Сектор Орион - Мир Беллатрикс - Сказочный мир

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

19 ноября - Всемирный день туалета

lenochka_lenusi

Туалет в стиле "барокко"

Жил-был Туалет. Не обычный, который в квартире или в доме, а туалет в поезде.

Был он чист и красив собою. Он был богато украшен, отделан мрамором и позолотой.

Посетители его были люди культурные, разговаривали на разных языках, не оставляли капель на сидении, бумажки бросали точно в урну и всегда попадали.

Катался он по Европе, видел прекрасные Альпы и живописные озера, но счастлив не был.

Расстраивал его тот факт, что никто никогда его не ласкал.

Прикасались к нему только руки уборщицы, и то не часто, потому что там ведь никто не пачкал, соответственно, особо мыть-то его и не было необходимости.

В один прекрасный день в туалет зашла Прекрасная Незнакомка.

Вместо того чтоб делать то что положено делать в туалете, она остолбенела, разинула рот и выкатила от удивления глаза.

"Наверно, она никогда не видела таких красивых туалетов как я", - гордо подумал Туалет.

В этот момент поезд резко дернулся из стороны в сторону (наверно, крутой поворот).

Прекрасная Незнакомка "полетела" в сторону умывальника, "тормозя" лицом, впечаталась губами в зеркало, оставив на стекле следы от своей помады.

Туалет был счастлив: его поцеловали!

Прикрепленное изображение (вес файла 89.6 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

27 ноября - День Чёрной кошки

Данира Черная

Сказка про черного кота

Волшебные животные, волшебные животные... Ну скажите мне кого вы считаете волшебными? Что-что? Не слышу. Вот ты, девочка с третьей парты. Кто у тебя дома живет? Ах, единорог. А у тебя, мальчик, кто? Дракона растишь? Ну, тогда мне с вами всё ясно дети. Не отличаете вы волшебных животных от мифических созданий.

Расскажу я вам одну историю. Вы же все знаете кто мой зверь жизни? Кто не знает, поднимите руки. Ах, даже так? Ну хорошо. Мой зверь жизни - черный кот.

У нас же на сегодня было задано сочинение, верно? Тема, если мне не изменяет память такова "Как я встретил своего зверя жизни." Хорошо. В конце урока я пройду и соберу ваши свитки с сочинениями.

Итак, я сейчас расскажу вам,как я встретила своего зверя - Рикса.

История нашей встречи началась просто - я с друзьями пошла в лес и естественно заблудилась. Обычно я хорошо ориентируюсь в лесу, а тут почему-то растерялась. .. Стала искать тропинку, и вдруг почувствовала, что к ноге прикоснулось что-то пушистое. Большой черный кот, ростом с королевского пуделя посмотрел мне в глаза и махнув хвостом двинулся в чащу. Я пошла за ним.

Скоро деревья расступились и я оказалась на круглой поляне, которую заливал лунный свет. Луч луны коснулся меня и приподнял в воздух. Я почувствовала, что теряю сознание...

Нашли меня друзья. Они и принесли меня домой, отпоили теплым молоком... Когда я рассказала это подруге она решила,что я просто заснула на поляне. Но вечером я вышла на улицу, вдохнула ночной воздух и вдруг, неожиданно для себя тихо сказала "Не уходи, останься пожалуйста!"

Я села на теплую землю и стала ждать. Вскоре, послышался легкий шорох. Я обернулась. Рядом со мной невозмутимо сидел кот, изящно обвив хвостом лапы.

"Привет" - неуверенно сказала я.

"Здравствуй"

И снова молчание.

"Почему ты мне помог? Там в лесу..." - я умолкла. Может поляна и лес мне и вправду приснились?

"Тебе была нужна помощь."

"Теперь ты уйдешь?"

"Да."

Я вздохнула.

"Но ты сможешь позвать меня,когда пожелаешь."

Кот неспешно встал, облизнул усы и уже собрался уходить.

"Стой! Послушай, как тебя зовут?"

"Мое имя Рикс."

"Возьми меня с собой!"

Кот приостановился.

"Тебе туда ещё нельзя."

"Почему? Я сильная, ловкая."

"Нет." - отрезал кот -"Впрочем, если хочешь приходи вечером в лес. Я начну тренировать тебя. И тогда возможно, ты когда-нибудь сможешь пойти со мной туда."

Конечно же я пришла. Тренировки были очень долгими и трудными. Но Рикс был терпеливым учителем. Я совершенствовала свои умения, и тогда он стал развивать и мои магические навыки. У меня получалось все лучше и лучше. И однажды он посмотрел мне в глаза, как тогда на поляне и сказал

"Ты готова."

Всего два слова,но как я была горда!

И тогда, лунной ночью мы двинулись в путь. Мы прошли сквозь высокую арку, увитую плющом. И я замерла от восхищения. Это был прекрасный мир. В небе светили две луны, а шелковая трава так и стелилась под лапки. Мы шли мимо великолепных дворцов и полуразрушенных каменных беседок. Я хотела порезвиться, но Рикс вел меня дальше. Наконец мы пришли к озеру. Оно было абсолютно круглое и в нем отражалась... та самая поляна на которой он меня встретил. Рикс стал лакать воду. Я тоже попробовала её. Вода была густой и сладкой.

"Что это?" - спросила я напившись.

"Это - лунное молоко из лунного озера . О существовании этого места знают только истинные кошки"

"Я хочу остаться здесь навсегда."

"Зачем?"

"Это мир прекрасен!"

"Да,но есть тысячи прекрасных миров,в которых ты ещё не была."

"А я смогу сюда приходить?"

"Когда пожелаешь."

Небо на востоке заалело. Утро потихоньку вступало в свои права. Ночь и день менялись местами.

"Пойдем. Нам пора" - Рикс тихонько тронул меня лапкой. Я поднялась с травы и пошла обратно,но была остановлена котом.

"Мы вернемся через другую арку" - сказал он,и скользнул к древним развалинам.

Я двинулась следом. Эта арка была из черного блестящего металла. Рикс прыгнул в арку. Я закрыла глаза и шагнула следом...

Это было мое первое путешествие между мирами. Потом их было много, но первое я запомнила навсегда...

Ну вот наш урок и подошел к концу. Давайте ваши работы. Передайте работу Лии, девочки. Школьный день окончен, и вы все можете идти домой. До свидания,дети.

***

Ночь черной кошкой мягко скользила меж усталых домов. Я вышла на улицу и тихо позвала:

"Рикс. Я жду."

Огромный кот неторопливо подошел ко мне.

"Ну, малышка, как прошел сегодняшний урок?"

Я фыркнула.

"Нормально.Я рассказала им историю нашей встречи. "

"Им понравилось?"

"Они были очарованы. Куда мы пойдем сегодня?"

"Мы отправимся к морю. Луна будет освещать наш путь."

Я кивнула и погладила друга. Лунный лучик спустился к нам и побежал по траве. Мы с Риксом переглянулись.

"Наперегонки?"

"Давай" - весело мяукнул кот.

И мы помчались навстречу сверкающему порталу - арке.

Прикрепленное изображение (вес файла 31.3 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

2 декабря - Международный день борьбы за отмену рабства

Как барина проучили

Латышская народная сказка

Жил в одном имении очень злой и жестокий барин: он так своих людей работой мучил да избивал, не приведи господь. Как-то в праздник приказал барин работникам хлеб обмолотить. Делать нечего, пришлось молотить. А староста греется у печи в риге, дубинкой поигрывает и ехидно приговаривает:

- А барин-то прав: в праздник молотьба лучше спорится!

Тут, откуда ни возьмись, - седой старичок, встал рядом со старостой, тоже погреться захотел. Погнал староста и старичка на работу, а тот не идет. Разозлился староста и к барину побежал.

Пришёл барин:

- Эй, ты, иди работать!

А старичок не идет.

Позеленел барин от злости да как заорет:

- Эй, староста, принеси мне розги, я ему покажу, как от работы отлынивать!

- Не розги неси, - сказал старичок, - принеси-ка лучше недоуздок!

Принес староста и розги, и недоуздок. Схватил барин розги и замахнулся на старичка, а старичок взял недоуздок, набросил барину на голову и прикрикнул, как на лошадь:

- Тпру! Тпру!

В тот же миг превратился барин в белого коня.

Старичок тотчас же вскочил на коня, огрел его розгами и умчался словно ветер. А поехал он к одному крестьянину, который тому же барину принадлежал. Тем временем стемнело. Привязал старичок коня к столбу и пошел в избу ночлега попросить. Хозяин пустил его ночевать и стал плакаться:

- Подчистую разорил меня барин: все время на барщине я горб гнул, для себя и хлеб-то убрать не успел - так он на поле и пророс, и сена для скотинушки не накосил - все лошади, все коровы с голодухи пали. Вот и нечем мне гостя попотчевать, нечем коня его накормить.

- Ну и пусть, не беда, - отвечает старичок, - отведи моего коня в конюшню да кинь ему соломы охапку, раз другого ничего нет.

Взял хозяин фонарь и зажег лучину.

- Неужто у тебя и свечки нет? Нельзя же в фонаре лучину жечь!

- Нету, нету, - жалуется хозяин, - у кого овец нет, у того и сала нет, из чего же я свечки стану лить?

- Как это нет, вон у тебя свечек полно на полке!

Глянул хозяин - ну и чудо! - прав старичок: на полке свечей полно. Зажег он фонарь и, подивившись чуду, пошел коня в конюшню ставить. Вошел в конюшню - а там весь верх до самого конька сеном набит, вошел в хлев - по всем углам коровы стоят, пошел в овчарню - она овец полна, заглянул в амбар - все закрома хлебом засыпаны. Увидел все это хозяин и остолбенел. А старичок вышел следом и говорит:

- Чего дивишься, заходи в избу, пора спать ложиться!

А наутро отдал старичок своего коня хозяину и сказал:

- Забирай мою лошадь и работай на ней целый год, не жалей ее, залежь подымай, поля обрабатывай. Через год я приду за своим конем.

