкону и обратно. Из одной комнаты в другую комнату, а затем обратно на балкон. Отодвигал светлую занавеску с бамбуковыми стеблями и выходил на балкон - вглядываться вниз.

Внизу возился в песочнице соседский мальчишка, грелись на солнце кошки, дворник с любимой метлой сидел на скамейке. Но ни одной темноволосой девушки в красном платье, спешившей к дверям этого дома, не было.

Рок-Стар нервно поеживался и со вздохом уходил на кухню. Там он ставил чайник и глядел в кухонное окно, но там было все то же самое - кошки, дворник, песочница, кусты сирени...

В темном углу комнаты с балконом молча бурлил вулкан страстей. Стоявшая там гитара, слегка мерцая длинными струнами, не издавала ни звука, но была напряжена ничуть не меньше.

К горизонту небо начало приобретать красноватые оттенки - солнце уходило и начинало темнеть.

"Я еще приду" - сказала она, но никак не приходила. Рок-Стар чувствовал себя так, будто выиграл самый главный кубок мира, но за собственной неосторожностью уронил его в пучину моря и больше никто никогда не достанет его с такой глубины.

На улице заметно похолодало, а в соседних домах уже загорались электрическим светом окна. "Если бы она сейчас пришла и сказала, что замерзла пока шла, я бы дал ей свой свитер и мы бы снова пошли пить чай на кухню. Если бы она захотела остаться - я бы мог ей постелить на диване..." Но ее не было. И Рок-Стар не знал ни где она живет, ни даже номера телефона. И никак он не мог ей позвонить и сказать хотя бы "Привет?".

Рок-Стар закрыл балконную дверь на задвижку. Немного побродив по комнате, он сел на диван и облокотился на его мягкую спинку. Рок-Стар понял, что и сегодня все-таки никто к нему не придет.

Ему ничего не хотелось делать. Ему не хотелось зажигать свет, включать музыку, телевизор... Ему хотелось только чтобы раздался прерывистый звук дверного звонка и... Но прошло минут 5, 10, прошло полчаса и целый час, а ничего и не происходило и Рок-Стар со вздохом закрыл глаза и уснул.

Ему снились непонятные темные лабиринты, в черных коридорах которых мелькала красным пятном девичья фигура, слышался веселый женский смех, и Рок-Стар шел на этот звук, заглядывал за углы, в надежде увидеть ту, кому принадлежит смех, но каждый раз никого не находил, хотя все время чувствовал, что он так близко к этой разгадке. Он слышал цокот каблуков и бежал на их эхо, но снова никого не находил. Внезапно он понял, что находится в самом центре лабиринта. В этот момент длинные темные стены лабиринта растворились и Рок-Стар оказался в сплошной черноте, где не было ни единого звука.

Он обернулся и пытался куда-то идти, но нигде не было ни выхода, ни даже стены или хотя бы пола или потолка. Так бывает во снах - происходит нечто необыкновенное и непонятное, но вдруг кто-то приходит на помощь и все заканчивается благополучно. Вот и Рок-Стару показалось, что его кто-то окликнул.

Он обернулся, но никого не увидел. А голос был такой знакомый и родной, но Рок-Стар никак не могу вспомнить чей же он - ни на голос Музы, ни на голос матери он похож не был. Голос окликнул его снова и, приглядевшись, Рок-Стар увидел движение, такое, как будто вдалеке кто-то идет навстречу.

Но как Рок-Стар не старался вглядеться, он никак не мог разглядеть идущего навстречу человека. Голос же звенел эхом вокруг, хоть и не был ни его именем, ни каким-либо другим словом. Но Рок-Стар понял, что кто-то вдалеке позвал именно его.

Когда голос прекратил свое звучание, Рок-Стар наконец-то смог разглядеть, что к нему навстречу идет девушка в коротком черном платье. Рок-Стар еще не видел ее лица хорошо, но отчетливо понимал, что она улыбается ему, и улыбается так, как хорошему другу или более того. И сам он понимал, что это кто-то очень ему близкий и он с надеждой ждал..

И вот она подходила все ближе и ближе, и Рок-Стар увидел ее черные волосы, такие же кудрявые, как у него, и абсолютно такой же длины, хорошую фигуру, изящные руки и ноги. Рок-Стар пытался сказать ее имя, но из его горла не выходило ни единого звука. Он лихорадочно вспоминал кто она и откуда он ее знает.

Наконец, она подошла к нему совсем близко, протянула к нему руки и обняла за шею. В эту же секунду девушка заглянула в его лицо снизу вверх, и Рок-Стар удивился какие же у нее глубокие, насыщенно-черные глаза, без разделения на зрачок и радужку. Тут же Рок-Стар почувствовал что они оба куда-то падают, он резко вздрогнул, открыл глаза и поднялся с дивана. Рядом с ним лежала гитара, хотя Рок-Стар отлично помнил, что она была в углу комнаты на своей подставке и он сегодня вечером ее не трогал.

Что бывает, когда кто-то слишком долго не приходит.

Уже второй месяц в квартире Рок-Стара было подозрительно тихо. Соседи слышали, как вдруг начинают сотрясать стены знакомые орущие голоса, но они как-то очень быстро затихали. И потом, большую часть времени было тихо. Между тем, Рок-Стар никуда не уезжал, и никуда не уходил надолго. Кроме того, он был не один, и соседи поговаривали, что он женился, а молодая жена не любит когда слишком шумно. Но никаких признаков того, что ей что-то не нравится, вроде криков или битья посуды, не было. Просто теперь было тихо. Очень тихо.

Друзья, с которыми Рок-Стар ездил по разным городам и ходил репетировать на базы, тоже видели его теперь куда реже и отмечали то, что и сам он как-то затих.

Дворник больше не видел, чтобы Рок-Стар отправлялся куда-то поздно вечером, теперь Рок-Стар часто ходил в соседние магазины и приходил оттуда с большими пакетами, да и ходил он туда теперь не один, а с той, которую соседи окрестили его женой.

И, тем не менее, когда друзья спрашивали что с ним, он все так же тихо отвечал, что он теперь - счастлив как никогда.

А все дело было в том, что однажды он лег спать один, а когда проснулся, обнаружил, что теперь их в квартире двое. Он просто отвернулся от стены на другой бок, открыл глаза и увидел, что рядом с ним лежит девушка. Та самая, которая шла через черную пустоту к нему навстречу и улыбалась. Рок-Стар не хотел ни вскрикивать от неожиданности, ни будить ее. Он просто протянул руку и обнял ее. Рок-Стара поглотило ощущение, что теперь все наладилось и дальше будет только лучше. Больше знать ничего ему не хотелось.

Через несколько часов они уже сидели на кухне, где грелся на плите чайник, а Рок-Стар, сидел у ног этой самой девушки, держа ее руку и пытаясь заглянуть в глубину ее черных глаз. Он положил ей голову на колени, а она нежно гладила его по волосам. Он зарывался носом в шуршащие складки черного платья и бросался ее обнимать, хватал ее на руки и кружил по кухне.

Весь день он продержал эту девушку на коленях в своих объятиях. Девушка с видимым удовольствием обнимала его за шею, а он смеялся и даже не заметил, что за весь день они не сказали друг другу ни слова.

С этого дня они всюду были вместе. Стояли вместе в очереди в универмаге, не сводя друг с друга глаз, ходили на репетиции и концерты, спешили вместе домой. Соседи, у которых уже начинал развиваться музыкальный слух, благодаря Рок-Стару, отметили, что и играть он начал как-то иначе. Его друзья-музыканты отмечали то же самое. К слову сказать, им казалось, что эта девушка им знакома, но никто не мог сказать, откуда и что это значит.

Тем временем уже прошло два месяца, а у Рок-Стара все не пропадало ощущение того счастья, которое он ощутил увидев эту девушку рядом. Она хорошо обжилась в его квартире, и теперь никто бы не сказал, что он всего несколько недель назад жил здесь один. Было куплено огромное количество необходимых для девушек в жизни вещей, и они распределились ровным слоем по всей квартире.

И вот однажды вечером был очередной концерт, горели софиты и ревела публика - она ждала песен любимой группы. Рок-Стар снова пришел не один.

Друзья-музыканты с досадой осознавали, что и в этот раз Рок-Стар сыграет, не так блестяще, как раньше, и гитарист предложил Рок-Стару свой старый инструмент, мол, бывает же, что мастер устает от своего родного агрегата. Но тот отказался. Пора было выходить на сцену.

Он встал поближе к выходу со сцены, чтобы видеть свою спутницу, которая теперь каждый раз стояла там и ждала окончания выступления. Теперь он больше смотрел назад, чем в зал и группа смотрела на Рок-Стара с недоумением. Он начинал нервничать.

- Возьми-ка ты мою старую гитару, а? - выталкивал второй гитарист Рок-Стара за кулисы. - Она прямо там.

Рок-Стар вылетел стрелой со сцены - сунул свою гитару в руки подруге, чмокнул ее в лоб, схватил чужую, и через секунду снова был на своем месте - вот-вот должно было начаться его соло. Он было уже начал, провел пальцами по струнам, но то ли Рок-Стар был так напряжен, то ли с непривычки - струна у чужой гитары тут же лопнула и Рок-Стар чуть ее не уронил. Группа усиленно оттягивала момент соло Рок-Стара, и гитарист снова вытолкал его за кулисы.

Рок-Стар нервничал как никогда - его сердце готово было пробить ребра. Он бросился обратно, схватил свою гитару со стула и выбежал на сцену.

Публика взорвалась...

"Ведь можешь же! Можешь! Сегодня было как никогда! Вот бы теперь всегда так! Ты видел, как ревела публика? Нет, ты видел?! Это было нечто!" - музыканты окружили Рок-Стара и каждый выражал свое признание. Тот смеялся и пытался выбраться из цепких рук своих друзей - где-то здесь была та самая девушка, и он никак не мог ее найти взглядом. Внезапно он понял, что ее здесь нет.

Он больше уже ничего не слышал - ни восклицаний, ни одобрений и окликов, он бросился на поиски. Он бегал к черному ходу и оглядывал гримерку, выбегал на сцену и всматривался в пустеющий зал. Но нигде ее не было.

Его осенила мысль, что она, должно быть, обиделась, не дождалась и пошла по ночному городу домой, и Рок-Стар побежал вдогонку.

Но дома никого не было. Он снял куртку и ботинки, поставил гитару в угол, обошел все комнаты.. И действительно - никого не было.

Рок-Стар задрожал и рухнул на диван в слезах. Она же ведь не могла пропасть! Она же не могла уйти и ничего не сказать! Он чувствовал самое ужасное - он был здоров и силен, а сделать ничего не мог. Она ведь могла хотя бы сказать, в чем дело и сказать где ее найти или хотя бы не искать никогда - но ведь сказать же!

Голова у Рок-Стара болела и кружилась, он мучительно прокручивал завтрашний день в голове - как он пойдет искать ее и где она могла бы оказаться, что он скажет ей и как попросит вернуться и никуда больше не уходить, и сам не заметил, как уснул.

Страдания Рок-Стара длились недолго - всего несколько часов сна, в которых он даже и не подозревал, что как только он проснется, все станет на круги своя.

Что произошло после и чем все окончилось.

Муза никуда не пропадала. Она ушла из того кафе, где подрабатывала со школы, и устроилась работать в бар, в котором постоянными посетителями были музыканты и байкеры. Чтобы устроится в этот бар, у нее было две причины. Первая - убежать из того затхлого мирка, который ее породил. А вторая - это Рок-Стар.

Она больше не приходила к нему домой. И вовсе не потому, что не хотелось его больше видеть. Можно сказать даже так - хотелось, очень хотелось. Очень-очень хотелось.

Но она не пришла.

Давайте скажем так - у Музы не такой уж был богатый жизненный опыт, чтобы она могла точно знать как обращаться с таким юношей. И не то чтобы она решила даже не пытаться наладить с ним отношения, она просто не знала как это можно сделать.

Потому она понадеялась на случай.

И он представился.

В какой-то из вечеров друзья Рок-Стара все-таки вытянули его из дома в бар под предлогом показать своей подруге новое место. В тот самый бар, где теперь работала Муза. Она, в белом фартучке и с подносом в руках, в этот самый момент стояла у барной стойки с другими официантками, которые весело щебетали о тех посетителях, которые им приглянулись.

- А вон еще один, смотри!.. Ничего, да? И вон тот еще, кудрявый! Очень даже ничего, да?

Муза резко обернулась. Ей, конечно, не было слишком интересно выслушивать кому из подружек-официанток кто приглянулся, но если кто-то был кудрявый, то ведь это мог быть и один определенный человек, а не просто "кто-то кудрявый".

- А он не один, ты гляди.. Ах, жалко!... Такой милый...

Это и в самом деле был Рок-Стар. И он в самом деле был не один. Какая-то совершенно незнакомая девушка, с такими же кудрявыми, но черными волосами, и с большими выразительными чернющими глазами, которые тут же выцепили из группы официанток Музу и уставились на нее. Муза почувствовала себя неуютно и попыталась вспомнить где же она видела эту девушку. Она даже не успела расстроиться из-за того, что ее планы рухнули. Чьи-то глаза с ненавистью смотрели на нее и Муза никак не могла понять в чем же дело.

Одна из подружек подошла к столику, за которым разместилась группа Рок-Стара, стала записывать заказ, и Муза вспомнила, что и ее тоже ждет работа, он взяла поднос и в раздумии пошла к посетителям принимать заказ.

- Значит, два кофе, да? И один сок? Ну, хорошо, сейчас будет.

Муза развернулась, сложила блокнотик и тут же наткнулась на Рок-Стара. В черной куртке, с волосами рассыпавшимися по плечам, он выглядел несколько уставшим. Вокруг было шумно, звучала музыка, люди смеялись, восклицали, кто-то что-то оживленно рассказывал. Муза застыла в оцепенении.

- Испугал, да? Привет.. - Рок-Стар начал разговор. - А ты здесь...?

- Ааа.. Да нет, нет.. А я здесь теперь работаю.

- Что-то же хотел спросить.. - Рок-Стар потер лоб. - Что-то же хотел...

- А ты здесь со своей группой, да?

- Да, я показывал фото...

- Ага, и с девушкой.

- Да, это... Хочешь, я тебя познакомлю?...

Откуда-то из-под руки Рок-Стара выскользнула та самая девушка и уставилась на Музу. Она была несколько ниже ростом, имела желтоватый оттенок кожи и эти глаза...

- Знакомься, это... - Рок-Стар по-дружески дотронулся до плеча Музы и тут черноглазая девушка (взгляд ее пылал!), размахнулась и влепила Музе пощечину.

От звона удара зазвенели стаканы, посетители притихли, Муза схватилась за горевшую от боли щеку...

- Гита! - крикнул Рок-Стар. - Что ты делаешь?! Гита...

Голос его затих. Черноглазая девушка побледнела, внезапно облик ее помутнел и через секунду она растаяла так, словно была туманом.

Внезапно Рок-Стар понял, что никогда не звал ее по имени. Она сама никогда не разговаривала. Имени он даже и не знал, но всегда чувствовал ее родную душу. В этот же момент сладкая паволока исчезла из его головы и ему показалось, что теперь он видит все яснее, будто развеялся благовонный дым.

Пол-бара в это время уже была за дверями заведения, а другая сидела, притихнув. Рок-Стар бросился прочь.

Уже был первый час ночи. Рок-Стар сидел в комнате, а в углу ее стояла гитара. Рок-Стар не спускал с нее глаз, а она не издавала ни звука, но вибрировала так, будто создавала вокруг себя магнитное поле для защиты. До самого утра он просидел на диване, а в часов 9 схватил гитару, засунул в чехол и побежал к тому магазину, где купил ее 11 лет назад. "Не может такого быть, чтобы там не знали что с ней могло произойти такое. И ведь не зря у меня спрашивали знаю ли я что это за инструмент и кто его сделал".

До магазина он добежал очень быстро, гитара моталась за спиной как простая деревяшка. Возле магазина у витрины стоял какой-то паренек лет 14-ти, он с интересом разглядывал стоявшие там электрогитары и...

- Нравится? - громко спросил Рок-Стар, тяжело дыша.

- Даа.. - удивленно протянул светловолосый подросток, глядя на запыхавшегося разъяренного Рок-Стара.

- На вот! - Рок-Стар снял с плеча чехол с гитарой, сунул в руки мальчику и убежал.

Мальчик расстегнул чехол и воскликнул "О, круто! Спасибо!". Но незнакомого человека и след простыл.

Это был еще не конец. Рок-Стар видел свою гитару примерно через 7-8 лет, на одном крупном фестивале в другом городе. Юноша, который играл на ней был чрезвычайно талантлив и хорош собой - у него были светлые длинные волосы и прозрачные голубые глаза. Все хвалили его игру и восхищались его инструментом - мол, это самый подходящий инструмент для такого талантливого музыканта. И сам музыкант был счастлив иметь такой замечательный инструмент. Рок-Стар не бросил играть, вовсе нет, хотя 3 года после этого случая он долго подбирал себе новую гитару и был в глубочайших размышлениях о жизни. И играть он не стал хуже, пусть и не было такого волшебного инструмента, ведь теперь у него была своя Муза.

Музыкальная иллюстрация: Michael Schenker Group - Rock Will Never Die

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

В этом году, 17 апреля - Вербное Воскресенье

Мария Дюричкова

Принцесса Щебетунья

Жил один король, и была у него только одна дочка, принцесса Щебетунья. Сперва его огорчало, что нет у него сына-наследника, но потом он подумал и успокоился. Щебетунья подрастёт, замуж выйдет – и появится во дворце молодой государь. Только бы она не ошиблась в выборе!

Время шло, принцесса Щебетунья росла и хорошела. Ещё ей шестнадцати не минуло, а во дворце уже толпились принцы и королевичи со всех концов света. Дни проходили в сплошных забавах, праздниках и гуляньях.

- Очень мил королевич из седьмого королевства, щебетала принцесса Щебетунья старому садовнику, придя по привычке в теплицу за розами. – Что ни слово, то шутка, ха-ха-ха! А вот у принца из двенадцатого королевства – у этого есть такой прозрачный камень медового цвета, а внутри того камня переливается капля воды, честное слово! Так и перекатывается в нём, уж такая красота! А самый замечательный – король из тридесятого королевства, он ведь привёз с собой богатырского петуха. Выпустит петуха во двор и привяжет ему к ноге огромную дубовую колоду. И ты только представь себе, садовник! Петух прохаживается с этой колодой как ни в чём не бывало! Это самый могучий петух на свете! И если я выйду за короля, он обещал подарить мне этого петуха.

Садовник улыбается, но улыбка у него что-то невесёлая.

- Надеюсь, ваша светлость выберет самого достойного.

- Ну конечно, садовник. Наверно, я выберу этого петуха, я хочу сказать, этого короля с петухом. Колода мне ни к чему, я лучше запрягу петуха в карету, а зимой – в сани. То-то весь свет будет дивиться, когда я выеду на петухе! И тебя как-нибудь прокачу на нём, садовник, хотя бы от сада до ворот.

Принцесса щебечет, кружится среди розовых кустов, а садовник молча слушает её и озабоченно качает головой.

Проводил он её и снова вернулся к своей работе, но вдруг заметил на одном из розовых кустов шёлковый платок. Это Щебетуньин платок зацепился за шип.

Сама судьба посылает ему этот платок!

Садовник снял платок, пошёл с ним в дальний угол теплицы, сорвал там четырехлистник клевера и зашил его в уголок платка. А четырехлистник, как известно, обладает волшебной силой: он открывает глаза, и они видят любой обман, могут заглянуть в самую душу.

На другой день садовник вернул платок принцессе, а в душе пожелал: «Пусть этот четырехлистник поможет тебе выбрать лучшего из женихов, Щебетунья ты наша щебетливая!»

В тот самый день король из тридесятого королевства решил попросить руки принцессы Щебетуньи. И конечно, сделать это лучше всего тогда, когда принцесса опять станет восхищаться богатырским петухом. Вынес он на двор клетку, выпустил из неё петуха, привязал к его ноге дубовую колоду – пусть прохаживается с ней.

Все во дворце это уже видели, и опять все ахают, глаза таращат, в ладони хлопают. И принцесса Щебетунья широко открывает глаза, но почему-то не ахает, а с насмешкой говорит:

- Люди добрые, а ведь у этого петуха к ноге привязана никакая не колода, а самая обыкновенная соломинка! Неужели вы этого не видите?

И она смеётся, заливается во всё горло, а за ней начинают смеяться все остальные. И этот смех открывает им глаза: действительно, самая обыкновенная соломинка, самый обыкновенный петух, самый обыкновенный обманщик! Все смеются, все довольны, что из Щебетуньиных поклонников отпадает именно тот, кто казался самым опасным соперником.

Только королю из тридесятого королевства не до смеха: не только сорвался его план, он ещё и стал всеобщим посмешищем. Нет, этого он так не оставит!

Он подошёл к Щебетунье – она всё ещё смеялась – глянул ей в глаза пронзительным взором, от которого её мороз пробрал до костей, дохнул ей в лицо и, не сказав ни слова, ушёл. Закружилась голова у Щебетуньи, и она села. Веки у неё словно свинцом налились и смежились. В мыслях у неё всё затуманилось, и она погрузилась в глубокий сон.

Спала она день, спала два, спала три, спала целую неделю. Принцы из замка исчезли, а вместо них зачастили доктора, лекаря, знахарки со всякими лекарствами, снадобьями, мазями и притираниями.

Один решил лечить принцессу так: привёл в её спальню целый оркестр, даже с барабанами. Оркестр играл, гремел, грохотал, но принцесса сладко спала, улыбаясь во сне.

Второй лекарь расставил вокруг постели три дюжины будильников. Через каждые полчаса будильники так адски трезвонили, что все картины во дворце падали со стен. Но принцесса сладко спала, улыбаясь во сне.

Третий лекарь привёл девушек-щекоталок. Щекоталки щекотали принцессе пятки, щекотали её под мышками и сами при этом чуть не лопались от смеха, но принцесса сладко спала, улыбаясь во сне.

И чего только ещё не пробовали, но всё впустую.

Наконец король велел объявить повсюду: кто принцессу разбудит, тому она достанется в жёны.

Слух об этом пролетел по всей стране, до самых глухих её уголков долетел. Дошёл он и до угольщика Тихона, который жил со своей молодой женой где-то в лесах.

Удивился Тихон, услыхав о спящей принцессе, удивился и задумался. Вспомнилось ему, как зашёл он когда-то с покойным отцом в глубокий лес; сам Тихон тогда ещё мальчишкой был. Лес был тёмный, сырой и совсем глухой. Отец тогда показал на старую вербу и сказал: «Эта верба ни разу не слыхала, как вода журчит и как петух кричит. Большая сила кроется в такой вербе, запомни это, сынок.»

Тихон эти слова не забыл и собирался когда-нибудь, на склоне лет, передать их своему сыну. Но сам он к этой вербе ни разу не ходил – незачем было. А тут вдруг он про неё вспомнил и словно опять услышал отцовский голос: «Эта верба ни разу не слыхала, как вода журчит и как петух кричит. Большая сила кроется в такой вербе, запомни это, сынок.»

Задумался Тихон: А не поможет ли эта сила разбудить спящую принцессу? Что если попробовать? Правда, брать принцессу в жёны он не хотел, жена у него уже есть. И потом, хороша была бы парочка – угольщик и принцесса! Не на королевском же дворе ему уголья жечь. А принцесса – неужто она пошла бы жить в избушку углежога? Только этого не хватало! - А всё же он попытается пробудить её от этого странного сна.

Отправился Тихон в тот глубокий лес. Далеко это было, ни дорожка туда не вела, ни тропинка, пришлось ему брести по пояс в снегу. Долго он прокладывал себе дорогу к той вербе, а когда пришёл – удивился: стоит старая верба, ну и что? Верба как верба. Но когда Тихон отломил вербовый прутик, то почувствовал на ладони сок. «Теперь, среди зимы? – подумал он. – В самом деле, видно, непростое это дерево.»

Вырезал он из прутика дудочку и заиграл на ней. Ну и диво, только он заиграл, как снег стал таять на глазах, на ветвях налились почки, из земли выглянул первоцвет, зачирикала пташка на ветке. Всё вокруг проснулось.

Пошёл Тихон лесом, куда глаза глядят, а глаза его глядели как раз в сторону королевского города. Идёт он, наигрывает на дудочке, и просыпается вода в реках, трава на лугах, ветерок в кустах.

Пришёл он к королевскому дворцу и сказал, чтобы доложили о нём королю.

