Сектор Орион - Мир Беллатрикс - Мир русских народных сказок

Здесь будут выкладываться сказки из одной книги, и она довольно большая и старая. Сказки в ней как подмечают составители в основном дореволюционные народные.

Да и опечаток там нет, все как в книге, так и на мониторе.

Приятного чтения.

И вот первая сказка.

СКАЗКА О ВАСИЛИСЕ ПРЕМУДРОЙ

Посеял мужик рожь, и уродилась она на диво: едва мог с поля собрать. Вот перевез он снопы домой, смолотил и насыпал зерном полнехонек амбар; насыпал и думает: «Теперь-то стану жить ее тужить».

Повадились к мужику в амбар мышь да воробей; каждый божий день раз по пяти слазают, наедятся — и назад: мышь юркнет в свою конурку, а воробей улетит в свое гнездо. Жили они вдвоем так-то дружно целые три года; все зерно приели, остается в закроме самая малость, с четверик — не больше. Видит мышь, что запас к концу подходит, и ну ухитряться, как бы воробья обмануть да всем остальным добром одной завладеть. И таки ухитрилась: собралась темной ночью, прогрызла в полу большую дыру и спустила в подполье всю рожь до единого зернышка.

Поутру прилетает воробей в амбар, захотелось ему позавтракать; глянул — нет ничего. Вылетел бедняжка голодный и думает про себя:

«Обидела, проклятая! Полечу-ка я, добрый молодец, к ихнему царю, ко льву, стану просить на мышь — пусть он нас рассудит по правде».

Снялся и полетел ко льву.

- Лев, царь звериный, — бьет ему челом воробей, — жил я с твоим зверем, мышью зубастою; целые три года кормились из одного закрома, и не было промеж нас никакой ссоры. А как стал запас к концу подходить, пошла она на хитрость: прогрызла в закроме дыру, спустила все верно в подполье к себе, а меня, бедного, голодать оставила. Рассуди нас по правде; не рассудишь — полечу искать суда-расправы у своего царя орла.

—Ну, лети с богом, - сказал лев.

Воробей бросился с челобитьем к орлу, рассказал ему всю свою обиду, как мышь своровала, а лев ей потатчик.

Сильно разгневался в те поры царь орел и сейчас же отправил ко льву легкого гонца: приходи завтра со своим-де звериным воинством на такое-то поле, а я соберу всех птиц и дам тебе сражение.

Нечего делать, послал царь лев клич кликать, на войну зверей созывать. Собралось их видимо-невидимо, и только пришли на чистое ноле — летит на них орел со всем своим крылатым воинством, словно туча небесная. Началась битва великая. Бились они три часа и три минуточки; победил царь орел, завалил все поле трупами звериными и распустил птиц по домам, а сам полетел в дремучий лес, уселся на высокий дуб — избит, изранен, и стал думу думать крепкую, как бы назад воротить свою силу прежнюю.

Давно это было, а жил-был тогда купец с купчихою одни-одинехоньки, не было у них ни единого детища. Встал купец поутру и говорит жене:

—Нехорош мне сон привиделся: навязалась будто к нам большая птица, жрет зараз по целому быку, выпивает по полному ушату; а нельзя избыть, нельзя птицы не кормить. Пойду-ка я в лес, авось поразгуляюся.

Захватил ружье и пошел в лес. Долго ли, коротко ли бродил он по лесу, подошел, наконец, к дубу, увидел орла и хочет стрелять по нем.

—Не бей меня, добрый молодец, — провещал ему орел человеческим голосом, — убьешь - мало будет прибыли. Возьми меня лучше к себе в дом да прокорми три года, три месяца и три дня; я у тебя поправлюся, отращу свои крылья, соберуся с силами и тебе добром заплачу.

«Какой платы от орла ожидать?» — думает купец и прицелился в другой раз.

Орел провещал то же самое. Прицелился купец в третий раз, и опять орел просит:

- Не бей меня, добрый молодец; прокорми меня три года, три месяца, три дня; как поправлюся, отращу свои крылья да соберуся с силами все тебе добром заплачу.

Сжалился купец, взял птицу орла и понес домой. Тотчас убил быка и налил полный ушат медовой сыты; надолго, думает, хватит орлу корму; а орел все зараз приел и выпил. Плохо пришлось купцу от незваного гостя, совсем разорился; видит орел, что купец-то обеднял, и говорит ему:

—Послушай, хозяин, поезжай в чистое поле; много там разных зверей побитых, пораненных. Сними с них дорогие меха и вези продавать в город; на те деньги и меня и себя прокормишь, еще про запас останется.

Поехал купец в чистое поле, видит: много на поле лежит зверей побитых, пораненных; поснимал с них самые дорогие меха, повез продавать в город и продал за большие деньги.

Прошел год; велит орел хозяину везти его на то место, где высокие дубы стоят. Заложил купец повозку и привез его на то место. Орел взвился за тучи и с разлету ударил грудью в одно дерево; дуб раскололся надвое.