Так все и было: лошадь работала за троих, и хозяин на ней все залежи вспахал.

Через год пришел старичок за конем, вскочил на него и поскакал прямо в имение, а там отпустил коня в барском саду. Вскоре увидал староста коня в саду и велел отвести его в конюшню.

Наутро запыхавшийся конюх прибежал к барыне:

- Вот диво: конь-то, которого я вчера в конюшне привязал, за ночь в прежнего нашего барина превратился!

Побежала барыня поглядеть - да, так оно и есть, только так уж барин отощал, так похудел, что едва и узнаешь. Барыня на радостях кинулась обнимать его, целовать, а барин еле языком шевелит:

- Целуй побыстрее да покорми меня: целый год я одно только сено ел!

Скоро барин совсем оправился, и с той поры жил он со своими людьми лучше, чем брат родной: никого не порол, не мучил, по праздникам работать не заставлял.

Прикрепленное изображение (вес файла 73.4 Кб)

Б. Сергуненков

Мужик и соловей

Жил мужик. Однажды прилетел к мужику соловей песни петь, а мужик увидел его и давай лаяться:

— Ах ты такой-разэдакий, ты чего в мой сад прилетел песни паршивые горланить? Срублю я три дуба, что растут в моём саду, — негде будет тебе петь, негде сидеть, разобьёшься ты, чёртова башка, о землю.

Пел соловей на первом дубе, срубил мужик первый дуб — соловей на второй дуб перелетел. Пел соловей на втором дубе, срубил мужик второй дуб — соловей на третий перелетел. Пел соловей на третьем дубе — срубил мужик третий дуб.

Негде стало соловью петь, негде сидеть. Взлетел он высоко в небо, вниз камнем упал. А мужик внизу стоял, на соловья смотрел, рот раззявил, ругаючись. Влетел соловей мужику прямо в рот. Закашлялся мужик, зачихался, заплевался, захотел соловья вон выплюнуть, да крепко устроился соловей в груди у мужика.

С тех пор живёт соловей у мужика в груди. Чуть мужик рот раскроет, чтобы слово какое грубое рявкнуть, — несётся из его груди соловьиное пение.

Вот как соловей мужика проучил.

Прикрепленное изображение (вес файла 38.5 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

8 декабря - Международный день художника

Евгений Савинков

Сказка про художника

Ольге и Леониду.

Жил-был художник. Природа не обделила его талантом, он был одним из тех счастливчиков, у кого профессия совпадала с призванием. Он рисовал прекрасные пейзажи – горы, реки и леса, бесконечные луга с цветами, портреты соседских детей, и сам художник порой не верил, что всё это вышло из-под его кисти. Лишь одно омрачало его счастье – покупатели редко заходили в его старенькую мастерскую, и ещё реже что-то покупали, а даже довольному собой художнику надо было что-то есть.

«Не беда», - думал он,- «я просто не известен широкой публике». Решение пришло само собой – он заложил свой маленький дом и, на полученные деньги, устроил выставку в картинной галерее. Конечно, страх провала был, но перед открытием выставки, глубокой ночью, он смотрел на свои пейзажи и понимал, что они ДОЛЖНЫ понравиться людям, ведь вокруг галереи лежал серый Мегаполис, практически лишённый зелени и свежего воздуха…

«…Тривиальные рисунки, достойные студентов художественного училища. Что хотел нам сказать художник?»

«…Нельзя отнять мастерства и техники, но всё это мы уже видели и не раз – просто скучно!»

Художник смял газету с отзывами критиков. Город смеялся ему в лицо, как смеялся хозяин галереи, дружески хлопая по плечу и советуя рисовать нечто более оригинальное…

… Первой оригинальной вещью была перерисованная фотография из газеты – кусок асфальта и раздавленная безжалостными колёсами машины голова молодой женщины. Никогда ещё художником не владели такая злость к окружающему миру и отвращение к собственной работе…Серый асфальт, черные пятна мазута и алая кровь…

Хозяин галереи заплатил за это полотно сумасшедшие деньги. Их хватило не только на выкуп дома, но и на аренду новой мастерской.

Через неделю к художнику явился молодой человек, из нуворишей, рассыпался в похвалах и заказал пять картин. Мысленно проклиная всех критиков в мире, художник принял заказ и подписал договор.

Сюжет первой картины созрел сразу – стоило только включить телевизор. Авария на шоссе, недалеко от Города – обгоревшие скелеты машин, люди, как сломанные куклы.

В назначенный день заказчик явился, как и обещал с деньгами. Новая мастерская художника, с огромным окном во всю стену, казалась тёмной от пяти новых творений. Заказчик долго изучал каждую картину, особенно долго задержался у четвёртой – художник за небольшую взятку пробрался в городской морг – как удар по лицу, яркий белый зал, прозекторский стол и маленькая девочка с распоротой ножом грудью.

- Великолепно, - выдохнул молодой человек, всучил художнику пухлый конверт и удалился, забрав картины.

Художник вздохнул, оглядел мастерскую, снова заигравшую солнечными бликами, открыл конверт, пересчитал деньги…

Через неполных три года, около полуночи, он снова стоял в той самой галерее. Проводить большую выставку именно здесь было не просто капризом признанного мастера – художник являлся её владельцем. Все залы были перестроены под вернисаж, который он задумал год назад. С серых и красных стен кричали картины, одна ужаснее другой. Аварии, мертвецы из морга, особая гордость художника – портреты людей из хосписа, настоящий Дом Скорби. Мрачное удовлетворение сквозило во всём облике художника. Он уже предвкушал восторженные вопли критиков, многие работы ещё не показывались широкой публике, и коллекционеры готовили свои копья для драки на аукционе.

- Жрите, жрите, мои дорогие критики, - сказал он сам себе и остановился перед своей самой первой работой. Молодая женщина на асфальте – все, купившие его картины любезно предоставили их для вернисажа. Прямо за ней висели те пять картин, что гасили собой солнечный свет. Удовлетворение художника начало остывать. Струйка холода спустилась по спине и схватила за сердце. Лампы потускнели.

В гробовой тишине раздались легкие шаги. Художник с удивлением воззарился на высокого мужчину, подошедшего к нему. Лицо незнакомца белело в полумраке и было неподвижно, словно гипсовая маска.

- Спасибо вам, - сказал вкрадчивый голос, от которого у художника мурашки побежали по спине, - я давно не был в таком восторге, воистину, теперь я ваш фанат.

Белые губы сложились в страшную кривую усмешку.

- Кто вы?

- Провожатый, а сегодня немного экскурсовод. Было бы несправедливо, если бы герои ваших картин не смогли насладиться вашим искусством.

Оцепеневший от ужаса художник смотрел, как полумрак выпускает из себя людей. Всех их его пытливый глаз сразу узнавал – художники всегда запоминают всех своих моделей. Все люди с его картин выстроились перед ним полукругом, искалеченные, разрезанные. Мёртвые.

Сбоку от незнакомца стояла женщина, с лицом залитом кровью , своей сломанной под колесами машины рукой она прижимала к себе маленькую девочку с разрезанной ножом грудью…

Над художником прогремел холодный, словно космос, голос Смерти

- Теперь, благодаря вам, они останутся в вечности такими, как на ваших картинах!!!

... Город бился в истерике после пожара в галерее и исчезновения художника. Его тела так и не обнаружили. Погибли все картины – и те, что были готовы к вернисажу, и те, что оставались в мастерской – кто-то в ночь пожара сжёг и их. Коллекционеры предоставившие картины из своих собраний для выставки рвали на себе волосы.

А художник?,- спросите вы.

Художник купил маленький домик на склоне огромной горы. Остальные деньги он пожертвовал детскому дому, устроился учителем рисования в сельскую школу и очень счастлив, продолжая в свободное время рисовать прекрасные тривиальные пейзажи и портреты сельских жителей.

А на самом видном месте в его доме, прямо напротив окна, выходящего на восток , висит портрет молодой женщины и маленькой девочки с черными косичками. Они улыбаются. В вечности.

Прикрепленное изображение (вес файла 117.2 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

9 декабря - Международный день борьбы с коррупцией

Рассказ об ан-Насире и трех вали (из сборника "1001 ночь")

... Когда же настала триста сорок третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что аль-Малик-ан-Насир сказал трем вали: "Я хочу, чтобы каждый из вас рассказал мне о самом удивительном, что случилось с ним, пока он был вали".

И они ответили ему вниманием и повиновением, а затем вали Каира сказал: "Знай, о владыка наш султан, вот самое удивительное, что случилось со мной, когда я был вали. В этом городе были два правомочных свидетеля (По мусульманским законам, факт преступления должен быть засвидетельствован двумя мужчинами или одним мужчиной и двумя женщинами. Действительными считаются показания, данные только "правомочными" свидетелями, то есть лицами, пользующимися репутацией добродетельных и благонамеренных людей.), которые свидетельствовали при кровопролитиях и ранениях. И они предавались любви к женщинам и питью вина и разврату. И я не мог уличить их, чтобы обвинить, и я был бессилен сделать это. Тогда я наказал виноторговцам, и торговцам сухими плодами, и фруктовщикам, и продавцам свечей, и хозяевам домов разврата, чтобы они мне все рассказывали про этих свидетелей, когда они будут где-нибудь пить или развратничать оба вместе или отдельно, и если оба или один из них купит что-нибудь из вещей, предназначенных для питья, и не скрывали бы от меня этого. И торговцы отвечали: "Внимание и повиновение!"

И в один из дней случилось, что явился ко мне ночью человек и сказал: "О владыка, знай, что свидетели застали в таком-то месте, в такой-то улице, в доме такого-то человека за весьма дурным делом".