- Так и так, хочу попробовать, не удастся ли мне разбудить вашей милости дочку, - говорит Тихон королю.

Король тут же отвёл его в опочивальню, где на шёлковой постели сладко спала принцесса Щебетунья, улыбаясь во сне.

Заиграл Тихон на чудесной дудке. Принцесса сперва только застонала, словно отвечая во сне на чей-то зов. Потом зашевелилась, руки у неё проснулись, она протёрла глаза, открыла их и радостно рассмеялась:

- Ах, как сладко мне спалось!

Вскочила с постели и обняла отца, потом повернулась к Тихону и давай его обнимать, бедная одежда угольщика не сбила Щебетунью с толку, ведь у неё за поясом – шёлковый платок, а в нём зашит четырехлистник, который помогает видеть человека насквозь, до самого сердца.

Королю такой жених не очень был по душе, но слово есть слово.

- Ты своё слово сдержал, - говорит, - сдержу и я своё. Через три дня можете праздновать свадьбу.

- Это какую же свадьбу? – удивился угольщик.

- Какую же ещё, как не твою – с принцессой Щебетуньей.

- Да ведь я женатый, - объясняет Тихон. – Принцессе я просто так помог, от души – жаль мне её стало. А в мужья пусть выберет себе кого-нибудь другого, который лучше придётся к вашему двору. Охотников, небось, много найдётся.

И он с удовольствием поглядел на красавицу Щебетунью. И она загляделась на статного, пригожего Тихона, у которого такое доброе, щедрое сердце.

- Ну тогда возьми что-нибудь отсюда на память.

- На память? – Тихон глянул на всю эту дворцовую красу: кругом мрамор, ковры, резная мебель, золотые чаши – на что ему всё это? – У вас здесь всё такое большое, тяжёлое, богатое – не для моей избы.

- Тогда знаешь что? – пришло вдруг в голову Щебетунье. – Я подарю тебе этот платок.

И она достала из-за пояса шёлковый платок с зашитым в нём четырехлистником.

- Спасибо, принцесса, вот это хороший подарок, - обрадовался Тихон, свернул платок и бережно спрятал его во внутренний карман куртки – там он хранил самые ценные свои вещи.

И пошёл довольный в свою избу, затерянную в лесной глухомани.

А принцесса Щебетунья словно глаза свои отдала вместе с этим платком – мы-то знаем, почему.

И когда снова повалили во дворец женихи со всех концов света, Щебетунья остановила свой выбор на женихе в самом нарядном мундире. Особенно хороши были на мундире позолоченные пуговицы – они так блестели на солнце, что глазам больно было.

Прикрепленное изображение (вес файла 143.6 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 263.6 Кб)

Артур Конан Дойл.

БРАЗИЛЬСКИЙ КОТ

Вообразите мое положение: молодой человек с утонченными вкусами, большими надеждами и аристократическими знакомствами, но без гроша в кармане и без стоящей профессии. Дело в том, что мой отец, который был человеком добродушным и жизнерадостным, настолько уверовал в щедрость своего богатого старшего брата-холостяка лорда Саутертона, что моя будущность не вызывала у него никаких опасений. Он полагал что, если для меня не сыщется вакансии в огромном саутертоновском поместье, то, по крайней мере, найдется какой-нибудь дипломатический пост из тех, что являются прерогативой высшего сословия. Он умер слишком рано, чтобы осознать всю ошибочность своих расчетов. Ни дядя, ни государственные власти не проявили ни малейшего интереса ко мне и моей карьере. Время от времени мне присылали связку фазанов или корзину с зайцами - больше ничего не напоминало мне о том, что я наследник Отвелл-хауса, одного из богатейших поместий страны. Итак, я был холост, вел светский образ жизни и снимал квартиру в Гроувнор-мэншенс; занятия мои сводились к голубиной охоте да игре в поло в Херлингеме. Чем дальше, тем труднее становилось добиваться от кредиторов отсрочки платежей и брать деньги в долг в счет будущего наследства. Крах приближался неумолимо, и с каждым днем я видел это все яснее.

Остро чувствовать нищету заставляло меня еще и то, что, помимо богача, лорда Саутертона, все прочие мои родственники тоже были вполне состоятельными людьми. Ближайшим из них был Эверард Кинг, племянник отца и мой двоюродный брат, который после долгих лет жизни в Бразилии, насыщенных всевозможными приключениями, вернулся на родину пожинать плоды своего богатства. Никто не знал, как ему удалось сколотить состояние, но ясно было, что оно весьма солидно, ибо он купил поместье Грейн-лэндс близ города Клиптон-он-зе-Марш в графстве Саффолк. В первый год своего пребывания в Англии он замечал меня не более, чем мой скупой дядюшка; но однажды летним утром, к моему огромному облегчению и радости, я получил от него письмо с предложением в тот же день отправиться в Грейн-лэндс и погостить там некоторое время. Мне предстояло немалое время провести в суде по делам о финансовой несостоятельности, и я подумал, что письмо послано мне самим провидением. Если бы мне удалось сойтись с этим незнакомым родственником, я бы мог еще выкарабкаться. Ради репутации семьи он не допустит, чтобы я пошел ко дну. Я приказал слуге упаковать чемодан и вечером того же дня отправился в Клиптон-он-зе-Марш.

После пересадки в Ипсвиче маленький местный поезд довез меня до заброшенного полустанка, где среди поросших травой холмов петляла неторопливо текущая речка; по высоким илистым берегам можно было судить о работе морских приливов.

Меня никто не встречал (потом выяснилось, что моя телеграмма опоздала), и я нанял экипаж у местной гостиницы. Бравый возница всю дорогу расхваливал моего родича, и по его словам выходило, что мистер Эверард Кинг успел снискать в этих местах всеобщее уважение. Он и возился со школьниками, и разрешил всем желающим прогуливаться по своим угодьям, и не жалел денег на благотворительные цели - короче, его щедрость была столь необъятна, что возница мог объяснить ее только желанием стать членом парламента.

От хвалебных речей возницы мое внимание вдруг отвлекла очень красивая птица, сидевшая на телеграфном столбе у дороги. Сначала я подумал, что это сойка, но она была больше, а оперение - светлее. Возница тоже обратил на нее внимание и сказал, что она как раз принадлежит человеку, к которому мы едем. Выяснилось, что разведение всякой экзотической живности было его страстью, и он привез из Бразилии немало птиц и зверей, которые, как он рассчитывал, должны были прижиться в Англии. Когда мы миновали ворота Грей-лэндс-парка, я смог воочию убедиться в истинности сказанного. Маленькие пятнистые олени, забавная дикая свинка (кажется, она зовется пекари), иволга с роскошным оперением, броненосец, странный косолапый зверек, похожий на очень толстого барсука - вот неполный перечень существ, которых я увидел, пока мы ехали по извилистой дорожке.

На пороге дома собственной персоной стоял мой доселе незнакомый двоюродный брат мистер Эверард Кинг: он давно нас увидел и догадался, кто к нему едет. Он буквально источал дружелюбие и уют, на вид ему было лет сорок пять, он был коренаст, и его круглое добродушное лицо, смуглое от тропического солнца, покрывали бесчисленные морщинки. В белом полотняном костюме и заломленной назад большой панаме, с сигарой в зубах он выглядел настоящим плантатором. Такую фигуру легко представить себе на веранде какого-нибудь бунгало, и она совершенно не подходила к большому каменному дому в чисто английском стиле с массивными флигелями и палладианскими колоннами перед входом.

- Душенька! - воскликнул он, оглянувшись. - Душенька, вот и наш гость! Добро пожаловать, добро пожаловать в Грей-лэндс! Я счастлив познакомиться с вами, дорогой Маршалл, и я бесконечно польщен тем, что вы решили почтить этот тихий деревенский уголок своим присутствием. Услышав столь сердечные слова, я мгновенно почувствовал себя с ним накоротке. Но, при всем радушии хозяина, я ясно ощутил холодность и даже враждебность его жены - высокой женщины с изможденным лицом, которая вышла из дома на его зов. Она была, по-видимому, бразильянка, и, хотя она прекрасно говорила по-английски, я приписал странности ее поведения незнанию наших обычаев. С самого начала она не скрывала, что мое посещение не слишком ее радует. Ее речи, как правило, не выходили за рамки приличий, но выразительные черные глаза недвусмысленно говорили о желании моего скорейшего отъезда в Лондон.

Однако долги слишком угнетали меня, и я слишком дорожил знакомством с богатым родственником, чтобы недоброжелательность его жены могла мне помешать, так что я оставил ее вызов без внимания и постарался ответить взаимностью на безграничное расположение ко мне хозяина. Он не жалел усилий, стараясь сделать мое пребывание в его доме как можно более приятным. Моя комната была восхитительна. Он умолял меня сообщать ему о всех моих нуждах. Меня так и подмывало сказать, что спасти меня в моей нужде может только его подпись на незаполненном чеке, но я чувствовал, что на теперешней стадии нашего знакомства это было бы преждевременно. Обед был великолепен, и, когда мы потом наслаждались гаванскими сигарами и кофе, собранным, как он сказал, на его собственной плантации, я подумал, что хвалы моего возницы нисколько не преувеличены, и я никогда не встречал такого сердечного и гостеприимного человека.

Но, при всей своей приветливости, он оказался человеком сильной воли и клокочущего темперамента. В этом я смог убедиться уже на следующее утро. Странная антипатия, которую испытывала ко мне миссис Эверард Кинг, оказалась настолько сильной, что ее поведение за завтраком было почти оскорбительным. Открытое столкновение произошло, когда ее муж ненадолго покинул комнату.

- Самый удобный поезд - в 12.15, - сказала она.

- Но я не думал ехать сегодня, - ответил я честно и, возможно, даже с некоторым вызовом, ибо твердо решил, что выпроводить меня этой женщине не удастся.

- Ну, как знаете, - сказала она и замолчала, дерзко глядя мне прямо в глаза.

- Если мистер Эверард Кинг, - проговорил я, - сочтет, что я злоупотребляю его радушием, он, я уверен, скажет мне об этом.

- Что такое? Что такое? - раздался голос, и в комнату вошел хозяин. Он слышал мои последние слова и по выражениям наших лиц понял все остальное. В один миг его круглое добродушное лицо приобрело выражение полнейшей ярости.

- Не могли бы вы выйти на минутку, Маршалл? - сказал он (должен пояснить, что меня зовут Маршалл Кинг).

Он закрыл за мной дверь, после чего какую-то секунду мне был слышен его тихий голос, полный едва сдерживаемого негодования. Грубое пренебрежение правилами гостеприимства несомненно сильно задело его. Не имея привычки подслушивать, я вышел погулять на лужайку. Вдруг я услышал позади себя торопливые шаги и, обернувшись, увидел миссис Кинг с бледным от волнения лицом и глазами, полными слез.

- Муж просил меня извиниться перед вами, мистер Маршалл Кинг, - произнесла она, стоя передо мной с потупленным взором.

- Ни слова больше, миссис Кинг!

Ее черные глаза вдруг сверкнули.

- Дурак! - сказала она яростным шепотом и, повернувшись на каблуках, ринулась в дом.

Оскорбление было столь ошеломляющим и возмутительным, что я мог только стоять и тупо глядеть ей вслед. В таком положении меня застал хозяин. К нему вернулся прежний приветливый вид.

- Жена, надеюсь, извинилась за свои глупые слова, - сказал он.

- О, да, конечно!

Он взял меня под руку и стал ходить со мной взад и вперед по лужайке.

- Не принимайте это близко к сердцу, - говорил он. - Я был бы невыразимо огорчен, если бы вы сократили визит даже на час. Дело в том - ведь мы с вами родственники, и между нами не должно быть секретов, - дело в том, что моя бедная женушка невероятно ревнива. Если кто-то - неважно, мужчина или женщина, - хоть на мгновение оказывается между нами, она испытывает настоящие муки. Ее мечта - бесконечный тет-а-тет на необитаемом острове. Теперь вы понимаете причину ее поступков, которые, надо признать в этом пункте приближаются к маниакальным. Обещайте мне, что не будете обращать на них внимания.

- Не буду. Конечно, не буду.

- Тогда зажгите сигару и пойдемте посмотрим мой маленький зверинец. На осмотр всех птиц, зверей и рептилий, привезенных им из Бразилии, ушла большая часть дня. Одни разгуливали на свободе, другие содержались в клетках, третьи жили прямо в доме. Он с воодушевлением рассказывал о своих успехах и неудачах, о рождениях и смертях и, как мальчик, вскрикивал от удовольствия, когда из травы вылетала какая-нибудь яркая птица или какой-нибудь экзотический зверь убегал от нас в кусты. Напоследок он повел меня по коридору в один из флигелей. Там я увидел крепкую дверь с окошком, закрытым заслонкой; рядом на стене был укреплен ворот с железной рукояткой. Дальше ход перегораживала массивная решетка.

- Я хочу показать вам жемчужину моей коллекции, - сказал он. - После того как умер роттердамский детеныш в Европе остался только один подобный экземпляр. Это бразильский кот.

- Чем же он отличается от обычного кота?

- Сейчас увидите, - улыбнулся он. - Будьте добры, отодвиньте заслонку и загляните внутрь.

Я повиновался и увидел перед собой большую пустую комнату, вымощенную каменными плитами, с зарешеченными окошками на дальней стене. В середине комнаты, вытянувшись в ярком солнечном квадрате, лежал огромный зверь размером с тигра, но цвета черного дерева. Он казался просто безмерно увеличенным и очень холеным черным котом, греющимся на солнышке. В нем было столько изящества, столько силы, столько нежной и вкрадчивой инфернальности, что я долго не мог оторвать от него глаз.

- Восхитителен, правда? - с чувством сказал хозяин.

- Великолепен! Никогда не видел столь благородного создания.

- Таких иногда называют черными пумами, но это никакая не пума. В нем почти одиннадцать футов от макушки до хвоста. Четыре года назад он был комочком черного пуха с двумя желтыми бусинками глаз. Мне продали его в верховьях Риу-Негру новорожденным малюткой. Его мать закололи копьями, но прежде она отправила на тот свет дюжину человек.

- Неужели они такие свирепые?

- Это самые коварные и кровожадные звери на свете. Стоит упомянуть бразильского кота в разговоре с индейцем из джунглей, как с ним делается припадок. Они предпочитают людей другой добыче. Этот молодчик еще ни разу не пробовал живой горячей крови, но, если попробует, ему удержу не будет. Кроме меня, он никого не терпит в своем логове. Даже Болдуин, который за ним ухаживает, не осмеливается к нему подойти. Я для него и мать, и отец в одном лице.

Тут он внезапно, к моему изумлению, открыл дверь и скользнул внутрь, после чего немедленно ее захлопнул. Услышав знакомый голос, огромный гибкий зверь поднялся, зевнул и стал влюбленно тереться круглой черной головой о бок хозяина, который тем временем похлопывал и поглаживал его рукой.

- А теперь, Томми, в клетку! - приказал он.

Гигантский кот тут же двинулся к одной из стен и свернулся калачиком под решетчатым навесом. Эверард Кинг вышел из комнаты, взялся за железную рукоятку, о которой я упомянул, и начал поворачивать ее. При этом решетка, находившаяся в коридоре, стала перемещаться в комнату сквозь прорезь в стене, замыкая клетку спереди. Закончив, он вновь открыл дверь и провел меня в помещение, где стоял едкий, затхлый запах, свойственный крупным хищникам.

- Так вот все и устроено, - сказал он. - Днем даем ему побегать по комнате, а ночь он проводит в клетке. Вращая рукоятку в коридоре, можно его запирать в выпускать - вы видели, как это происходит. Осторожно, что вы делаете?

Я просунул руку сквозь прутья, чтобы погладить лоснящийся, вздымающийся бок. Он поспешно схватил ее и дернул назад, лицо его стало серьезным.

- Говорю вам: он опасен. Не воображайте, что, если ко мне он ласкается, то и к другим будет. Он весьма разборчив - так ведь, Томми? Вот он уже услышал, что несут обед. Да, малыш?

В мощенном каменными плитами коридоре зазвучали шаги, и зверь, вскочив на ноги, стал ходить взад и вперед по узкой клетке - желтые глаза так и сверкали, красный язык трепетал между неровными рядами белых зубов. Вошел слуга с подносом, на котором лежал большой кусок мяса; подойдя к клетке, он бросил мясо через прутья. Кот легко ухватил пишу когтями и унес в дальний угол, где, зажав кусок между лап, принялся его терзать и кромсать, время от времени поднимая окровавленную морду и взглядывая на нас. Зловещая и завораживающая картина!

- Разумеется, я души в нем не чаю, - говорил хозяин на обратном пути, - тем более, что я сам его вырастил. Не так-то просто было привезти его сюда из самого сердца Южной Америки; ну, а здесь он в тепле и холе - и, как я уже говорил, совершеннейший экземпляр в Европе. В зоологическом саду спят и видят его заполучить, но я не в силах с ним расстаться. Впрочем, я уже замучил вас своим хобби, так что теперь мы последуем примеру Томми и пойдем пообедаем.

Мой южноамериканский родственник был настолько поглощен своим имением и его необычными обитателями, что, как мне показалось вначале, внешний мир его нисколько не интересовал. То, что интересы у него все же были, и притом насущные, вскоре стало ясно по числу получаемых им телеграмм. Они приходили в разное время дня, и всегда он прочитывал их с сильнейшим волнением. То ли это новости со скачек, думал я, то ли с фондовой биржи - во всяком случае, его внимание было приковано к неким неотложным делам за пределами Саффолка. В каждый из шести дней моего пребывания он получал не менее трех-четырех телеграмм, а то и семь-восемь.

Я так приятно провел эти шесть дней, что под конец у меня с двоюродным братом установились самые сердечные отношения. Каждый вечер мы допоздна засиживались в бильярдной, где он потчевал меня рассказами о своих невероятных приключениях в Америке, о делах столь отчаянных и безрассудных, что трудно было соотнести их со смуглым коренастым человеком, сидевшим передо мной. В свою очередь, я позволил себе вспомнить некоторые эпизоды из лондонской жизни; они заинтересовали его так сильно, что он выразил твердое намерение приехать ко мне в Гроувнор-мэншенс. Он говорил, что ему не терпится окунуться в мир столичных увеселений, и скажу без ложной скромности, что он не смог бы найти лучшего гида, чем я. И только в последний день я отважился поговорить с ним начистоту. Я без прикрас поведал ему о моих денежных затруднениях и близком крахе, после чего спросил его совета - хотя рассчитывал на нечто более существенное. Он внимательно слушал, сильно затягиваясь сигарой.

- Но послушайте, - сказал он, - вы ведь наследник нашего родича, лорда Саутертона?

- Это верно, но он не такой человек, чтобы назначить мне содержание.

- Да, о его скупости я наслышан. Мой бедный Маршалл, вы действительно попали в очень трудное положение. Кстати, как здоровье лорда Саутертона?

- Я с детства только и слышу, что он в критическом состоянии.

- То-то и оно. Скрипит, скрипит - и проскрипит еще долго. Так что вам еще ждать и ждать. Господи, ну и попали же вы в переплет!

- Я надеялся, сэр, что вы, зная все, могли бы согласиться ссудить мне... - Ни слова больше, мой мальчик! - воскликнул он, крайне растроганный.

- Вернемся к этому разговору сегодня вечером, и, заверяю вас, что сделаю все возможное.

Я не жалел о том, что мой визит приближается к концу, ибо чувствовал, что, по крайней мере, один из обитателей дома всей душой жаждет моего отъезда. Изможденное лицо и ненавидящие глаза миссис Кинг становились мне все более и более неприятны. Из страха перед мужем она не решалась на прямую грубость, но ее болезненная ревность проявлялась в том, что она избегала меня, никогда ко мне не обращалась и всячески старалась омрачить мое пребывание в Грей-лэндс. В последний день ее поведение стало столь вызывающим, что я непременно уехал бы, если бы не обещанный вечерний разговор с хозяином, на который я возлагал большие надежды.

Ждать пришлось допоздна, потому что мой двоюродный брат, который получил за день еще больше телеграмм, чем обычно, после обеда удалился в свой кабинет и вышел, лишь когда весь дом заснул. Я слышал, как он, по своему обыкновению, ходил и запирал на ночь двери; наконец, он вошел ко мне в бильярдную. Его плотная фигура была облачена в халат, а на ногах красовались яркие турецкие шлепанцы. Усевшись в кресло, он приготовил себе стакан грога, причем, как я успел заметить, виски там было существенно больше, чем воды.

- Господи! - сказал он. - Ну и ночка!

Ночка и впрямь выдалась скверная. Ветер так и завывал, зарешеченные окна тряслись и, казалось, вот-вот вывалятся. И чем сильнее свирепствовала буря, тем ярче казался свет желтоватых ламп и тем утонченнее аромат наших сигар.

- Итак, мой мальчик, - обратился ко мне хозяин, - теперь нам никто не помешает, и впереди целая ночь. Расскажите мне о состоянии ваших дел, и тогда будет ясно, как привести их в порядок. Я хочу знать все до мелочей. Подбодренный этими словами, я пустился в пространные объяснения, где фигурировали все мои поставщики и кредиторы - от домохозяина до слуги. В блокноте у меня были записаны все цифры, и не без гордости могу сказать, что, выстроив факты в единый ряд, я дал весьма дельный отчет о моем бездельном образе жизни и плачевном положении. Однако я с огорчением заметил, что мой собеседник крайне рассеян и взгляд его устремлен в пустоту. Если он вставлял замечание, то оно было столь формальным и бессодержательным, что становилось ясно: он ни в малейшей степени не следит за ходом моей мысли. Время от времени он изображал интерес, прося меня что-нибудь повторить или изложить более подробно, после чего немедленно погружался все в ту же задумчивость. Наконец он встал и кинул в камин окурок сигары.

- Вот что, мой мальчик, - обратился он ко мне. - Я с детства не в ладах с цифирью, так что простите мою бестолковость. Набросайте-ка все на бумаге да не забудьте вывести общую сумму. Как увижу глазами - сразу пойму.

(окончание следует)

Прикрепленное изображение (вес файла 67.2 Кб)

Артур Конан Дойл.

БРАЗИЛЬСКИЙ КОТ

(окончание)

Предложение было обнадеживающим. Я пообещал изложить все как есть.

- А теперь пора и на боковую. Бог ты мой, уже час пробило!

Действительно, сквозь неистовый рев бури послышался бой часов. Ветер шумел, как настоящий водопад.

- Перед сном я должен проведать кота, - сказал хозяин. - Он всегда беспокоится в ветреную погоду. Пойдете со мной?

- Конечно, - ответил я.

- Только тихо и молча, а то все спят.

Неслышно ступая по персидскому ковру, мы прошли через освещенный вестибюль к дальней двери. В каменном коридоре было темно, но хозяин снял и зажег висевший на крюке фонарь. Решетки в проходе не было, и это значило, что животное находится в клетке.

- Пошли! - сказал мой двоюродный брат, открывая дверь.

О беспокойстве зверя можно было судить по встретившему нас глухому рычанию. И вот мы увидели его в мерцающем свете фонаря - огромным черным клубком он свернулся в углу клетки, отбрасывая на белую стену уродливое пятно тени. В раздражении он бил хвостом по соломенной подстилке.

- Бедный Томми не в духе, - сказал Эверард Кинг, подойдя с фонарем к нему поближе. - Настоящий черный дьявол верно? Ничего, поужинает - и дело пойдет на лад. Будьте добры, подержите фонарь.

Я повиновался, и он направился обратно к двери.

- Кладовка тут рядом, - сказал он. - Вы не против, если я на минуту вас покину? - Он вышел, и дверь с металлическим лязгом захлопнулась за его спиной.

От резкого звука я вздрогнул. Меня захлестнула внезапная волна страха. Смутное предчувствие чудовищного коварства заставило меня похолодеть. Я метнулся к двери, но изнутри она не открывалась - Эй! - крикнул я. - Выпустите меня!

- Все в порядке. Шуметь ни к чему, - произнес из коридора хозяин. - Вы как раз удобно держите фонарь.

- Но я не хочу оставаться тут один взаперти.

- Не хотите? - Я услышал его полнокровную усмешку. - Ну, так скоро вы будете не один.

- Выпустите меня, сэр! - повторил я гневно. - Немедленно прекратите этот дешевый розыгрыш.

- Для кого дешевый, для кого нет, - сказал он с новой отвратительной усмешкой. И тут, сквозь рев бури, я услышал протяжный скрип крутящегося ворота и громыхание решетки, двигающейся сквозь прорезь. Боже праведный, он выпустил бразильского кота из клетки!

