Список разделов » Сектора и Миры

Сектор Орион - Мир Беллатрикс - Сказочный мир

» Сообщения (страница 14, вернуться на первую страницу)

Alex "Wer Graf&, спасибо!





СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ



5 июня - Всемирный день охраны окружающей среды. (заранее прошу прощения за длинную сказку)



Юрий Брайдер, Николай Чадович



ПОСЕЛОК НА КРАЮ ГАЛАКТИКИ





Стояло странное лето.



Женщины носили платья, сшитые, словно костюмы средневековых шутов, из разноцветных асимметричных лоскутьев. В июне холодные ливни положили рано вышедшие в трубку хлеба; весь июль бушевали ураганы (явление для этих мест совершенно необычайное), как спички, ломая дубы и вязы, помнившие еще времена Яна Собесского и Карла XII Шведского; в первых числах августа навалилась прямо-таки тропическая жара.



Ходили слухи о всяких знамениях: кровавой росе на лугах, говорящем волке, якобы поселившемся в Курином овраге, крылатом мальчике, родившемся на каком-то отдаленном хуторе. В дачном пруду утонул инструктор по плаванию, водители с многолетним стажем безаварийной работы гробили машины в самых безобидных ситуациях, всем известный борец с безнравственностью дед Трофим был уличен в прелюбодеянии.



Гороскопы и прогнозы Гидрометцентра не обещали людям ничего хорошего.



Участкового инспектора Баловнева все эти события до поры до времени обходили стороной. В положенный срок он получил очередное звание, несколько раз поощрялся в приказе начальника райотдела и был даже представлен к медали "За безупречную службу" третьей степени. (Правда, медаль была не совсем настоящая, ведомственная, и носить ее полагалось ниже всех остальных наград, если бы таковые имелись).



В памятный полдень 13 июля, за несколько минут до того, как на поселок обрушился последний и самый разрушительный из ураганов, он стоял возле колхозного зернохранилища, только что обследованного им на предмет пожарной безопасности. Увидев, что ясный день с неестественной быстротой превращается в мутные сумерки, а с юго-востока, гоня перед собой растерзанные голубиные стаи, валит глухая серо-фиолетовая мгла, Баловнев вышел из-под защиты стен и, обеими руками придерживая фуражку, смело двинулся навстречу стихии. Заглушая нарастающий вой бури, сзади что-то пушечно треснуло. Это на то место, где он только что стоял, рухнули шиферная кровля и гнилые стропила зернохранилища.



В своем кабинете на опорном пункте правопорядка Баловнев бывал редко - только в приемные часы да еще по утрам, когда звонил в райотдел. До того, как это длинное, как пенал, темноватое помещение досталось участковому, здесь в разное время находили себе пристанище всякие местные учреждения. Но постепенно, по мере укрепления районного бюджета, все они перебрались в солидные новенькие здания, отделанные изнутри полированным деревом и импортным пластиком. О канцелярском прошлом опорного пункта напоминал теперь лишь неистребимый запах пыльных бумаг, холодного сигаретного пепла и штемпельной краски, да брошенная кем-то за ненадобностью пишущая машинка "Олимпия" - судя по внешнему виду, трофей первой мировой войны.



Баловнев истребил тараканов, оклеил стены веселенькими обоями и украсил подоконник цветочными горшками. Общую картину дополняли: еще вполне приличный письменный стол, дюжина разномастных стульев, несгораемый сейф, сорокалитровый бидон с самогоном, оставленный здесь в ожидании результатов лабораторных анализов (Баловнев подозревал, что на его изготовление пошел мешок семенной пшеницы, украденной еще в конце зимы), и фанерный ящик с картотекой, содержащей сведения о пьяницах, семейных скандалистах и других лицах, склонных к антиобщественным поступкам. Пустовало лишь отделение для учета женщин легкого поведения, да и то не из-за отсутствия таковых, а исключительно по причине врожденной деликатности Баловнева. Картотека была заведена года два тому назад перед приездом какой-то комиссии, и с тех пор участковый ни разу в нее не заглядывал.



Всех пьяниц, жуликов и дебоширов на подведомственной ему территории он успел изучите настолько досконально, что в любой час суток почти безошибочно мог угадать, где каждый из них находится, чем занимается в данный момент и что намерен предпринять в ближайшие час-два.



Без пяти девять Баловнев набрал номер дежурного по райотделу.



- Доброе утро, Владимир Николаевич, - сказал он, заранее улыбаясь. Происшествие у меня...



- Подожди, подожди, сейчас запишу, - послышался в трубке взволнованный голос капитана Фомченко. Ему оставалось всего несколько месяцев до пенсии, и он в последнее время перестал пить даже пиво, иногда гладил брюки и от каждого телефонного звонка ожидал какой-нибудь неприятности.



- Да ничего страшного. Не суетитесь. Приплод у моей суки. Могу одного щенка оставить. Будешь на пенсии зайцев гонять.