И я поднялся, переоделся и вместе с своим слугой пошел к ним один, и со мной никого не было, кроме слуги. И я шел до тех пор, пока не увидел перед собой ворота. И я постучал в них, и пришла невольница и открыла мне и спросила: "Кто ты?" Но я вошел, не давая ей ответа, и увидел, что оба свидетеля и хозяин дома сидят, и с ними непотребные женщины и много вина. И, увидав меня, они поднялись мне навстречу и оказали мне уважение и посадили меня на почетном месте, говоря: "Добро пожаловать, дорогой гость и остроумный сотрапезник!" И встретили меня без страха и испуга. И после этого хозяин дома скрылся на минуту, а потом вернулся с тремя сотнями динаров, и он не испытывал никакого страха. И они сказали мне: "Знай, о владыка наш вали, что ты властен на большее, чем наш позор, и в твоих руках наказание для нас, но только это станет для тебя тяготой, и лучше всего тебе взять эти деньги и покрыть нас: ведь имя Аллаха великого - покровитель, и он любит среди рабов своих тех, кто покрывает, а тебе достанется награда и воздаяние". И я сказал себе: "Возьми у них это золото и покрой их на этот раз, а если ты будешь над ними властен в другой раз, отомсти им". И я польстился на деньги и взял их и оставил этих людей и ушел и никто ничего не узнал. Но на следующий день, не успел я опомниться, как пришел посланный от кади и сказал: "О вали, иди поговори с кади - он зовет тебя!" И я поднялся и пошел к кади, не зная в чем дело, а войдя к кади, я увидел, что те два свидетеля и хозяин дома, который дал мне триста динаров, сидят у него. И хозяин дома поднялся и потребовал от меня триста динаров, и не было у меня возможности отрицать, а хозяин дома вынул запись, и те два полномочных свидетеля засвидетельствовали, что за мной триста динаров. И кади поверил их свидетельству и приказал мне отдать эти деньги, и я не вышел от них раньше, чем они взяли от меня триста динаров. И я рассердился и задумал сделать с ними всякое зло, и пожалел, что не наказал их, и ушел в крайнем смущении. И это самое удивительное, что случилось со мной, когда я был вали".

И поднялся вали Булака и сказал: "А что до меня, о владыка султан, то вот самое удивительное, что случилось со мной, когда я был вали. У меня набралось триста тысяч динаров долгу, и это мучило меня. Я продал то, что было за мной и передо мной, и то, что было у меня в руках, и набрал сто тысяч динаров, не больше..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала триста сорок четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что вали Булака говорил: "Я продал то, что было за мной и передо мной, и набрал сто тысяч динаров, не больше, и пребывал в великом замешательстве. И сидел я в одну ночь из ночей у себя дома в таком состоянии, и вдруг кто-то постучал в ворота. И я сказал одному из слуг: "Посмотри, кто у ворот". И он вышел и вернулся с лицом землистым и изменившимся, и у него дрожали поджилки. "Что тебя постигло?" - спросил я его, и он ответил: "У ворот нагой человек в кожаной рубахе, и он с мечом и ножом у пояса, и с ним толпа людей такого же вида, и он требует тебя". И я взял свой меч в руку и вышел посмотреть, кто это, и все оказалось так, как сказал слуга. "Что вам надо?" - спросил я их, и они сказали: "Мы воры и добыли сегодня ночью великую добычу и назначили ее тебе, чтобы ты помог себе ею в том деле, которым ты озабочен, и покрыл бы долг, лежащий на тебе". И я спросил их: "А где же добыча?" И они принесли мне большой сундук, полный сосудов из золота и серебра, и, увидев его, я обрадовался и сказал про себя: "Я покрою лежащий на мне долг, и мне останется еще раз столько же!" И я взял сундук и вошел в дом и сказал себе: "Будет невеликодушно, если я дам им уйти без ничего!" И, взяв сто тысяч динаров, я отдал их ворам и поблагодарил их за милость. И они взяли динары и ушли под покровом ночи своей дорогой, и никто не узнал о них. А когда настало утро, я увидел, что то, что лежит в сундуке, - медь, покрытая золотом и оловом, и все это стоит пятьсот дирхемов. И мне стало очень тяжко, что динары, бывшие у меня, пропали, и прибавилось забот к моим заботам. Бот самое удивительное, что случилось со мной в то время, когда я был вали".

И поднялся вали Старого Мисра и сказал: "О владыка наш, султан, что до меня, то вот самое удивительное, что случилось со мной, когда я был вали. Я повесил десять воров, каждого на отдельную виселицу, и наказал сторожам стеречь их и не давать людям забрать кого-нибудь из них. А когда наступил следующий день, я пришел на них посмотреть и увидел на одной виселице двоих повешенных. И я спросил сторожей: "Кто это сделал и где виселица, на которой был второй повешенный?" И сторожа стали отнекиваться, а когда я хотел их побить, они сказали: "Знай, о эмир, что мы вчера заснули, а проснувшись, увидели, что одного повешенного украли вместе с виселицей, на которой он висел. И мы испугались тебя и вдруг видим - едет феллах (Феллах (землепашец) - египетский крестьянин.), и приближается к нам со своим осдом, и мы схватили его, и убили, и повесили вместо того, что украли с этой виселицы". И я удивился этому и спросил их: "А что было у феллаха?" И они отвечали: "У него был мешок на осле". - "А что в мешке?" - спросил я. И сторожа ответили: "Не знаем". И я сказал: "Ко мне это!" И мне принесли мешок, и я велел его открыть, и вдруг вижу - в нем человек, убитый и разрубленный. И, увидав это, я удивился и воскликнул: "Слава Аллаху! Причиной повешения этого феллаха была только его вина перед этим убитым, и не обидчик господь твой для рабов!".

Прикрепленное изображение (вес файла 663.4 Кб)

Богатое приданое

Итальянская сказка

Захотела Метелица-Бореа выйти замуж. Полетела она к Сирокко - южному ветру - и говорит: - Дон Сирокко, не хочешь ли на мне жениться?

А Сирокко о женитьбе и не думал. Он любил вольную жизнь. То в Африку слетает, то над морем носится - на что ему жена! Поэтому он ответил: - Э, донна Бореа, когда два бедняка женятся, они богаче не становятся. У меня ничего нет, да и ты приданым не богата.

- Как это не богата! - обиделась Бореа. - У самого богатого короля нет столько золота, сколько у меня серебра.

И тут Бореа принялась дуть изо всех сил, так что у самой дух захватило. Ну, а всякому известно, что бывает, когда задует Метелица-Бореа. Дула она три дня и три ночи. Покрыла снегом холмы и долины, припорошила крыши домов и деревья. Блестят на солнце снежинки, искрится иней, словно чистое серебро.

- Ну, что, дон Сирокко, разве бедное у меня приданое? Разве мало у меня серебра?

Сирокко ничего не ответил, только усмехнулся и тоже принялся дуть. Дул он всего один день и одну ночь. И растопил весь снег до последней снежинки.. А потом спрашивает:

- Так как же, донна Бореа, пойдёшь за меня замуж?

- Что ты! Что ты! Мне нужен муж бережливый. А ты всё моё приданое за одни сутки промотал. Не пойду за тебя.

С тех пор Бореа рассыпает своё серебро только тогда, когда Сирокко носится где-то далеко.

Прикрепленное изображение (вес файла 193.5 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

19 декабря - Международный день помощи бедным

Воробушек

Таджикская народная сказка

Жила-была одна старуха. Никого на свете у нее не было, и жила она очень бедно. Старуха с утра до вечера пряла вату. Напрядет клубок и продаст — на эти деньги она и жила.

Вот кончилась у старухи вата, а новую не на что было купить. Сидела старуха и горько плакала, жалуясь на свою долю. Так сильно плакала старуха, что слезы потекли у нее ручьями и превратились в реку...

Старухе почудилось, что на этой реке быстро завертелись мельницы, от пышных коробочек хлопка ее двор превратился в белое-пребелое поле...

К старухе подлетела сорока и сказала:

— Шак-шак-шак! Матушка, не возьмешь ли меня сторожить твое хлопковое поле?

— Что ты за это возьмешь? — спросила старуха.

— Шак-шак-шак! Мне хватит половины урожая с твоего поля,— сказала сорока.

— Уходи! Не нужна ты мне!

На другой день подлетел к старухе ворон.

— Кар-кар-кар! Матушка, не возьмешь ли меня сторожить твое хлопковое поле?

— Что ты за это возьмешь?—спросила старуха.

— Кар-кар-кар! Мне хватит половины урожая с твоего поля,— сказал ворон.

— Уходи! Не нужен ты мне!

Улетел ворон, подлетел к старухе воробей.

Щебеча «чук-чук», он садился то здесь, то там.

— Чего щебечешь «чук-чук»? Чего от меня хочешь? — спросила старуха.

— Матушка, не возьмешь ли меня сторожить твое хлопковое поле? — спросил воробей.

— Что ты за это возьмешь? — спросила старуха.

— Чук-чук! Дашь мне ваты на костюм, и хватит! — сказал воробей. Старуха дала воробью немного ваты.

Воробей захватил вату клювом, понес ее к пряхе и сказал:

— Возьми вату и напряди ниток. Если не спрядешь вату, разнесу твой дом, заставлю плакать твоих детей!

Пряха поставила перед собой прялку и напряла клубок ниток. Воробей взял нитки и полетел к ткачихе.

— Возьми эти нитки и сотки! — сказал он ткачихе.— Если не соткешь, разнесу твой дом, заставлю плакать твоих детей!

Ткачиха взяла нитки и соткала кусок холста. Воробей отнес холст закройщице и сказал:

— Покрои этот холст! Не покроишь, разнесу твой дом, заставлю плакать твоих детей!

Закройщица скроила холст по росту воробья. Воробей взял этот холст, отнес его швее и сказал:

— Швея, сшей мне костюм! Если не сошьешь, разнесу твой дом, заставлю плакать твоих детей!

Швея сшила воробью красивый костюм. Воробей надел его и полетел к старухе. Прилетел к ней и сказал:

— Чук-чук! Вот теперь я буду сторожить твое хлопковое поле!

— Ладно, оставайся, сторожи! — сказала старуха.

Долгий день летал воробей с места на место: «чук-чук» скажет — здесь сядет, «чук-чук» скажет— там сядет. Так он и сторожил старухино поле.