В свете фонаря мимо меня медленно двигались прутья решетки. В дальнем конце клетки уже образовалась щель шириной в фут. С воплем я ухватился обеими руками за крайний прут и с безумным упорством принялся тянуть его назад. Я и впрямь был безумен - гнев и отчаяние переполняли меня. Минуту или больше мне удалось продержать решетку в неподвижности. Я понимал, что он жмет на рукоятку изо всех сил и что преимущество рычага на его стороне. Я проигрывал дюйм за дюймом, ноги мои скользили по каменным плитам, и я беспрерывно умолял безжалостного убийцу избавить меня от ужасной смерти. Я взывал к родственным чувствам. Я напоминал о долге гостеприимства: я вопрошал, какое зло я ему причинил. В ответ он только сильнее дергал рукоятку, и все новые прутья уходили в щель. Как я ни упирался, он протащил меня по всей ширине клетки - и наконец я прекратил безнадежную борьбу, мои запястья свела судорога, а пальцы были ободраны в кровь. Решетка последний раз лязгнула, и я услышал удаляющийся шорох турецких шлепанцев; затем хлопнула дальняя дверь. И воцарилась тишина. Все это время зверь не шевелился. Он лежал неподвижно в своем углу, и даже хвост его прекратил дергаться. Только что мимо него вместе с решеткой протаскивали вопящего человека - и зрелище его явно поразило. Его огромные глаза зорко следили за мной. Хватая решетку, я выронил из рук фонарь, но он все еще горел на полу, и я двинулся было к нему, как бы желая обрести в нем защиту. Но в тот же миг хищник издал глухое грозное рычание. Я замер, дрожа всем телом. Кот (если только к этому исчадию ада подходит такое домашнее слово) был всего в десяти футах от меня. Глаза его светились во тьме, как бы фосфоресцируя. Они пугали и притягивали меня. Я не мог оторвать от них взгляда. В минуты наивысшего напряжения природа порой играет с нами странные шутки: мне почудилось, будто эти мерцающие огни то разгораются, то пригасают в волнообразном ритме. Вот они уменьшились, став ослепительно яркими точками - электрическими искорками во тьме: вот они начали расширяться и расширяться, заполняя весь угол комнаты зловещим переменчивым светом. И вдруг они потухли совсем.

Зверь закрыл глаза. То ли верна оказалась старая теория о подавлении силой человеческого взгляда звериного, то ли огромный кот просто хотел спать - что бы ни было, он, не проявляя ни малейшего желания нападать, опустил черную лоснящуюся голову на могучие передние лапы и, похоже, заснул. Я стоял, боясь неосторожным движением вернуть его к гибельному бодрствованию. Все же теперь зловредный взгляд не сковывал меня, и я мог собраться с мыслями. Итак, я заперт на всю ночь со свирепым хищником. Нет сомнений, что он не менее жесток, чем обходительный мерзавец, заманивший меня в эту ловушку, - тут рассказам хозяина можно верить. Как продержаться до утра? На дверь надежды никакой, на узкие зарешеченные окна - тоже. В пустой комнате с каменным полом укрыться негде. Звать на помощь бессмысленно. К тому же, шум бури заглушит любые мои крики. Остается уповать лишь на собственную отвагу и находчивость.

Тут я взглянул на фонарь, и меня обдала новая волна ужаса. Свеча сильно оплыла и еле теплилась. Ей оставалось гореть минут десять - не больше. Именно столько времени оставалось мне на размышление: я чувствовал, что, оказавшись со страшным зверем в кромешной тьме, я потеряю способность к какому-либо действию. Сама мысль об этом была невыносима. В отчаянии я водил глазами по своей пыточной камере и вдруг наткнулся на место, как будто обещавшее - не спасение, нет, но хотя бы не такую немедленную и неминуемую гибель, как остальная часть комнаты. Я уже говорил, что, помимо передней стенки, у клетки была еще и крыша, которая оставалась на месте, когда решетку убирали в прорезь в стене. Она была сделана из железных прутьев, отстоявших один от другого на несколько дюймов и обтянутых прочной проволочной сеткой, а по бокам опиралась на массивные стойки. Она нависала над распластавшимся в углу животным, как огромный решетчатый тент. Между ней и потолком оставалось фута два-три. Если бы я сумел втиснуться в этот просвет, я сделался бы неуязвим со всех сторон, кроме одной. Ни снизу, ни сзади, ни с боков меня не достать. Возможна только лобовая атака. От нее, конечно, не защититься; но так, по крайней мере, я не стоял бы у зверя на пути. Чтобы напасть, ему пришлось бы сойти с привычного маршрута. Раздумывать было некогда: погасни фонарь - и надежде конец. Судорожно глотнув воздух, я прыгнул, вцепился в железный прут и с трудом вскарабкался на решетку. Изогнув шею, я посмотрел вниз и вдруг уперся взглядом в жуткие глаза хищника, в зевоте разинувшего пасть. Зловонное его дыхание обдало мне лицо, как пар от какого-то гнусного варева.

Впрочем, он был скорее озадачен, чем зол. Встав, он распрямил длинную черную спину, по которой пробежала легкая дрожь; затем, поднявшись на задние лапы, одной из передних он оперся о стену, а другой провел по проволочной сетке, на которой я лежал. Один острый белый коготь прорвал мне брюки (должен заметить, что я был во фрачной паре) и расцарапал колено. Это была еще не атака, скорее проба, ибо, услышав мой вскрик, он опустился на пол, легко выпрыгнул из клетки и начал стремительно бегать по комнате, время от времени взглядывая на меня. Я же протиснулся вглубь до самой стены и лежал, стараясь занимать как можно меньше места. Чем дальше я забирался, тем труднее становилось меня достать.

По его движениям было видно, что он возбужден: стремительно и бесшумно он кружил и кружил по комнате, то и дело пробегая под моим металлическим ложем. Удивительно: столь громадное тело перемещалось почти как тень, с едва уловимым шелестом бархатных подушечек. Свеча догорала, и разглядеть зверя становилось все труднее. Наконец, вспыхнув напоследок и зашипев, она погасла. Я остался в темноте один на один с котом! Мысль о том, что сделано все возможное, всегда помогает перед лицом опасности. Остается только бесстрастно ждать развязки. Я понимал, что нашел единственное место, дававшее хоть какую-то надежду на спасение. Вытянувшись в струну, я лежал совершенно неподвижно, затаив дыхание: вдруг зверь забудет о моем присутствии. Я сообразил, что уже около двух часов ночи. Солнце встает в четыре. До рассвета оставалось не более двух часов. Снаружи по-прежнему бушевала буря, и в окошки беспрерывно хлестал дождь. В комнате стояло невыносимое зловоние. Я не видел и не слышал кота. Я пытался думать о других предметах, но лишь одна мысль смогла заставить меня на время забыть о своем плачевном положении. Это была мысль о подлости моего двоюродного брата, о его неимоверном лицемерии, о его звериной ненависти ко мне. Под приветливым лицом таился нрав средневекового палача. Чем больше я думал, тем яснее видел, как умно все было проделано. Разумеется, он притворился, будто идет спать. Без сомнения, позаботился и о том, чтобы это видели. Потом тихонько прошмыгнул вниз, заманил меня сюда и запер. По его версии все выйдет очень просто. Он оставил меня докуривать в бильярдной. Потом мне взбрело в голову взглянуть напоследок на кота. Я вошел в комнату, не заметив, что клетка открыта, и поплатился за это. Как можно будет доказать его вину? Подозрение - возможно, но улик - никаких!

Как медленно тянулись эти ужасные два часа! В какой-то момент раздался негромкий неприятный звук - похоже, зверь вылизывал свою шерсть. Несколько раз я замечал во тьме вспышку зеленоватых глаз, но взгляд на мне не задерживался, и я с надеждой стал думать, что кот или забыл обо мне, или не обращает на меня внимания. Наконец, сквозь окошки забрезжил рассвет, сперва среди черноты показались два смутных серых квадрата, потом они побелели, и я снова увидел моего страшного соседа. Увы, он меня тоже! С первого взгляда стало ясно, что теперь он настроен куда более агрессивно и кровожадно. Утренний холод раздражал его, и он явно проголодался. С беспрерывным рычанием он сновал вдоль дальней от меня стены, его усы злобно топорщились, хвост мотался и хлестал по полу. Дойдя до угла, он поворачивал назад, каждый раз при этом взглядывая на меня с выражением смертельной угрозы. Я видел, что он намерен меня убить. Но даже в эту минуту я не мог не восхищаться гибкой грацией дьявольского отродья, его плавными волнистыми движениями, блеском великолепной шерсти, живой дрожью ярко-красного языка на фоне черной как смоль морды. Глухое гневное рычание все нарастало и нарастало, не прерываясь ни на секунду. Вот-вот должна была наступить развязка.

Смерть, казалось, приберегла для меня самый скверный час: в холоде и тоске, дрожа в легком фраке, я, как для пытки, распластался на своей решетке. Я старался подбодрить себя, воспарить духом - и в то же время, с той остротой видения, какая возникает только в полном отчаянии, искал способа избежать гибели. Ясно мне было вот что. Если бы передняя стенка клетки была снова выдвинута, а я оказался за ней, я был бы спасен. Но как привести ее в движение? Я боялся шевельнуться, чтобы не привлечь внимания зверя. Медленно, очень медленно я высвободил руку и нащупал край решетки - верхний прут, слегка выступавший из стены. Потянув, я с удивлением обнаружил, что он поддается довольно легко. Трудность, конечно, была в том, что мне пришлось бы перемещаться вместе с решеткой, Я дернул еще раз и вытянул ее еще на дюйма три. Дело шло на лад, Я дернул еще... и тут кот прыгнул!

Я не увидел прыжка - так внезапно и стремительно все произошло. Я только услышал устрашающий рев, и миг спустя гладкая черная голова, сверкающие желтые глаза, красный язык и ослепительные зубы оказались на расстоянии протянутой руки от меня. От прыжка решетка, на которой я лежал, содрогнулась, и я подумал (если только я мог о чем-нибудь подумать в такой миг), что падаю. На секунду кот повис на передних лапах, его голова была совсем рядом со мной, задние лапы пытались зацепиться за решетку. Я слышал скрежет когтей по проволочной сетке и едва не терял сознание от зловонного дыхания чудовища. Но прыжок оказался неудачным. Зверь не мог долго оставаться в таком положении. Медленно, яростно скаля зубы и бешено царапая решетку, он качнулся назад и тяжело спрыгнул на пол. Рыча, он тут же поднял морду ко мне и изготовился для нового прыжка.

Я понял, что решается моя судьба. Урок пойдет хищнику впрок. Он не допустит новой ошибки. Я должен действовать стремительно и бесстрашно - на карту поставлена жизнь. План созрел мгновенно. Сорвав себя фрак, я швырнул его чудовищу на голову. В ту же секунду я спрыгнул на пол, ухватился за край передней решетки и с бешеной силой потащил ее к себе. Она пошла легче, чем я ожидал. Я ринулся через комнату, волоча ее за собой; получилось так, что находился я с внешней ее стороны. Не будь этого, я остался цел и невредим. Увы, мне пришлось остановиться, чтобы проскочить в оставленную мной щель. Заминки оказалось достаточно, чтобы зверь избавился от фрака, закрывавшего ему глаза, и прыгнул на меня. Я бросился в проход и задвинул за собой решетку, но хищник успел зацепить мою ногу. Одним движением могучей лапы он располосовал мне икру, срезав мышцу, словно рубанок стружку с доски. В следующую секунду, истекая кровью и теряя силы, я рухнул на вонючую солому, но спасительная решетка отделила меня от яростно кидавшегося на нее зверя.

Слишком изуродованный, чтобы двигаться, и слишком ослабевший, чтобы испытывать страх, я лежал, ни жив ни мертв, и смотрел на него. Прильнув могучей черной грудью к прутьям решетки, он все пытался достать меня когтистыми лапами, словно котенок попавшую в западню мышь. Он терзал мою одежду, но до меня, как ни старался, дотянуться не мог. Я и раньше слыхал, что раны, нанесенные крупными хищниками, вызывают необычное оцепенение, а теперь испытал это на себе: я утратил ощущение собственного "я" и с интересом постороннего зрителя наблюдал за наскоками зверя. Постепенно я погрузился в мир смутных видений, среди которых порой возникали черная морда и высунутый красный язык - и, наконец, впал в беспамятство или, может быть, в нирвану, где измученные находят блаженный покой. Восстанавливая потом ход событий, я заключил, что лежал без сознания около двух часов. Прервал мое забытье тот самый металлический лязг, который стал предвестником моего ужасного приключения. Это была защелка замка. Еще не придя до конца в себя, я увидел в дверном проеме круглое добродушное лицо двоюродного братца. Открывшееся ему зрелище явно поразило его. Кот отдыхал, распластавшись на полу. Я лежал в клетке на спине в луже крови, в одной рубашке и изодранных в клочья брюках. У меня до сих пор стоит перед глазами его изумленное лицо, освещенное утренним солнцем. Он все вглядывался и вглядывался в меня. Потом закрыл за собой дверь и пошел к решетке посмотреть, жив я или нет.

Не могу сказать определенно, что произошло дальше. Меньше всего я годился тогда на роль свидетеля или хроникера. Вдруг я увидел его затылок - он отвернулся от меня и смотрел на зверя.

- Что с тобой, Томми? - крикнул он. - Что с тобой?

Он все пятился и пятился, и спина его была уже у самой решетки.

- Сидеть, безмозглая тварь! - взревел он. - Сидеть, сударь! Забыл, кто твой хозяин?

Тут в моем помутившемся мозгу всплыла одна его фраза; он сказал, что вкус крови может превратить бразильского кота в сущего дьявола. Кровь-то была моя, а расплачиваться пришлось ему.

- Прочь! - вопил он. - Прочь, собака! Болдуин! Болдуин! Господи!

Я услышал, как он упал, поднялся, снова упал, и раздался еще один звук, словно от рвущейся ткани. Его крики, заглушаемые ревом хищника, становились все слабее. Наконец, когда я уже считал его мертвым, я, как в кошмарном сне, увидел его в последний раз: окровавленный и растерзанный, он вслепую бежал через комнату - и тут я снова потерял сознание. Я поправлялся много месяцев; о полной поправке, впрочем, не могло быть и речи, и до конца дней со мной будет моя палка - памятка о ночи с бразильским котом. Когда Болдуин и другие слуги прибежали на отчаянные крики хозяина, они не могли понять, что случилось: я лежал за решеткой, а его останки - вернее, то, что лишь потом опознали как его останки, - держал в когтях зверь, которого он сам вырастил. При помощи раскаленных железных прутьев хищника заставили выпустить добычу, а затем его пристрелили сквозь окошко в двери - и только после этого я был вызволен из плена. Меня перенесли в спальню, где, под крышей у моего несостоявшегося убийцы, я несколько недель пребывал на волоске от смерти. Из Клиптона вызвали хирурга, из Лондона - сиделку, и через месяц я уже способен был выдержать переезд домой, в Гроувнор-мзншенс.

Память моя сохранила одно воспоминание, которое, не будь оно столь отчетливым, я мог бы счесть одним из многочисленных бредовых видений, рожденных воспаленным мозгом. Однажды ночью, когда сиделка куда-то отлучилась, дверь моей комнаты отворилась, и в нее скользнула высокая женщина, одетая с ног до головы в черное. Приблизившись, она склонила надо мной бледное лицо, и в тусклом свете ночника я узнал бразильянку - вдову моего двоюродного брата. Она пытливо всматривалась мне в глаза с гораздо более мягким, чем прежде, выражением на лице.

- Вы в сознании? - спросила она.

Я только слабо кивнул - силы возвращались ко мне медленно.

- Вот и хорошо, я только хочу сказать, что вы сами виноваты. Я сделала для вас все, что могла. С самого начала я хотела выставить вас из дома. Всеми средствами, кроме прямой измены, я пыталась спасти вас от мужа. Я знала, что он вызвал вас не случайно. Я знала, что живым он вас не выпустит. Мне ли не знать его - я настрадалась от него, как никто. Я не решилась сказать вам полную правду. Он убил бы меня. Но я сделал все, что было в моих силах. Вышло так, что вы оказали мне неоценимую услугу. Вы освободили меня, а я ведь думала, что буду мучиться до конца дней. Я сожалею, что вы покалечены, но себя мне винить не в чем. Я назвала вас дураком - вы и вправду вели себя, как дурак.

Она шмыгнула прочь из комнаты - странная, угловатая женщина, - и я никогда больше ее не видел. Продав имущество мужа, она вернулась на родину и, по слухам, теперь монашествует где-то в Пернамбуку.

Пролежав дома какое-то время, я наконец получил от врачей разрешение понемногу заниматься делами. Особенной радости от этого я не испытывал, поскольку боялся нашествия кредиторов, но первым воспользовался разрешением мой адвокат Саммерс.

- Как я рад видеть, что ваша светлость идет на поправку, - сказал он.

- Я так долго дожидался возможности поздравить вас.

- Какая еще светлость, Саммерс? Нашли время шутить.

- Я не шучу, - ответил он. - Вы уже шесть недель, как лорд Саутертон, только мы боялись вам об этом сказать, чтобы не помешать вашему выздоровлению.

Лорд Саутертон! Один из богатейших людей Англии! Я ушам не мог поверить. И вдруг меня поразило странное совпадение дат.

- Лорд Саутертон, должно быть, умер примерно тогда же, когда со мной случилась эта история?

- В тот же самый день. - Саммерс испытующе смотрел на меня, и я уверен - ведь он умница, каких мало, - что он разгадал всю подноготную. Он помолчал, словно ждал от меня подтверждения своим мыслям, но я не видел причины подвергать огласке внутрисемейное дело.

- Странное совпадение, ничего не скажешь, - продолжал он с понимающим видом. - Вы, конечно, знаете, что ваш двоюродный брат Эверард Кинг был после вас самым близким родственником покойного лорда. Если бы этот тигр растерзал не его, а вас, то лордом Саутертоном стал бы он.

- Без сомнения, - согласился я.

- И ведь его это очень интересовало, - сказал Саммерс. - Мне рассказывали, что он платил камердинеру лорда Саутертона за то, что тот несколько раз я день сообщал ему телеграммами о состоянии здоровья хозяина. Это было примерно в то же время, когда вы там гостили. Разве не странно, что ему были нужны столь подробные сведения, хотя он прекрасно знал, что он не прямой наследник?

- Очень странно, - ответил я. - А теперь, Саммерс, давайте-ка сюда счета и новую чековую книжку и начнем приводить дела в порядок.

Прикрепленное изображение (вес файла 109.3 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

23 апреля - Всемирный день книг и авторского права

Гилберт Кийт Честертон

Проклятая книга

Профессор Опеншоу всегда выходил из себя и громко возмущался, если его называли спиритом или хотя бы подозревали в доверии к спиритизму. Однако он громыхал и тогда, когда его подозревали в недоверии к спиритизму. Он гордился тем, что посвятил себя изучению потусторонних явлений; гордился он и тем, что ни разу не дал понять, верит он в них или нет. Больше всего на свете он любил рассказывать кружку убежденных спиритов о том, как разоблачал медиума за медиумом и раскрывал обман за обманом. Действительно, он был на редкость зорким сыщиком, если что-нибудь казалось ему подозрительным; а медиум всегда казался ему подозрительным и никогда не внушал доверия. Он говорил, что однажды разоблачил шарлатана, выступавшего в обличьях то женщины, то седовласого старца, то темно-коричневого брамина. От этих его рассказов спиритам становилось не по себе — для того он, в сущности, и рассказывал; но придраться было не к чему — ведь ни один спирит не отрицает существования шарлатанов. Правда, из неторопливых повествований профессора можно было заключить, что все спириты — шарлатаны.

Но горе тому простодушному, доверчивому материалисту (а материалисты, как правило, доверчивы и простодушны), который, воспользовавшись опытом Опеншоу, станет утверждать, что привидений не бывает, а спиритизм — суеверие, вздор или, если хотите, чушь. Профессор повернет свои пушки на сто восемьдесят градусов и сметет его с лица земли канонадой фактов и загадок, о которых незадачливый скептик в жизни не слышал. Он засыплет его градом дат и деталей; он разоблачит все естественные толкования; он расскажет обо всем, кроме одного: верит ли в духов он сам, Джон Оливер Опеншоу. Ни спириты, ни скептики так этого и не узнали.

Профессор Опеншоу — высокий, худой человек со светлой львиной гривой и властными голубыми глазами — разговаривал со своим другом, отцом Брауном, у входа в отель, где оба провели ночь и только что позавтракали. Накануне профессора задержал допоздна один из его опытов, и сейчас он еще не пришел в себя — и борьба со спиритами, и борьба со скептиками всегда выводила его из равновесия.

— Я на вас не сержусь, — смеялся он. — Вы в спиритизм не верите, даже если вам привести неоспоримые факты. Но меня вечно спрашивают, что я хочу доказать; никто не понимает, что я ученый. Ученый ничего не хочет доказать. Он ищет.

— Но еще не нашел, — сказал отец Браун.

Профессор нахмурился и помолчал.

— Ну, кое-что я уже нащупал, — сказал он наконец. — И выводы мои не так отрицательны, как думают. Мне кажется, потусторонние явления ищут не там, где нужно. Все это чересчур театрально, бьет на эффект — всякие там сияния, трубные звуки, голоса. Вроде старых мелодрам или историй о фамильном привидении. Если бы вместо историй они обратились к истории, думаю, они могли бы кое-что доказать. Потусторонние явления…

— Явления… — перебил его отец Браун, — или, скорее, появления…

Рассеянный взгляд профессора внезапно сосредоточился, словно он вставил в глаз увеличительное стекло. Так смотрел он на подозрительных медиумов, не надо думать, однако, что Браун был хоть немного похож на медиума, — просто профессора поразило, что его друг подумал почти о том же, о чем думал он сам.

— Появления… — пробормотал он. — Как странно, что вы сказали именно это. Чем больше я узнаю, тем больше склонен считать, что появлениями духов занимаются слишком много. Вот если бы присмотрелись к исчезновению людей…

— Совершенно верно, — сказал отец Браун. — Ведь в сказках не так уж много говорится о появлении фей или духов. Зато немало есть преданий о том, как духи или феи уносили людей. Уж не занялись ли вы Килмени или Томом Стихоплетом?

— Я занялся обычными современными людьми — теми, о которых мы читаем в газетах, — отвечал Опеншоу. — Удивляйтесь, если хотите, — да, я увлекаюсь исчезновением людей, и довольно давно. Честно говоря, нетрудно вскрыть обман, когда появляются духи. А вот исчезновение человека я никак не могу объяснить натуральным образом. В газетах часто пишут о людях, исчезнувших без следа. Если б вы знали подробности… Да что там, как раз сегодня я получил еще одно подтверждение. Достойнейший старый миссионер прислал мне прелюбопытное письмо. Сейчас он придет ко мне в контору… Не позавтракаете ли вы со мной сегодня? Я расскажу вам, что из этого вышло, — вам одному.

— Спасибо, с удовольствием, — застенчиво отвечал Браун. — Я непременно приду. Разве что феи меня утащат…

Они расстались. Опеншоу свернул за угол и пошел к себе в контору; он снимал ее неподалеку, главным образом для того, чтобы издавать «Записки», в которых печатались очень сухие и объективные статьи о психологии и спиритизме. Его единственный клерк сидел в первой комнате и подбирал какие-то данные. Проходя мимо, профессор спросил его, не звонил ли мистер Прингл. Не отрываясь от бумаг, секретарь ответил, что не звонил, и профессор прошествовал в свой кабинет.

— Кстати, Бэрридж, — сказал он не оборачиваясь, — если он придет, пошлите его прямо ко мне. Работайте, работайте. Данные нужны мне к вечеру. Уйду — положите их ко мне на стол.

И он вошел в кабинет, размышляя над проблемой, о которой напомнило ему имя Прингла или, точнее, которой это имя даровало жизнь. Даже самый беспристрастный агностик — все же человек; и не исключено, что письмо миссионера казалось ему столь важным, потому что оно подтверждало его собственные гипотезы. Опустившись в глубокое мягкое кресло, против которого висел портрет Монтеня, профессор принялся снова за письмо преподобного Прингла. Никто лучше его не разбирался в эпистолярном стиле сумасшедших. Он знал, что их письма дотошны, растянуты, многословны, а почерк — неразборчив и замысловат. Льюк Прингл писал не так. В его послании, напечатанном на машинке, сообщалось деловито и коротко, что он видел, как исчез человек, а это, по-видимому, входит в компетенцию профессора, известного своими исследованиями потусторонних явлений. Все это понравилось профессору, и он не разочаровался, когда, подняв глаза, увидел перед собой преподобного Льюка Прингла.