- Тьфу ты! Инопланетянин! Толком докладывай, какая обстановка на участке?



- Все нормально. Ко мне есть что-нибудь?



- Два заявления лежат.



- В четверг заберу. Ну, всего доброго.



Закончив утренние формальности, он достал из нижнего ящика письменного стола общую тетрадь, на обложке которой было написано: "Журнал наблюдений", и внимательно прочитал последнюю запись: "27 августа. 18:30. С расстояния примерно 1 км наблюдал псевдочеловека, который двигался через колхозный сад в направлении маслозавода. Вышел из зоны наблюдения в 18:35. Дальнейший маршрут определить не удалось".



Подумав немного, Баловнев дописал:



"Находившийся вместе со мной дружинник Зезеко А.И., по его словам, ничего подозрительного не заметил".



После подвальной прохлады кабинета особенно тяжело было окунаться в сухой и пыльный уличный зной.



Солнечные блики, отражавшиеся от облезлого шпиля костела (ныне музыкальная школа) и жестяной крыши водонапорной башни, слепили глаза. На заборах сушилась скошенная картофельная ботва, куры разгребали грядки, освобожденные от лука и огурцов, под кустом крыжовника дремал здоровенный разомлевший котище. Возле рябины стоял седенький дед с мешком в руках, на дереве сидели его белобрысые внуки.



- Доброго здоровьица вам, - поздоровался дедок. - Злая зима будет вишь, как рано ягода поспела. По двадцать копеек за кило принимают.



Что-то капнуло Баловневу на нос. Он провел ладонью по лицу и понял, что это его собственный пот, стекавший со лба по козырьку фуражки.



- Ветки только не ломайте, - сказал он. - Да не выбирайте всю ягоду подчистую. Птицам тоже клевать что-то нужно.



В отделении связи не было ни единого посетителя. За деревянным барьером сидела худенькая остроносая женщина. Увидев участкового, она стала лицом белее своих конвертов. Баловнев сдержанно поздоровался, взял чистый телеграфный бланк и принялся заполнять его следующим текстом:



"Москва, Президиум Академии наук. Срочно прошу выслать авторитетную комиссию для выяснения природы загадочных человекообразных существ..."



- Валерий Михайлович, - сказала почтовая барышня, обреченно глядя куда-то в пространство, - не буду я этого передавать. Что хотите со мной делайте - не буду. В первый раз, когда вы такое написали, аппарат сломался. В другой раз - электричество на целый день пропало, а дизелист наш пьяным оказался. Хотя до этого в рот не брал. А в прошлом месяце, помните, я уже печатать начала, когда про Витеньку моего из больницы сообщили. - Она всхлипнула. - Только-только выписался... Простите, Валерий Михайлович...



Баловнев сложил телеграмму вчетверо и спрятал в нагрудный карман. Спорить и доказывать что-то он не собирался. По лицу телеграфистки было видно, что она находится на грани истерики.



- Извините, - пробормотал он. - Может, когда в другой раз зайду.



В приемной поселкового Совета стрекотала пишущая машинка, и уже по одному звуку - дробному и энергичному, как сигнал "Общий сбор", - можно было догадаться, что работает на ней виртуоз копирок и клавишей.



Секретарша Яня свою работу знала, с посетителями была неизменно вежлива, а если убегала в магазин или парикмахерскую, то никогда не забывала отпроситься. Единственным недостатком Яни было то, что сам факт ее присутствия совершенно размагничивал посетителей поссовета - суровых, измученных руководящей работой и материальной ответственностью мужчин. Всякие проблемы с планом, запчастями и топливом сразу вылетали у них из головы. Глядя на Яню, хотелось вспоминать молодость, совершать опрометчивые поступки и декламировать Есенина.



- Здравствуйте, Янечка, - сказал Баловнев, кивая на обитую коричневым дерматином дверь председательского кабинета. - У себя?



- Только что пришел. Заходите. - От Яниной улыбки вполне можно было сойти с ума, но Баловнев догадывался, что улыбка эта никому персонально не предназначена и носит, так сказать, чисто служебный характер.



Окна кабинета были еще плотно зашторены. Председатель - мужик молодой и быстрый в движениях, с институтским значком на лацкане вельветового пиджака - разговаривал по телефону. Придерживая трубку левой рукой, он правой строчил какую-то бумагу. Вторая трубка, снятая с рычагов, лежала рядом и что-то неразборчиво бормотала.



Не прерывая своего занятия, он указал Баловневу на свободное кресло. Телефонный разговор состоял почти из одних междометий:



- Да... Да... Хорошо... Ого!.. Нет... Обеспечим... Да... Нет... Нет... Решим... В кратчайший срок!.. Да... Нет... Да... Приму меры... Да... Нет... Возьму под контроль... Да... Нет... Конечно... Сложные климатические условия... Да... Обложные дожди... - Машинально глянув на шторы, сквозь которые пробивались горячие, ослепительные, почти лазерные лучи, он спохватился: - Говорю, кончились дожди!.. Сушь!.. Зерно в валках пересыхает... Нет... Обязательно... И вам всего доброго! - Рука его еще не донесла трубку до аппарата, а взор уже обратился на Баловнева.