- Ну, купец, - говорит орел, — не собрался я с прежней силою, корми меня еще круглый год.

Прошел и другой год; опять взвился орел за темные тучи, разлетелся сверху и ударил грудью дерево; раскололся дуб на мелкие части.

—Приходится тебе, купец, добрый молодец, еще целый год меня кормить; не собрался я с прежнею силою.

Вот как прошло три года, три месяца и три дня, говорит орел купцу:

—Вези меня опять на то же место, к высоким дубам.

Привез его купец к высоким дубам. Взвился орел повыше прежнего, сильным вихрем ударил сверху в самый большой дуб, расшиб его в щепки с верхушки до корня, ажно лес кругом зашатался.

—Спасибо тебе, купец, добрый молодец, — сказал орел,— теперь вся моя старая сила со мною. Бросай-ка лошадь да садись ко мне на крылья; я понесу тебя на свою сторону и расплачусь с тобою за все добро.

Сел купец орлу на крылья; понесся орел на синее море и поднялся высоко-высоко.

—Посмотри, — говорит, — на сине море, велико ли?

—С колесо, — отвечает купец.

Орел встряхнул крыльями и бросил купца вниз, дал ему спознать смертный страх и подхватил, не допустя до воды. Подхватил и поднялся с ним еще выше.

—Посмотри на сине море, велико ли?

—С куриное яйцо.

Встряхнул орел крыльями, сбросил купца вниз и, опять не допустя до воды, подхватил его и поднялся вверх, повыше прежнего.

—Посмотри на сине море, велико ли?

—С маковое зернышко.

И в третий раз встряхнул орел крыльями и сбросил купца с поднебесья, да опять-таки не допустил его до воды, подхватил на крылья и спрашивает:

—Что, купец, добрый молодец, спознал — каков смертный страх?

—Спознал, — говорит купец, — я думал, совсем пропаду.

—Да ведь и я то же думал, как ты в меня ружьем целил.

Полетел орел с купцом за море, прямо к медному царству.

—Вот здесь живет моя старшая сестра; кик будем у ней в гостях и станет она дары подносить, ты ничего не бери, а спроси себе медный ларчик.

Сказал так-то орел, ударился о сырую землю и оборотился добрым молодцем.

Идут они широким двором. Увидала сестра и обрадовалась:

—Ах, братец родимый! Как тебя бог принес? Ведь боле трех лет тебя не видала; думала - совсем пропал. Ну, чем же тебя угощать, чем потчевать?

—Не меня проси, не меня угощай, родимая сестрица, я — свой человек. Проси-угощай вот этого доброго молодца, он меня три года поил-кормил, с голоду не уморил.

Посадила она их за столы дубовые, за скатерти браные, угостила-употчевала. Повела потом в кладовые, показывает богатства несметные и говорит купцу, доброму молодцу:

—Вот злато, и серебро, и каменья самоцветные; бери себе, что душа желает.

Отвечает купец, добрый молодец:

—Не надобно мне ни злата, ни серебра, ни каменья самоцветного; подари медный ларчик.

—Как бы не так! Не тот ты сапог не на ту ногу надеваешь!

Осердился брат на такие речи сестрины, оборотился орлом, птицей быстрою, подхватил купца и полетел прочь.

—Брат, родимый, воротись, — кричит сестра, — не постою и за ларчик!

—Опоздала, сестра.

Лечит орел по поднебесью.

—Посмотри, купец, добрый молодец, что назади и что впереди деется?

Посмотрел купец и сказывает:

—Назади пожар виднеется, впереди цветы цветут.

—То медное царство горит, а цветы цветут в серебряном царстве у моей средней сестры. Как будем у ней в гостях и станет она дары дарить, ты ничего не бери, а проси серебряный ларчик.

Прилетел орел, ударился о сырую землю и оборотился добрым молодцем.

—Ах, братец родимый, — говорит ему сестра, — отколь взялся? Где пропадал? Что так долго в гостях не бывал? Чем же тебя, друга, потчевать?

—Не меня проси, не меня угощай, родимая сестрица, я — свой человек. Проси-угощай вот доброго молодца, что меня три года и поил и кормил, с голоду не уморил.

Посадила она их за столы дубовые, за скатерти браные, угостила-употчевала и повела в кладовые:

—Вот злато, и серебро, и каменья самоцветные; бери, купец, что душа пожелает.

—Не надобно мне ни злата, ни серебра, ни каменья самоцветного, подари один серебряный ларчик.

—Нет, добрый молодец, не тот кусок хватаешь! Неровен час — подавишься!

Осердился брат-орел, оборотился птицею, подхватил купца и полетел прочь.

—Братец, родимый, воротись! Не постою и за ларчик!

—Опоздала, сестра.

Опять летит орел по поднебесью.

—Посмотри, купец, добрый молодец, что назади и что впереди?

—Назади пожар горит, впереди цветы цветут.