Однажды путь падишаха проходил мимо этого поля. Увидел он белое-пребелое хлопковое поле, остановил коня и сказал своим воинам:

— Вееь хлопок соберите, ни одной коробочки не оставьте!

Воробей увидел, что воины падишаха зашли в хлопковое поле и стали собирать хлопок. Он начал громко кричать:

— Чук-чук, бедная старуха, падишах отнял у тебя хлопок!

Падишах приказал поймать воробья. Его воины оставили сбор хлопка, стали ловить воробья и поймали.

— Выдерните у него все перья! — повелел падишах. Воины ощипали воробья.

— Был я оперенный, стал ощипанный! — кричал воробей.

— Изжарьте его! — приказал падишах.

Его воины изжарили воробья.

— Был я сырым, стал жареным! — как ни в чем не бывало кричал воробей.

— Дайте я съем его! — сказал падишах.

Воины поднесли ему воробья. Падишах положил его в рот и проглотил.

— Был я снаружи, стал внутри! Чук-чук, бедная старуха, падишах отнял у тебя хлопок! — продолжал кричать воробей из желудка падишаха. Воробей так кричал, что у падишаха заболел живот. Собрал тогда падишах воинов и поехал домой. А воробей из его желудка закричал еще сильнее:

— Чук-чук, бедная старуха, падишах отнял у тебя хлопок!.. Воробей так кричал, что падишах не стерпел боли и приказал воинам:

— Я выплюну воробья, а вы саблями его зарубите.

Падишах выплюнул воробья. Только его голова показалась изо рта падишаха, воины поспешно ударили саблями. Но их сабли не попали по воробью, а отсекли падишаху нос.

Воины стали жечь кошму и прикладывать ее к ране падишаха.

Воробей же повсюду летал и кричал:

— Чук-чук, бедная старуха, падишах отнял у тебя хлопок! Падишах с отсеченным носом, с приложенным куском жженой кошмы!..

Опозоренный падишах поспешно уехал куда глаза глядят и больше не возвращался в свою страну.

В народе пошла молва: падишах хотел отнять у старухи хлопок, но у него не хватило силы справиться даже с одним воробьем.

Прикрепленное изображение (вес файла 65.3 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

С 22 на 23 декабря - Тёмный праздник Новогодья

Зайцева Саша

Зимняя сказка

Аннотация:

Будет: шепоты морозного леса, глухие чащобы, полные таинственных существ, ледяные красавицы и бородатые, но вполне интеллигентные мужики.

Не будет: детективных историй, политических коллизий, кровавых ритуалов и смертоубийств.

Припорошено снегом и романтикой.

Темная зимняя ночь - самое время для страшных сказок, в которых зло ступает по скрипящему снегу, хлопает незакрытыми ставнями, пугает одиноких отшельников, усталых путников и детей у горящего камина. Добро в этих сюжетах присутствует, но первые три акта дремлет, просыпаясь лишь к финалу.

Альдо в эти сказки не верил, посему завалявшуюся на печке потрепанную книжку с картинками пролистал по диагонали и без всяких сожалений отправил в прожорливый очаг. Ночь обещала быть морозной. Шел редкий снежок, где-то поблизости ухала голодная сова, в подполе копошились до обидного сытые мыши. Традиционными методами борьбы маг не владел, а тратить на грызунов личный запас силы было как-то дико. Примерно, как забивать гвозди бережно хранимым на дне дорожного сундука бинокуляром. Так что с конкретно этой напастью Альдо философски смирился.

Закрепленный на скрипучем кольце у низкой двери фонарь раскачивался метрономом, то и дело бросая через мутное оконце желтоватые отсветы на бревенчатые стены избушки.

Тяжело вздохнув, Альдо уставился на догорающие поленья - основное его занятие последние два месяца. Поначалу эта поездка казалась подарком судьбы: прекрасная возможность собрать материал для статьи, отшлифовать шероховатости теории, поразмяться за счет токов аномалии. Ну и пожить бобылем в диком лесу без этих вечных придирок Мод с ее упреками и ревностью.

Расписанный старшим коллегой как место наивысшей активности, ведьмин круг оказался попросту жухлой плешью в старом ельнике. Ни тебе искаженных реалий, ни иллюзорных зеркал - две дохлые белки и три мухомора. А когда выпал снег, и тех не стало.

Но научный подход предполагал систематическое наблюдение. Система была и работала. Раз в три часа сканирующее заклятие, замер амплитуд колебаний и запись в журнале, а в промежутках обход точек на периферийных маршрутах. Если очень постараться, прогулку удавалось растянуть на час. Безусловно, красота здешних мест завораживала. Первые пару недель. Теперь же, уныло переставляя ноги от зарубки до зарубки на деревьях вдоль контрольной линии маршрута, перед глазами стоял забор нетёсаного леса.

Еще не отворив двери, Альдо почувствовал, как по ногам, обутым в стоптанные войлочные боты, потянуло холодом. Канун новолетия, время пышных балов и светских раутов, блистательных приемов и громких премьер, а он... Если быть честным хотя бы самим с собой, месяцы отшельничества отразились не только на внешнем виде некогда лощеного дамского угодника, а ныне хмурого бородача, но и на уверенности в выбранном пути. Тоскливыми вечерами, особенно такими, как сейчас, когда перед глазами проплывали картинки из какой-то невероятно далекой и будто чужой жизни, ни одна инкунабула, ни один ветхий свиток или рассыпающийся в прах пергамент не мог убедить Альдо в том, что круг мог нести жизнь. Мхи, лишайники и многочисленные членистоногие за разумных существ, конечно же, не считались.

Поддавшись очередному витку уныния (или же окончательно обленившись), маг прямо с крыльца кинул скан в сторону виднеющейся за небольшим ельником опушки. Застыв на мгновение, он привычно отдался накатывающим мягкими волнами возвратным эманациям.

Стабильно. Стабильно пусто, хотя... Кажется, туда забрело какое-то животное. Вот так, если немного поменять угол, отчетливо слышен пульс чужого сердца, прерывистый, как после яростного бега. Волки загнали охлениху? Не суть.

Уронив тяжелый засов на место, Альдо, зашаркал обратно к теплой печи, на ходу поправляя сваливающийся с плеч тулуп. Назад, к медитации. В глиняной кружке плещется самогон, последняя сигара раскурена в честь праздника, руки тянутся к складному ножу. Очередное полено подвергается пытке - художественная резьба по дровам не самая сильная сторона магистра второй ступени Виверинского магического университета Альдо Кальвина.

Эх, когда там приедет Мариус из города? Надо будет в следующий раз попросить его привезти трубку, чтобы дымила не одна только печка.

Спустя еще три часа, когда карманные часы, чуть ли не единственное напоминание о том, что Альдо когда-то был гладко выбритым галантным кавалером в твидовом жилете, били полночь, маг вышел на крыльцо для очередного подтверждения бессмысленности своего тут присутствия.

С новолетием! Может, ну его? Два с половиной месяца не пойми на что убито! Два с половиной месяца! Сегодня в клубе карточный вечер и все уже наверняка перепились. Кто потрезвей отбыли к шалунье Адель...

В конце концов, может он хотя бы отоспаться в честь святого праздника? Без побудок посреди ночи и на заре, без утреннего променада по стылому лесу, раз уж ни пира, ни какого-никакого общества ему не светит?

За этими крамольными для человека науки мыслями, магистр второй ступени не сразу почувствовал, что ответной волной ему снова принесло биение сердца. Уже гораздо более тихое, медленное, будто усталое.

Может, и правда стая ранила зверя? В целом, для живности всякие там ведьмины плеши не помеха, могут пронестись рядом и не заметить, но даже матерые волки поджимают свой драный хвост и, скуля, пятятся, когда на проклятой земле проливается хоть капля крови. Надо все-таки сходить проверить.

Крепкий морозец прихватил щеки, и Альдо бросил в темноту светлячок и натянул воротник тулупа повыше. Ступая по вытоптанной тропинке в сторону леса, мыслями он уже был снова в своей берлоге. Надо бы петли смазать, скрипят премерзко.

На поляне было светло. Ровное полотно снега искрилось миллиардами кристаллов, отражая звезды и проглядывающую сквозь редкие облака луну. Зверя нигде не было видно: ни следов, ни крови. Странно. Альдо пристальнее вгляделся в белую мглу. На самой границе пустоты и леса, где начинался густой малиновый подлесок, едва виднелся продолговатый бугорок, припорошенный тонким слоем свежевыпавшего снежка. Помедлив мгновение у края плеши, Альдо решил, что к черту святость этой шутовой вырубки, и пошел прямо через нее к своему ужину. Не одним же волкам пировать.

Присев на корточки, он смахнул рукой в толстой рукавице снег и еловый опад, но вместо палевой шкуры раненного зверя показалась яркая ткань, не то кафтана, не то блузы. В недоумении Альдо стал расчищать белую крупу вокруг, пока на свет луны не упал на мертвенно-бледное девичье лицо.

- Святые чудотворцы!

Скинув тулуп, он завернул в него тело, лёгкое, почти невесомое, и понес его в избу.

Прикрепленное изображение (вес файла 209.1 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

25 декабря – Рождество Христово по григорианскому календарю (Католическое Рождество)

Аульвы и Хельга крестьянская дочка

Исландская сказка

Жила когда-то в Гнюпверьяхреппе на хуторе одна богатая чета. Было у них две дочери, о которых и пойдёт речь в этой сказке. Старшая дочка была у родителей любимицей, а младшую они недолюбливали, её звали Хельгой. У этого хутора была дурная слава: кто оставался стеречь дом в рождественскую ночь, тот обязательно умирал, и потому в эту ночь никто не хотел оставаться дома.

Однажды хозяева и все домочадцы собрались, как обычно, в церковь на рождественскую службу. Решили они выехать в сочельник пораньше, чтобы поспеть к вечерне и остаться на всенощную. Домой же собирались вернуться на другой день после обедни. Родители велели Хельге остаться дома, чтобы подоить коров, накормить скотину и наварить к рождественскому обеду мяса. За нее они не боялись.