- Что же ты, дорогой, делаешь? Весь район хочешь без транспорта оставить? Уборочная в разгаре! Сколько человек вчера прав лишил?



- Я не лишаю. На это административная комиссия имеется.



- Комиссия! Молодой ты, а по старинке работаешь! Веяний времени не ощущаешь! Людей не наказывать надо, а воспитывать... Ты по делу ко мне? Тогда пойдем. По дороге все изложишь. Времени, понимаешь, ни минутки!..



- Я к вам по такому вопросу... - начал Баловнев, едва поспевая за председателем.



- Ты только посмотри! - прервал его тот. - Улица бурьяном заросла! Мусор на проезжую часть высыпают! Чтоб сегодня же на всех нарушителей протоколы были за антисанитарию! Не смотришь за своим хозяйством, Михайлович!



- Хозяйство наше общее. За порядком на улице и вы можете проследить. Мое дело, чтобы пьяницы на заборах не висели.



- Шиманович! - закричал председатель в чье-то раскрытое окно. Привезли вам дрова?



- Спасибо, родимый, - донесся из-за занавески старческий голос. Только я березы просила, а мне осины, отвалили.



- Не выросла еще, значит, береза... Так что там за дело у тебя?



- Я вам уже говорил однажды. Ну, про этих... подозрительных... которые под людей маскируются. Не наши, в общем...



- Ну да! Шпионы иностранные! Рецепт бутербродного масла хотят выкрасть. Почему, кроме тебя, их никто не видит?



- В том и загвоздка. Надо, чтобы вы от своего имени в высшие инстанции обратились.



- Но ведь приезжала к тебе комиссия! Доктор наук даже был.



- А-а, - Баловнев безнадежно махнул рукой. - С комиссией тоже ерунда получилась. Не успели чемоданы распаковать, как все гриппом заболели. Да еще в тяжелой форме.



- Слушай, Михайлович, я по убеждению материалист. Привык своим глазам верить. Ничего такого, о чем ты говоришь, не замечал. Посмешищем быть не хочу и тебе не советую. Ты инопланетян ловишь, а в поселке другие чудеса творятся. Калитки ночью снимают. Самогон появился. Притон в каком-то доме устроили. Командированных обдирают в карты.



- Факты эти мне известны. К калиткам, кстати, ваш племяш Витька причастен. Самогонщиков я накрыл. И с притоном разберусь. Ниточка есть. Хотя в этом вопросе и ваша помощь потребуется.



- Когда я отказывался! Так говоришь - Витька? Надеру уши сопляку! Да, вот еще что! Чуть не забыл. Звонили из отдела культуры. Завтра лектор к нам приезжает. Писатель-фантаст. Ты вечерком загляни в клуб. Насчет, порядка поинтересуйся... и вообще... спроси совета. Ему всякие чудеса хлеб насущный. Уж он-то разглядит. Было бы что! Фамилию я на бумажке записал. На вот, возьми.



- Не обещаю, - сказала заведующая библиотекой, - хотя произведения этого писателя в нашем фонде есть. Но на фантастику сейчас такой спрос!



Однако вопреки ее опасениям толстая, как пачка стирального порошка, книга оказалась на месте. Судя по незатертой обложке, бестселлером у местных читателей она не слыла.



Придя вечером домой, Баловнев наспех перекусил и засел за чтение с такой же добросовестностью, как если бы перед ним был уголовно-процессуальный кодекс или сборник нормативных актов. К любому печатному слову он питал уважение с детства, и если встречал, к примеру, в каком-нибудь рассказе фразу: "В его рту тускло сверкнул золотой зуб", то сразу понимал, что речь, несомненно, идет о мерзавце.



Книга повествовала о том, как профессор Сибирцев, космонавт Волгин, девушка Валя, пионер Петя и собачка Тузик отправились в путешествие к планете Плутон. Поводом для экспедиции явилось смелое предположение профессора, что всем известный храм Василия Блаженного является ни чем иным, как памятником, оставленным на Земле инопланетной цивилизацией (восемь периферийных куполов - планеты, девятый, центральный - Солнце, а поскольку одного купола-планеты недостает, им может быть только таинственный Плутон, попавший в пределы Солнечной системы никак не раньше двадцатого века). В пути отважные звездоплаватели совершили множество замечательных открытий, а со встречного астероида сняли малосимпатичного гражданина неопределенного возраста. Как выяснилось впоследствии, это был диверсант из заморской страны Бизнесонии и, одновременно, секретный агент кибернетических феодалов с планеты Элц. Воспылав черной страстью к чистой девушке Вале, он тут же принялся творить всякие зловредные козни, однако стараниями пионера Пети и песика Тузика был разоблачен в середине третьей части. Роман заканчивался тем, что электронные тираны с планеты Элц потерпели сокрушительное поражение, профессор Сибирцев блестяще доказал все свои гипотезы, космонавт Волгин и девушка Валя сочетались законным браком, а пионер Петя без троек закончил пятый класс (хотя согласно теории относительности, должен был отстать от своих одноклассников по меньшей мере лет на десять).