—То горит серебряное царство, а цветы цветут — в золотом, у моей меньшой сестры. Как будем у ней в гостях и станет она дары дарить, ты ничего не бери, а проси золотой ларчик.

Прилетел орел к золотому царству и оборотился добрым молодцем.

—Ах, братец родненький, — говорит сестра, — отколь взялся? Где пропадал? Что так долго в гостях не бывал? Ну, чем же велишь себя потчевать?

—Не меня проси, не меня угощай, я — свой человек. Проси-угощай вот этого купца, доброго молодца: он меня три года поил и кормил, с голоду не уморил.

Посадила она их за столы дубовые, за скатерти браные, угостила-употчевала; повела купца в кладовые, дарит его златом и серебром и каменьями самоцветными.

—Ничего мне не надобно; только подари золотой ларчик.

—Бери себе на счастье. Ведь ты моего брата три года поил и кормил, с голоду не уморил; а ради брата ничего мне не жалко.

Вот пожил, попировал купец в золотом царстве; пришло время расставаться, в путь-дорогу отправляться.

—Прощай, — говорит ему орел, — не поминай лихом, да смотри — не отмыкай ларчика, пока домой не воротишься.

Пошел купец домой; долго ли, коротко ли шел он, приустал, и захотелось ему отдохнуть. Остановился на чужом лугу, на земле царя Некрещеного Лба, смотрел, смотрел на золотой ларчик, не вытерпел и отомкнул. Только отпер — откуда ни возьмись: раскинулся перед ним большой дворец, весь изукрашенный, появились слуги многие:

—Что угодно? Чего надобно?

Купец, добрый молодец, наелся, напился и спать повалился.

Увидал царь Некрещеный Лоб, что стоит на его земле большой дворец, и посылает послов:

—Подите разузнайте, что за невежа такой проявился, без спросу на моей земле дворец выстроил? Чтоб сейчас убирался вон подобру-поздорову!

Как пришло к купцу такое грозное слово, стал он думать да гадать, как бы собрать дворец в ларчик по-прежнему; думал-думал, — нет, ничего не поделаешь.

—Рад бы убираться, — говорит он послам, — да как, и сам не придумаю.

Послы воротились и донесли про все царю Некрещеному Лбу.

—Пусть отдаст мне то, чего дома не ведает, — соберу ему дворец в золотой ларчик.

Делать нечего, пообещал купец с клятвою отдать то, чего дома не ведает, а царь Некрещеный Лоб тотчас собрал дворец в золотой ларчик. Взял купец золотой ларчик и пустился в дорогу.

Долго ли, коротко ли, приходит домой; встречает его купчиха:

—Здравствуй, свет! Где был-пропадал?

—Ну, где был — там теперь нету меня.

—А нам господь без тебя сынка даровал.

«Вот я чего дома не ведал»,—думает купец и крепко приуныл, пригорюнился.

—Что с тобой? Али дому не рад? — пристает купчиха.

—Не то, — говорит купец и тут же рассказал ей про все, что с ним было.

Погоревали они, поплакали, да не век же и плакать. Раскрыл купец свой золотой ларчик, и раскинулся перед ним большой дворец, хитро изукрашенный, и стал он с женою и сыном жить в нем, поживать, добра наживать.

Прошло лет с десяток и побольше того; вырос купеческий сын, поумнел, похорошел и стал молодец молодцом.

Раз поутру встал он невесело и говорит отцу:

—Батюшка! Снился мне нынешней ночью царь Некрещеный Лоб, приказывал к себе приходить: давно-де жду, пора и честь знать.

Прослезились отец с матерью, дали ему свое родительское благословение и отпустили на чужую сторону.

Идет он дорогою, идет широкою, идет полями чистыми, степями раздольными и приходит в дремучий лес. Пусто кругом, не видать, души человеческой; только стоит небольшая избушка одна-одинехонька,, к лесу передом, к Ивану, гостиному сыну, задом.

—Избушка, избушка, — говорит он, — повернись к лесу задом, а ко мне передом!

Избушка послушалась и повернулась к лесу задом, к нему передом.

Вошел в избушку Иван, гостиный сын, а там лежит баба-яга, костяная нога. Увидала его баба-яга и говорит:

—Доселева русского духу слыхом было не слыхать, видом не видать, а ныне русский дух воочью проявляется. Отколь идешь, добрый молодец, и куда путь держишь?

—Эх ты, старая ведьма! Не накормила, не напоила прохожего человека, да уж вестей спрашиваешь.

Баба-яга поставила на стол напитки и наедки разные, накормила его и спать уложила, а поутру ранехонько будит и давай расспрашивать. Иван, гостиный сын, рассказал ей всю подноготную и просит:

—Научи, бабушка, как до царя Некрещеного Лба дойти.