Наконец все уехали и Хельга осталась одна. Первым делом она подоила коров, потом тщательно прибрала в доме и поставила варить мясо. Когда мясо сварилось, в кухню вошел ребенок с деревянной миской в руке. Он поздоровался с Хельгой, протянул ей миску и попросил дать ему немножко мяса и сала. Хельга исполнила его просьбу, хотя мать строго-настрого наказала ей до наступления праздника и самой мяса не есть, и другим не давать. Ребенок взял миску с мясом, попрощался и ушел. А Хельга закончила все дела, зажгла в большой комнате светильник и легла на постель родителей читать молитвенник.

Вскоре во дворе послышались громкие голоса, кто-то направлялся к дому. Через минуту в комнату ввалилось множество незнакомых людей. Их было так много, что Хельга не могла даже слезть с кровати, и она видела, что пришельцев полно не только в доме, но и во всех других постройках хутора. Кое-как разместившись, незваные гости начали развлекаться всякими играми и забавами. Хельгу они не трогали, как будто её тут и не было. Она тоже не обращала на них внимания и продолжала читать молитвенник.

Подошло время снова доить коров. На хуторе в праздничную ночь обычно доили только после чтения молитвы, впрочем, так делают во многих местах. Однако из-за толчеи Хельга не могла даже ноги с кровати спустить. Среди пришельцев выделялся немолодой человек с длинной бородой. Он громко крикнул на всю комнату, чтобы гости посторонились и дали Хельге возможность надеть башмаки и выйти из дому. Гости повиновались. И Хельга вышла в кромешный мрак, потому что светильник она оставила гостям.

Только Хельга начала доить, как услышала, что в хлев кто-то вошёл. Вошедший поздоровался с ней, и она ему ответила. Потом он предложил ей отдохнуть с ним на сене, но Хельга отказалась. Несколько раз он повторял своё предложение, а она всякий раз отказывалась. Тогда он исчез, и Хельга продолжала спокойно доить коров. Потом в хлев опять кто-то вошёл и поздоровался с ней. Это была женщина, и Хельга вежливо ответила на её приветствие. Женщина сердечно поблагодарила Хельгу за своего ребенка и за то, что она отвергла домогательства её мужа. Потом она протянула Хельге узел и просила принять его в благодарность за двойную услугу.

– Здесь в узле платье, достойное тебя, – сказала она. – Надень его на свою свадьбу. Тут есть и пояс, и он нисколько не хуже платья. Тебе во всем всегда будет удача, и ты выйдешь замуж за епископа. Только помни, это платье нельзя ни продавать, ни надевать, пока не выйдешь замуж.

Хельга взяла узел и поблагодарила гостью за подарок. Та ушла, а Хельга закончила работу в хлеве и вернулась домой. Никто даже не взглянул на неё, но все расступились, давая ей дорогу, и она снова уселась на постель читать молитвенник. Под утро гости начали расходиться, на рассвете ушли последние, и Хельге показалось, будто тут никого и не было. Оставшись одна, она развернула узел и увидела, что аульва подарила ей прекраснейшее платье, а пояс к нему, украшенный драгоценностями, был и того прекрасней. Хельга снова сложила платье и спрятала узел.

Она справила всю утреннюю работу и прибрала дом к возвращению родных из церкви.

– Мы так и знали, что с нею ничего не станется, – сказали родители, когда увидели Хельгу живой и невредимой.

Все принялись её расспрашивать, что было ночью на хуторе. Она отвечала уклончиво, однако показала платье, которое ей подарила аульва. Родители и все домочадцы долго восхищались платьем, но больше всего им понравился драгоценный пояс. Мать с сестрой хотели отобрать у Хельги и платье, и пояс, говоря, что она недостойна такого дорогого наряда, но Хельга платья не отдала и спрятала его в свой сундук.

Время шло, и до следующего рождества ничего не случилось. Теперь уже остаться дома захотели и мать, и сестра, они надеялись тоже получить подарок от аульвы. В конце концов дома осталась сама хозяйка, а все прочие уехали в церковь. Когда хозяйка варила мясо, к ней пришел ребенок, протянул маленькую деревянную миску и попросил положить ему немножко мяса и сала. Хозяйка рассердилась.

– Ничего я тебе не дам, – сказала она. – Кто знает, может, вы побогаче нас будете.

Ребенок повторил свою просьбу, тогда хозяйка разгневалась еще пуще и так сильно толкнула ребенка, что сломала ему руку, а миска покатилась по полу. Ребенок поднял здоровой рукой миску и ушел весь в слезах. Больше о поступках хозяйки ничего не известно. Когда обитатели хутора вернулись из церкви домой, они нашли ее на полу с переломанными костями, всю в ссадинах и кровоподтеках. Она успела только рассказать про ребенка и про то, как она его встретила, и умерла. Все в доме было перевернуто вверх дном, переломано и побито, а еда выброшена. И с тех пор уже никто не осмеливался оставаться на этом хуторе в рождественскую ночь.

А про Хельгу следует сказать, что через несколько лет она уехала в Скаульхольт и там вскоре вышла замуж за епископа. Однако кто именно был тогда епископом в Скаульхольте, ничего не говорится. На свою свадьбу Хельга надела платье, подаренное аульвой, все им восхищались, но больше всего понравился пояс, потому что такого драгоценного пояса никто никогда не видывал. Удача всю жизнь не покидала Хельгу, она жила долго и счастливо. А больше про нее ничего не рассказывают.

Прикрепленное изображение (вес файла 48.2 Кб)

Ихара Сайкаку

Неровный счет накануне Нового года

(из сборника "Заветные мысли о том, как лучше прожить на свете")

Накануне Нового года звонко кричат разносчики, предлагая плоды торрейи, сушеный каштан, папоротник, ветки сосны, в домах толкут рис, готовя новогоднее угощение. А рядом, по соседству, живет человек, который и пальцем не пошевелит, чтобы хоть сажу в доме смахнуть, до двадцать восьмого числа последнего месяца года не удосужится хотя бы бриться, а молодого приказчика, присланного из лавки рассчитаться за взятый в долг рис, встречает свирепым взглядом и словами: «Сказано было — обожди до весны! Или, может, хозяин твой не согласен?!» — и хватается при этом за свой меч в старомодных ножнах красного цвета…

Так не по правилам жил этот человек в нашем правильно устроенном мире. Звали его Харада Найскэ, и был он известный ронин. На что уж обширен, кажется, город Эдо, да и там не нашлось для него жилища, и вот уж несколько лет, как он снимал домик в Синагава, неподалеку от чайного дома «Фудзи». Поутру не имел он дров, чтобы развести огонь в очаге, а вечером — не было масла, чтобы зажечь светильник. Бедствуя, встретил он канун Нового года. А между тем был у него шурин, врач Накараи Сэйан, живший в квартале Канда, в переулке у храма Мёдзин.

К сему лекарю и обратился Найскэ с письмом, прося оказать ему помощь, и хоть частенько досаждал он врачу подобными просьбами, однако что делать? Не бросишь ведь родственников на произвол судьбы! Врач завернул в бумагу десять золотых рё, написал сверху: «Пилюли «Злато», чудодейственное лекарство от недуга «бедность». Хорошо помогает также и при всех прочих болезнях», — и послал эти деньги своей сестре, жене ронина.

Найскэ возликовал и на радостях велел звать в гости давних своих приятелей-ронинов выпить по чарке сакэ по случаю наступающего Нового года. Как по заказу, и ночь выдалась снежная, что придавало особую прелесть предстоящему празднеству. Отворив сплетенную из сучьев калитку, что вот-вот готова была развалиться, Найскэ приветствовал гостей словами: «Добро пожаловать!» Пришли семеро, все — в бумажных кимоно, в тонких накидках не по погоде, но строгие их манеры и все поведение свидетельствовали, что не забыли они прежнего своего высокого положения.

Когда закончился обмен подобающими приветствиями, хозяин сказал:

— Мне улыбнулось счастье, я получил некое вспомоществование, благодаря чему могу в довольстве встретить новогодние праздники!

— Поздравляем! — ответствовали гости. — Вот бы и нам такая удача!..

— К тому же надпись на пакете с деньгами весьма забавна! — прибавил Найскэ и показал гостям сверток с монетами.

— Превосходно! И как остроумно! — хвалили гости, по очереди рассматривая сверток, а тем временем пошли в ход чарочки сакэ.

— Ну вот, проводы старого года удались на славу! Однако поздно мы засиделись! — сказали гости и запели прощальную песню «Долгие годы…», а хозяин поднес каждому подогретого сакэ и соленые закуски в горшочках.

— Но прежде чем мы разойдемся, давай-ка спрячь свои деньги! — сказали гости. Начали собирать монеты, и тут оказалось, что вместо десяти золотых в наличии только девять. Вмиг веселья как не бывало, гости трясли рукавами, расправляли складки одежды, все кругом обыскали, но лишь окончательно убедились, что монета исчезла.

— Как же я запамятовал, что давеча уже уплатил золотой одному человеку, — проговорил тут хозяин. — Просто диву даюсь, отчего сначала нам показалось, будто всех монет десять!

— Так или иначе, нам хотелось бы отвести от себя подозрение! — отозвались гости, и сидевший во главе стола первым стал развязывать пояс. Его сосед последовал его примеру, третий же гость с удрученным видом выпрямился, приняв еще более церемонную позу, и промолвил:

— Бывает же такое злосчастное совпадение! Мне незачем трясти и осматривать одежду, ибо есть у меня при себе ровнехонько один золотой. Уж, видно, так судил мой злой рок! Не ждал, не гадал я, что придется мне нынче расстаться с жизнью! — сказал он со всей решимостью. Но ему дружно возразили:

— Вовсе не ты один в таком положении! Пусть мы нищие ронины, но все же у каждого может оказаться при себе золотой!