Баловневу книга понравилась простотой языка, увлекательностью интриги и глубоким раскрытием характеров всех персонажей, в том числе и песика Тузика. Абзацы, где речь шла о гравитационном распаде, антиматерии, кривизне пространства-времени и электронно-мезонных полях, он пропустил.



Следующий день Баловнев начал с обхода криминогенных точек, главной из которых числилась рыночная площадь. Посреди нее торчали два однотипных кирпичных здания, лишенные каких-либо архитектурных излишеств - пивной бар и вино-водочный магазин (по местному - спиртцентр). По случаю небазарного дня торговля шла вяло. Несколько истомленных жарой старух брызгали водой на букеты пышных гладиолусов, да инвалид Ваня Шлепнога предлагал ходовой товар - березовые метлы.



Пока Баловнев неторопливо шел по горячему, неровно уложенному асфальту, в пивном баре успели навести порядок: наспех протерли мокрой тряпкой пол, прибрали из-под столов пустые бутылки и спрятали на складе вечно пьяного грузчика Кольку.



В баре пахло кислым пивом и дезинфекцией. С потолка свисали кованые модерновые светильники и усеянные мухами липучки. Кроме пива, здесь торговали на розлив слабеньким красным вином "Вечерний звон", которое местные острословы переименовали в "Вечный зов".



За стойкой гремела бокалами крупная, как телка симментальской породы, девица в криво напяленном фиолетовом парике - буфетчица Анюта. В поселке она была известна своей фантастической жадностью. "За копейку жабу сожрет", - говорили о ней. Лицевые мышцы Анюты давным-давно утратили способность следовать за движениями души и могли приобретать лишь три выражения: холодное презрение, сатанинский гнев и липкое подобострастие.



В данный момент на ее лице имело место выражение номер три средней степени интенсивности. Баловнев поздоровался, глянул по сторонам, а затем, будто невзначай, провел пальцем по сухому подносу, над которым была укреплена табличка "Место отстоя пива". Буфетчица, без слов поняв его, затараторила:



- Мужики прямо из рук бокалы рвут. Своей же пользы не понимают. Я уж им говорю, говорю...



- М-да, - словно соглашаясь, промолвил Баловнев.



Он знал об Анюте не так уж мало, но главная их схватка была впереди. Оба они прекрасно понимали это, а сейчас вели почти светский, ни к чему не обязывающий разговор, словно дипломаты двух противоборствующих держав накануне неизбежного конфликта.



- Может, кружечку холодненького, Валерий Михайлович?



- Да нет, спасибо, - Баловнев сглотнул тягучую слюну.



Он снял фуражку и вытер платком лоб. Делал он все это не спеша и обстоятельно, что, в общем-то, не соответствовало его живому характеру. Совершенно бессознательно Баловнев подражал манерам давно ушедшего на пенсию участкового Фомченко, того самого, у которого он принял участок. Тощий и длинный Фомченко любил иногда постоять вот так где-нибудь в людном месте, утирая платком бледную лысину и тихо улыбаясь. И под этим добрым ясным взглядом люди, ни разу в жизни не воровавшие комбикорм, не распивавшие спиртного в неположенных местах и никогда не нарушавшие паспортный режим, растерянно вставали и, бормоча несвязные извинения, устремлялись к выходу.



- Слушай, Анна Казимировна, - начал Баловнев. - Ты всех своих клиентов знаешь. Может, кто посторонний заходил? Такой... странного вида... будто не совсем нормальный?



- Да тут все ненормальные. А по сторонам мне глазеть некогда. Народ такой пошел, что не зазеваешься. Вчера старый гривенник хотели всучить, ироды!



Едва выйдя на крыльцо, он сразу же ощутил тревожное и томительное чувство, от которого кровь начинала стучать в висках и пересыхало во рту. Сколько Баловнев помнил себя, это острое, почти болезненное ощущение всегда сопровождало его в жизни, помогая в детстве успешно ускользнуть от готовящейся головомойки, позже - в школе и техникуме - предугадывать коварные замыслы преподавателей относительно его особы, а потом, уже в милиции - безошибочно находить в толпе человека, меньше всего такой встречи желавшего.



(продолжение следует)


Прикрепленное изображение (вес файла 250.2 Кб)
 - 5.jpg
Дата сообщения: 05.06.2009 02:05 [#] [@]

Юрий Брайдер, Николай Чадович



ПОСЕЛОК НА КРАЮ ГАЛАКТИКИ



(продолжение)





Баловневу неудобно было смотреть против солнца, но очень скоро он определил место, из которого могла исходить опасность, и с осторожностью охотящейся кошки двинулся в том направлении.