—Ну, хорошо, что ты ко мне зашел, а то не бывать бы тебе живому: царь Некрещеный Лоб крепко на тебя сердит, что долго к нему не являлся. Послушай же, ступай по этой тропинке и дойдешь до пруда, спрячься за дерево и выжидай время: прилетят туда три голубицы — красные девицы, дочери царские; отвяжут свои крылышки, поснимают платья и станут в пруду плескаться. У одной крылышки будут пестренькие; вот ты улучи минуточку и захвати их к себе и до тех пор не отдавай, пока не согласится она пойти за тебя замуж. Тогда все хорошо будет.

Попрощался Иван, гостиный сын, с бабою-ягою и пошел по указанной тропинке.

Шел-шел, увидал пруд и спрятался за густое дерево. Немного спустя прилетели три голубицы, одна с пестрыми крылышками, ударились оземь и обернулись красными девицами; сняли свои крылышки, сняли свое платье и начали купаться. А Иван, гостиный сын, держит ухо остро, подполз потихоньку и утащил пестрые крылышки. Смотрит: что-то будет? Выкупались красные девицы, вышли из воды; две тотчас же нарядились, прицепили свои крылышки, обернулись голубицами и улетели, а третья осталась пропажи искать.

Ищет, сама приговаривает:

—Скажи, отзовись, кто взял мои крылышки; если старый старичок— будь мне батюшкой, если средних лет — милым дядюшкой, если добрый молодец — пойду за него замуж.

Иван, гостиный сын, вышел из-за дерева:

—Вот твои крылышки!

—Ну, скажи теперь, добрый молодец, нареченный муж, какого ты роду-племени и куда путь держишь?

—Я Иван, гостиный сын, а путь держу к твоему батюшке, царю Некрещеному Лбу.

—А меня зовут Василиса Премудрая.

А была Василиса Премудрая любимая дочь у царя: и умом и красотой взяла. Указала она своему жениху дорогу к царю Некрещеному Лбу, вспорхнула голубицею и полетела вслед за сестрами.

Пришел Иван, гостиный сын, к царю Некрещеному Лбу; заставил его царь на кухне служить, дрова рубить, воду таскать. Невзлюбил его повар Чумичка, стал на него царю наговаривать:

—Ваше царское величество! Иван, гостиный сын, похваляется, что может он за единую ночь вырубить большой дремучий лес, бревна в кучи скласть, коренья повыкопать, а землю вспахать и засеять пшеницею, ту пшеницу сжать, смолотить и в муку смолоть; из той муки пирогов напечь, вашему величеству на завтрак поднесть.

— Хорошо, — говорит царь, — позвать его ко мне!

Явился Иван, гостиный сын.

—Что ты там похваляешься, что за единую ночь можешь вырубить дремучий лес, землю вспахать — словно поле чистое, и засеять пшеницею; ту пшеницу сжать, смолотить и в муку обратить; из той муки пирогов напечь, мне на завтрак поднесть. Смотри же, чтоб к утру все было готово.

Сколько ни отпирался Иван, гостиный сын, ничего не помогло; приказ дан — надо исполнять. Идет он от царя и буйную голову свою повесил с горя. Увидала его царская дочь, Василиса Премудрая, и спрашивает:

—Что так пригорюнился?

—Что тебе и говорить? Ведь ты моему горю не пособишь!

—Почем знать, может и пособлю.

Рассказал ей Иван, гостиный сын, какую службу приказал ему царь Некрещеный Лоб.

—Ну, это что за служба! Это — службишка, служба будет впереди. Ступай спать ложись; утро вечера мудренее, к утру все будет сделано.

Ровно в полночь вышла Василиса Премудрая на красное крыльцо, закричала зычным голосом — и в минуту собрались со всех сторон работники: видимо-невидимо их. Кто деревья валит, кто коренья копает, а кто землю пашет, в одном месте сеют, а в другом уже жнут и молотят. Пошла пыль столбом, а к рассвету уж зерно смолото и пироги напечены. Понес Иван, гостиный сын, пироги на завтрак царю Некрещеному Лбу.

—Молодец, — сказал царь и велел наградить его из своей царской казны.

Повар Чумичка пуще прежнего озлобился на Ивана, гостиного Сына, стал опять наговаривать:

—Ваше царское величество, Иван, гостиный сын, похваляется, что может за единую ночь сделать такой корабль, что будет летать по поднебесью.

—Хорошо, позвать его сюда!

Позвали Ивана, гостиного сына.

—Что ты слугам моим похваляешься, что можешь за единую ночь сделать чудесный корабль и тот корабль будет летать по поднебесью, а мне ничего не сказываешь. Смотри же у меня, чтоб к утру все поспело.

Иван, гостиный сын, повесил с горя свою буйную голову ниже могучих плеч, идет от царя сам не свой. Увидала его Василиса Премудрая:

—О чем пригорюнился, о чем запечалился?

—Как мне не печалиться? Приказал царь Некрещеный Лоб построить за единую ночь корабль-самолет.

—Это что за служба! Это—службишка, служба будет впереди. Ступай спать ложись; утро вечера мудренее, к утру все будет сделано.

В полночь вышла Василиса Премудрая на красное крыльцо, закричала зычным голосом — и в минуту сбежались со всех сторон плотники. Принялись топорами постукивать, живо работа кипит, к утру совсем готова.