— Ваш секретарь сказал мне, чтобы я шел прямо сюда, — сказал посетитель, улыбаясь широкой, приятной улыбкой. Улыбка эта пряталась в зарослях бакенбард и рыжей с проседью бороды. Столь буйная растительность нередко украшает лица белых, живущих в диких джунглях; но глаза над вздернутым носом нельзя было назвать дикими.

Опеншоу пробуравил вошедшего недоверчивым взглядом и, как ни странно, не увидел в нем ни шарлатана, ни маньяка. Он был абсолютно в этом уверен. Такие бороды бывают у сумасшедших, но таких глаз у сумасшедших не бывает: глаза серьезных обманщиков и серьезных безумцев не смеются так просто и приветливо. Человек с такими глазами может быть насмешливым веселым жителем предместья, ни один профессиональный шарлатан не позволит себе выглядеть так несолидно. Посетитель был в потертом плаще, застегнутом на все пуговицы, и только мятая широкополая шляпа выдавала его принадлежность к духовенству. Миссионеры из заброшенных уголков мира не всегда одеты, как духовные лица.

— Вы, наверное, думаете, что вас опять хотят надуть, — весело сказал Прингл. — Вы уж простите, профессор, что я смеюсь. Я понимаю, что вы мне не доверяете. Что ж, все равно я буду об этом рассказывать всем, кто разбирается в таких делах. Ничего не поделаешь — было! Ну ладно, пошутили — и хватит, веселого тут мало. Короче говоря, был я миссионером в Ниа-Ниа. Это в Западной Африке. Дремучий лес, и только двое белых — я и местная военная власть, капитан Уэйлс. Мы с ним подружились, хотя он был — как бы это сказать? — туповат. Такой, знаете, типичный солдат, как говорится, «трезвый человек». Потому-то я и удивляюсь — люди этого типа мало думают и редко во что-нибудь верят. Как-то он вернулся из инспекции и сказал, что с ним случилась странная штука. Помню, мы сидели в палатке, он держал книгу в кожаном переплете, а потом положил ее на стол, рядом с револьвером и старым арабским ятаганом (кажется, очень ценным и древним). Он сказал, что книга принадлежит какому-то человеку с парохода, который он осматривал. Этот человек уверял, что книгу нельзя открывать, — иначе вас утащат черти или что-то в этом роде. Уэйлс, конечно, посмеялся над ним, назвал суеверным трусом — в общем, слово за слово, и тот открыл книгу. Но тут же уронил, двинулся к борту…

— Минутку, — перебил профессор, сделавший в блокноте две-три пометки. — Сначала скажите: говорил ли тот человек, откуда у него книга?

— Да, — совершенно серьезно ответил Прингл. — Если не ошибаюсь, он сказал, что везет ее в Лондон владельцу, некоему Хэнки, востоковеду, который и предупредил его об опасности. Хэнки — настоящий ученый и большой скептик, то-то и странно. Но суть происшествия много проще: человек открыл книгу, перешагнул через борт и исчез.

Профессор не отвечал. Наконец он спросил:

— Вы этому верите?

— Еще бы! — ответил Прингл. — Верю по двум причинам. Во-первых, Уэйлс был туп, как пробка, а в его рассказе есть одна деталь, достойная поэта. Он сказал, что тот человек исчез за бортом, но всплеска не было.

Профессор снова углубился в заметки.

— А вторая причина? — спросил он.

— Вторая причина заключается в том, — отвечал преподобный Льюк Прингл, — что я это видел собственными глазами.

Он помолчал, потом продолжил свой обстоятельный рассказ. В его речи не было и следа того нетерпения, которое проявляет сумасшедший или просто убежденный человек, пытаясь убедить собеседника.

— Итак, он положил книгу на стол, рядом с ятаганом. Я стоял у входа в палатку, спиной к нему, и смотрел в лес. А он стоял у стола и ругался — дескать, стыдно в двадцатом веке бояться каких-то книг. «Какого черта! — говорит. — Возьму и открою». Мне как-то стало не по себе, и я сказал, что лучше б вернуть ее как есть доктору Хэнки. Но он не мог успокоиться: «А что тут плохого?» Я ответил: «Как — что? Вспомните про пароход». Он молчит. Я думал, ему нечего ответить, и пристал к нему из чистого тщеславия: «Как вы это объясните? Что там произошло?» А он молчит и молчит. Я обернулся — и вижу: его нет.

В палатке никого не было. Открытая книга — на столе, переплетом кверху. Ятаган — на полу, а в холсте — дыра, как будто ее проткнули клинком. Через дыру виден только лес. Я подошел, посмотрел, и мне показалось, знаете, что растения не то примяты, не то поломаны. С тех пор я Уэйлса не видел и ничего о нем не слыхал.

Книгу я с опаской взял, завернул и повез в Англию. Сперва я думал отдать ее доктору Хэнки. Но тут я прочитал в вашей газете про ваши исследования и решил пойти к вам. Говорят, вы человек объективный, вас не проведешь…

Профессор Опеншоу отложил карандаш и пристально посмотрел на человека, сидевшего по другую сторону стола. В этом долгом взгляде он сконцентрировал весь свой опыт общения с самыми разными типами мошенников и даже с наиболее редкими типами честных людей. В любом другом случае он решил бы сразу, что все это — сплошная ложь. Он хотел решить так и сейчас. Но рассказчик мешал ему — такие люди если лгут, лгут иначе. В отличие от шарлатанов Прингл совсем не старался казаться честным, и, как ни странно, казалось, что он действительно честен, хотя что-то внешнее, постороннее припуталось тут. Может быть, хороший человек просто помешался невинным образом? Нет, и тут симптомы не те. Он спокоен и как-то безразличен; в сущности, он и не настаивает на своем пунктике, если это вообще пунктик.

— Мистер Прингл, — сказал профессор резко, как юрист, задающий свидетелю каверзный вопрос. — Где сейчас эта книга?

Из бороды снова вынырнула улыбка и осветила лицо, столь серьезное во время рассказа.

— Я оставил ее в соседней комнате, — сказал Прингл. — Конечно, это опасно. Но я выбрал из двух зол меньшее.

— О чем вы говорите? — спросил профессор. — Почему вы не принесли ее сюда?

— Я боялся, что вы ее откроете, — ответил миссионер. — Я думал, надо вам сперва рассказать. — Он помолчал, потом добавил: — Там был только ваш секретарь. Кажется, он довольно тихий — что-то пишет, считает.

— Ну, за Бэббеджа можно не беспокоиться! Ваша книга в полной безопасности. Его фамилия — Бэрридж, но я часто зову его Бэббедж. Не такой он человек, чтобы заглядывать в чужие пакеты. Его и человеком не назовешь — настоящая счетная машина. Пойдемте возьмем книгу. Я подумаю, как с ней быть. Скажу вам откровенно, — и он пристально взглянул на собеседника, — я еще не знаю, стоит ли ее открыть или лучше отослать этому доктору Хэнки.

Они вышли в проходную комнату. Но не успела закрыться дверь, как профессор вскрикнул и кинулся к столу секретаря. Стол был на месте — секретаря не было. Среди обрывков оберточной бумаги лежала книга в кожаном переплете; она была закрыта, но почему-то чувствовалось, что закрылась она только что. В широком окне, выходившем на улицу, зияла дыра, словно сквозь нее пролетел человек. Больше ничего не осталось от мистера Бэрриджа.

И Прингл и профессор словно окаменели; наконец профессор очнулся, медленно обернулся к Принглу и протянул ему руку. Сейчас он еще больше походил на судью.

— Мистер Прингл, — сказал он, — простите меня. Простите мне вольные и невольные мысли. Настоящий ученый обязан считаться с такими фактами.

— Мне кажется, — неуверенно сказал Прингл, — нам надо бы кое-что уточнить. Может, вы позвоните ему? А вдруг он дома.

— Я не знаю номера, — рассеянно ответил Опеншоу. — Кажется, он живет где-то в Хэмстеде. Если он не вернется, его друзья или родные позвонят сюда.

— А могли бы мы, — спросил Прингл, — описать его приметы для полиции?

— Для полиции! — встрепенулся профессор. — Приметы… Да вроде бы у него нет примет. Вот разве только очки. Знаете, такой бритый молодой человек… Полиция… м-да… Послушайте, что же нам делать? Какая дурацкая история!

— Я знаю, что мне делать, — решительно сказал преподобный Прингл. — Сейчас же отнесу книгу доктору Хэнки и спрошу его обо всем. Он живет недалеко. Потом я вернусь и скажу, что он ответил.

— Хорошо, хорошо… — проговорил профессор, устало опускаясь в кресло; кажется, он был рад, что другой взял на себя ответственность. Шаги беспокойного миссионера простучали по лестнице, а профессор все сидел не двигаясь и смотрел в пустоту, словно впал в транс.

Он еще не очнулся, когда быстрые шаги снова простучали по ступенькам и в контору вошел Прингл. Профессор сразу увидел, что книги с ним нет.

— Хэнки ее взял, — серьезно сказал Прингл. — Обещал ею заняться. Он просит нас прийти через час. Он специально повторил, профессор, что просит вас прийти вместе со мной.

Опеншоу молча смотрел в пространство. Потом спросил:

— Кто этот чертов доктор Хэнки?

— Вы так это сказали, как будто он и вправду сам черт, — улыбнулся Прингл. — Наверное, многие о нем так думают. Он занимается тем же, что и вы. Только он известен в Индии — он изучал там магию и все эти штуки. А здесь его мало знают. Он маленький, желтый, хромой и очень сердитый. Кажется, в Лондоне он просто врач, и ничего плохого о нем не скажешь, разве только что он один слышал хоть немного об этом проклятом деле.

Профессор Опеншоу тяжело поднялся и подошел к телефону. Он позвонил Брауну и сказал, что завтрак заменяется обедом, потому что ему надо посетить ученого из Индии. Потом он снова опустился в кресло, закурил сигару и погрузился в неизвестные нам размышления.

Отец Браун ждал профессора в вестибюле ресторана, где они условились пообедать, среди зеркал и пальм. Он знал о сегодняшнем свидании Опеншоу и, когда хмурые сумерки смягчили блеск стекла и зелени, решил, что непредвиденные осложнения задержали его друга. Он уже начал было сомневаться, придет ли профессор. Но профессор пришел, и с первого взгляда стало ясно, что подтвердились худшие подозрения: взор его блуждал, волосы были всклокочены — они с Принглом добрались все-таки до северных окраин, где жилые кварталы перемежаются пустошами, особенно мрачными в непогоду, разыскали дом — он стоял немного в стороне — и прочитали на медной дверной табличке: «Дж.-И. Хэнки, доктор медицины, член Королевского научного общества». Но они не увидели Дж.-И. Хэнки, доктора медицины. Они увидели только то, о чем им говорило жуткое предчувствие. В самой обычной гостиной лежала на столе проклятая книга — казалось, кто-то только что открыл ее. Дверь в сад была распахнута настежь, и нечеткий след уходил вверх по крутой садовой дорожке. Трудно было представить себе, что хромой человек взбежал по ней, и все же бежал хромой — отпечаток одной ноги был неправильной формы. Затем шел только неправильный след, словно кто-то прыгал на одной ноге; затем следы обрывались. Больше нечего было узнавать о докторе Хэнки. Несомненно, он занялся книгой. Он нарушил запрет и пал жертвой рока.

Они вошли в ресторан, и Прингл немедленно положил книгу на столик, словно она жгла ему пальцы. Священник с интересом взглянул на нее; на переплете были вытиснены строки:

Кто в книгу эту заглянуть дерзнет,

Того Крылатый Ужас унесет…

Дальше шло то же самое по-гречески, по-латыни и по-французски.

Принглу и Опеншоу хотелось пить — они еще не успокоились. Профессор кликнул лакея и заказал коктейль.

— Надеюсь, вы с нами пообедаете, — обратился он к миссионеру. Но Прингл вежливо отказался.

— Вы уж простите, — сказал он. — Я хочу сразиться с этой книгой один на один. Не разрешите ли воспользоваться вашей конторой часа на два?

— Боюсь, что она заперта, — ответил Опеншоу.

— Вы забыли, что там разбито окно. — И преподобный Льюк Прингл, улыбнувшись еще шире, чем обычно, исчез в темноте.

— Странный он все-таки, — сказал профессор, озабоченно хмурясь.

Он обернулся и с удивлением увидел, что Браун беседует с лакеем, который принес коктейль. Насколько он понял, речь шла о сугубо частных делах, — священник упоминал о каком-то ребенке и выражал надежду, что опасность миновала. Профессор спросил, откуда он знает лакея. Священник ответил просто:

— Я тут обедаю каждые два-три месяца, и мы иногда разговариваем.

Профессор обедал здесь пять раз в неделю, но ему ни разу и в голову не пришло поговорить с лакеем. Он задумался, но размышления его прервал звонок, и его позвали к телефону. Голос был глухой, — быть может, в трубку попадала борода. Но слова доказывали ясно, что говорит Прингл.

— Профессор! — сказал голос. — Я больше не могу. Я загляну в нее. Сейчас я у вас в конторе, книга лежит передо мной. Мне хочется с вами попрощаться на всякий случай. Нет, не стоит меня отговаривать. Вы все равно не успеете. Вот я открываю книгу. Я…

Профессору показалось, что он слышит что-то — может быть, резкий, хотя и почти беззвучный толчок.

— Прингл! Прингл! — закричал он в трубку, но никто не ответил.

Он повесил трубку и, обретя снова академическое спокойствие (а может, спокойствие отчаяния), вернулся и тихо сел к столику. Потом — бесстрастно, словно речь шла о провале какого-нибудь дурацкого трюка на спиритическом сеансе, — рассказал во всех подробностях таинственное дело.

— Так исчезло пять человек, — закончил он. — Все эти случаи поразительны. Но поразительней всего случай с Бэрриджем. Он такой тихоня, работяга. Как это могло с ним случиться?

— Да, — ответил Браун. — Странно, что он так поступил. Человек он на редкость добросовестный. Шутки для него шутками, а дело делом. Почти никто не знал, как он любит шутки и розыгрыши.

— Бэрридж! — воскликнул профессор. — Ничего не понимаю! Разве вы с ним знакомы?

— Как вам сказать… — беззаботно ответил Браун. — Не больше, чем с этим лакеем. Понимаете, мне часто приходилось дожидаться вас в конторе, и мы с ним, конечно, разговаривали. Он человек занятный. Помню, он как-то говорил, что собирает ненужные вещи. Ну, коллекционеры ведь тоже собирают всякий хлам. Помните старый рассказ о женщине, которая собирала ненужные вещи?

— Я не совсем вас понимаю, — сказал Опеншоу. — Хорошо, пускай он шутник (вот уж никогда бы не подумал!). Но это не объясняет того, что случилось с ним и с другими.

— С какими другими? — спросил Браун.

Профессор уставился на него и сказал отчетливо, как ребенку:

— Дорогой мой отец Браун, исчезло пять человек.

— Дорогой мой профессор Опеншоу, никто не исчез.

Браун смотрел на него приветливо и говорил четко, и все же профессор не понял. Священнику пришлось сказать еще отчетливей:

— Я повторяю: никто не исчез. — Он немного помолчал, потом прибавил: — Мне кажется, самое трудное — убедить человека, что ноль плюс ноль плюс ноль равняется нулю. Люди верят в самые невероятные вещи, если они повторяются. Вот почему Макбет поверил предсказаниям трех ведьм, хотя первая сказала то, что он и сам знал, а третья — то, что зависело только от него. Но в вашем случае промежуточное звено — самое слабое.

— О чем вы говорите?

— Вы сами ничего не видели. Вы не видели, как человек исчез за бортом. Вы не видели, как человек исчез из палатки. Вы все это знаете со слов Прингла, которые я сейчас обсуждать не буду. Но вы никогда бы ему не поверили, если б не исчез ваш секретарь. Совсем как Макбет: он не поверил бы, что будет королем, если бы не сбылось предсказание и он не стал бы кавдорским таном.

— Возможно, вы правы, — сказал профессор, медленно кивая. — Но когда он исчез, я понял, что Прингл не лжет. Вы говорите, я сам ничего не видел. Это не так, я видел — Бэрридж действительно исчез.

— Бэрридж не исчезал, — сказал отец Браун. — Наоборот.

— Что значит «наоборот»?

— То значит, что он, скорее, появился, — сказал священник. — В вашем кабинете появился рыжий бородатый человек и назвался Принглом. Вы его не узнали потому, что ни разу в жизни не удосужились взглянуть на собственного секретаря. Вас сбил с толку незатейливый маскарад.

— Постойте… — начал профессор.

— Могли бы вы назвать его приметы? — спросил Браун. — Нет, не могли бы. Вы знали, что он гладко выбрит и носит темные очки. Он их снял — и все, даже грима не понадобилось. Вы никогда не видели его глаз и не видели его души. А у него очень хорошие, веселые глаза. Он приготовил дурацкую книгу и всю эту бутафорию, спокойно разбил окно, нацепил бороду, надел плащ и вошел в ваш кабинет. Он знал, что вы на него не взглянули ни разу в жизни.

— Почему же он решил меня разыграть? — спросил Опеншоу.

— Ну, именно потому, что вы на него не смотрели, — сказал Браун, и рука его сжалась, словно он был готов стукнуть кулаком об стол, если бы разрешал себе столь резкие жесты. — Вы его называли счетной машиной. Ведь вам от него нужны были только подсчеты. Вы не заметили того, что мог заметить случайный посетитель за пять минут: что он умный; что он любит шутки; что у него есть своя точка зрения на вас, и на ваши теории, и на ваше умение видеть человека насквозь. Как вы не понимаете? Ему хотелось доказать, что вы не узнаете даже собственного секретаря! У него было много забавных замыслов. Например, он решил собирать ненужные вещи. Слышали вы когда-нибудь рассказ о женщине, которая купила две самые ненужные вещи — медную табличку врача и деревянную ногу? Из них ваш изобретательный секретарь и создал достопочтенного Хэнки — это было не трудней, чем создать Уэйлса. Он поселил доктора у себя…

— Вы хотите сказать, что он повел меня к себе домой? — спросил Опеншоу.

— А разве вы знали, где он живет? — сказал священник. — Не думайте, я совсем не хочу принижать вас и ваше дело. Вы — настоящий искатель истины, а вы знаете, как я это ценю. Вы разоблачили многих обманщиков. Но не надо присматриваться только к обманщикам. Взгляните, хотя бы между делом, на честных людей — ну, хотя бы на того лакея.

— Где теперь Бэрридж? — спросил профессор не сразу.

— Я уверен, что он вернулся в контору, — ответил Браун. — В сущности, он вернулся, когда Прингл открыл книгу и исчез.

Они опять помолчали. Потом профессор рассмеялся. Так смеются люди, достаточно умные, чтобы не бояться унижений. Наконец он сказал:

— Я это заслужил. Действительно, я не замечал самых близких своих помощников. Но согласитесь — было чего испугаться! Признайтесь, неужели вам ни разу не стало жутко от этой книги?

— Ну что вы! — сказал Браун. — Я открыл ее, как только увидел. Там одни чистые страницы. Понимаете, я не суеверен.

Прикрепленное изображение (вес файла 415.1 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

В этом году 26 апреля - Пасха.

Фёдор Сологуб

Белая мама

I.

Приближалась Пасха. Эспер Константинович Саксаулов был в смутном, томительном настроении. Началось это, кажется, с того, что у Городищевых его спросили:

- Где вы встречаете праздник?

Саксаулов почему-то замедлил ответом.

Хозяйка, полная дама, близорукая, суетливая, сказала:

- Приходите к нам.

Саксаулову стало досадно, - не на барышню ли, которая, при словах матери, быстро глянула на него и сейчас же опять отвела глаза, продолжая разговор с молодым приват-доцентом?

В Саксаулове маменьки взрослых дочек ещё видели жениха, что его раздражало. Он считал себя старым холостяком, - а ему было всего тридцать семь лет. Он резко ответил:

- Благодарю вас. Я всегда провожу эту ночь дома.

Барышня взглянула на него, улыбнулась и спросила:

- С кем?

- Один, - с оттенком удивления в голосе ответил ей Саксаулов.

- Вы – мизантроп, - сказала госпожа Городищева, как-то кисло улыбаясь.

Саксаулов дорожил своею свободой. Порою ему казалось странным, что и он когда-то был близок к женитьбе. Теперь он обжился в своей небольшой, со строгим вкусом убранной квартире, привык к своему камердинеру, пожилому, степенному Федоту, и к его не менее степенной жене Христине, готовившей Саксаулову обед, - и убедил себя, что не женится из верности к своей первой любви. На самом же деле, сердце его холодело от равнодушия, порождённого одинокой, рассеянной жизнью.

У него было независимое состояние, отец и мать его давно умерли, близких родных не было. Он жил уверенно и спокойно, числился при каком-то ведомстве, был близко знаком со всем современным в литературе и искусстве, и эпикурейски пользовался благами жизни, - а сама жизнь казалась ему пустою, бесцельной. Если бы не одна светлая, чистая мечта, порой навещавшая его, он стал бы и совсем холоден, как многие.

II.

Его первая и единственная любовь, закончившаяся до расцвета, заставляла его по вечерам иногда грустно и сладостно размечтаться. Лет пять тому назад встретился он с молодой девушкой, которая произвела на него неизгладимое впечатление. Бледная, нежная, с тонким станом, голубоглазая, светлокудрая, она казалась ему почти неземным созданием, порождением воздуха и тумана, случайно и ненадолго занесённым судьбой в городской шум. Её движения были медленны; нежный, ясный голос её звучал слабо, как ропот ручья, плещущего на камни тихие струи.

Саксаулов, - случайно ли это было, или нет, - всегда видел её в белом платье. Впечатление белого сделалось в нём нераздельным с мыслью об ней. Само имя её, Тамара, всегда казалось ему белым, как снег на горных вершинах.

Он стал бывать у родителей Тамары. Не раз уже решался он сказать ей те слова, которыми связываются людские судьбы. Но она всегда уклонялась: в глазах отразятся страх и тоска, она встаёт и уходит. Но что её страшило? Саксаулов читал на её лице признаки девственной любви: глаза её оживлялись, когда он входил, и лёгкий румянец разливался по её щекам.

Но вот в один, вечно памятный для него, вечер она выслушала его. Была ранняя весна. Ещё недавно вскрылись реки, и нежным зелёным пухом одевались деревья. В городской квартире Тамара и Саксаулов сидели у открытого окна над Невой. Не заботясь о том, что и как скажет, он говорил нежные, страшные ей слова. Она побледнела, как-то неопределённо и слабо улыбнулась, и встала. Её тонкая рука трепетала на резной спинке стула.

- Завтра, - тихо сказала Тамара, и вышла.

Саксаулов долго, с напряжённым ожиданием, смотрел на дверь, за которой скрылась Тамара. Голова у него кружилась. Ветка белой сирени бросилась ему в глаза, - он зачем-то взял её с собой, и ушёл, не простившись с хозяевами.

Ночью он не мог заснуть. Он стоял у окна, смотрел в тёмные, потом опять к утру просветлевшие, уличные дали, улыбался, и сжимал белую ветку сирени. Когда стало светло, он заметил, что пол в его комнате усеян белыми лепестками сирени. Это показалось Саксаулову смешным и наивным. На его ночные волнения пахнуло холодком. Он принял ванну, почувствовал себя почти уравновешенным, и поехал к Тамаре.

Ему сказали, что она больна, - где-то простудилась. И уже никогда больше Саксаулов не видел её: через две недели она умерла. Он не пошёл на её погребение. Её смерть оставила его почти спокойным, - и уже не мог он понять, любил ли её, или то было краткое, преходящее обаяние.

Иногда по вечерам он мечтал о ней, потом она стала забываться; и портрета её у Саксаулова не было. Только через несколько лет, в прошлом году, весной, ему напомнила Тамару ветка белой сирени в окне гастрономического магазина, грустно бесприютная среди обжорной роскоши. И с этой поры полюбил он снова вспоминать по вечерам Тамару.

Теперь, уходя от Городищевых, он робко подумал:

«Она придёт христосоваться.»

Чувство страха и одиночества так больно охватило его, что он подумал:

«Не жениться ли, чтобы не быть одному в святые, таинственные ночи?»