Кучка хорошо известных ему пьянчуг покуривала за штабелем пустых ящиков, обсуждая свои нехитрые делишки, а немного в стороне от них, там, где начиналась спускавшаяся в Куриный овраг тропинка, маячила еще какая-то фигура, с виду почти неотличимая от обычных завсегдатаев этого места, но для Баловнева не менее загадочная, чем Брокенский призрак для средневековых саксонских крестьян.



Даже издали была заметна неестественная посадка головы, нечеловечески прямая спина и негнущиеся, чугунные складки одежды, составлявшей как бы единое целое с владельцем. Однако никто из присутствующих особого внимания на странное существо не обращал, что, в общем-то, было характерным для этой среды, все мысли и побуждения которой замыкались в узком круге проблем: на что выпить, с кем добавить и как потом опохмелиться. Заметив приближающегося участкового, они без лишней суеты - по одному, по двое стали рассеиваться в разные стороны. На месте остался только известный хулиган и пьяница по кличке Леший, неоднократно судимый и не боявшийся ни бога, ни черта.



- Прохлаждаешься, Лешков? - спросил Баловнев, глядя туда, где только что маячило несуразное и зловещее чучело.



- Отгул взял, гражданин начальник, - дерзко ответил Леший. - За ударный труд.



- А пьешь на что? Ты зарплату в этом месяце не получал.



- На свои пью, не ворую.



- Кто это был тут с вами?



- Не знаю. В стукачи к тебе еще не записывался.



Преследовать "чужинца" - так издавна называли в этих краях всех, кто приходил не с добром (и так мысленно нарек эту нелюдь Баловнев) - не имело смысла. В густо заросшем бузиной, диким шиповником и лопухами овраге могла скрытно сосредоточиться пехотная рота, и искать там кого-нибудь в летнее время было то же самое, что вычерпывать решетом воду. Приходилось довольствоваться малым.



- Пойдешь со мной, Лешков. Давно пора на тебя акт за пьянку составить...



В клуб на лекцию собралось человек тридцать, в основном члены местного общества книголюбов, билеты которым были навязаны в качестве приложения к двухтомнику Михаила Зощенко, да активисты клуба любителей фантастики "Дюза", ради такого случая нагрянувшие из областного центра. Эти последние сразу же вызвали у Баловнева искреннюю и глубокую жалость, которую он испытывал ко всем людям, помешанным на какой-нибудь одной идее, будь то филателия, футбол, бабы или изобретение вечного двигателя... Были здесь немолодые экзальтированные девицы, искавшие в клубе суррогат семейного счастья, были бородатые мальчики богемного вида, был даже один вполне приличного облика гражданин, в прошлом передовик производства и член месткома, утративший доверие коллектива после того, как страстно увлекся фантастикой. Почти все они сжимали в руках папки с романами собственного сочинения, отличавшимися от опуса мэтра только тем, что пионера звали не Петя, а Митя, а собачку не Тузиком, а Дружком. Лишь наиболее смелые из авторов решились вместо космонавта Волгина отправить в полет человекообразного робота В 44-25 МБ, и девушке Вале не осталось ничего другого, как изливать свои нежные чувства на престарелого профессора, который по этой причине все время пил дистиллированную воду и надтреснутым голосом пел, запершись в лаборатории: "Почему ты мне не встретилась, юная, нежная, в те года мои далекие..."



Сам писатель - очень хорошо упитанный мужчина с козлиной бородкой и благостным выражением лица - в это время доедал бутерброд, сидя вполоборота к залу. Сие, очевидно, должно было означать, что, целиком занятый титаническим трудом по пропаганде идеи скорого и неизбежного контакта с внеземной цивилизацией, он не имеет даже возможности регулярно питаться. Первые слова гостя, после того, как он вытер пухлые губы и взошел на трибуну, были таковы:



- Что-то... кхе-кхе... негусто в зале. Когда я эту лекцию в Сарапуле читал, желающие на футбольном поле не уместились. Но тем не менее приступим.



Хотя Баловнев все полтора часа добросовестно напрягал внимание, лекция прошла как бы мимо его сознания. Ухватить ее смысл было так же трудно, как голой рукой поймать угря. Речь шла об Атлантиде, египетских пирамидах, календаре майя, парапсихологии, Бермудском треугольнике, реликтовом излучении и многом другом. Факты были перемешаны с малоубедительными гипотезами, путаными показаниями очевидцев и всякими вольными домыслами. Публика ахала, охала и под конец разразилась рукоплесканиями, как будто это сам лектор присутствовал при высадке инопланетян в бразильской сельве и вежливо здоровался с их предводителем за переднюю конечность.