—Молодец, — сказал царь Ивану, гостиному сыну, — поедем теперь кататься.

Сели они вдвоем да третьего прихватили с собой, повара Чумичку, и полетели по поднебесью. Пролетают они над звериным двором; нагнулся повар вниз посмотреть, а Иван, гостиный сын, тем временем взял и столкнул его с корабля. Лютые звери тотчас разорвали его на мелкие части.

—Ах, — кричит Ивам, гостиный сын, — Чумичка свалился!

—Черт с ним, — сказал царь Некрещеный Лоб, — собаке собачья и смерть!

Воротились во дворец.

—Хитер ты, Иван, гостиный сын, — говорит царь, — вот тебе третья задача: объезди мне неезжалого жеребца, чтоб мог под верхом ходить,. Объездишь жеребца — отдам за тебя замуж дочь мою.

«Ну, эта работа легкая», — думает Иван, гостиный сын; идет от царя, сам усмехается.

Увидала его Василиса Премудрая, расспросила про все и говорит:

—Неумен ты, Иван, гостиный сын. Теперь задана тебе служба трудная, работа нелегкая; ведь жеребцом-то будет сам царь Некрещеный Лоб. Понесет он тебя по поднебесью выше лесу стоячего, ниже облака ходячего и размычит все твои косточки по чистому полю. Ступай поскорей к кузнецам, закажи, чтоб сделали тебе железный молот пуда в три; а как сядешь на жеребца, покрепче держись да железным молотом по голове осаживай.

На другой день вывели конюхи жеребца неезжалого: еле держат его. Храпит, рвется, на дыбы становится. Только сел на него Иван, гостиный сын, поднялся жеребец выше лесу стоячего, ниже облака ходячего и полетел по поднебесью быстрей сильного ветра. А ездок крепко держится да все молотом по голове его осаживает. Выбился жеребец из сил и опустился на сырую землю. Иван, гостиный сын, отдал жеребца конюхам, а сам отдохнул и пошел во дворец. Встречает его царь Некрещеный Лоб с завязанной головой.

—Объездил коня, ваше величество.

—Хорошо, приходи завтра невесту выбирать, а нынче у меня голова болит.

Поутру говорит Ивану, гостиному сыту, Василиса Премудрая:

—Нас у батюшки три сестры; обернет он нас кобылицами и заставит тебя невесту выбирать. Смотри-примечай: на моей уздечке одна блесточка потускнеет. Потом выпустит нас голубицами; сестры будут потихоньку гречиху клевать, а я нет-нет, да взмахну крылышком. В третий раз выведет нас девицами — одна в одну и лицом, и ростом, и волосом; я нарочно платочком махну, по тому меня узнавай.

Как сказано, вывел царь Некрещеный Лоб трех кобылиц — одна в одну, и поставил в ряд.

—Выбирай за себя любую.

Иван, гостиный сын, зорко оглянул; видит на одной уздечке блесточка потускнела, схватил за ту уздечку и говорит:

—Вот моя невеста.

—Дурную берешь. Можно и получше выбрать.

—Ничего, мне и эта хороша.

—Выбирай в другой раз.

Выпустил царь трех голубиц — перо в перо, и насыпал им гречихи. Иван, гостиный сын, заприметил, что одна все крылышком потряхивает, схватил ее за крыло.

—Вот моя невеста!

—Не тот кус хватаешь; скоро подавишься. Выбирай в третий раз.

Вывел царь трех девиц — одна в одну и лицом, и ростом, и волосом. Иван, гостиный сын, увидел, что одна платочком махнула, схватил ее за руку.

—Вот моя невеста!

Делать было нечего, отдал за него царь Некрещеный Лоб Василису Премудрую, и сыграли свадьбу веселую.

Ни мало, ни много прошло времени, задумал Иван, гостиный сын, бежать с Василисою Премудрою в свою землю. Оседлали они коней и уехали темною ночью. Поутру хватился царь Некрещеный Лоб и послал за ними погоню.

—Припади к сырой земле, — говорит Василиса Премудрая мужу, не услышишь ли чего.

Он припал к сырой земле, послушал и отвечает.

—Слышу конское ржание.

Василиса Премудрая сделала его огородом, а себя кочном капусты. Воротилась погоня к царю с пустыми руками.

—Ваше царское величество, не видать ничего в чистом поле, только и видели один огород, а в том огороде кочан капусты.

—Поезжайте, привезите мне тот кочан капусты; ведь это они умудряются.

Опять поскакала погоня, опять Иван, гостиный сын, припал к сырой земле.

—Слышу, — говорит, — конское ржание.

Василиса Премудрая сделалась колодцем, а его оборотила ясным соколом; сидит сокол на срубе да пьет воду.

Приехала погоня к колодцу — нет дальше дороги, и поворотила назад.

—Ваше царское величество, не видать ничего в чистом поле; только и видели один колодец, из того колодца ясный сокол воду пьет.