Валерия Михайловна, - так звали барышню Городищевых, - вспомнилась. Она не красавица, но одета всегда удивительно к лицу. К Саксаулову она, по-видимому, расположена, и вряд ли откажет ему, если он посватается.

На улице шум и толпа рассеяли его, и мысли о девице Городищевой приняли обычный иронический оттенок. И может ли он для кого-нибудь изменить памяти Тамары? Всё в мире представилось ему столь пошлым и мелким, что ему захотелось, чтобы Тамара, - и только она одна, - пришла к нему христосоваться.

«Но, - подумал он, - она опять будет смотреть с ожиданием. Белая, нежная Тамара, чего же она хочет? Её нежные губы поцелуют ли меня?»

III.

Тоскливо мечтая о Тамаре, Саксаулов бродил по улицам, смотрел на лица прохожих, - и неприятны ему были грубые лица взрослых. Он припомнил, что ему не с кем будет радостно и любовно похристосоваться. Будет много поцелуев в первый день, - грубые губы, колючие бороды, винный запах.

Уж если целовать кого-нибудь, так это детей. Детские лица стали милы Саксаулову.

Он долго ходил, устал, и вошёл в церковную ограду на шумной улице. Бледный мальчик, сидевший на скамейке, испуганно глянул на Саксаулова, и тотчас же опять принялся неподвижно смотреть перед собой. Его голубые глаза были печальны и нежны, как у Тамары. Он был такой маленький, что ноги его торчали вперёд со скамейки.

Саксаулов сел рядом с ним, и с жалостливым любопытством стал его рассматривать. Было в этом одиноком мальчугане что-то радостно напоминающее и волнующее. А на взгляд это был самый обыкновенный мальчишка: отрёпанная одежда, белая меховая шапчонка на светловолосой голове, на ногах изношенные грязные сапоги.

Он долго сидел на скамейке, и вдруг встал, и тоскливо пискнул. Он побежал из ворот по улице, потом остановился, метнулся в другую сторону, и опять остановился. Видно было, что он не знает, куда идти. Он заплакал, тихо, без крика, роняя крупные слёзы. Собралась толпа. Пришёл городовой. Мальчика стали расспрашивать, где он живёт.

- Глюхов дом, - лепетал мальчуган, ещё не ясно, по младенчески, произнося слова.

Но улицы мальчик не знал, и только повторял:

- Глюхов дом.

Городовой, молодой и весёлый, подумал, и решил, что такого дома поблизости нет.

- Ну, а у кого ты живёшь? – спросил угрюмый мастеровой, - отец-то у тебя кто?

- Отца нет, - отвечал мальчик, обводя толпу заплаканными глазами.

- Отца нет, такое дело, - серьёзно сказал мастеровой, и покачал головою. – Ну, а мать кто?

- Мама есть, - сказал мальчик.

- Как же её зовут?

- Мама, - сказал мальчик, подумал и прибавил: - чёрная мама.

Кто-то в толпе засмеялся.

- Чёрная? Что ж, фамилия такая? – догадывался угрюмый мастеровой.

- Прежде белая была мама, а теперь чёрная, - рассказывал мальчик.

- Ну, брат, тебя не разберёшь, - решил городовой. – Надо в участок свести. Там справятся по телефону.

Он подошёл к воротам, и позвонил. В это время, завидев городового, дворник с метлой в руках уже выходил из ворот. Городовой велел ему вести мальчика в участок. Но мальчик вдруг словно надумал что-то, и крикнул:

- Ну, пустите, сам найду!

Он, может быть, испугался дворниковой метлы, может быть, и в самом деле что-то припомнил, - только так побежал, что Саксаулов чуть не потерял его из вида. Но скоро мальчик пошёл тише. Он колесил по улицам, перебегая с одной стороны на другую, отыскивая и не находя своего дома. Саксаулов шёл за ним молча. Он не умел разговаривать с детьми.

Наконец мальчик устал. Он остановился у фонаря, прислонясь плечом к столбу. На глазах его сверкали слезинки.

- Милый мальчик, - заговорил Саксаулов, - что же ты, ещё не нашёл?

Мальчик молча посмотрел на него грустными, кроткими глазами, - и вдруг Саксаулов понял, что заставляло его так неотступно следить за мальчиком. Во взоре и в лице маленького скитальца было что-то, придававшее ему необычайное сходство с Тамарой.

- Милый, как тебя зовут? – взволнованно и нежно спросил Саксаулов.

- Лёша, - сказал мальчик.

- Что же ты, милый Лёша, живёшь с мамой?

- С мамой. Только это – чёрная мама, а прежде белая мама была.

Саксаулов догадался, что чёрная была мачеха.

- Как же это ты заблудился? – спросил он.

- А мы шли с мамой, всё шли. Она велела сидеть и ждать, а сама пошла. А мне стало страшно.

- Кто же твоя мама?

- Мама? Она – такая чёрная и сердитая.

- А чем она занимается?

Мальчик подумал.

- Кофей пьёт, - сказал он.

- Ну, а ещё что?

- Ещё с жильцами ругается, - подумав, ответил Лёша.

- А белая мама где?

- Её унесли. Положили в гроб, и унесли. И папу унесли.

Мальчик показал рукой куда-то вдаль, и заплакал.

«Что же с ним делать?» - подумал Саксаулов.

Но вдруг мальчуган опять побежал. Через несколько поворотов он пошёл потише. Саксаулов опять догнал его. Лицо мальчика изображало странную смесь радости и боязни.

- Вот Глюхов дом, - сказал он Саксаулову, показывая на пятиэтажную уродливую громадину.

В это время из ворот «Глюхова дома» показалась черноволосая, черноглазая баба в чёрном платье и чёрном платке с белыми горошинами. Мальчик боязливо сжался.

- Мама, - шепнул он.

Мачеха увидела его, и удивилась.

- Ты зачем здесь, пострелёнок! – закричала она. – Велено тебе было сидеть на скамейке. Зачем сошёл?

Кажется, она собиралась тут же прибить мальчика. Но, заметив, что на них смотрит какой-то барин, очень строгий и важный с виду, она заговорила помягче:

- Я только отошла на полчаса, а он и побежал. С ног сбилась, искавши, пострел этакий! Сердце не на месте!

Она захватила в свою широкую лапищу крохотную ручонку ребёнка, и потащила его во двор. Саксаулов заметил номер дома и название улицы, и пошёл домой.

IV.

Саксаулов любил слушать рассудительные речи Федота. Вернувшись домой, он рассказал ему про Лёшу.

- Это она его нарочно, - решил Федот. – Ведь який яд – баба! Экую даль от дома отвела!

- Зачем же ей это? – спросил Саксаулов.

- Как сказать! Известно, глупая баба, - думает: заблудится мальчонка на улице, всячески, не оставят, - может, кто и возьмёт. Известно, мачеха. Что ей, нежалимое дитятко.

Саксаулову не верилось. Он сказал:

- Да ведь полиция нашла бы её!

- Известно, нашла бы, - ну, а между прочим, она, может быть, и совсем из города уедет, ищи тогда.

Саксаулов усмехнулся.

«Положительно, - подумал он, - моему бы Федоту быть судебным следователем».

Вечером, сидя перед лампою за книгой, он задремал. Пригрезилась Тамара, - нежная, белая, - пришла и села рядом. Лицо её было удивительно похоже на Лёшино лицо. Она смотрела неотступно, настоятельно, и чего-то ждала. Томительно было Саксаулову видеть её светлые, молящие глаза, и не знать, чего она хочет. Он быстро поднялся, и подошёл к тому креслу, где показалось ему, что сидит Тамара. Остановясь перед нею, он громко и страстно спросил:

- Чего же ты хочешь? Скажи.

Но её уже не было.

«Только приснилась», - грустно подумал Саксаулов.

V.

На другой день, выходя с академической выставки, Саксаулов встретил Городищевых. Он рассказал барышне о Лёше.

- Бедный мальчик, - тихо сказала Валерия Михайловна, - мачеха его просто сбыть с рук хочет.

- Это ещё не доказано, - ответил Саксаулов.

Ему было досадно, что все, и Федот, и барышня, так трагически смотрят на этот простой случай.

- Это очевидно, - горячо говорила Валерия Михайловна. – Отца нет, мальчик у мачехи, он её стесняет. Не сбудет добром – совсем изведёт.

- Вы слишком мрачно смотрите, - с усмешкой сказал Саксаулов.

- Вот вам бы взять его к себе, - посоветовала Валерия Михайловна.

- Мне? – с удивлением переспросил Саксаулов.

- Живёте вы один, - настойчиво продолжала Валерия Михайловна, - никого у вас нет. Сделайте доброе дело на Пасху! Хоть похристосоваться с кем будет.

- Помилуйте, Валерия Михайловна, где же мне возиться с ребёнком?

- Возьмите бонну. Сама судьба вам его посылает.

Саксаулов с удивлением и невольной нежностью смотрел на раскрасневшееся, оживлённое лицо барышни.

Когда вечером ему опять пригрезилась Тамара, ему уже казалось, что он знает её волю. И вот в тишине его комнаты словно прозвучали тихие слова:

«Сделай, как она сказала!»

Саксаулов радостно встал, и провёл рукой по дремотным глазам. Он увидел на столе ветку белой сирени, и удивился. Откуда она? Или Тамара оставила её, как знак своей воли?

И он подумал вдруг, что, женившись на барышне Городищевой и взяв к себе Лёшу, он исполнит желание Тамары. Он радостно вдыхал нежный аромат сирени.

Вдруг вспомнил он, что сам купил сегодня эту ветку. Но сейчас же подумал:

«Это ничего не значит, что сам: и в том, что захотел её купить, и в том, что теперь забыл об этом, есть указание».

VI.

Наутро он отправился за Лёшей. Мальчик встретился ему в воротах, и показал свою квартиру. Лёшина чёрная мама пила кофе, и ругалась со своим красноносым жильцом. От неё вот что узнал Саксаулов о Лёше.

Мальчик остался от матери по третьему году. Отец женился на этой чёрной бабе, а через год и сам умер. У чёрной, Ирины Ивановны, есть свой годовалый сын. Она собирается замуж. Свадьба на днях, и сейчас же после венца уедут «в провинцию». Лёша ей чужой, и совсем не нужен.

- Отдайте его мне, - предложил Саксаулов.

- Сделайте ваше одолжение, - со злобной радостью сказала Ирина Ивановна.

Потом, помолчав, прибавила:

- Только за одежду заплатите.

И вот Лёша водворился у Саксаулова. Барышня Городищева принимала участие в поисках бонны и вдругих подробностях в устройстве Лёши. Пришлось ей побывать и в квартире Саксаулова. В этих заботах она показалась Саксаулову совсем иной. Словно ему открылась дверь в её душу. Глаза её стали лучисты и нежны, и вся она прониклась почти той же тихостью, какой веяло от Тамары.

VII.

Лёшины рассказы о белой маме умилили Федота и его жену. В страстную субботу, укладывая его спать, они повесили над его изголовьем белое сахарное яичко.

- Это от белой мамы – сказала Христина, - только ты, голубчик, его не трогай! Его нельзя трогать, пока Боженька не воскреснет, и в колокола не зазвонят.

Лёша послушно улёгся. Долго смотрел он на радостное яичко, - наконец заснул.

А Саксаулов в этот вечер сидел дома один. Незадолго до полуночи непобедимая дрёма опять сомкнула его глаза, - и он обрадовался, что увидит сейчас Тамару.

И вот она пришла, вся белая, радостная, принося с собой далёкие радостные звуки благовеста. Нежно улыбаясь, она склонилась над ним, и – несказанная радость! – на губах своих почувствовал Саксаулов нежное прикосновение. Нежный голос тихо сказал:

- Христос воскресе!

Не открывая глаз, Саксаулов протянул руки, и обнял нежное, тонкое тело. Это Лёша взобрался к нему на колени и христосовался.

Благовест разбудил мальчика. Он схватил белое яйцо и побежал к Саксаулову.

Саксаулов проснулся. Лёша смеялся и показывал белое яйцо.

- Белая мама прислала, - лепетал он, - а я тебе даю, а ты дай тёте Валерии.

- Хорошо, милый, так я и сделаю, - сказал Саксаулов.

Он уложил Лёшу спать, а сам поехал к Валерии Михайловне с Лёшиным белым яичком, - подарком от белой мамы, который казался ему в эти минуты Тамариным даром.

Прикрепленное изображение (вес файла 232.8 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 405.1 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 361 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 431.9 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 409.5 Кб)

Сказка для Alex Wer Graf

Храбрый рыцарь - миру защита

Словацкая сказка

Жил-был престарелый король и было у него три сына. Как и подобает хорошему отцу, хотел король, чтоб выросли они настоящими людьми. Созвал он со всего королевства мудрецов, велел королевичей всяким наукам обучать. Да только, как ни бились учителя, так ни с чем и разъехались. Уж очень королевичи бестолковыми оказались. Закручинился отец: таким сыновьям и целое королевство по ветру пустить нипочем!

Долго горевал старый король, долго невеселые деньки тянулись. Как вдруг однажды раздался страшный грохот, задрожал королевский дворец! Выбежал король поглядеть, что там такое — видит, посреди двора в полном рыцарском облаченьи красавец-рыцарь на коне гарцует. Соскочил рыцарь с коня — и прямо к королю идет. Король его принял милостиво, спрашивает зачем пожаловал.

Рыцарь не мешкая объясняет:

- Слыхал я, — говорит, — что есть у вас три сына и все три бестолковы не в меру. Коли будет на то ваша воля, пускай один из них, хоть бы и старший, со мной отправится. Поглядим, может из него толк будет.

Обрадовался король и сразу согласился, в надежде, что у такого прекрасного рыцаря сын хоть чему-нибудь да обучится. Одно только ему досадно было

— почему он не младшего выбрал, тот вроде бы пошустрее. Попрощался рыцарь с королем, королевского сына взял за руку, во двор вывел, а там крылатый конь ждет. Вскочили оба на коня, рыцарь пришпорил крылатого и крикнул на прощанье:

— Через год привезу сына обратно! Конь помчался — весь дворец задрожал.

Так летели они, пока не попали в рыцарский замок. Замок тот золотом, серебром, драгоценными камнями сверкает. Рыцарь водит королевича из одних покоев в другие, все ему показывает и при этом говорит:

— Все это отныне твое, можешь делать, что пожелаешь. Ничего с тебя спрашивать не стану, играй, забавляйся. Вот тебе игрушки-забавушки. Не скучай. Но только, как году конец придет, ты мне такой ужин приготовь, чтоб я его запах за полверсты учуял. А я отправлюсь по белу свету бродить, ты меня целый год не увидишь. Но через год — жди! Исполнишь, что я велел

— не пожалеешь, я тебя щедро одарю. А теперь прощай, будь здоров! Сказал рыцарь и исчез. Остался королевич во дворце, стал из комнаты

в комнату похаживать, драгоценные вещи перебирать, в играх да забавах время коротать. Год пролетел, он и не заметил. Слуга ему напоминает: „Завтра рыцаря домой жди! Времени в обрез!”

Принц старается, ужин стряпает.

Вдруг задрожал дворец, рыцарь примчался, с коня соскочил и прямо к королевичу:

— Ты, я вижу, парень, — не промах, — говорит он. — Я за полверсты от вкусного духа чихать начал!

Снял с себя доспехи, сел к накрытому столу и принялся за вкусный ужин. Когда все золотые и серебряные блюда опустели, рыцарь поднялся и говорит:

— Ну, сын мой, потрудился ты на славу, бери из моего добра все, что пожелаешь. Я тебя сейчас к отцу повезу, а по дороге еще одарю!

Стал королевич мешки золотом-серебром набивать, хватает, что подороже. Тут во дворе конь затопал, рыцарь королевича зовет:

— Иди, садись. О мешках не беспокойся, я их сам в батюшкин дворец переправлю!

Уселись они на коня и полетели. Прилетают на красивую лужайку. Остановился конь. Рыцарь с королевичем спешились, рыцарь приказывает:

— Встань на колени, приложи ухо к земле! Послушался королевич.

— Что видишь, что слышишь? — спрашивает его рыцарь.

Королевич с радостью отвечает:

— Все повидал, что на белом свете творится; и отца с братьями видал, они в моих мешках роются!

- Добро! Станешь ты рыцарем-Всевидом, будешь видеть все, что на белом свете происходит! Получай этот дар от меня на память! А теперь едем к отцу.

Взлетел конь в облака и до тех пор летел, пока перед королевским дворцом не опустился. Отец и братья приняли их с радостью. Отец рыцаря благодарит, погостить приглашает.

- Времени нету, — отвествовал рыцарь, — но если пожелаете, можете отпустить со мной среднего сына.

Король охотно согласился. Взял рыцарь среднего сына за руку, посадил позади себя на крылатого коня и полетели они в рыцарский замок. Рыцарь провел принца по всем покоям, все показал, велел целый год вволю играться-забавляться. Но в конце года приказал такой ужин готовить, чтоб за версту вкусный запах в нос бил! Коли исполнит хозяйский приказ — получит щедрую награду.

Подал на прощанье рыцарь королевичу руку, сел на коня и улетел.

Средний брат, как и старший, себя ничем не утруждал, только все из покоев в покои похаживал, редкостные вещи перебирал да в играх и забавах время проводил. В конце года спохватился и давай ужин стряпать. Удался ужин на славу, за версту заманчивый дух можно было учуять.

Явился рыцарь, разделся, сел к столу, все съел. Покончил с ужином, поднялся и говорит королевичу:

— Ну, сын мой, я тобой доволен. Ты заслужил мою награду. Будет от меня тебе добрая память на всю жизнь! А потом к отцу отвезу.

Вскочили оба на крылатого коня и летели долго-долго, до самого моря. На берегу конь остановился и рыцарь с королевичем спешились. Достает рыцарь три дуката и бросает в море, а королевичу велит за ними прыгнуть и принести дукаты обратно. Королевич глядит на рыцаря, уж не насмехается ли тот над ним, не шутку ли шутит? Нет, рыцарь не шутил. Увидал, что королевич колеблется, выхватил меч из ножен, над головой королевича крутит, вот-вот голова с плеч слетит! В море ли королевичу тонуть, от меча ли погибать, не все ль одно?

Пришлось королевичу в море кидаться. Только воды коснулся, вода перед ним расступилась. Вокруг волна бушует, а где королевич шаг шагнет, там море расступается. Нашел он три дуката, на берег вынес.

— Вот видишь, — хвалит его рыцарь, — а ты боялся! С этого часа станешь ты рыцарем — Воды повелителем. Где бы ты с врагом не бился, ты сквозь воду пройдешь, а враг в воде погибнет. Это тебе мой дар на память! А теперь поедем к твоему отцу.

Прибыли они в королевский дворец, все им навстречу бегут, радуются, король не знает, как его за сыновей благодарить.

— Не велика заслуга, — отвечает рыцарь скромно, — а если угодно, дай мне, король, и младшего на год в ученье.

— Берите, берите, — отвечает король, — с превеликой радостью отдам вам негодника, может, вы из него человека сделаете!

Не стал рыцарь вникать, чем младший сын отцу не угодил, а сказал про себя: — Может, он мне больше подойдет, чем те два.

Вскочили они с королевичем на крылатого коня, не успел королевич оглянуться, а они уже во дворе рыцарского замка!

Рыцарь повел королевича в замок, стал по богатым покоям водить, красоту да богатство показывать.

— А теперь, сын мой, — говорит королевичу рыцарь, — можешь ничего не делать, только любуйся этой красотой, да забавляйся. Одно лишь велю: к концу года готовь такой ужин, чтоб я его за две версты учуял. Коли мое повеленье исполнишь, награжу тебя — не чета твоим братьям!

Сказал, вскочил на коня и исчез.

Год пролетел, как один денек, вот он и на исходе. Засучил королевич рукава и принялся ужин стряпать.

Рыцарь во дворе доспехами громыхает, а стол уже для ужина накрыт. Входит рыцарь в покои, еще в дверях королевича нахваливает, — в двух с половиной верстах, — говорит, — добрым ужином пахло!

Уселся рыцарь за стол и подобрал все до последней крошки! Маковой росинки не оставил! А после ужина сказал королевичу:

— Ну, такого ужина я еще не едал! Награжу тебя за него по заслугам! Память тебе от меня будет вечная!

Вскочили они оба на коня и полетели в ту сторону, откуда год назад явились.

Летели, летели и остановились на той самой лужайке, где когда-то старший брат останавливался.

Крылатый конь стоит печально, он-то знал, что сейчас произойдет! Рыцарь с трудом опустился на землю, велел и королевичу спешиться. Тот соскочил, а рыцарь ему и говорит:

- Сын мой, дорогой! Стал я немощен, силы оставляют меня, я умираю и нет у меня никого, кому б я мог оставить свой замок да богатство, да верного моего коня! Все это я отдаю тебе, владей, будь всему хозяином и господином.

Рыцарь повернулся к коню, похлопал по спине, велел новому хозяину так же верно служить, как ему служил. И королевичу наказал:

— С этим конем да с моим мечом, (с ним я ни днем, ни ночью не расставался) станешь ты самым славным рыцарем, будешь всему миру защитой и все тебе подчиняться. Но смотри, коли у тебя этот меч с пояса снимут, ты сразу в камень обратишься. Помни и будь осторожен!

Договорил рыцарь, отстегнул меч и королевичу подал. Только подал, как рухнул на землю и тут же дух испустил.

Что мне делать? — отчаялся молодой рыцарь, — как его похоронить, коли нет никакой помощи?

Не хотелось ему домой в печали возвращаться, не хотелось горькую весть нести. Вскочил он на коня и поехал обратно в рыцарский замок. Привел людей и с их помощью похоронил старого рыцаря на красивом лугу под раскидистым деревом, что росло посредине. Потом молодой рыцарь отправил людей назад и приказал замок в добром порядке содержать до той поры, пока он не вернется.

А сам домой, к отцу, полетел. Опустился во дворе — дворец от грохота вздрогнул! Отец и старшие братья выбегают. Поначалу отец испугался,

подумал, что старый рыцарь один воротился. Поближе подошел, сына увидал, стал спрашивать, где старый рыцарь, почему не явился? Сын отцу все рассказал. Старик опечалился. И братья тоже. Но потом, когда узнали, что богатый замок к младшему брату перешел, озлились старшие братья. Старый король поставил всех трех сыновей перед собой и молвил:

— А теперь, дети мои, покажите, чему вы у рыцаря за год научились? Старшие-то не хотели показывать, пока меньшой не вернется. Братья стали

отговариваться, никому не охота первому начинать. Те двое на младшего кивают.

— Нет, — отвечает младший, — есть такое присловье — вперед старшего не суйся, — я уж лучше напоследок.

Хочешь -не хочешь, пришлось самому старшему начинать:

— Я — рыцарь-Всевид, приложу ухо к земле и все слышу, все вижу, что где творится.

Средний говорит:

— А я рыцарь - Воды укротитель, — сквозь воду пройду, вода расступится, а я посуху проберусь.

И воскликнул тут меньшой:

— Только-то и всего! А я — рыцарь Миру защита!

Услыхали братья, еще пуще озлились! Готовы его на куски разорвать!

Стали все три брата под отцовской крышей жить.

Да только отцу младший сын всех милей. Старшие не могли того стерпеть, стали разрешенья просить, пойти по свету, своего счастья искать. Попрощались с отцом-матерью, а на брата зло затаили. С тем и ушли.

Поначалу только и было у них разговору, что про младшего брата. Все судили да рядили, как бы ему радость и счастье испортить. Шли они, шли, подданные отцовские их встречали приветливо, и, как подобает, оказывали королевские почести, а как стали братья к границе отцовских владений подходить, взяли с собой несколько здоровенных парней, чтоб на чужой земле не бояться.

Что ж, все вроде было хорошо, да не больно!

Как попали они на чужие земли, вообразили, что коли они рыцари, им все нипочем, стали людей грабить да обижать. Идут, а за ними пепелища остаются, нищие да сироты плачут.

Долго ли, коротко творили они разбой, а дошла жалоба до короля, что этими землями владел. Просят подданные себе защиты, а разбойникам — наказанья. Король отдал приказ: готовить войско и разбойников схватить!

Услыхали братья, что король на них большое войско посылает. Средний брат старшего к реке ведет, велит на берегу стоять. А тут и королевское войско подоспело. Солдаты думают: „Куда им против нашей силы, мы их сейчас в воду покидаем!”