— Справедливо сказано, — отвечал тот. — И я расскажу вам, откуда у меня эти деньги. Вчера я продал мой короткий меч работы мастера Токудзё за один рё и два бу торговцу редкостями, господину Дзюдзаэмону. И хотя все это истинная правда, но, как видно, продал я его на свою же беду! Вас же прошу в знак старой дружбы справиться у него об этом, когда покину я сей мир, дабы снять позорное клеймо с мoего имени! — И с этими словами он хотел уже обнажить свой меч с рукояткой из акульей кожи, как вдруг кто-то воскликнул:

— Да вот же она, монета! — и поднял золотой, лежавший в тени, за стоячим бумажным фонарем. Все облегченно перевели дух.

— Вперед будь осторожнее с собственным добром, — стали говорить хозяину гости, но в это время из кухни вдруг раздался голос жены Найскэ:

— Монета случайно попала ко мне! — И с этими словами она вошла в комнату, держа в руках крышку лакированного ящичка для еды, и на сей крышке лежал золотой.

— Видно, он пристал к крышке, когда я добавляла приправу, а от горячего батата шел пар. Но теперь, выходит, вместо десяти золотых стало одиннадцать!

— Что ж, это хорошо, когда денег прибыло, это к счастью! — заговорили гости.

Но хозяин возразил им:

— Когда монет было девять, мы искали десятую, а теперь их стало одиннадцать! Нет сомнения, что кто-то отдал собственную монету, чтобы спасти положение! У меня нет на нее никаких прав. Она должна вернуться к владельцу!

Он стал спрашивать, чья это монета, но никто ему не ответил, и в комнате надолго воцарилось молчание. Уже и петухи пропели, а никто еще не сдвинулся с места.

— Ну что ж, поступай, как сочтешь нужным! — обратились гости к Найскэ. Тогда он положил золотой в меру для масла, поставил меру во дворе на кадку для умывания и сказал:

— Ступайте теперь домой. Пусть монету заберет ее настоящий владелец!

Гости стали по одному расходиться, и Найскэ за каждым запирал дверь на засов, так что для семерых гостей семь раз открывалась дверь. Когда все ушли, Найскэ взял свечу, вышел во двор и увидел, что кто-то, хотя так и неизвестно, кто именно, унес монету.

Смекалка хозяина, достойная выдержка гостей — поистине прекраснейший образец дружбы и обычаев самураев.

Прикрепленное изображение (вес файла 999.3 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

С НАСТУПАЮЩИМ НОВЫМ ГОДОМ!

М.М. Зощенко

Ёлка

В этом году мне исполнилось, ребята, сорок лет. Значит, выходит, что я сорок раз видел новогоднюю ёлку. Это много!

Ну, первые три года жизни я, наверно, не понимал, что такое ёлка. Наверно, мама выносила меня на ручках. И, наверно, я своими чёрными глазёнками без интереса смотрел на разукрашенное дерево.

А когда мне, дети, ударило пять лет, то я уже отлично понимал, что такое ёлка. И я с нетерпением ожидал этого весёлого праздника. И даже в щёлочку двери подглядывал, как моя мама украшает ёлку.

А моей сестрёнке Леле было в то время семь лет. И она была исключительно бойкая девочка. Она мне однажды сказала:

— Минька, мама ушла на кухню. Давай пойдём в комнату, где стоит ёлка, и поглядим, что там делается.

Вот мы с сестрёнкой Лелей вошли в комнату. И видим: очень красивая ёлка. А под ёлкой лежат подарки. А на ёлке разноцветные бусы, флаги, фонарики, золотые орехи, пастилки и крымские яблочки.

Моя сестрёнка Леля говорит:

— Не будем глядеть подарки. А вместо того давай лучше съедим по одной пастилке. И вот она подходит к ёлке и моментально съедает одну пастилку, висящую на ниточке. Я говорю:

— Леля, если ты съела пастилочку, то я тоже сейчас что-нибудь съем. И я подхожу к ёлке и откусываю маленький кусочек яблока. Леля говорит:

— Минька, если ты яблоко откусил, то я сейчас другую пастилку съем и вдобавок возьму себе ещё эту конфетку.

А Леля была очень такая высокая, длинновязая девочка. И она могла высоко достать. Она встала на цыпочки и своим большим ртом стала поедать вторую пастилку. А я был удивительно маленького роста. И мне почти что ничего нельзя было достать, кроме одного яблока, которое висело низко. Я говорю:

— Если ты, Лелища, съела вторую пастилку, то я ещё раз откушу это яблоко. И я снова беру руками это яблочко и снова его немножко откусываю. Леля говорит:

— Если ты второй раз откусил яблоко, то я не буду больше церемониться и сейчас съем третью пастилку и вдобавок возьму себе на память хлопушку и орех. Тогда я чуть не заревел. Потому что она могла до всего дотянуться, а я нет. Я ей говорю:

— А я, Лелища, как поставлю к ёлке стул и как достану себе тоже что-нибудь, кроме яблока.

И вот я стал своими худенькими ручонками тянуть к ёлке стул. Но стул упал на меня. Я хотел поднять стул. Но он снова упал. И прямо на подарки. Леля говорит:

— Минька, ты, кажется, разбил куклу. Так и есть. Ты отбил у куклы фарфоровую ручку.

Тут раздались мамины шаги, и мы с Лелей убежали в другую комнату. Леля говорит:

— Вот теперь, Минька, я не ручаюсь, что мама тебя не выдерет.

Я хотел зареветь, но в этот момент пришли гости. Много детей с их родителями. И тогда наша мама зажгла все свечи на ёлке, открыла дверь и сказала:

— Все входите.

И все дети вошли в комнату, где стояла ёлка. Наша мама говорит:

— Теперь пусть каждый ребёнок подходит ко мне, и я каждому буду давать игрушку и угощение.

И вот дети стали подходить к нашей маме. И она каждому дарила игрушку. Потом снимала с ёлки яблоко, пастилку и конфету и тоже дарила ребёнку. И все дети были очень рады. Потом мама взяла в руки то яблоко, которое я откусил, и сказала:

— Леля и Минька, подойдите сюда. Кто из вас двоих откусил это яблоко? Леля сказала:

— Это Минькина работа.

Я дёрнул Лелю за косичку и сказал:

— Это меня Лелька научила. Мама говорит:

— Лелю я поставлю в угол носом, а тебе я хотела подарить заводной паровозик. Но теперь этот заводной паровозик я подарю тому мальчику, которому я хотела дать откусанное яблоко.

И она взяла паровозик и подарила его одному четырёхлетнему мальчику. И тот моментально стал с ним играть. И я рассердился на этого мальчика и ударил его по руке игрушкой. И он так отчаянно заревел, что его собственная мама взяла его на ручки и сказала:

— С этих пор я не буду приходить к вам в гости с моим мальчиком. И я сказал:

— Можете уходить, и тогда паровозик мне останется. И та мама удивилась моим словам и сказала:

— Наверное, ваш мальчик будет разбойник. И тогда моя мама взяла меня на ручки и сказала той маме:

— Не смейте так говорить про моего мальчика. Лучше уходите со своим золотушным ребёнком и никогда к нам больше не приходите. И та мама сказала:

— Я так и сделаю. С вами водиться — что в крапиву садиться. И тогда ещё одна, третья мама, сказала:

— И я тоже уйду. Моя девочка не заслужила того, чтобы ей дарили куклу с обломанной рукой. И моя сестрёнка Леля закричала:

— Можете тоже уходить со своим золотушным ребёнком. И тогда кукла со сломанной ручкой мне останется. И тогда я, сидя на маминых руках, закричал:

— Вообще можете все уходить, и тогда все игрушки нам останутся. И тогда все гости стали уходить. И наша мама удивилась, что мы остались одни. Но вдруг в комнату вошёл наш папа. Он сказал:

— Такое воспитание губит моих детей. Я не хочу, чтобы они дрались, ссорились и выгоняли гостей. Им будет трудно жить на свете, и они умрут в одиночестве. И папа подошёл к ёлке и потушил все свечи. Потом сказал:

— Моментально ложитесь спать. А завтра все игрушки я отдам гостям. И вот, ребята, прошло с тех пор тридцать пять лет, и я до сих пор хорошо помню эту ёлку. И за все эти тридцать пять лет я, дети, ни разу больше не съел чужого яблока и ни разу не ударил того, кто слабее меня. И теперь доктора говорят, что я поэтому такой сравнительно весёлый и добродушный.

Прикрепленное изображение (вес файла 63.6 Кб)

Гудрун Эрикссон

Красные снежинки

Осенние ветры взъерошили лес. Облетели листья деревьев, только сосны и ели сохраняли свой вечнозеленый наряд. Дни угасали рано, а ночи были нескончаемо длинными.

Да, у леса не было уже той красоты, какая бывает весной, когда проглядывают светло-зеленые робкие почки, или летом, когда благоухают тысячи цветов, или же зимой, когда снег окутывает все своим сверкающим белым покрывалом.

- Мы тоскуем по снегу, - шелестели ветки.

- Мы мерзнем, мы мерзнем, - потрескивали камни.

А у входа в Грот снежинок собрались лесные звери и ждали, когда наконец откроется дверь и выпустит на волю своих очаровательных пленниц. Но только, похоже, это будет не скоро.

- Поздняя зима в этом году, - ухала сова.

Нетерпеливо ходила взад-вперед лиса. Заяц сменил свою серую шубку на зимнюю белую и теперь хоронился за кустом, чтобы не слишком бросаться в глаза.

- Неужто им непонятно, что мы ждем их, - сказала белая куропатка.

Хорек, горностай и все другие белошубики громко вторили ей.

А внутри в Гроте творился немыслимый переполох. Там, за дверью, принимали важную гостью из самого Парижа, мадемуазель Снежинку. Она ездила по всему свету с докладами о последней моде на цвет снега.

- Дорогие сестры, - сказала она, жестикулируя. - Вы должны думать о том, чтобы это было пикантно, а не только практично. Немножечко краски, и вы будете очаровательны. Нет ни одной снежинки на всем континенте (континент - это более изысканное название заграницы), которая бы в этом году не носила что-нибудь цветное.