Поскакал догонять сам царь Некрещеный Лоб.

—Припади-ка к сырой земле, не услышишь ли чего, — говорит Василиса Премудрая своему мужу.

—Ох, стучит-гремит пуще прежнего.

—То отец за нами гонится. Не знаю, не придумаю, что делать.

—Я и подавно не ведаю.

Были у Василисы Премудрой три вещицы: щетка, гребенка и полотенце; вспомнила про них и говорит:

—Есть у меня оборона от царя Некрещеного Лба.

Махнула назад щеткою — и сделался большой дремучий лес: руки не просунешь, а кругом в три года не обойдешь. Вот царь Некрещеный Лоб грыз-грыз дремучий лес, проложил себе тропочку, пробился и опять в погоню. Близко нагоняет, только рукой схватить; Василиса Премудрая махнула назад гребенкою — и сделалась большая-большая гора: не пройти, не проехать.

Царь Некрещеный Лоб копал-копал гору, проложил тропочку и опять погнался за ними. Тут Василиса Премудрая махнула назад полотенцем — и сделалось великое-великое море. Царь прискакал к морю, видит, что дорога заставлена, и поворотил домой.

Стал подходить Иван, гостиный сын, с Василисою Премудрою к своей земле и сказывает ей:

—Я вперед пойду, извещу о тебе отца с матерью, а ты меня здесь подожди.

—Смотри же, — говорит ему Василиса Премудрая, — как придешь домой, со всеми целуйся, не целуйся только с своей крестной матерью, а то меня позабудешь.

Иван, гостиный сын, воротился домой, всех перецеловал на радостях, поцеловал и крестную мать, да и забыл про Василису Премудрую. Стоит она, бедная, на дороге, дожидается; ждала-ждала — не идет за ней Иван, гостиный сын; пошла в город и нанялась в работницы к одной старушке. А Иван, гостиный сын, задумал жениться, сосватал себе невесту и затеял пир на весь мир.

Василиса Премудрая узнала про то, нарядилась нищенкой и пошла на купеческий двор просить милостыньку.

—Погоди, — говорит купчиха, — я тебе маленький пирожок испеку; от большого резать не стану.

—И за то спасибо, матушка.

Только большой пирог пригорел, а маленький хорош вышел. Купчиха отдала ей горелый пирог, а маленький на стол подала. Разрезали тот пирожок — и тотчас вылетели из него два голубя.

—Поцелуй меня, — говорит голубь голубке.

—Нет, ты меня позабудешь, как забыл Иван, гостиный сын, Василису Премудрую.

И в другой и в третий раз говорит голубь голубке:

—Поцелуй меня!

—Нет, ты меня позабудешь, как забыл Иван, гостиный сын, Василису Премудрую.

Опомнился Иван, гостиный сын, узнал, кто такая нищенка, и говорит отцу, матери и гостям:

—Вот моя жена!

—Ну, коли у тебя есть жена, так и живи с нею.

Новую невесту богато одарили и домой отпустили, а Иван, гостиный сын, с Василисою Премудрой стали жить-поживать да добра наживать, лиха избывать.

Прикрепленное изображение (вес файла 98.4 Кб)

Никита Кожемяка.

Около Киева появился змей, брал он с народа поборы немалые: с каждого двора по красной девке. Возьмет девку, да и съест её.

Пришел черед идти к тому змею царской дочери. Схватил змей царевну и потащил ее к себе в берлогу, а есть ее не стал: красавица собой была, так за жену себе взял. Полетит змей на свои промыслы, а царевну завалит бревнами, чтоб не ушла.

У той царевны была собачка — увязалась с нею из дому. Напишет, бывало, царевна записочку к батюшке с матушкой, навяжет собачке на шею, а та побежит куда надо, да и ответ еще принесет. Вот раз царь с царицею и пишут царевне: узнай, кто сильнее змея.

Царевна стала приветливей к своему змею, стала у него допытываться, кто его сильнее. Тот долго не говорил, да раз и проболтался, что живет в городе Киеве Кожемяка — тог и его сильнее. Услыхала про то царевна, написала к батюшке: «Сыщите в городе Киеве Никиту Кожемяку да пошлите его меня из неволи выручать».

Царь, получивши такую весть, сыскал Никиту Кожемяку да сам пошел просить его, чтобы освободил его землю от лютого змея и выручил царевну.

В ту пору Никита кожи мял, держал он в руках двенадцать кож. Как увидел он, что к нему пришел сам царь, задрожал от страху, руки у него затряслись, и разорвал он те двенадцать кож. Рассердился тут Никита, что его испугали и ему убытку наделали, и сколько ни упрашивали его царь с царицею, не пошел выручать царевну. Вот и придумали собрать пять тысяч детей малолетних, — осиротил их лютый змей, — и послали их просить Кожемяку освободить всю русскую землю от великой беды.