Но как до дела дошло, все иначе обернулось: братья с разбойниками в реку спрыгнули и перешли ее, словно посуху, солдаты увидали и за ними, но вода стояла глубокая и все утонули.

А братья на берегу стоят потешаются. Да счастье-то ведь переменчиво!

Шлет король другое войско. Стали братья деревню разорять. А солдаты ее со всех сторон окружили, всех разбойников похватали, ни один не ушел. К королю ведут, а братьев впереди всех толкают.

Увидал их король, спрашивает, кто такие, да откуда. Они отвечают: „Такого-то, мол, короля, сыновья, ходим счастье ищем”.

— Таким манером счастья не сыщешь! — вскричал разгневанный король. — Не верю я, чтоб королевские дети такие безобразия творили! На вас поглядеть — сразу видно — разбойники вы и душегубы! — В заточенье их!

- приказал король. — А потом, когда свершим над ними суд, — казним! В ту ночь, после того дня, приснился к утру их отцу страшный сон. Все, что наяву с его детьми стало, все ему во сне привиделось. Вскочил он на ноги и к младшему сыну побежал. Младший еще крепким сном спал. Подходит король к его постели, а тот во сне зубами скрипит. Разбудил его отец, стал сон рассказывать, а сын говорит:

— И я, батюшка, тот же сон видел, сомненья нет, все правда. Значит, пора мне в путь собираться и несчастных братьев вызволять!

Жалко отцу последнего сына от себя отпускать, тревожится, как бы с ним беды не стряслось. Но тот на своем стоит, велит крылатого коня седлать, сам в дорогу собирается.

Послышался во дворе конский топот. Отец заплакал, стал с сыном прощаться.

— Отец, дорогой, — успокаивал его сын, — вы за меня не тревожьтесь. Пока этот меч на моем поясе звенит, никто меня и пальцем не тронет.

Сказал, вскочил на коня и полетел, как стрела из лука. Без задержки добрался до тех земель, где его братья в башне сидели.

В город въехал, видит на площади народу тьма-тьмущая, посредине король восседает, по бокам — братья стоят, возле них — палач. „Плохо дело”, — подумал он, — пришпорил коня и, словно с неба свалился, — предстал пред королевские очи. Братья его сразу узнали, веселее глядят.

Молодой рыцарь учтиво королю поклонился, стал за братьев просить, чтоб простил их король и жизнь даровал.

— Кабы пришли твои братья ко мне по-рыцарски да по-королевски, как ты, я б их по-иному принял. Да только они у меня столько людей побили, такой разбой учинили, что лишь смерти и заслуживают! — ответствовал король.

— Твои потери втрое возместятся, только даруй моим братьям жизнь! — говорит рыцарь.

— Нет, — кричит разгневавшись король, — не можешь ты меня принудить, а за твою дерзость, велю я их казнить немедля!

Услыхал такую речь молодой рыцарь, повернул коня и взмахнул мечом. Полетели тут солдатские головы, одна за другой и никто не осмелился против него пойти.

— Хватит, хватит! — вскричал перепуганный король.

Отпустил братьев, а молодого рыцаря любезно в свой дворец пригласил на богатый пир да забаву. Старшие братья позабыли про страх и веселились напропалую.

Кончилось веселье и братья, распростившись с королем, покинули город. Стал младший у старших спрашивать, хотят ли они его во всем слушаться и его советы принимать? Желают ли дальше под его охраной вместе идти и счастье искать? Братья, побывав в переделке, поумнели. Бросились на колени, клянутся почитать его, как отца родного и его добрым советам вечно следовать.

— Быть по сему! — отвечал младший брат. — Идите со мной!

Собрались они и все вместе отправились по славным городам и королевствам. Идут, никому обиды не чинят, и везде их с почетом встречают. Творят братья людям добро, а особенно младший старается, где пройдет, всюду по себе добрую память оставляет, славными и геройскими делами.

Обошли они немало земель и попали, наконец, в королевскую столицу. Глядят, диву даются! Весь город черным обтянут. Добрались до постоялого двора, у хозяина спрашивают, почему это весь город в трауре? Хозяин отвечает, что неподалеку от города поселился дракон о трех головах и каждую неделю отдают ему на съедение то юношу, то девушку. А нынче утром подошла очередь королевской дочери, которую все любят за ее красоту и доброту. Вот почему повсюду траур.

— Коли так, — говорит на это молодой рыцарь, — ступайте к королю и доложите, что сидит, де, у вас молодец и берется он избавить королевскую дочь от дракона-людоеда!

— Не хвались, — послышался тут из толпы голос, — были у нас рыцари не

хуже тебя, бились с драконом, чтоб принцессу в жены заполучить, да никто живым не вернулся, все там остались!

- Ступайте, ступайте, — говорит рыцарь, — скажите, что нашелся еще один и рад бы за принцессу голову сложить, да смерти не боится, знает, что победа у него в руках!

Нашлись за приличное вознаграждение желающие и сообщили королю эту новость, а вскоре возвратились с ответом, что король и его дочь рады приветствовать в своем дворце храброго рыцаря. Просят, мол, пожаловать.

Молодой рыцарь вскочил на коня и полетел во дворец. Король с дочерью и придворные вышли ему навстречу. Все и даже сам король любовались красотой и статью рыцаря, и его платьем, что сидело на нем, как влитое. Король потчевал его добрыми блюдами, ублажал как мог и оставил ночевать.

Как солнышко взошло, стали принцессу в карету сажать, а она от великого страха без памяти свалилась!

Рыцарь впереди несется на своем верном коне, король с народом за ним идет. Около часовенки карета остановилась. Принцесса в часовню вошла, отважный рыцарь рядом прохаживается, король с народом издали глядит, что-то будет.

И вдруг послышался страшный рев. Откуда ни возьмись дракон летит прямо к часовне, пламя из пасти вырывается. Летит принюхивается, на рыцаря и не смотрит. Огляделся дракон, взмыл под облака, сорвал с часовенки крышу, вот-вот внутрь ринется. Тут рыцарь как закричит громовым голосом:

— Эй, тебе что тут надобно!?

— Это тебе что надобно, земной червь! — взревел дракон, — я беру свое, что мне положено, а тебе до того дела нет.

- Нет здесь ничего твоего и не будет! — отвечает рыцарь. — А коли хочешь получить — давай бороться!

Обхватил дракон рыцаря и по щиколотку в землю вогнал, но рыцарь выскочил, достал свой меч и снес дракону одну голову. Рассвирепел дракон, стал огнем плеваться. Принцесса рыцарю снадобьем раны лечит. Видит дракон, что рыцарю огонь не страшен, хватает его и по колено в землю вгоняет. Рыцарь выскочил, за меч схватился и вторую голову дракону снес.

Все вокруг ликуют, многие рыцарю свою помощь предлагают, но он отказывается. Усталый дракон хотел немного отдохнуть, но рыцарь решил не ждать, пока тот в себя придет и силы к нему вернутся. Схватил меч и снес третью драконью голову, а самого изрубил на мелкие части!

Прибежал король и все остальные, победителя приветствуют, а принцесса, сама не своя от радости, из часовни выходит и благодарит спасителя.

(окончание следует)

Прикрепленное изображение (вес файла 63.3 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 121.9 Кб)

Храбрый рыцарь - миру защита

Словацкая сказка

(окончание)

С великими почестями вернулся рыцарь в город. Там уже вместо траура на домах цветы и гирлянды красуются. Всюду только и разговору что о рыцаре. Люди теснятся, чтобы на рыцаря хоть одним глазком взглянуть. Во дворце пир готовят. Гости за стол усаживаются. Во главе стола короля с рыцарем сажают, а рядом с рыцарем — принцессу в розовом платье. Все пьют да едят, а король поднимается и говорит:

— Дорогие гости! Нет того на свете, чем бы мы храброго рыцаря отблагодарить могли. И я тоже не в силах воздать ему по заслугам. Нету у меня сына и некому мне свое королевство оставить. От всей души желаю, чтоб рыцарь, коли он того пожелает, сел на мой трон, дочь мою в жены взял и счастливо правил страной. Я знаю, он-то избавит страну от любой напасти!

Рыцарь об этом уже думал и советовался со своим конем, как быть, потому что хотел наш рыцарь себе в жены такую девицу взять, чтоб не было у неё никакого изъяна. Эта принцесса была собой очень мила: глазки черненькие, как вишенки, щечки, словно две розы цветут, но углядел рыцарь у ней бородавочку на правой руке! И решил, что принцесса подойдет в жены разве что его старшему брату.

Поднимается он и говорит королю с поклоном:

— Я бы с радостью вашу королевскую волю исполнил, да молод еще. Надобно мне по белу свету погулять, чтоб честь такую добрыми делами заслужить. Но есть у меня два старших брата, вместе со мной путями-дорогами ходят, счастья ищут. Если король не против, хоть один, хоть другой могут здесь свое счастье найти.

Король охотно согласился, велел братьев звать. Старший брат свое согласье дал и вскоре во дворце сыграли богатую свадьбу.

После свадьбы отводит рыцарь своего старшего брата в сторонку и совет дает, как дальше жить, чтоб счастья добиться. Тот выслушал и пообещал все исполнить. И еще напомнил младший старшему — коль услышит он, что младшему опасность грозит, чтоб немедля на помощь спешил.

Стали средний с младшим в путь собираться, распростились с королем и принцессой. Она их со слезами проводила. Вскочили на быстрых коней и пустились в путь-дорогу.

Добрались до чужой страны и не задерживаясь поскакали в королевскую столицу. Еще издалека увидали они высокие башни и королевский дворец. Только странно — на башнях и на стенах — черные полотнища висят.

— Что за напасть? — спрашивают они у трактирщика, — почему весь город в трауре?

— Ах, беда у нас великая! — отвечает трактирщик. — Возле города шестиглавый дракон поселился, — каждую неделю отдает ему город на

съедение молодых людей, то юношу, то девушку. Подошла нынче очередь королевской дочери, завтра ее к дракону поведут. Вот почему в городе траур.

Говорит тут младший брат трактирщику, чтоб бежал немедля к королю и передал, что явился, мол, рыцарь и берется его дочь из беды вызволить.

Эх, господин, — махнул рукой трактирщик, — не ты первый, не ты последний! Много тут рыцарей побывало, много их билось с чудовищем, да никто живым не вернулся! Но коли такова твоя воля, я охотно королю доложу!

Услыхал король — велит рыцаря поскорее к себе звать. Кидается к нему на шею, как родного сына обнимает, во дворце остаться просит. Принцесса тоже повеселела, когда рыцарь обещал, что ни один волосок с её головы не упадет.

Только забрезжил рассвет, как отвезли принцессу в часовенку. Рыцарь перед часовней ходит. Поодаль народ толпится, смотрит, чем дело кончится.

Тут со страшным ревом дракон прилетел, сорвал с часовни крышу и в сторону отшвырнул.

А рыцарь ему кричит:

— Чего тебе там надобно? Дракон оборачивается и ревет:

— Свое беру!

- Нет, не твое и твоим вовеки не будет! — отвечает рыцарь. Завязалась между ними драка великая. Рыцарь выхватывает меч и одним ударом три головы с дракона снимает. Разозлился дракон, как швырнет рыцаря, тот в землю по колено вошел. Но тут же выбрался и отсек дракону остальные три головы.

Народ ликует, с песнями провожает рыцаря с принцессой в город. Добрались до дворца, а король-отец ума не приложит, как храбреца благодарить! Велит застолье собирать, гостей со всех краев звать. Попили-поели, тут король со своего места поднимается и говорит:

— Гости дорогие! Нету у меня таких сокровищ, чтоб отблагодарить рыцаря за его отвагу. Я уже стар, самое дорогое мое сокровище, дочь моя единственная. За великое счастье сочту, коли рыцарь на дочери моей женится и мое место на троне займет.

Рыцарь почтительно королю поклонился и, отговорившись молодостью да неопытностью, да дорогой дальней, предложил королю, коль тот не против, в зятья своего брата.

- Коли не ты, то пускай твой брат! Одна кровь, один род! — ответствовал король.

Позвали среднего брата. И отдал старый король свою дочь ему в жены да королевскую корону впридачу.

Отшумела свадьба и наш рыцарь снова в путь-дорогу собрался, распростившись с королем и принцессой. Брату напоследок совет дал, что да как делать. Тот не перечил, со всем согласился. Вскочил рыцарь на быстрого коня и один-одинешенек полетел дальше.

Прибыл он в третье королевство. Остановился верный конь, велит рыцарю королевскую дочь в жены взять:

— Нету, — говорит, — в целом мире принцессы прекраснее, ищи не ищи нигде не найдешь!

Добрались они до королевской столицы, а в столице всё, как и в других столицах, где они побывали, всё в трауре. Узнал рыцарь, что поселился по соседству девятиголовый дракон, молодых людей пожирает, нынче дошел черед и до королевской дочери.

Рыцарь немедля велит о себе королю доложить и тот его тут же к себе требует. Рыцарь ему все про себя рассказал и надежду высказал, что и это чудовище он одолеет.

На другое утро, еще и солнце не взошло, отвезли принцессу в часовню. Рыцарь неподалеку прохаживается. Народ издали глядит.

Вдруг дракон со страшным ревом налетает, вот-вот на принцессу накинется. Но тут рыцарь к нему подоспел, одним махом шесть голов снес. Дракон взвыл и всадил рыцаря по самый пояс в землю. Рыцарь из земли выкарабкивается, а дракон его огнем из пасти поливает. Рыцарь, недолго думая, снес чудовищу последние три головы. Народ ему славу кричит, король обнимает и от великой радости не знает, как благодарить. После пира сказал король, что готов отдать ему и дочь и королевство! Рыцарь обрадовался, он знал, что краше принцессы нет в целом свете, и сказал, что согласен.

Король без промедленья со своей головы корону снял и на голову рыцаря надел. Свадьбу сыграли такую, что и описать невозможно!

Прибыли в гости к младшему и старшие братья. Они его счастью радовались и обещали во всем слушаться.

Отгуляли свадьбу, гости по домам разъехались и рыцарь с молодой женой зажили в радости и согласии.

Но недолго длились счастливые денечки. Затаил один старый колдун на принцессу зло — сватался он к ней, а она отказала. И вот, гуляла как-то принцесса одна по садику, колдун подкрался, схватил ее и к себе уволок.

Ждут принцессу с прогулки, а она все нейдет да нейдет. Зовут, ищут, а принцесса исчезла, словно никогда ее и не было.

Загрустил рыцарь, побрел к своему коню, жалуется. А конь уже все знает и говорит хозяину:

— Не горюй, постараемся ее вызволить!

Объявил рыцарь старому королю, что едет принцессу искать и до тех пор не вернется, покуда не найдет, пусть ему это хоть жизни стоит.

Старый король его сначала отговаривал, коли дочери нет, пусть хоть зять с ним останется. Но рыцарь время зря терять не стал, собрался в дорогу, простился со старым королем и с народом. Подданные, прослышав, что рыцарь их покидает, плакали, как дети, ибо любили его и уважали. Сел рыцарь на своего крылатого коня и пустился, куда глаза глядят.

Едет он, молчаливый да печальный. А конь ему и говорит: — Коли будешь моих советов слушаться, счастье к тебе возвратится и жену свою вернешь!

- Ах, — вздохнул рыцарь, — мне ведь только того и надо, ради нее я на любые испытания готов.

- Ну коли так, — отвечает конь, — слушай: поедем мы сейчас через большой луг, на лугу том одно-разъединое грушевое дерево стоит с душистыми плодами. Но не вздумай до тех плодов дотрагиваться, и не груша это вовсе, а старая ведьма. Как только ты к плоду притронешься, сам немедля грушей станешь. Потом мы подъедем к душистой яблоне, яблоки тоже не тронь. Это вторая ведьма, она тебя тут же в яблоко превратит. Перетерпи, не ешь с этих деревьев плодов. Наконец, доберемся мы до колодца, ты пить захочешь, но не вздумай из колодца пить, а возьми свой меч да изруби колодец! Это не колодец, а всем ведьмам ведьма, тех двух — родная мать. Коли все исполнишь, мы счастливо своей цели достигнем, коли нет — навеки в несчастьи останешься.

Ладно, едут они дальше. Добрались до большого-пребольшого того луга, где груша стоит. Сладкий запах так рыцарю в нос и бьет. У рыцаря слюнки текут, но он спелых груш не трогает. Ехали-ехали. Вот и яблоня перед ними, аромат от нее еще слаще. Рыцарь к яблокам тянется, еле сдерживается, вот-вот сорвет яблочко невиданной красоты! Да, к счастью, вспомнил, что конь наказывал, и дальше поехал.

Таким ты мне нравишься, — похвалил его конь, — еще одно искушенье преодолеешь, как я сказал, — и все будет хорошо!

Но тут пришла беда. Рыцарь еще по дороге жаловался, что жажда его сморила, чуть не насмерть. Только они к колодцу приблизились, рыцарь с коня соскочил и прямо к воде, вот-вот напьется. Увидал это конь, бросил рыцаря и прочь помчался.

Рыцарь увидал такое дело, на ноги вскочил, кричит, зовет. Вернулся конь, стал ему выговаривать, почему колодец по его веленью мечом не изрубил.

Сел рыцарь на коня и печально продолжал свой путь. Оглянулся назад - нет больше ни груши, ни яблони, ни колодца. Ведьмы снова ведьмами стали, путников преследуют, шепчут в спину:

— Мы — мудрые ведьмы, но у рыцаря советчик помудрее нас! Пошушукались и пропали!

Поблагодарил рыцарь коня, что от беды спас и впредь обещал его во всем слушаться.

Миновали они большой луг и приехали в зеленый лес, там росли лесные плоды и текла чистая вода. Поели, напились ключевой воды и снова в путь.

Вскоре добрались наши путники до высоких скалистых гор с глубокими расселинами. Жутко им стало, ведь кругом ни одной живой души.

Подъезжает рыцарь к отвесной скале. До чего ж огромная! Поднимает голову, а на самой вершине — могучая крепость стоит. „Что там? — думает рыцарь. — Уж не ведьмы ль поселились? Будь что будет! Все равно туда поеду.”

Нашли дорогу. Добрались до вершины, вот уже у ворот стоят. Стоят, диву даются: вокруг гробовая тишина, никто их не встречает, нигде никого не видать. Конь прямо в конюшню побежал, а рыцарь огляделся и вверх по лестнице пошел. Отворяет одни двери — тишина, отворяет другие, третьи

— никого. Дошел до одиннадцатой — нигде никого. Решил было, рыцарь, что попали они к ведьмам в гнездо, да отворил двенадцатую дверь — видит седой старичок сидит, рыцаря такими словами встречает:

— Я тебе рад! Наконец-то человек появился. Теперь я могу умереть спокойно.

Стал старичок у рыцаря спрашивать, кто да откуда, да зачем явился. Тот ему все по порядку рассказал и про свою беду и почему по свету бродит.

— Зря ищешь, — закручинился старичок, — все напрасно! Твоя жена так запрятана, что ты ее никогда не найдешь. Я тебе хороший совет дам: оставайся у меня! Будешь жить спокойно и замок тебе останется. Я долго ждал отважного человека, чтобы оставить ему все мои сокровища!

— Нет, не по душе мне такое безлюдье, — ответствовал ему рыцарь. — Не могу я в одиночестве жить, я к людям привык. Что задумал — того добьюсь, и покуда есть у меня силы, стану искать свою любимую жену. Коли найду

— мое счастье, коли нет — будь что будет! А ты лучше собери меня в дорогу, чтобы я попал поскорее туда, где ее скрывают!

— Ну, воля твоя, — молвил старичок, — но я могу наперед сказать, что тебя ожидает в будущем: спустишься в долину, там лужайку найдешь, на той лужайке одни только гады ползучие. Два самых больших на тебя кинутся, остальные не тронут. Иди на них смело и своим мечом разруби тех больших, остальных только острием коснись и увидишь, что станет. Минуешь лужайку, выйдешь ко второй долине. Пройдешь долиной, увидишь горы — езжай дальше, не останавливайся! Дойдешь до высокой скалы, остановись и постарайся внутрь забраться, там твоя жена живет. Только знай, тут тебя смерть ожидает! А теперь давай простимся, я хочу умереть на твоих руках, ведь больше сюда ни один человек не доберется!

Сказал и дух испустил.

Взял рыцарь недвижимое тело, положил посреди самой большой комнаты, вокруг свечи зажег и саблю сбоку пристроил. А сам отправился к своему коню. Все ему доложил. Выслушал конь его рассказ и снова пустились они дальний путь. Миновали долину, оказались на лужайке, про которую старичок говорил. Тут на них два гада накинулись. Рыцарь рассек их своим мечом, а салом себя и коня натер. Не успел закончить, как два гада в двух принцев превратились, и вскричали:

— Слава храброму рыцарю, мира защитнику! Слава!

Чем дальше они ехали, тем больше гадов на них нападало, но едва рыцарь к ним прикасался, они превращались в людей, так и ожила заклятая долина. Тут подходят к нему два принца со своими подданными и клятву дают верой и правдой ему вечно служить.

И вторую долину рыцарь счастливо миновал и попали они, наконец, к той скале, где жила в заточеньи его жена.

Посмотрел рыцарь на скалу и головой поник! Невозможно на эту вершину взобраться. Ждал-ждал он до самого вечера, не выглянет ли его милая! Но напрасно!

Тут ему конь говорит:

- У этой скалы заночуем, я буду всю ночь пастись, а тебе дам в руки свою уздечку, коли я тебе понадоблюсь, дёрни за уздечку, я тотчас же явлюсь! А ты спать ложись и все, что во сне увидишь — запоминай! Приснится тебе, что в руке у тебя мушиное крыло. Держи его крепко, а как проснешься, скажи: „Хочу стать маленьким, как муха, пусть у меня вырастут крылья!” Превратишься в муху и лети на эту скалу! Там найдешь лаз, через этот лаз проберешься к дверям, сквозь замочную скважину проникнешь в первые, а потом во вторые покои, но тут смотри будь на чеку!

Как конь говорил, так и случилось. Конь стал пастись, а рыцарь спать лег. Чуть свет проснулся, вспомнил свой сон, взглянул на руку, а в ней крылышко! Рыцарь крылышко крепко держит и говорит:

Хочу стать с муху величиной, да чтоб крылья у меня выросли!

И сразу же стал с муху величиной! Полетел он вверх, пробрался к дверям и через замочную скважину проник в покои, а там ведьмы толпятся видимо-невидимо! Он над их головами к другим дверям пролетел и в замочную скважину юркнул. Услыхали ведьмы шум, начали между собой переговариваться:

— Мы, великие ведьмы, но у этого рыцаря есть советчик сильнее и хитрее нас! Что-то зашумело, вроде муха пролетела, мы такой никогда не видали, не слыхали. Лучше нам, сестры, по добру, по здорову восвояси убраться, как бы чего не вышло!

Собрались и поспешили прочь.

Рыцарь тут же из мухи в человека превратился и встал перед женой! А та его сына нянчит. Увидела мужа, глазам своим не верит. Стали они радоваться, обниматься-целоваться, а потом жена мужа спрашивает, как он жил-поживал, и как сюда попал.

Рыцарь ей все про себя рассказал.

— Это все хорошо, — говорит жена, но теперь тебе грозит страшная опасность. Скоро явится колдун и тебя уничтожит!

— Ну, мы еще поглядим, кто - кого! — успокоил ее рыцарь. — Ведь мы теперь вместе! А как тебя из беды вызволить — это уже моя забота!

Но нелегка была задача! Сам-то рыцарь, превратившись в муху, вниз спустится, а вот жена с младенцем на руках — они-то как? Стал он ступени в скале прорубать, вдруг видит — девушка сидит, горько плачет и просит ее, сироту, на службу взять. Рыцарь у жены спрашивает, не нужна ль няня к ребенку.

— Нужна-то нужна, — отвечает жена, — да эту девицу брать не вздумай, ведь это ведьма, она тебя погубит.

Но рыцарь жену не послушал, подхватил девушку и наверх отнес. Жена мужу говорит, чтоб был осторожней, не миновать, мол, теперь беды. А рыцарь ее речам не внемлет, свое дело делает, надеется поскорее домой вернуться.

Он-то надеялся, но все по-другому было! Уснул рыцарь после тяжкой работы молодецким сном. Выстрели над ухом, не проснется! А ведьма увидала, что все спят, подкралась к рыцарю, меч его отвязала и рыцарь тут же окаменел!

Только ведьме ее злодейство удалось, она прочь кинулась, тут к ней и остальные ведьмы собрались. Радуются, визжат.