Когда наступило время задавать вопросы, таковых почти не оказалось. Местные книголюбы молчали, подавленные известиями о скором прибытии на Землю летающих тарелочек с зелеными человечками (Баловнев даже предположил, что завтра в магазинах может начаться соляной, спичечный и керосиновый бум), а доморощенных фантастов интересовали главным образом секреты литературного процесса да возможный размер гонораров.



Инженера душ человеческих ожидала койка в восьмиместном номере поселковой гостиницы, все коммунальные удобства которой располагались на заднем дворе, среди дремучих зарослей бурьяна. Поэтому он довольно быстро согласился переночевать и отужинать в домашней обстановке.



Угощение, выставленное Баловневым, было хоть и незамысловатым, но питательным и обильным: ветчина трех сортов, домашняя колбаса, маринованные грибы, картошка жареная со свиными шкварками и целый тазик крупно накрошенных помидоров. Заранее приготовленную бутылку коньяка Баловнев на стол не выставил, опасаясь негативной реакции гостя.



- Один живете? - спросил писатель, внимательно осмотрев кривую алюминиевую вилку.



- Один.



- Нда-а...



- Может быть, по сто грамм для знакомства? - предложил Баловнев, видя, что застольная беседа не клеится.



- Ну что же, не откажусь, - легко дал уговорить себя писатель.



- Что новенького пишете? - спросил Баловнев после второй рюмки.



- Организационная работа, знаете ли, отнимает уйму времени. Да и темы хорошей нет.



- Есть темп, - внутренне холодея, сказал Баловнев.



- Что вы говорите? - снисходительно улыбнулся гость. - Тоже фантастикой балуетесь?



- Нет. Тема из жизни. Понимаете, бродят по Земле какие-то странные... ну, не то люди, не то нет. Инопланетяне, одним словом. Человеческий облик у них - одна видимость. Голова редькой. Бывает, что и носа нет. Одежда, вроде как шкура у зверя, приросла к ним. Но, что самое интересное, никто их, кроме меня, не видит. Я уже и письма в разные научные учреждения писал, и телеграммы за свой счет давал.



Заметив, что гость не ест, хотя тарелка перед ним полна, Баловнев торопливо разлил по рюмкам остатки коньяка.



- Ваше здоровье!



- Ну, и что же? - без особого интереса спросил писатель, опорожнив рюмку.



- Были комиссии. Приезжали. И опять чертовщина. То все поголовно гриппом заболеют, то мимо нашей станции проедут. А если кто и был - тоже впустую. Сколько ни ходим, никого не встречаем. А только уедут, эти твари тут как тут. Изо всех щелей лезут.



- Тема неплохая. Хотя что-то похожее уже было. У Шекли, кажется, а может, у Саймака.



- Да я вам истинную правду говорю! Мне совет нужен - как дальше быть. Что-то здесь нечисто.



- Вопрос непростой, - гость словно невзначай зацепил вилкой пустую бутылку. - Тут разговор долгий может получиться.



Магазин был давно закрыт, а занимать спиртное у соседей не хотелось. Баловнев извинился, завернул в газету литровую банку и побежал на опорный пункт.



- Местного производства, - сказал он, вернувшись. - Есть еще несознательные элементы. Переводят продукты питания на всякие непотребные цели.



- Я бы сказал, вполне приличная вещь, - сообщил гость, произведя дегустацию. - Чем-то напоминает шотландское виски. Сюда бы еще пару капель бальзама...



После этого он принялся подробно излагать историю винокурения на Руси, начиная со времен Владимира Красное Солнышко. Разговор о инопланетянах удалось возобновить только после шестой рюмки.



- Так, значит, кроме вас их никто не видит? - хитровато прищурясь, спросил писатель. - Стран-н-но.



- Еще бы не странно. Ну, если бы только один раз - могло и померещиться. Но видеть их каждый день...



- А тень у них имеется?



- Имеется.



- Значит, не черти!.. За это и выпьем!



Писатель нетвердой рукой нацелил вилку в гриб, уронил его на пол и стал сбивчиво объяснять, как несправедлива к нему критика и какие прожженные бюрократы засели в редакциях и издательствах. В конце концов он принял Баловнева за гостиничного администратора и фальцетом заявил:



- Мне "люкс" с видом на горы! Снимите с брони, вам говорят!



- Пошли, - сказал Баловнев, подхватывая гостя под мышки. - "Люкс", не сомневайся. Только с видом на сарай.



Рано утром, пока гость еще почивал, наполняя дом громоподобным храпом, Баловнев в присутствии двух заспанных сторожей, приглашенных в качестве понятых, вылил весь самогон в выгребную яму и оформил протокол по надлежащей форме. Сторожа, хорошо знавшие своего участкового, даже не пробовали отговорить его от этого кощунственного мероприятия, а лишь осуждающе трясли головами и печально вздыхали.