Пришли к Никите малолетние, стали со слезами просить, чтоб пошел он супротив змея. Сжалился Никита Кожемяка, на сиротские слезы глядя. Взял триста пудов пеньки, насмолил смолою, весь обмотался, чтобы змей не съел, да и пошел на него.

Подходит Никита к берлоге змеиной, а змей заперся и не выходит к нему.

—Выходи лучше в чистое поле, а то и берлогу размечу, — сказал Кожемяка и стал уже двери ломать.

Змей, видя беду неминучую, вышел к нему в чистое поле. Долго ли, коротко ли бился со змеем Никита Кожемяка, только повалил змея. Тут змей стал молить Никиту:

—Не бей меня до смерти, Никита Кожемяка. Сильней нас с тобой в свете нет; разделим всю землю, весь свет поровну: ты будешь жить в одной половине, а я в другой.

—Хорошо,— сказал Кожемяка, надо межу проложить.

Сделал Никита соху в триста пудов, запряг в нее змея, да и стал от Киева межу пропахивать. Никита провел борозду от Киева до моря Каспийского.

—Ну, — говорит змеи, — теперь мы всю землю разделили.

—Землю разделили, — проговорил Никита, — давай теперь море делить, а то ты скажешь, что твою воду берут.

Въехал змей на середину моря, Никита Кожемяка убил и утопил его в море.

Никита Кожемяка, сделавший святое дело, не взял за работу ничего, пошел опять кожи мять.

Прикрепленное изображение (вес файла 123.1 Кб)

ЛЕТУЧИЙ КОРАБЛЬ.

Жили-были старик со старухой; у них было три сына. Два-то старших брата умных, а третий Иван-дурак. Старших сыновей старик со старухой любили и работой не утруждали, а на младшего всегда покрикивали:

— Пошел, дурак, да быстрей пошевеливайся, только и знаешь сиднем сидеть!

А Иван-дурак работящий парень был.

Вот пришел раз приказ от царя:

«Кто прилетит ко мне на пир на летучем корабле, чтобы по воде ходил и по небу летал, за того дочь замуж отдам и полцарства в придачу».

Старшие братья стали собираться в дорогу. Пошли в лес, срубили дерево и давай корабль строить.

Бились, бились, нет — ничего не выходит. Идет старик мимо.

— Здорово, ребята! Что тут делаете, какую работу работаете?

А братья сердитые были, что ничего-то у них с кораблем не ладится, и грубо ему отвечают:

— А тебе-то что? Проходи своей дорогой! Ничего старик не сказал, пошел прочь.

Братья топорами тяп-ляп, — плюнули и пошли домой.

— Пойдем хоть на пир посмотрим, может, кто и прилетит на корабле.

Вот братья ушли к царю. За ними и младший, Иван-дурак, засобирался.

— Пойду и я, хоть посмотрю, как люди живут.

— Куда тебе, дураку, — говорит старуха, — сиди дома.

А он свое:

— Нет, пойду.

Взял топор и пошел в лес. Пришел, дерево облюбовал и давай рубить.

Идет опять же старичок мимо.

— Здорово, дитятко!

— Здравствуй, дедушка!

— Что тут делаешь?

— Да вот, думаю, корабль надо летучий построить, хочу к царю лететь.

— Да сумеешь ли?

— А вот стараюсь, не знаю, как выйдет.

— Ну, вот что, Иванушка, я тебе помогу, говорит старик. — Ступай ты к такому-то дубу, стукни три раза топором, а сам наземь ложись и лежи. Скажи только: «Выйди корабль, выйди корабль, выйди корабль». Жди, что будет. Да смотри, кто к тебе будет проситься на корабль, всех бери с собой.

Пришел к дубу Иван, ударил топором три раза и вскричал:

— Выйди корабль, выйди корабль, выйди корабль!

А сам упал наземь и лежит. Полежал немного, глаза поднял и видит: стоит корабль, паруса на нем шелковые, нос позолоченный, корма серебряная.

Обрадовался, взошел на корабль и полетел к царю.

Летит, видит — старик около озера ходит.

— Здорово, дедушка! Ты чего, дедушка, ищешь?

— Да вот пить хочется, так смотрю, достанет ли воды.

— Да пей сколько влезет! Ведь тут целое озеро.

— Ну, это мне на один глоток.

— Ничего себе — глоток! Полетим со мной к царю на пир, там, небось, не то что воды, вина тебе хватит.

— Ладно.

Летят уже двое. Смотрит Иван — идет старик, воз хлеба за собою тащит, сам кричит:

— Есть хочу, есть хочу!

— Что ты, дедушка, — говорит Иван, — да разве тебе воза мало?

— Ну, это мне и на закуску не хватит.

— Так полетим со мной к царю на пир.

И этот согласился. Летят дальше, видят — прыгает старик на одной ноге, а другую к уху привязал.

— Здорово, дедушка, что ты на одной ноге скачешь?

— Да если я на двух пойду, так сразу за тысячу верст махну.

— Ничего себе скороход! Садись с нами, полетим к царю на пир.