— Наконец-то! — кричит самая старшая. — Теперь, что захотим, то и будем делать, пока старик не вернется. А потом дальше полетим! Сестры — за мной!

— Нет, постойте, погодите немножко, — говорит младшая, — куда меч девать? Надо так его запрятать, чтоб он никогда больше человеку в руки не попал!

И решили ведьмы волшебный меч в море бросить, чтобы навеки от людских глаз скрыть. Зашвырнули его в море прямо со скалы.

Вот и пришел конец храброму рыцарю. Кто теперь будет добро творить? За бедных заступаться?

А старший брат тем временем тревожится, то и дело ухо к земле прикладывает, знать хочет, где младший, что с ним, не стряслась ли какая беда ?

Приложил он в последний раз ухо к земле и загоревал, увидал-услыхал, что брат его на скале мертвый лежит, а меч его в море сброшен. Он все рассказал своей жене и придворным и велел готовиться в путь: „Пойдем к брату на помощь!”

Только рассвело, а старший брат с войском уже коней веселит. Дорогой решил старший брат к среднему заглянуть, с собой позвать, ведь без среднего им моря не одолеть! Средний не заставил себя долго просить, вскочил на коня и поскакали они к младшему на помощь.

Вскоре добрались они до моря, где меч лежал, море было красным, как кровь от того меча, что столько крови пролил. Средний брат в воду кинулся, вода перед ним расступилась, стал он меч искать. Долго искал, наконец, нашел и на берег вынес.

— Теперь скорее к брату, — сказал старший.

Прискакали они к скале, впереди два брата, за ними войско. Братья совет держат, как ведьмам отомстить. Ринулись они в покои и давай ненавистных злодеек волшебным мечом рубить. Покончили с нечистью и в следующие покои пошли, а там молодая жена сидит, над окаменевшим мужем плачет. Средний брат младшему меч к поясу пристегнул, тот очнулся и говорит:

— Ох, как долго я спал!

— Нет, брат, ты не спал, и кабы не мы, спать бы тебе вечным сном! Обнял рыцарь братьев, стал благодарить, что они его не позабыли. Потом

потянул за уздечку и его окаменевший конь ожил, и с веселым ржаньем появился перед хозяином. Рыцарь вскочил на коня, посадил на него и жену с сыном. Братья на своих коней взобрались. Вдруг летит старый колдун и ревет страшным голосом:

— Как вы посмели сюда явиться? Стойте! Снимите принцессу с коня!

— Вот я тебе сейчас покажу! — отвечает ему рыцарь.

Спрыгнул с коня, выхватил из-за пояса свой меч и одним махом снес колдуну голову!

И отправились братья все вместе домой. Созвали гостей и закатили такой пир, какого еще не было и уже не будет. Прибыл на пир их родной отец, радостный и счастливый. Понаехали короли, князья и рыцари со всего света и все славили храброго рыцаря. А он поклялся, что всегда будет править справедливо.

Прикрепленное изображение (вес файла 186.7 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

27 апреля - Мартын-Лисогон и Вороний праздник

Ворона и лиса

Персидская сказка

Было ли так или не было, а свила себе ворона гнездо на вязе в лесу. Решила она вывести птенцов, выкормить, вырастить и научить их летать.

Прошло немного времени, и ворона снесла не то пять, не то шесть яиц. Двадцать один день она высиживала и согревала яйца, а на двадцать второй вылупились птенцы.

Стало у вороны дел по горло: что ни день - надо ей лететь пищу птенцам доставать. Скоро воронята подросли, покрылись пушком и научились щебетать.

А неподалеку обитала лиса-плутовка. Услышала она писк птенцов и решила: "Вот и корм для меня!" И стала придумывать всякие хитрости, как бы сожрать птенцов. Достать до гнезда она не могла - высоко. Порыскала лиса кругом и нашла за селом старую войлочную шапку, а у садовника украла тупую пилу.

И вот как-то утром, пока ворона еще не вылетела из гнезда, подошла лиса к дереву и давай его пилить. Ворона еще издали увидела лису, а как раздался скрип пилы, высунулась она из гнезда и спрашивает:

- Что все это значит?

- Да ничего. Я лесник и хочу свалить это дерево.

- Да ведь на этом дереве мое гнездо, - говорит ворона, - а в нем птенцы.

А лиса отвечает:

- Ты провинилась, раз свила без спросу гнездо на моем дереве и высидела птенцов. Сейчас свалю дерево, будешь впредь знать, что везде есть хозяин. Стала ворона умолять лису:

- Подожди несколько денечков, пока птенцы вырастут.

- И часу ждать не стану!

Вороне ничего другого не оставалось, как просить и упрашивать:

- Не делай меня несчастной, лесник! Некуда мне деваться. Дай отсрочку на два-три дня, пока птенцы научатся летать, тогда я оставлю дерево.

- Этими речами ты меня не разжалобишь, - говорит лиса. - Мое дерево! Когда захочу, тогда и свалю.

Препирались они, препирались и порешили наконец, что за отсрочку на два-три дня сбросит ворона лисе одного птенца.

Горько оплакивала свою судьбу ворона, но все-таки сбросила птенца. Сожрала лиса-плутовка вороненка и пошла домой - довольна, что уловка удалась. Думает лиса, что эдак она всех птиц лесных изловчится съесть.

На другой день прилетела к вороне в гости соседка-сорока. Увидела, что ворона пригорюнилась, и спрашивает, что случилось. Рассказала ей ворона обо всем. - Ну и глупа ты! - рассудила сорока. - Никогда лесник не будет валить цветущее дерево. Как придет он в следующий раз, покажи мне его. Посмотрю-ка я, что это за лесник!

А лиса на другой день опять взяла пилу, надела войлочную шапку и отправилась к дереву. Кликнула ворона сороку. Посмотрела та с дерева, оглядела лесника хорошенько и говорит:

- Эх, глупая! Ведь это лиса. Не бойся войлочной шапки и тупой пилы, это не лесник. Лети к себе и, если будет она грозиться свалить дерево, отвечай: "Что ж, пили!" Разве под силу лисе свалить такое крепкое дерево?!

Вернулась ворона в гнездо, а лиса уж приставила пилу к стволу. Посмотрела ворона вниз и спрашивает:

- Что это ты делаешь?

- Я лесник. Хочу свалить это дерево. А ты поживей отправляйся-ка отсюда вон.

- Мое гнездо здесь, и никуда я не пойду, - отвечала ворона. - Никакой ты не лесник и ничего не сможешь сделать. А хочешь свалить дерево - что ж, пили!

Видит лиса, переменилась ворона со вчерашнего дня. Вчера плакала и умоляла, а сегодня дерзит! Поняла лиса, что кто-то научил ворону, и говорит:

- Ладно, оставлю тебя в покое. Скажи только, кто тебе сказал, что я не лесник и не смогу перепилить дерево?

Ворона сглупила и выдала сороку. "Уж покажу я этой сороке, - рассердилась лиса, - так покажу, что сказки об этом сложат".

Прошло несколько дней. Влезла лиса в лужу и вымазалась вся в тине, а потом отправилась к дереву, где было гнездо сороки, и растянулась неподалеку, как неживая.

Несколько раз пролетала сорока над ней, лиса не шелохнется. Вот сорока и подумала: "Видно, сдохла лиса". Подлетела она к лисе, клюнула ее сначала в бок. Лиса и глазом не моргнула. Села сорока ей на голову, а лиса ее цап! Видит сорока, плохо дело, и говорит:

- Не тронь меня, лиса, я ведь учу птиц лесных уму-разуму. Хочешь, и тебя научу. Будешь ловить каждый день по две птицы. Так научу, что заживешь припеваючи.

Подумала лиса: "Что ж, неплохо, если я начну каждый день ловить по паре ворон". А сорока продолжала:

- Ладно, думай. А если надумаешь, поклянись ясным солнцем, светлой луной и владыкой леса, что не тронешь меня.

Раскрыла лиса пасть, чтобы поклясться, а сорока порх на дерево!

Так сорока посмеялась над глупой лисой.

На другой день созвала сорока всех птиц в лесу, и сговорились они уничтожить злодейку лису. Увидели ее на берегу озера, налетели стаей и давай клевать. Растерялась лиса, свалилась в озеро и пошла ко дну. И поныне, говорят, еще не выбралась из воды.

Прикрепленное изображение (вес файла 133.8 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 98.6 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

29 апреля - Международный день танца

Константин Георгиевич Паустовский

Растрепанный воробей

На старых стенных часах железный кузнец ростом с игрушечного солдатика поднял молот. Часы щелкнули, и кузнец ударил с оттяжкой молотом по маленькой медной наковальне. Торопливый звон посыпался по комнате, закатился под книжный шкаф и затих.

Кузнец ударил по наковальне восемь раз, хотел ударить в девятый, но рука у него вздрогнула и повисла в воздухе. Так, с поднятой рукой, он и простоял целый час, пока не пришел срок пробить по наковальне девять ударов.

Маша стояла у окна и не оглядывалась. Если оглянешься, то нянюшка Петровна непременно проснется и погонит спать.

Петровна дремала на диване, а мама, как всегда, ушла в театр. Она танцевала в театре, но никогда не брала с собой туда Машу.

Театр был огромный, с каменными колоннами. На крыше его взвивались на дыбы чугунные лошади. Их сдерживал человек с венком на голове - должно быть, сильный и храбрый. Ему удалось остановить горячих лошадей у самого края крыши. Копыта лошадей висели над площадью. Маша представляла себе, какой был бы переполох, если бы человек не сдержал чугунных лошадей: они сорвались бы с крыши на площадь и промчались с громом и звоном мимо милиционеров.

Все последние дни мама волновалась. Она готовилась впервые танцевать Золушку и обещала взять на первый же спектакль Петровну и Машу. За два дня до спектакля мама вынула из сундука сделанный из тонкого стекла маленький букет цветов. Его подарил маме Машин отец. Он был моряком и привез этот букетик из какой-то далекой страны.

Потом Машин отец ушел на войну, потопил несколько фашистских кораблей, два раза тонул, был ранен, но остался жив. А теперь он опять далеко, в стране со странным названием "Камчатка", и вернется не скоро, только весной.

Мама вынула стеклянный букет и тихо сказала ему несколько слов. Это было удивительно, потому что раньше мама никогда не разговаривала с вещами.

- Вот, - прошептала мама, - ты и дождался.

- Чего дождался? - спросила Маша.

- Ты маленькая, ничего еще не понимаешь, - ответила мама. - Папа подарил мне этот букет и сказал: "Когда ты будешь в первый раз танцевать Золушку, обязательно приколи его к платью после бала во дворце. Тогда я буду знать, что ты в это время вспомнила обо мне".

- А вот я и поняла, - сказала сердито Маша.

- Что ты поняла?

- Все! - ответила Маша и покраснела: она не любила, когда ей не верили.

Мама положила стеклянный букетик к себе на стол и сказала, чтобы Маша не смела дотрагиваться до него даже мизинцем, потому что он очень хрупкий.

В этот вечер букет лежал за спиной у Маши на столе и поблескивал. Было так тихо, что казалось, все спит кругом: весь дом, и сад за окнами, и каменный лев, что сидел внизу у ворот и все сильнее белел от снега. Не спали только Маша, отопление и зима. Маша смотрела за окно, отопление тихонько пищало свою теплую песню, а зима все сыпала и сыпала с неба тихий снег. Он летел мимо фонарей и ложился на землю. И было непонятно, как с такого черного неба может слетать такой белый снег. И еще было непонятно, почему среди зимы и морозов распустились у мамы на столе в корзине красные большие цветы. Но непонятнее всего была седая ворона. Она сидела на ветке за окном и смотрела, не моргая, на Машу.

Ворона ждала, когда Петровна откроет форточку, чтобы проветрить на ночь комнату, и уведет Машу умываться.

Как только Петровна и Маша уходили, ворона взлетала на форточку, протискивалась в комнату, хватала первое, что попадалось на глаза, и удирала.

Она торопилась, забывала вытереть лапы о ковер и оставляла на столе мокрые следы. Петровна каждый раз, возвратившись в комнату, всплескивала руками и кричала:

- Разбойница! Опять чего-нибудь уволокла!

Маша тоже всплескивала руками и вместе с Петровной начинала торопливо искать, что на этот раз утащила ворона. Чаще всего ворона таскала сахар, печенье и колбасу.

Жила ворона в заколоченном на зиму ларьке, где летом продавали мороженое.

Ворона была скупая, сварливая. Она забивала клювом в щели ларька все свои богатства, чтобы их не разворовали воробьи.

Иной раз по ночам ей снилось, будто воробьи прокрались в ларек и выдалбливают из щелей кусочки замерзшей колбасы, яблочную кожуру и серебряную обертку от конфет. Тогда ворона сердито каркала во сне, а милиционер на соседнем углу оглядывался и прислушивался. Он уже давно слышал по ночам карканье из ларька и удивлялся. Несколько раз он подходил к ларьку и, загородившись ладонями от света уличного фонаря, всматривался внутрь. Но в ларьке было темно, и только на полу белел поломанный ящик.

Однажды ворона застала в ларьке маленького растрепанного воробья по имени Пашка.

Жизнь для воробьев пришла трудная. Маловато было овса, потому что лошадей в городе почти не осталось. В прежние времена - их иногда вспоминал Пашкин дед, старый воробей по прозвищу Чичкин, - воробьиное племя все дни толкалось около извозчичьих стоянок, где овес высыпался из лошадиных торб на мостовую.

А теперь в городе одни машины. Они овсом не кормятся, не жуют его с хрупом, как добродушные лошади, а пьют какую-то ядовитую воду с едким запахом. Воробьиное племя поредело.

Иные воробьи подались в деревню, поближе к лошадям, а иные - в приморские города, где грузят на пароходы зерно, и потому там воробьиная жизнь сытая и веселая.

"Раньше, - рассказывал Чичкин, - воробьи собирались стаями по две-три тысячи штук. Бывало, как вспорхнут, как рванут воздух, так не то что люди, а даже извозчичьи лошади шарахались и бормотали: "Господи, спаси и помилуй! Неужто нету на этих сорванцов управы?"

А какие были воробьиные драки на базарах! Пух летал облаками. Теперь таких драк нипочем не допустят..."

Ворона застала Пашку, как только он юркнул в ларек и не успел еще ничего выковырять из щели. Она стукнула Пашку клювом по голове. Пашка упал и завел глаза: прикинулся мертвым.

Ворона выбросила его из ларька и напоследок каркнула - выбранилась на все воробьиное вороватое племя.

Милиционер оглянулся и подошел к ларьку. Пашка лежал на снегу: умирал от боли в голове и только тихонько открывал клюв.

- Эх ты, беспризорник! - сказал милиционер, снял варежку, засунул в нее Пашку и спрятал варежку с Пашкой в карман шинели. - Невеселой жизни ты воробей!

Пашка лежал в кармане, моргал глазами и плакал от обиды и голода. Хоть бы склюнуть какую ни на есть крошку! Но у милиционера хлебных крошек в кармане не было, а валялись только бесполезные крошки табаку.

Утром Петровна с Машей пошли гулять в парк. Милиционер подозвал Машу и строго спросил:

- Вам, гражданочка, воробей не требуется? На воспитание?

Маша ответила, что воробей ей требуется, и даже очень. Тогда красное, обветренное лицо милиционера вдруг собралось морщинками. Он засмеялся и вытащил варежку с Пашкой:

- Берите! С варежкой. А то удерет. Варежку мне потом принесете. Я с поста сменяюсь не раньше чем в двенадцать часов.

Маша принесла Пашку домой, пригладила ему перья щеткой, накормила и выпустила. Пашка сел на блюдечко, попил из него чаю, потом посидел на голове у кузнеца, даже начал было дремать, но кузнец в конце концов рассердился, замахнулся молотком, хотел ударить Пашку. Пашка с шумом перелетел на голову баснописцу Крылову. Крылов был бронзовый, скользкий - Пашка едва на нем удержался. А кузнец, осердясь, начал колотить по наковальне - и наколотил одиннадцать раз.

Пашка прожил в комнате у Маши целые сутки и видел вечером, как влетела в форточку старая ворона и украла со стола копченую рыбью голову. Пашка спрятался за корзину с красными цветами и сидел там тихо.

С тех пор Пашка каждый день прилетал к Маше, поклевывал крошки и соображал, чем бы Машу отблагодарить. Один раз он принес ей замерзшую рогатую гусеницу - нашел ее на дереве в парке. Но Маша гусеницу есть не стала, и Петровна, бранясь, выбросила гусеницу за окно.

Тогда Пашка, назло старой вороне, начал ловко утаскивать из ларька ворованные вещи и приносить их обратно к Маше. То притащит засохшую пастилу, то окаменелый кусочек пирога, то красную конфетную бумажку.

Должно быть, ворона воровала не только у Маши, но и в других домах, потому что Пашка иногда ошибался и притаскивал чужие вещи: расческу, игральную карту - трефовую даму - и золотое перо от "вечной" ручки.

Пашка влетал с этими вещами в комнату, бросал их на пол, делал по комнате несколько петель и стремительно, как маленький пушистый снаряд, исчезал за окном.

В этот вечер Петровна что-то долго не просыпалась. Маше было любопытно посмотреть, как ворона протискивается в форточку. Она этого ни разу не видела.

Маша влезла на стул, открыла форточку и спряталась за шкафом. Сначала в форточку летел крупный снег и таял на полу, а потом вдруг что-то заскрипело. Ворона влезла в комнату, прыгнула на мамин стол, посмотрелась в зеркало, взъерошилась, увидев там такую же злую ворону, потом каркнула, воровато схватила стеклянный букет и вылетела за окно. Маша вскрикнула. Петровна проснулась, заохала и заругалась. А мама, когда возвратилась из театра, так долго плакала, что вместе с ней заплакала и Маша. А Петровна говорила, что не надо убиваться, может, и найдется стеклянный букетик - если, конечно, дура ворона не обронила его в снег.

Утром прилетел Пашка. Он сел отдохнуть на баснописца Крылова, услышал рассказ об украденном букете, нахохлился и задумался. Потом, когда мама пошла на репетицию в театр, Пашка увязался за ней. Он перелетал с вывесок на фонарные столбы, с них - на деревья, пока не долетел до театра. Там он посидел немного на морде у чугунной лошади, почистил клюв, смахнул лапой слезинку, чирикнул и скрылся.

Вечером мама надела на Машу праздничный белый фартучек, а Петровна накинула на плечи коричневую атласную шаль, и все вместе поехали в театр. А в этот самый час Пашка по приказу Чичкина собрал всех воробьев, какие жили поблизости, и воробьи всей стаей напали на вороний ларек, где был спрятан стеклянный букет.

Сразу воробьи не решились, конечно, напасть на ларек, а расселись на соседних крышах и часа два дразнили ворону. Они думали, что она разозлится и вылетит из ларька. Тогда можно будет устроить бой на улице, где не так тесно, как в ларьке, и где на ворону можно навалиться всем сразу. Но ворона была ученая, знала воробьиные хитрости и из ларька не вылезала.

Тогда воробьи наконец собрались с духом и начали один за другим проскакивать в ларек. Там поднялся такой писк, шум и трепыхание, что вокруг ларька тотчас собралась толпа. Прибежал милиционер. Он заглянул в ларек и отшатнулся: воробьиный пух летал по всему ларьку, и в этом пуху ничего нельзя было разобрать.

- Вот это да! - сказал милиционер. - Вот это рукопашный бой по уставу!

Милиционер начал отдирать доски, чтобы открыть заколоченную дверь в ларек и прекратить драку.

В это время все струны на скрипках и виолончелях в театральном оркестре тихонько вздрогнули. Высокий человек взмахнул бледной рукой, медленно повел ею, и под нарастающий гром музыки тяжелый бархатный занавес качнулся, легко поплыл в сторону, и Маша увидела большую нарядную комнату, залитую желтым солнцем, и богатых уродок-сестер, и злую мачеху, и свою маму - худенькую и красивую, в стареньком сером платье.

- Золушка! - тихо вскрикнула Маша и уже не могла оторваться от сцены.

Там, в сиянии голубого, розового, золотого и лунного света, появился дворец. И мама, убегая из него, потеряла на лестнице хрустальную туфельку.

Было очень хорошо, что музыка все время только то и делала, что печалилась и радовалась за маму, как будто все эти скрипки, гобои, флейты и тромбоны были живыми добрыми существами. Они всячески старались помочь маме вместе с высоким дирижером. Он так был занят тем, чтобы помочь Золушке, что даже ни разу не оглянулся на зрительный зал.

И это очень жаль, потому что в зале было много детей с пылающими от восторга щеками.

Даже старые капельдинеры, которые никогда не смотрят спектакли, а стоят в коридорах у дверей с пучками программок в руках и большими черными биноклями, - даже эти старые капельдинеры бесшумно вошли в зал, прикрыли за спиной двери и смотрели на Машину маму. А один даже вытирал глаза. Да и как ему было не прослезиться, если так хорошо танцевала дочь его умершего товарища, такого же капельдинера, как и он.

И вот, когда кончился спектакль и музыка так громко и весело запела о счастье, что люди улыбнулись про себя и только недоумевали, почему у счастливой Золушки на глазах слезы, - вот в это самое время в зрительный зал ворвался, поносившись и поплутав по театральным лестницам, маленький растрепанный воробей. Было сразу видно, что он выскочил из жестокой драки.

Он закружился над сценой, ослепленный сотнями огней, и все заметили, что в клюве у него что-то нестерпимо блестит, как будто хрустальная веточка.

Зал зашумел и стих. Дирижер поднял руку и остановил оркестр. В задних рядах люди начали вставать, чтобы увидеть, что происходит на сцене. Воробей подлетел к Золушке. Она протянула к нему руки, и воробей на лету бросил ей на ладони маленький хрустальный букет. Золушка дрожащими пальцами приколола его к своему платью. Дирижер взмахнул палочкой, оркестр загремел. Театральные огни задрожали от рукоплесканий. Воробей вспорхнул под купол зала, сел на люстру и начал чистить растрепанные в драке перья.

Золушка кланялась и смеялась, и Маша, если бы не знала наверное, никогда бы не догадалась, что эта Золушка - ее мама.

А потом, у себя в доме, когда погасили свет и поздняя ночь вошла в комнату и приказала всем спать, Маша сквозь сон спросила маму:

- Когда ты прикалывала букет, ты вспомнила о папе?

- Да, - ответила, помолчав, мама.

- А почему ты плачешь?

- Потому что радуюсь, что такие люди, как твой папа, бывают на свете.

- Вот и неправда! - пробормотала Маша. - От радости смеются.

- От маленькой радости смеются, - ответила мама, - а от большой - плачут. А теперь спи!

Маша уснула. Уснула и Петровна. Мама подошла к окну. На ветке за окном спал Пашка. Тихо было в мире, и крупный снег, что падал и падал с неба, все прибавлял тишины. И мама подумала, что вот так же, как снег, сыплются на людей счастливые сны и сказки.

Прикрепленное изображение (вес файла 526.4 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 633.3 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 727.9 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

В ночь с 30 апреля на 1 мая – Вальпургиева ночь

Автор под ником IKTORN

Вальпургиева ночь

В квартире было чисто и светло. Пахло свечами и какими-то травами, но запах не раздражал, а напротив, создавал какую-то атмосферу тепла и уюта. Довольно упитанный кот без малейших признаков страха подошел и потерся об ногу Антона. Тот наклонился и погладил кота.

- Ну что, будем знакомы. Тебя Митькой зовут, мне хозяйка твоя рассказывала.

Митька довольно зажмурился, будто был доволен услышанным. Антон прошел в комнату. "Мебель поменяю со временем, - подумал он, - а так, очень даже ничего".

На журнальном столике лежало несколько фотоальбомов, Антон подошел и открыл один из них.

"Надо же, такая красивая была в молодости," - удивился он, рассматривая пожелтевшие от времени бабушкины снимки.

С бабкой своей он практически не был знаком. Хотя они и жили в одном городе, но виделись очень редко. Мать ездила иногда ее проведать и на вопросы о визитах все чаще отмахивалась, говоря: "Совсем из ума выжила, ничего не поделаешь. Целыми днями в церкви молится. Грехи свои какие-то замаливает. Старость..."

Ну и Антону было вполне достаточно того, что они виделись раз или два в год, когда та заходила к ним в гости "посмотреть, как внучек вырос". А вот пару недель назад она к ним не зашла. Антон встретил ее неподалеку от дома, где он жил.

- Здравствуй, внучек, - окликнула его бабка, когда он вышел в магазин за хлебом.