Затем он вернулся в дом и, используя свой богатый профессиональный опыт, принялся будить писателя. В конце концов суровый массаж ушей и ватка с нашатырным спиртом возымели свое действие - стеная и болезненно морщась, гость оделся. По пути на вокзал Баловнев снова заикнулся о своем деле.



- Вы это серьезно? - писатель остановился.



- Вполне. Чего ради мне вас разыгрывать?



- Да, да, я понимаю, - в голосе писателя послышались заискивающие нотки, свойственные людям, вынужденным помимо своей воли общаться с буйнопомешанными. - Только что же вам посоветовать... Случай, знаете ли, уникальный...



- А может, останетесь на пару деньков? Вместе попробуем разобраться.



- Нет, нет! - писатель испуганно оглянулся по сторонам, словно ища путь к спасению. - У меня поезд скоро... Меня в других местах ждут...



- Извините. - Внезапно Баловнев потерял интерес к разговору. Спасибо за лекцию.



- Бред все это, - слабым голосом сказал писатель. От его вчерашней энергии не осталось и следа. - Чепуха и дезинформация. Только вы ничего этого близко к сердцу не принимайте. Никто к нам не прилетит. Пуста Вселенная. Авторитетно вам заявляю. Спасибо за гостеприимство.



- Счастливо доехать, - сказал Баловнев, глядя в спину удаляющегося в станционный буфет писателя. Он хотел добавить, что спиртное там не подают, а пиво на этой неделе еще не завезли, но почему-то передумал.



До райцентра Баловнев добрался самым быстрым и удобным транспортом попутным молоковозом.



В отделе милиции шла обычная утренняя суета: дежурный наряд сдавал смену, клиентов медвытрезвителя вели на разбор к начальству, в приемной толкались ранние посетители - в основном жены, накануне обиженные мужьями. Административно арестованные заканчивали уборку улицы. Ровно в девять началась "пятиминутка".



Лицо начальника имело нездоровый, землистый оттенок. Он непрерывно курил, зажигая одну сигарету за другой. Говорил короткими, точными, почти афористическими фразами, часто шутил, не улыбаясь. По правую руку от него сидел новый, только что назначенный заместитель - молодой, но уже начавший лысеть со лба капитан. Стоило начальнику умолкнуть, как он тут же старался вставить свое слово. При этом он торопился, не всегда улавливал суть дела и резал общими фразами. Когда начальнику это надоедало, он, словно защищаясь, поднимал руку с растопыренными пальцами и миролюбиво говорил:



- Ты подожди, подожди...



Неизвестно почему Баловневу вдруг припомнилась виденная им однажды сцена травли волка и то, как молодой, еще глупый пес истерично лаял из-за плеча спокойно сосредоточенного волкодава. "Да, - подумал он, - трудновато будет без Антона Мироновича".



- Вопросы есть? - спросил начальник. - Нет? Тогда идите. И не забывайте, что на нашей территории может появиться вооруженный преступник Селезнев, совершивший убийство в соседнем районе. Так что максимум внимания и осторожности. Все... Баловнев, задержитесь.



Минут десять начальник подписывал рапорта, отдавал распоряжения по селектору, ставил печати на паспорта, и все это время Баловнев мучительно пытался вспомнить, не водится ли за ним какой-нибудь грешок. Антон Миронович никого к себе по пустякам не вызывал.



- Ну, как обстановка на участке? - наконец спросил начальник.



- Все нормально.



- Зерновые убрали?



- Процентов на девяносто.



- Хищений не было?



- Нет. На каждом зернотоке сторож. Сам каждую ночь проверял. Да и председатель не спит.



- Ну, а эта... нечистая сила твоя?



- Без сдвигов, - вздохнул Баловнев. - Нечистая сила имеется.



- Послушай, Баловнев. По службе к тебе претензий нет. На участке порядок, раскрываемость хорошая, личные показатели неплохие. Работник ты, в общем, толковый. Но фантазии твои... пока так скажем... всю картину портят. Знаешь, как тебя люди зовут?



- Знаю. Инопланетянин.



- Вот-вот! Недавно я в отделе кадров вел разговор о тебе. Относительно выдвижения на оперативную работу. Зональный инспектор выслушал меня и говорит: "А-а, это тот, у которого черти на участке..." И больше ничего не сказал. Понял теперь?



- Понял, товарищ майор. Только черти ни понимают. Да и не черти они вовсе.



- А кто?



- Пришельцы. Из космоса.



- Сомневаться в тебе я не имею причин. Но пойми, все против тебя. Вопросом этим авторитетные люди занимались. Не подтвердились сигналы. В глупое положение себя ставишь. Подумай хорошенько. Разберись. Может, все же люди они? Геологи какие-нибудь или туристы. Это раньше, если командированный из Минска приезжал, на него, как на дрессированного удава, сбегались смотреть. Теперь кого только нет в районе. Шабашники из Средней Азии приезжают. Иностранные студенты свинокомплекс строят. У дочки заврайоно в прошлом году негритенок родился.