Сотни тысяч девочек-снежинок слушали ее затаив дыхание. Им так хотелось, пусть один раз в жизни, надеть на себя что-нибудь новое.

Мадемуазель Снежинка продолжала:

- Подумайте только, вы отправляетесь в лес одетые в голубое, зеленое или, а почему бы и нет, в красное? Представьте себе - в красное!! Какой цвет, мои снежинки, как это будет чудесно!

Снежинки заговорили все разом, перебивая друг друга.

- Мы наденем зеленое! - кричали они. - Или голубое! Или лиловое!

- Сама я собираюсь пойти в самом пикантном наряде - в черном, - сказала мадемуазель Снежинка, вид у нее при этом был очень храбрый.

- О! - закричали другие. - Мы тоже хотим одеться в черное! Весь лес будет угольно-черным, давайте наденем черное!

Мадемуазель Снежинка, улыбнувшись несколько снисходительно, заявила, что этот цвет только для необычной внешности, и носить такой цвет может далеко не каждый.

Раз так, снежинки выбрали красный цвет.

Тогда мадемуазель распаковала свой большой мешок, в котором был красный порошок, и стала бросать его целыми пригоршнями. Вскоре все снежинки засияли, будто красные брусничины.

Настал решительный момент.

В один миг дверь в Грот снежинок распахнулась, и на зверей, тесной толпой сидевших перед входом, полетело целое облако ярко-красных клубочков. Они опускались на деревья и кусты, ложились в расщелины, густо покрывали лохматые кустики черничника, смеясь от восторга.

Лес засверкал необычным красным светом.

Он завораживал и пугал одновременно. Никто никогда не видел подобного чуда.

Звери были ошеломлены. Жмурился лось, пытаясь сбросить наваждение. Когда он снова открывал глаза, видел то же ужасное зрелище. Завыла, задрав морду к небу, лиса, и волк вторил ей дурным голосом. Плакал заяц. Вертелась волчком белая куропатка. И все белошубики были просто в отчаянии. Теперь их мог увидеть кто угодно.

Лес тоже сердился. Брезгливо стряхивали с себя снежинки береза, ольха и ясень, посыпая снегом соседние кустики, а куст можжевельника так и трясся от нервного хохота.

Велика была сумятица.

Снежинки не ожидали такого приема и были очень смущены. Никто не приветствовал их, никто не радовался их приходу. Наверное, было бы лучше вернуться обратно в Грот и переодеться!

И тут они услышали, как кто-то зовет их:

- Летите сюда, Красные снежинки, летите сюда! Опускайтесь на нас! - и увидели, что им машут елки.

Снежинки, не раздумывая, тотчас .же, кружась, полетели туда.

- Дорогие, ложитесь поудобнее на наши ветки! - Умоляли ели.

И снежинки с благодарностью приняли их предложение. Наконец-то их оценили!

- Конечно же, для всех остальных мы просто непривычны, - сказала одна снежинка. - Стоит только кому-нибудь нас признать, так сразу всем мы и понадобимся.

- Как приятно, что вы считаете, будто мы красивы, - сказала одна большая Красная снежинка, кокетливо усевшись на верхушке ели. - Вы по-настоящему умеете ценить современные идеи!

В ответ поднялся страшный шум.

- Красивы? - злобно проскрипела старая ель. - Как бы не так!

- Мы считаем, что вид у вас просто ужасный, и поэтому-то вы и нужны нам, - поддержала ее маленькая елочка. - Мы вовсе не хотим стать в этом году рождественскими елочками. Понимаете?

- Да-да, - вступила в разговор третья елка. - А если вид у нас будет ужасный, никто и не захочет срубить нас. Понятно?

И они засмеялись, да так громко, что иголки дождем посыпались с них на землю.

Вслед за елками развеселились кусты и камни. Они тоже громко захохотали, и волны смеха прокатились по всему лесу. Трескались от хохота камни, икал лось, с верхушки сосны свалилась сорока, никто не мог успокоиться. Еще больше покраснев от стыда, полетели снежинки обратно в Грот. Но долго еще неслись им вслед взрывы хохота.

Мадемуазель Снежинка как раз в это время надевала свое новое черное платье.

Снежинки не сказали ей ни слова, только самая младшая показала ей длинный-предлинный язык. Они быстро накинули на себя свои старые белые платья и снова вылетели, кружась, из Грота.

И тогда в лесу все засмеялись совсем по-другому - радостно и счастливо.

Ведь это так красиво - лесное искрящееся белое зимнее покрывало.

Мадемуазель Снежинке ничего не оставалось делать, как лететь обратно домой в Париж.

- Тут ни у кого нет никакой фантазии, - сказала она на прощанье. - Никакого понятия о красоте.

И в этот миг как две капли воды она походила на клочок черной сажи.

Прикрепленное изображение (вес файла 131 Кб)

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

7 января - Рождество Христово по юлианскому календарю (Православное Рождество)

А. П. Чехов

Ванька

Ванька Жуков, девятилетний мальчик, отданный три месяца тому назад в ученье к сапожнику Аляхину, в ночь под Рождество не ложился спать. Дождавшись, когда хозяева и подмастерья ушли к заутрене, он достал из хозяйского шкапа пузырек с чернилами, ручку с заржавленным пером и, разложив перед собой измятый лист бумаги, стал писать. Прежде чем вывести первую букву, он несколько раз пугливо оглянулся на двери и окна, покосился на темный образ, по обе стороны которого тянулись полки с колодками, и прерывисто вздохнул. Бумага лежала на скамье, а сам он стоял перед скамьей на коленях.

"Милый дедушка, Константин Макарыч! -- писал он. -- И пишу тебе письмо. Поздравляю вас с Рождеством и желаю тебе всего от господа бога. Нету у меня ни отца, ни маменьки, только ты у меня один остался".

Ванька перевел глаза на темное окно, в котором мелькало отражение его свечки, и живо вообразил себе своего деда Константина Макарыча, служащего ночным сторожем у господ Живаревых. Это маленький, тощенький, но необыкновенно юркий и подвижной старикашка лет 65-ти, с вечно смеющимся лицом и пьяными глазами. Днем он спит в людской кухне или балагурит с кухарками, ночью же, окутанный в просторный тулуп, ходит вокруг усадьбы и стучит в свою колотушку. За ним, опустив головы, шагают старая Каштанка и кобелек Вьюн, прозванный так за свой черный цвет и тело, длинное, как у ласки. Этот Вьюн необыкновенно почтителен и ласков, одинаково умильно смотрит как на своих, так и на чужих, но кредитом не пользуется. Под его почтительностью и смирением скрывается самое иезуитское ехидство. Никто лучше его не умеет вовремя подкрасться и цапнуть за ногу, забраться в ледник или украсть у мужика курицу. Ему уж не раз отбивали задние ноги, раза два его вешали, каждую неделю пороли до полусмерти, но он всегда оживал.

Теперь, наверно, дед стоит у ворот, щурит глаза на ярко-красные окна деревенской церкви и, притопывая валенками, балагурит с дворней. Колотушка его подвязана к поясу. Он всплескивает руками, пожимается от холода и, старчески хихикая, щиплет то горничную, то кухарку.

- Табачку нешто нам понюхать? - говорит он, подставляя бабам свою табакерку.

Бабы нюхают и чихают. Дед приходит в неописанный восторг, заливается веселым смехом и кричит:

- Отдирай, примерзло!

Дают понюхать табаку и собакам. Каштанка чихает, крутит мордой и, обиженная, отходит в сторону. Вьюн же из почтительности не чихает и вертит хвостом. А погода великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно всю деревню с ее белыми крышами и струйками дыма, идущими из труб, деревья, посребренные инеем, сугробы. Всё небо усыпано весело мигающими звездами, и Млечный путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником помыли и потерли снегом...

Ванька вздохнул, умокнул перо и продолжал писать:

"А вчерась мне была выволочка. Хозяин выволок меня за волосья на двор и отчесал шпандырем за то, что я качал ихнего ребятенка в люльке и по нечаянности заснул. А на неделе хозяйка велела мне почистить селедку, а я начал с хвоста, а она взяла селедку и ейной мордой начала меня в харю тыкать. Подмастерья надо мной насмехаются, посылают в кабак за водкой и велят красть у хозяев огурцы, а хозяин бьет чем попадя. А еды нету никакой. Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба, а чтоб чаю или щей, то хозяева сами трескают. А спать мне велят в сенях, а когда ребятенок ихний плачет, я вовсе не сплю, а качаю люльку. Милый дедушка, сделай божецкую милость, возьми меня отсюда домой, на деревню, нету никакой моей возможности... Кланяюсь тебе в ножки и буду вечно бога молить, увези меня отсюда, а то помру..."

Ванька покривил рот, потер своим черным кулаком глаза и всхлипнул.

"Я буду тебе табак тереть, - продолжал он, - богу молиться, а если что, то секи меня, как Сидорову козу. А ежели думаешь, должности мне нету, то я Христа ради попрошусь к приказчику сапоги чистить, али заместо Федьки в подпаски пойду. Дедушка милый, нету никакой возможности, просто смерть одна. Хотел было пешком на деревню бежать, да сапогов нету, морозу боюсь. А когда вырасту большой, то за это самое буду тебя кормить и в обиду никому не дам, а помрешь, стану за упокой души молить, всё равно как за мамку Пелагею.

А Москва город большой. Дома всё господские и лошадей много, а овец нету и собаки не злые. Со звездой тут ребята не ходят и на клирос петь никого не пущают, а раз я видал в одной лавке на окне крючки продаются прямо с леской и на всякую рыбу, очень стоющие, даже такой есть один крючок, что пудового сома удержит. И видал которые лавки, где ружья всякие на манер бариновых, так что небось рублей сто кажное... А в мясных лавках и тетерева, и рябцы, и зайцы, а в котором месте их стреляют, про то сидельцы не сказывают.