- Здравствуй, - он был удивлен, встретив ее здесь, - Ты к нам в гости идешь?

- Нет, к вам подниматься не буду, а вот с тобой поговорить хотела. В магазин идешь? - спросила она и, не дожидаясь ответа, добавила, - Ну и я с тобой прогуляюсь.

Они не спеша пошли вместе.

- Как жизнь-то? Мать говорит, в этом году институт заканчиваешь, - начала она разговор. Антон отметил, что несмотря на почтенный возраст, бабка хорошо выглядит и двигается с завидной легкостью.

- Да, бабушка, сессия скоро. А ты как?

- Дело у меня к тебе есть, - проигнорировала она его вопрос, - Держи вот, - она сунула ему в руку какие-то ключи.

- Что это?

- Ключи запасные, от квартиры моей. Я тебе ее завещала.

Это было довольно неожиданно.

- Зайдешь ко мне 25 апреля, утром, - продолжила она, - я как раз в эту ночь умру. Дверь откроешь ключом, а сам соседке напротив в двери позвони. У нее можно будет и "скорую" вызвать, и с похоронами она поможет.

Антон недоверчиво посмотрел на бабку. Та выглядела абсолютно здоровой. Потом вспомнились слова матери, что бабка не совсем в своем уме.

- Знаю, о чем думаешь, но заглянуть-то ко мне двадцать пятого тебе никто не мешает, - усмехнулась она, - Вот и проверишь заодно, насколько я из ума выжила.

Антону стало неудобно, будто его поймали с поличным.

- Порученьице у меня тебе есть, - невозмутимо продолжала бабка, - за котом моим присмотри. Старый он у меня, но с полгодика еще поживет. А потом сам уйдет...

- Как "уйдет"?

- Коты тоже знают, когда им время. Вот и уходят из квартиры, - казалось, бабка больше грустит о том, что ее коту скоро умирать время, - Да, еще, книги у меня там, записи. Тебе поначалу могут странными показаться, но ты уж уважь старушку, не выбрасывай их. Кто его знает, как оно в жизни сложится...

Она остановилась, помолчала еще немного, потом взглянула строго на внука:

- Не забудь, 25 апреля. Сделаешь?

Антону стало не по себе от ее взгляда:

- Конечно.

Две недели пролетели очень быстро. Антон никому не сказал о странном визите. Скорее всего и дату забыл бы, если бы двадцать пятого апреля не проснулся среди ночи. Пару минут он лежал, пытаясь понять причину своего пробуждения, а потом вдруг отчетливо услышал звук в тишине, будто лопнула туго натянутая струна.

"Бабушка," - пронеслось у него в голове.

* * *

К смерти ее он отнесся как относятся к смерти постороннего человека. Жалко было плачущую мать, не более. Теперь же, когда он листал страницу за страницей, просматривая всю бабушкину жизнь, она стала ему как-то роднее, сердце сжалось и к горлу подступил ком. Антон отложил фотоальбомы и пошел на кухню.

"Интересно, чай на кухне есть?"

На кухне нашлись и чай, и сахар. Бабка, как оказалось, была очень хозяйственной.

Антон поставил чайник на плиту и пошел дальше обследовать квартиру. Спальня была чисто прибрана. В углу висела икона с погасшей лампадкой. Книжный шкаф был заставлен книгами. Кроме стандартного набора, в глаза сразу же бросились три толстые книги. Сразу было видно, что они очень старые. Антон взял их с полки и понес на кухню.

Обложки книг были обтянуты натуральной кожей и очень богато украшены. Первые две, без каких-либо надписей на обложках, были напечатаны еще церковно-славянским шрифтом. Антон бережно отложил их в сторону. Третья же, судя по шрифту, была издана в дореволюционное время.

"Подробный анализ практической магии" - гласила надпись на обложке. И ниже мелким шрифтом - "Составилъ докторъ Папюсъ".

Введение оказалось сухим и неинтересным. Пролистав несколько страниц, Антон нашел подробное описание анатомии человека. "Прямо медицинский справочник какой-то", - подумал он. Следующий раздел был посвящен обрядам и заговорам. Читался он легко и интересно, как старинная сказка. Сами заговоры, конечно, нет, но описания и пояснения к ним были очень увлекательны.

"Интересно, бабка просто их берегла как антиквариат или верила во все это?"

Антон осмотрелся еще раз по сторонам. Запах трав и свечей, ящик в углу, с аккуратно сложенными осиновыми дровами, лежащий сверху нож с деревянной рукояткой дали ответ на вопрос. Все в квартире вдруг приобрело смысл и сделалось логичным, насколько могут быть логичными абсолютно невероятные вещи. Антон усмехнулся про себя и открыл новую главу.

"Обряд для присутствия на шабаше". "Сам автор, по некоторым причинам, не участвовал в шабаше, но попытался собрать все известные факты и проанализировать это явление", - было написано в начале. Ниже автор приводил рецепт мази, которой надо было натереться для попадания на шабаш и, как еще один способ, рецепт зелья. В конце главы было небольшое заклинание, на латинском языке. Его необходимо было прочитать после использования мази или напитка.

"Ну конечно, многие составляющие зелья были Антону неизвестны, но "pinque Cannabis indica" и "Hyosciamus niger" (белена) вызвали улыбку, - так и без заклинания на шабаше окажешься!"

О траве он был наслышан от однокурсников. Курить пробовал пару раз, но ничего, кроме легкого расслабления, не почувствовал. Знакомые говорили, что это с непривычки. Решил лучше не "привыкать". А вот рецепт зелья его почему-то заинтересовал. "Попробовал бы, вот честное слово, рискнул бы," - подумал он, понимая, что все равно не знает, где взять и половину ингридиентов. Свисток чайника отвлек его от чтения. Антон полез за заваркой и замер на месте. На полочке, рядом с заваркой, стояло множество баночек, еще пятнадцать минут назад он не обратил на них никакого внимания. Сейчас же перед глазами замелькали знакомые надписи и стало ясно, что это далеко не запас специй. Антон прикрыл дверце шкафа и задумался. В голове всплыла еще одна фраза из книги "Вальпургиева ночь".

"Сегодня как раз 30 апреля", - мелькнула мысль, он взглянул еще раз на книгу, лежащую на столе, и принял решение.

* * *

Зелье оказалось терпким на вкус, сильно пахнущим травами. К его удивлению, после глотка ничего не произошло. Он постоял еще немного, прислушиваясь к реакции организма. Нет, ничего.

"Да ну, поверил бреду, - он допил остаток и, чтобы окончательно убедиться, что это вымысел, прочел короткое заклинание, - Бред." Дальше читать книгу не хотелось. "Пойду-ка я фотоалбомы лучше досмотрю", - он встал, убедился еще раз, что зелье никак не действует, пошел в комнату и застыл на месте уже на пороге.

Среди комнаты, спокойно переминаясь с ноги на ногу, стоял... черный козел.

"А он откуда здесь взялся?" - Антон несколько раз закрыл и открыл глаза. Нет, это не было видением. Прямо среди комнаты стоял самый натуральный козел, в меру упитанный, с черной, местами свалявшейся, шерстью и характерным для всех козлов запахом.

- Ну о коте мне бабушка говорила, а вот с тобой что делать прикажешь? - он подошел поближе к козлу, соображая, есть ли у бабки в запасах качан капусты или пара яблок. Вдруг какая-то сила подбросила Антона вверх и он оказался сидящим на спине у козла. От неожиданности пришлось схватится за первое, что попалось под руки, за козлиные рога.

Нет, они не вылетели в окно, хотя Антон уже был готов ко всему. Просто исчезла обстанока бабушкиной квартиры, темнота воцарилась вокруг, в лицо ударила прохладный свежий воздух. Козел же пропал, растворившись в воздухе.

"Чтобы глаза привыкли к темноте, надо сильно зажмуриться и резко открыть глаза," - вспомнилось Антону. В самом деле это немного помогло. Рассмотреть что-нибудь было все равно нереально, но стало хотя бы ясно, что находится он где-то в лесу. Лес был полон шорохов и звуков, легкий ветерок заставил поежиться от ночной прохлады. Надо было что-то делать, идти наощупь оказалось нереальной задачей. Он попробовал напрячь зрение и хоть что-то рассмотреть вокруг. Между деревьями вдруг мелькнула пара маленьких огоньков, затем появилось еще несколько, еще и еще...

- Ой, как ты меня испугал! - женский голос, прямо за спиной, заставил Антона вздрогнуть и повернуться.

Прямо перед ним стояла молодая девушка с распущенными волосами. На ладони у нее горела небольшая искра, которая давала немного света.

- А где твой светлячoк? - спросила она.

- К..какой светлячoк? - переспросил Антон.

- Так ты в первый раз здесь, - улыбнулась она, - давай руку, выведу.

Она взяла его за руку и повела через лес, держа перед собой светлячка, свет которого немного освещал путь.

- А я смотрю, стоишь как столб, пошевелиться боишься. Меня Русей зовут, только Русланой не называй, терпеть не могу эту певицу, - его новая знакомая говорила так, будто они были давно знакомы, и как будто это было абсолютно нормальным встретить кого-то в ночном лесу.

- А меня Антоном зовут.

- Знаю, ты внук бабы Кати.

"А это она откуда знает?" - удивился Антон.

- А ты не удивляйся, мне достаточно за руку тебя взять, чтобы узнать и как зовут тебя, и чьего ты роду, - опередила она его вопрос, - И вообще, что неясно - спрашивай, а удивляться не стоит. Тебя же никто силой не заставлял обряд делать.

Лес неожиданно закончился. Судя по всему, они вышли на большую поляну. Она была вся усыпана светлячками, которые медленно двигались к костру, горевшему вдали.

- Это все люди? - Антон был поражен количеством светлячков.

- Их еще больше будет, смотри не потеряйся в толпе, - улыбнулась ему Руся.

Огонь в центре поляны оказался не костром, а горящим факелом. Старуха с распущенными волосами сидела на корточках и держала его в руке.

- Нам повезло, мы в первых рядах, - шепнула Руся и знаком предложила ему сесть прямо на землю шагах в семи от старухи, - ближе не надо, опасно, - пояснила она.

Вновьприбывшие подходили и присаживались рядом, образуя своеобразный полукруг. Старуха, казалось, никого не замечает. Перед ней стоял массивный золотой кубок и она беспрестанно что-то бормотала, не отрывая от него взгляда.

- Что это? - спросил Антон, но Руся положила палец ему на губы.

- Тс-с-с...

Старухино бормотание набирало силу и темп. В глубине кубка появилось свечение. Очень маленькое, оно набирало силу и росло, по мере того, как нарастал темп, с которым она читала заклинание.

- Айе-Сарайе! Айе-Сарайе! - ее голос уже гремел над равниной.

Из чаши выпрыгнуло маленькое существо, размером с белку. Собравшиеся как один, вскочили на ноги и замерли в поклоне.

- Мэтр Леонард! Мэтр Леонард! - пронесся восторженный шепот.

Существо росло в размерах, менялся и его облик. Из маленькой белки оно превратилось в козла, стоящего на задних ногах. Затем спина его выравнялась, конечности удлинились, фигура стала подобной человеческой. Между огромными его рогами заиграло синее пламя, образуя еврейскую букву "шин".

Мэтр Леонард свысока окинул взглядом собравшихся. Две ведьмы подбежали к нему, одна, став на колено, подняла с земли золотой кубок, другая наполнила кубок густой красной жидкостью. Мэтр Леонард принял чашу и поднял ее высоко над головой.

- Ваше здоровье! - от его негромкого голоса поднялся ветер и заставил зашуметь лес поблизости. Мэтр начал пить, синие молнии спиралями заиграли вокруг его тела. Месяц с тысячами ярких звезд вспыхнули на небе и озарили поляну своим светом. За спиной метра возникла дорожка, выложенная мраморной плиткой. Она вела на большую площадку, окруженную колонами. В центре площадки возвышался огромный золотой алтарь.

- Харь, харь, шабаш! - закричала толпа.

Мэтр допил и отнял кубок от лица. Молнии, обвивавшие его тело, исчезли.. Лик его полностью преобразился. Перед гостями стоял высокий мужчина лет тридцати пяти. Огромный рубин сверкал в золотой застежке его плаща, высокие кавалерийские сапоги были украшены золотыми шпорами с изумрудной россыпью. Еврейская буква "шин" теперь играла на его груди.

- Сейчас прибудет Царица шабаша, - шепнула Руся на ухо изумленному Антону.

Не успела она это сказать, как с севера, со свистом рассекая воздух, прилетел огромный черный баран, неся на себе обезумевшую от страха обнаженную девушку. В ее глазах читался неподдельный ужас. Как только баран приземлился, две старухи подскочили к нему и крепко схватили за руки будущую Царицу. Та безрезультатно пыталась вырваться, ее лицо было искажено от страха и стыда.

- Что вы творите?!! - чуть не закричал Антон, но Руся вовремя сжала его безымянный палец и его тело будто онемело.

- Молчи, так надо, - быстро зашептала она, - на каждом шабаше есть своя царица. Всегда новая. Прекрасная и обязательно невинная. Но выбрана она всегда не случайно. Ее душа, пусть и юная, черна как ночь, когда на небе нет ни единой звезды.

Вокруг девушки уже суетились несколько старух, они поспешно натирали ее тело мазями. Она уже не пыталась вырваться, ее тело начало светиться мягким бархатным светом. Затем она расправила плечи, встряхнула головой, отбрасывая волосы с лица и обвела властным взглядом гостей. Старухи, державшие девушку за руки, отпустили ее и кланяясь поспешили прочь. Мэтр Леонард подошел к ней и предложил взять его под руку.

- Сейчас, на золотом алтаре, она станет женщиной, - пояснила Руся.

- Неужели на глазах у всех?

- Не совсем, духи воздуха спустят с неба полупрозрачную занавесь, она закроет их от взглядов собравшихся.

Царица шабаша держала под руку мэтра Леонарда и смотрела на него с нескрываеммым обожанием.

- Начните праздник! - обронил мэтр и они направились по мраморной дорожке к алтарю.

- Харь, харь, шабаш!!! - закричала толпа в очередной раз. Заиграл невидимый оркестр и небо озарилось тысячей разноцветных феерверков.

* * *

Праздник был в самом разгаре. Невозможно было себе преставить, что всего несколько часов назад эта поляна была абсолютно пуста. Невесть откуда взявшиеся дубовые столы были уставлены блюдами и самой различной выпивкой. Неподалеку образовался огромный бассейн, выложенный серебряной плиткой. В бассейне плескалось множество народа.

- Идем купаться! - предложил Антон.

- Не стоит, ближайшие лет тридцать уж точно! - рассмеялась в ответ Руся и показала ему на колдуна лет шестидесяти, который с разбега прыгнул в воду. Когда тот вынырнул, его волосы на голове и борода были черны как смоль, сам же он помолодел лет на двадцать.

- Ты же не хочешь выйти из бассейна десятилетним ребенком, - сказала она, - к тому же это можно сделать только один раз в жизни.

Они пошли дальше. Колдуны и ведьмы постарше с удовольствием демонстрировали секреты мастерства. Одна из них, например, показывала в тазе, полном воды, вещи, находящиеся за много сотен километров. Потом рыла ямку, втыкала в нее кол и читала заклинание. Из ямки начинало сочиться молоко. А в тазе был виден хлев, корова, и было заметно, как уменьшается ее вымя. Запомнился ему старик, который разбил шатер на поляне и заставлял в нем по очереди меняться четыре времени года. Прямо на глазах у Антона землю замело снегом, затем снег растаял и показалась первая молодая трава. Когда появились одуванчики, старик быстро сорвал несколько штук, ловко сплел из них венок и протянул Антону:

- Для Вашей спутницы, - одуванчики были живые, а в шатре у него уже была поздняя осень.

Руся надела венок на голову и увлекла Антона за собой. Они присоединились к хороводу у костра, который больше напоминал шаманскую пляску под бешеный стук бубна. Натанцевавшись вдоволь, они взяли с собой бутылку вина, несколько шампуров свежайшего шашлыка и сели на опушке леса, подальше от шумной толпы. Антон разлил по бокалам вино:

- Харь, харь, шабаш! - весело крикнул он, - За самую сумасшедшую ночь в моей жизни!

Они чокнулись и пригубили вино.

- Так моя бабка колдуньей была? - его безумно веселила эта мысль.

- Скорее ведьмой, - ответила Руся, - а ведьма от слова "ведать". Была, причем очень сильной. Я от нее очень многому научилась.

- Чему же, например? - весело спросил Антон.

- Ну, например, - Руся слегка задумалась, - могу сказать, что ты до сих пор уверен, что все вокруг, и шабаш, и лес, и я - просто наркотический бред, который вызван напитком.

- Не хочу сейчас об этом говорить, - улыбнулся Антон, любуясь ее лицом в отблесках пламени, - мне хорошо сейчас, вот и все...

- А в то же время, - пропустив мимо ушей его замечание, продолжила Руся, - хоть ты и не веришь ни во что происходящее, ты уже целых два часа не решаешься поцеловать меня, - она склонила голову набок, - А вот логику между первым и вторым она советовала мне не искать.

Антон приблизился к ней и осторожно поцеловал в губы.

- Может, я боюсь?

- Чего? Влюбиться в ведьму?

- Нет, боялся, что исчезнешь также неожиданно, как и пришла, - он поцеловал ее еще раз, понимая, что окончательно теряет голову.

* * *

Антон проснулся и долго не мог понять где он находится и почему спит одетым. Взгляд упал на книгу. "Ничего себе," - он понял, что уснул прямо сидя за столом у бабки на кухне. События вчерашнего вечера всплыли в его памяти.

"Ничего себе, вот это приход был! Вот тебе и "pinque Cannabis indica" с беленой вперемешку!"

Он поднялся, разминая затекшие мышцы и поставил воду для кофе.

"Да, ну и рецептик. Хотя... Шерлок Холмс тоже гашишем баловался еще в конце XIX века," - Антон вернулся к обеденному столу, книга была открыта на той же странице, что и вчера. Он провел рукой по странице и зачем то перелистнул дальше. На следующей странице лежал лист бумаги исписанный от руки. Почерк был красивый и разборчивый.

"Дорогой внучек!

Как видишь, не такая я уж и сумасшедшая. Все случилось, как я и предсказывала. И ты сидишь у меня на кухне, кипятишь воду для кофе, а кот мой, скорее всего, умывается сидя на подоконнике.

Я знала, что ты решишь попробовать рецепт. Ну вот теперь ты немного лучше знаком со своей бабкой. Не жалей, что так мало общался со мной до моей смерти. Хоть мы и мало виделись, но поверь мне, я знала о всех твоих успехах и старалась помочь по мере своих сил, когда у тебя были неприятности.

Не забывай смотреть за котом, он и в самом деле уйдет через полгода. Я его заговорила незадолго до своей смерти. Так что не пугайся, перед тем как уходить, он прыгнет тебе на грудь. Так надо. Тем самым он передаст тебе в нужный час мой талант и силу. Остальное найдешь в книгах.

Целую крепко. Твоя баба Катя.

P.S.

Номер телефона Руси найдешь в моей записной книжке. Зеленая такая, на полке возле телевизора.

Позвони ей.

Вы прекрасная пара, ты уж поверь старой ведьме."

Антон отложил письмо, посмотрел на сидящего на подоконнике кота. Тот тоже глянул на Антона, лениво спрыгнул вниз и, мурча что-то себе под нос, пошел показывать новому хозяину, где стоит телевизор.

Прикрепленное изображение (вес файла 157.5 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

1 мая - Праздник весны и труда

Братья Гримм

Ленивый Хайнц

Хайнц был ленив, и хоть у него не было никакого другого дела, кроме того, что он гонял свою козу на пастбище, однако же он все-таки вздыхал, когда, закончив свой рабочий день, возвращался вечером домой.

"Тяжелая эта работа, - говаривал он, - и тягость немалая, так-то вот из году в год гонять козу в поле до поздней осени! И еще если было бы можно при этом прилечь да приуснуть! А то нет, смотри-ка в оба, чтобы она молодые деревца не повредила, либо через изгородь в сад не пробралась, либо с поля не убежала. Не успокоишься тут, на жизнь не порадуешься!"

Он присел, стараясь собраться с мыслями, и все соображал, как бы ему эту тягость со своих плеч сбросить.

Долго все эти соображения ни к чему не приводили, и вдруг у него словно пелена с глаз упала.

"Я знаю, что сделать! - воскликнул он. - Женюсь на толстой Трине; у той тоже есть коза, так она, может, и мою со своею гонять станет, тогда мне не придется себя мучить".

Итак, Хайнц поднялся, привел свои усталые члены в движение, перешел через улицу (дальше ему идти и не было нужно!) в тот дом, где жили родители Трины, и стал свататься за их работящую и добродетельную дочку.

Родители недолго раздумывали: "Ровня ровнюшке пара", - подумали они и согласились.

Вот толстая Трина и стала женою Хайнца и стала гонять обеих коз в поле.

Наступили для Хайнца красные деньки, и не надобно было ему ни от какой работы отдыхать, кроме своей собственной лени. Лишь изредка и он выходил из дома вместе с женою и говорил: "Только за тем и выхожу, чтобы мне потом покой слаще показался; а то уж начинаешь к нему терять всякий вкус".

Однако же и толстая Трина была не менее своего супруга ленива. "Милый Хайнц, - сказала она ему однажды, - зачем станем мы без всякой нужды жизнь себе портить да еще в лучшие годы? Ведь козы-то наши каждое утро нарушают нам самый сладкий сон. Так не лучше ли будет, если мы их отдадим соседу, а себе возьмем от него взамен пчелиный улей? Ведь улей-то поставим мы на солнышке позади дома, да уж о нем и заботиться не станем. Пчел ни кормить, ни в поле гонять не надо: они сами и вылетают из улья, и прилетают обратно, и мед собирают, не требуя от нас никакой затраты труда". - "Ты это, женушка, разумно надумала! - похвалил Хайнц. - И мы твое предложение выполним немедля; да к тому же мед и вкуснее, и питательнее козьего молока, и сохраняется дольше".

Сосед, конечно, весьма охотно дал за двух коз колоду пчел. Пчелы неутомимо летали из колоды туда и обратно с утра до позднего вечера и наполнили соты прекраснейшим медом, так что по осени Хайнц добыл его целую кружку.

Эту кружку они поставили на полку в своей спальне, вероятно, из опасения, что мед могут украсть, и чтобы предохранить его от мышей. Трина припасла палочку около своей кровати, чтобы, не вставая, отгонять от меда палкой непрошеных гостей.

Ленивый Хайнц неохотно покидал постель ранее полудня. "Кто рано встает, - говаривал он, - тот себя не жалеет".

Однажды, среди бела дня лежа в постели и отдыхая от долгого сна, он сказал своей жене: "Все бабы - сластены, и ты мед подлизываешь; пока ты его не съела, не лучше ли нам выменять его на гуся с гусенком?" - "Пожалуй, - отвечала Трина, - только уж не раньше, как после рождения ребенка, который бы нам этого гуся с гусенком стал пасти! Не мне же за гусятами ухаживать да силы свои на это тратить!" - "А ты думаешь, - сказал Хайнц, - что твой ребенок станет гусей пасти? Нынче дети-то родителей не очень слушают: все больше по своей воле делают, потому что умнее родителей себя считают". - "О! Пусть только попробует меня не послушать, так и не порадуется! Я тогда возьму палку, да и устрою ему хорошую баню. Вот как его учить стану!" - воскликнула Трина и в своем усердии, схватив палку, приготовленную для мышей, так взмахнула, что задела кружку с медом на полке.

Кружка ударилась о стену и, упав с полки, разбилась вдребезги, а чудный мед разлился по полу.

"Вот тебе и гусь с гусенком! - сказал Хайнц. - Теперь его и пасти не придется. А все же ведь счастье, что кружка-то мне на голову не упала! Право, нельзя нам на свою судьбу пожаловаться".

И, увидев в одном из черепков немного меду, он протянул к нему руку и сказал с видимым удовольствием: "Остаточком, женушка, полакомимся, а потом с перепугу-то и отдохнем еще; ну, что за важность, если мы и попозже обычного времени встанем: ведь день и так велик". - "Да, голубчик, еще успеется. Недаром об улитке говорят, что она была на, свадьбу приглашена и, пустившись в путь, поспела только на крестины. Ведь тише-то едешь дальше будешь!"

Прикрепленное изображение (вес файла 82.7 Кб)

Прикрепленное изображение (вес файла 76.3 Кб)