И этого взяли. Смотрят — стоит старик, ружье поднял и целится, а куда — не видно.

— Кого стрелять задумал, дедушка? — Иван спрашивает.

— Да вот за пятьсот верст сокол сидит, так хочу подстрелить.

— Ловок же ты, коли так! Иди к нам в товарищи.

Старик согласился.

Летят они, видят — какой-то старик прислонил ухо к земле и слушает.

— Много ли услышал чего? — спрашивает Иван.

Старик говорит:

— Вот слушаю, как народ собирается к царю на пир.

— Садись с нами, полетим вместе.

И этого взяли. Летят дальше, встречается им еще один старик.

— Куда, дедушка, идешь, куда путь держишь? И как тебя зовут?

— Иду я к царю на пир, а зовут меня Мороз Морозович.

— Садись с нами, мы туда же летим.

Вот прилетели к царю на пир. Удивился царь летучему кораблю, послал слугу узнать, что за люди прилетели. Пошел слуга, посмотрел, порасспросил Ивана и назад пришел.

— Эх, ваше царское величество, ну и женихи прилетели! Мужик на мужике, ни одного барина нет, не то что царевича или королевича. Как теперь дочь-то отдавать будешь?

Задумался царь: неохота за мужика свое детище отдавать. Надо выход искать. И дает царь задачу.

— Я от своего слова не отказчик, — говорит, — отдам, конечно, дочь, но только пусть сваты съедят сто возов хлеба. Тогда, пожалуйста, с моим удовольствием.

И стали свозить хлеб со всего царства. Да возить не успевают; Объедало как принялся есть, так все диву даются. Все приел, да еще кричит:

— Мало, мало, есть хочу!

Царь сейчас вторую задачу дает:

— Пусть-ка выпьют сто сорокаведерных бочек пива.

Тут Опивало не зевает, целыми ведрами в рот отправляет. Все выпил, да и говорит:

— Не густо царь угощает. Сватов надо бы и не так попотчевать.

Царь думает: «Ничего себе сваты! Ну, да я их все равно обдурю».

И дает еще задачу:

— Пусть жених сходит за тысячу верст и принесет живой и мертвой воды. А сроку даю час времени.

Иван говорит скороходу:

— Выручай, брат.

Скороход ногу отвязал и пустился в путь. Сейчас прибежал, набрал живой воды и мертвой и повернул обратно. А сам думает: «Мне тысячу верст — что шаг шагнуть. Успею к сроку, дай-ка отдохну, притомился что-то».

Сел на землю да и уснул. А кружки с водой меж ног поставил.

Вот час к концу приходит — нет скорохода. Иван говорит:

— Что такое? Что с ним сделалось? Послушай-ка ты, Слыхало, не услышишь ли чего?

Слыхало ухо к земле приложил.

— Спит, такой-сякой, на полпути, слышу, как храпит.

— Ну-ка, Стреляло, разбуди его.

Стреляло ружье вскинул, прицелился и как раз угодил в кружку с мертвой водой.

Проснулся Скороход, видит, вода пролита. Схватил кружку, сбегал опять за мертвой водой и пустился к царю. Поспел вовремя. Царь сердится, царевна плачет:

— Не пойду за мужика!

Что делать? Говорит царь:

— Ну, видать, свадьбу заводить надо, как все задачи исполнили. Только перед венцом надо в баню жениху сходить.

А сам думает в бане их изжарить. Накалили баню докрасна, за три версты не подойти, не то что мыться. Ну, Ивану с товарищами это не беда. Пошел вперед Мороз Морозович, на стену дунул, на потолок плюнул — весь жар остыл: еле-еле они смогли вымыться. Выходит Иван из бани и говорит:

— Ну, такие шутки я царю не забуду: то изжарить в бане хотел, то заморозить. Исполняй обещанное, а то по-другому говорить будем.

Царь то да се; конечно, надо бы под венец, да вишь и дочь молода еще. Вертится, думает, как оттянуть. А царевна прямо в глаза кричит:

— Поди прочь, мужик, деревенщина!

Иван разговаривать больше не стал, пошел к товарищам.

Стреляло говорит:

— Не горюй, мы над собой мудрить не дадим.

Стукнул Стреляло ружьем о землю, и вдруг образовалось войска видимо-невидимо.

Встал Иван впереди войска и пошел к царскому дворцу.

Царь видит — дело не ладно, и ласково так говорит:

— Ты прости, Иванушка, девка молодая, глупая, что с нее спрашивать? Будем свадьбу играть.

— Теперь-то ты по-другому заговорил, царское твое величество, — говорит Иван. — Мягко стелешь, да жестко спать. Мы к вам с добром, а ты смерти моей хотел. Ну, не быть тому. Забирай-ка свою царевну, она нам не надобна, да и убирайтесь подобру-поздорову, пока целы.

Прогнал царя, а сам стал тем царством править.

Хорошо и сейчас живет, и народ рад-радехонек.

Прикрепленное изображение (вес файла 92.7 Кб)