Милый дедушка, а когда у господ будет елка с гостинцами, возьми мне золоченный орех и в зеленый сундучок спрячь. Попроси у барышни Ольги Игнатьевны, скажи, для Ваньки".

Ванька судорожно вздохнул и опять уставился на окно. Он вспомнил, что за елкой для господ всегда ходил в лес дед и брал с собою внука. Веселое было время! И дед крякал, и мороз крякал, а глядя на них, и Ванька крякал. Бывало, прежде чем вырубить елку, дед выкуривает трубку, долго нюхает табак, посмеивается над озябшим Ванюшкой... Молодые елки, окутанные инеем, стоят неподвижно и ждут, которой из них помирать? Откуда ни возьмись, по сугробам летит стрелой заяц... Дед не может чтоб не крикнуть:

- Держи, держи... держи! Ах, куцый дьявол!

Срубленную елку дед тащил в господский дом, а там принимались убирать ее... Больше всех хлопотала барышня Ольга Игнатьевна, любимица Ваньки. Когда еще была жива Ванькина мать Пелагея и служила у господ в горничных, Ольга Игнатьевна кормила Ваньку леденцами и от нечего делать выучила его читать, писать, считать до ста и даже танцевать кадриль. Когда же Пелагея умерла, сироту Ваньку спровадили в людскую кухню к деду, а из кухни в Москву к сапожнику Аляхину...

"Приезжай, милый дедушка, - продолжал Ванька, - Христом богом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня сироту несчастную, а то меня все колотят и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя, всё плачу. А намедни хозяин колодкой по голове ударил, так что упал и насилу очухался. Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой... А еще кланяюсь Алене, кривому Егорке и кучеру, а гармонию мою никому не отдавай. Остаюсь твой внук Иван Жуков, милый дедушка приезжай".

Ванька свернул вчетверо исписанный лист и вложил его в конверт, купленный накануне за копейку... Подумав немного, он умокнул перо и написал адрес:

На деревню дедушке.

Потом почесался, подумал и прибавил: "Константину Макарычу". Довольный тем, что ему не помешали писать, он надел шапку и, не набрасывая на себя шубейки, прямо в рубахе выбежал на улицу...

Сидельцы из мясной лавки, которых он расспрашивал накануне, сказали ему, что письма опускаются в почтовые ящики, а из ящиков развозятся по всей земле на почтовых тройках с пьяными ямщиками и звонкими колокольцами. Ванька добежал до первого почтового ящика и сунул драгоценное письмо в щель...

Убаюканный сладкими надеждами, он час спустя крепко спал... Ему снилась печка. На печи сидит дед, свесив босые ноги, и читает письмо кухаркам... Около печи ходит Вьюн и вертит хвостом...

Прикрепленное изображение (вес файла 248.1 Кб)

Н. А. Тэффи

Страшная сказка

Когда я пришла к Сундуковым, они торопились на вокзал провожать кого-то, но меня отпустить ни за что не согласились.

- Ровно через час, а то и того меньше, мы будем дома. Посидите пока с детками, - вы такая редкая гостья, что потом опять три года не дозовешься. Посидите с детками! Кокося! Тотося! Тюля! Идите сюда! Займите тетю.

Пришли Кокося, Тотося и Тюля.

Кокося - чистенький мальчик с проборчиком на голове, в крахмальном воротничке.

Тотося - чистенькая девочка с косичкой в передничке.

Тюля - толстый пузырь, соединивший крахмальный воротничок и передничек.

Поздоровались чинно, усадили меня в гостиной на диван и стали занимать.

- У нас папа фрейлейн прогнал, - сказал Кокося.

- Прогнал фрейлейн, - сказала Тотося.

Толстый Тюля вздохнул и прошептал:

- Плогнал!

- Она была ужасная дурища! - любезно пояснил Кокося.

- Дурища была! - поддержала Тотося.

- Дулища! - вздохнул толстый.

- А папа купил лианозовские акции! - продолжал занимать Кокося. - Как вы полагаете, они не упадут?

- А я почем знаю!

- Ну, да, у вас, верно, нет лианозовских акций, так вам все равно. А я ужасно боюсь.

- Боюсь! - вздохнул Тюля и поежился.

- Чего же вы так боитесь?

- Ну, как же вы не понимаете? Ведь мы прямые наследники. Умри папа сегодня, - все будет наше, а как лианозовские упадут, - тогда будет пожалуй не густо!

- Тогда не густо! - повторила Тотося.

- Да уж не густо! - прошептал Тюля.

- Милые детки, бросьте печальные мысли, - сказала я. Папа ваш молод и здоров, и ничего с ним не случится. Давайте веселиться. Теперь святки. Любите вы страшные сказки?

- Да мы не знаем, - какие такие страшные?

- Не знаете, ну, так я вам расскажу. Хотите?

- Хочу!

- Хочу!

- Хацу!

- Ну-с, так вот слушайте: в некотором царстве, да не в нашем государстве, жила-была царевна, красавица-раскрасавица. Ручки у нее были сахарные, глазки васильковые, а волоски медовые.

- Француженка? - деловито осведомился Кокося.

- Гм... пожалуй, что не без того. Ну-с, жила царевна, жила, вдруг смотрит: волк идет...

Тут я остановилась, потому что сама немножко испугалась.

- Ну-с, идет этот волк и говорит ей человеческим голосом: "Царевна, а царевна, я тебя съем!"

Испугалась царевна, упала волку в ноги, лежит, землю грызет.

- Отпусти ты меня, волк, на волю.

- Нет, -- говорит, - не пущу!

Тут я снова остановилась, вспомнила про толстого Тюлю, - еще перепугается, захворает.

- Тюля! Тебе не очень страшно?

- Мне-то? А ни капельки.

Кокося и Тотося усмехнулись презрительно.

- Мы, знаете ли, волков не боимся. Я сконфузилась.

- Ну, хорошо, так я вам другую расскажу. Только, чур, потом по ночам не пугаться. Ну, слушайте! Жила-была на свете старая царица, и пошла эта царица в лес погулять. Идет-идет, идет-идет, идет-идет, вдруг, откуда ни возьмись, выходит горбатая старушонка. Подходит старушонка к царице и говорит ей человечьим голосом:

- Здравствуй, матушка!

Отдала царица старушонке поклон.

- Кто же ты, - говорит, бабушка, что по лесу ходишь да человечьим голосом разговариваешь?

А старушонка вдруг как засмеется, зубы у нее так и скрипнули.

- А я, - говорит, - матушка, та самая, которую никто не знает, а всякий встречает. - Я, - говорит, - матушка, твоя Смерть!

Я перевела дух, потому что горло у меня от страха стянуло.

Взглянула на детей. Сидят, не шевелятся. Только Тотося вдруг придвинулась ко мне поближе (ara, y девочки-то, небось, нервы потоньше, чем у этих идиотских парней) и спросила что-то.

- Что ты говоришь?

- Я спрашиваю, сколько ваша муфта стоит?

- А? Что? Не знаю... не помню... Вам, верно, эта сказка не нравится? Тюля, ты, может быть, очень испугался? Отчего ты молчишь?

- Чего испугался? Я старухов не боюсь.

Я приуныла. Что бы такое выдумать, чтобы их немножко проняло?

- Да вы, может быть, не хотите сказки слушать?

- Нет, очень хотим, пожалуйста, расскажите, только что-нибудь страшное!

- Ну, хорошо, уж так и быть. Только, может быть, нехорошо Тюлю пугать, он еще совсем маленький.

- Нет, ничего, пожалуйста, расскажите.

- Ну-с, так вот! Жил-был на свете старый граф. И такой этот граф был злой, что к старости у него даже выросли рога.

Тотося подтолкнула Кокосю, и оба, закрыв рот ладонью, хихикнули.

- Чего это вы? Ну-с, так вот выросли у него рога, а когда вывалились от старости зубы, то на место них прорезались кабаньи клыки. Ну, вот жил он, жил, рогами мотал, клыками щелкал, и пришло ему, наконец, время помирать. Вырыл он себе сам большую могилу, да не простую, а с подземным ходом, и вел этот подземный ход из могилы прямо в главную залу, под графский трон. А детям своим сказал, чтоб не смели без него никаких дел решать, и чтоб после его похорон три дня ждали. А потом - говорит, - увидите, что будет.

А как стал граф помирать, позвал к себе двух своих сыновей и велел старшему у меньшого через три дня сердце вырезать, и положить это сердце в стеклянный кувщин. А потом, - говорит, - увидите, что будет.

Тут я до того сама перепугалась, что мне даже холодно стало. Глупо! Насочиняла тут всякие страхи, а потом через темную комнату пройти не решусь.

- Дети, вы что? Может быть... не надо больше?

- Это у вас настоящая цепочка? - спросил Кокося.

- А где же проба? - спросила Тотося.

Но что это с Тюлей? Он глаза закрыл! Ему положительно дурно от страха!

- Дети! Смотрите! Тюля! Тюля!

- Да это он заснул. Открой же глаза, так невежливо.

- Знаете, милые детки, мне, очевидно, не дождаться вашей мамы. Уже поздно, темнеет, а впотьмах мне, пожалуй, будет страшновато идти после... после всего. Но на прощанье я вам расскажу еще одну сказочку, коротенькую, но очень страшную.

Вот слушайте:

- Жили-были на свете лианозовские акции. Жили, жили, жили, жили, жили, жили, да вдруг... и упали!

- Ай! Что с вами? Господи! Что же это с ними!

Кокося дрожит, как осиновый лист. Рот перекосило... Паралич, что ли?

Тотося вся белая, глаза широко открыла, хочет что-то сказать и не может, только в ужасе отталкивает руками какой-то страшный призрак.

И вдруг отчаянный вопль Тюли:

- Ай! Боюсь! Боюсь! Ай, довольно! Страшно! Боюсь! Боюсь!

Что-то стукнуло. Это Тотося упала без чувств на ковер.

Прикрепленное изображение (вес файла 45.1 Кб)