- Нет. Не люди они. Голову даю на отсечение. Хотя людьми и прикидываются.



- Ты документы у них спрашивал?



- С хорьком легче беседовать, чем с кем-нибудь из них. Не успеешь рта раскрыть, а его уже и след простыл.



- Что - быстро бегают?



- Да нет. Еле ходят. Как медведи в цирке. Но не поймаешь. Объяснить это я не могу.



- Фотографировать пробовал?



- Пробовал. Ничего не вышло. То пленка бракованная, то проявитель не тот, то еще что-нибудь.



В это время в дверь постучали. Вошел дежурный с листком бумаги в руках.



- Позвонили с железнодорожной станции, - доложил он. - У одной гражданки сумочку похитили. С деньгами. Желтого цвета, из искусственной кожи, на длинном ремне.



- Вызови ко мне кого-нибудь из уголовного розыска, - сказал начальник. - Ты, Баловнев, можешь идти. Подумай хорошенько над моими словами. Да и постричься тебе надо. Что это за кудри!



В единственном кресле маленькой парикмахерской девчонка-практикантка возилась с заросшим, как Робинзон Крузо, рыжим верзилой. Баловнев повесил фуражку на крюк и принялся дожидаться своей очереди.



Минут через пять ножницы перестали щелкать, и девчонка, критически осмотрев свое творение, похожее на растрепанное сорочье гнездо, ледяным голосом осведомилась:



- Освежить?



Не дожидаясь ответа, она сдернула с клиента простыню и энергично встряхнула ее. Однако счастливый обладатель соломенных лохм не спешил покидать кресло. Баловневу пришлось встать и легонько похлопать его по лицу. Парень при этом вздрогнул, как от электрического удара. Обреченно закрыв глаза, он пытался засунуть что-то себе под рубашку. На его коленях, словно змея, извивался тонкий желтый ремешок.



Возня с железнодорожным воришкой растянулась почти до обеда. Вернувшись, в поселок, Баловнев сразу пошел в поликлинику. Главврач, сидя в терапевтическом кресле, царапал что-то авторучкой в амбулаторных картах, кучей наваленных перед ним на столе. Возраст его невозможно было определить на глаз. Он лечил еще бабушку Баловнева, а ему самому вправлял в детстве грыжу. Главврач постоянно выступал в клубе с беседами на медицинские и политические темы, больше всех в поселке выписывал газет и журналов и слыл непререкаемым авторитетом почти во всех житейских и метафизических вопросах.



- Заболел? - спросил врач.



- Да вроде нет. Интересуюсь, может ли медицина определить, нормальный человек или слегка того... - Баловнев покрутил пальцем у виска.



- Может. Кого осмотреть?



- Меня.



- Сам пришел или начальство прислало?



- Сам.



- Если сам, это уже хорошо. Садись, - врач указал на покрытую клеенкой кушетку. - Нога на ногу...



Он долго стучал молоточком по коленным чашечкам Баловнева, мял его мышцы, заглядывал в глаза и водил тем же молоточком перед носом. Потом заставил снять рубашку и лечь. Чиркая холодной рукояткой молоточка по животу Баловнева, он спросил:



- Травмы черепа имелись?



- Дырок вроде нет. А так - попадало.



- Душевнобольные среди родственников были?



- Точно не скажу. Прадед по отцу, говорят, на старости лет мусульманство принял. Хотел даже гарем завести, да люди не дали.



- Какое сегодня число?



(продолжение следует)


Прикрепленное изображение (вес файла 259.2 Кб)
1239097158_image005.jpg
Дата сообщения: 05.06.2009 02:08 [#] [@]

Юрий Брайдер, Николай Чадович



ПОСЕЛОК НА КРАЮ ГАЛАКТИКИ



(продолжение)





Баловнев открыл уже рот, чтобы ответить, но тут почти с ужасом понял, что совершенно не помнит сегодняшнюю дату. Он точно знал, что нынче четверг, что со дня получки прошло восемь дней, но вот само число каким-то непостижимым образом совершенно выпало из памяти. Пока Баловнев лихорадочно искал ответ, доктор задал второй вопрос:



- Сколько будет семью восемь?



- Тридцать, - брякнул Баловнев, в голове которого уже совершенно перепутались календарь и таблица умножения.



- Так-с, - констатировал врач. - Психически ты, безусловно, здоров. Но вот нервишки пошаливают. Сейчас я тебе рецептик выпишу.



- Скажите, а галлюцинации от этого могут быть? Видения всякие?



- Например?



- Ну, такое вижу, что никто больше не видит.



- До Архимеда тоже никто не видел, что на тело, погруженное в жидкость, что-то там действует... - спокойно сказал врач, заполняя бланк рецепта.



- Меня из-за этого все за дурака считают.



- Не обращай внимания. Циолковского тоже в свое время многие за дурака принимали. Да и не его одного... А что ты, кстати, видишь?



- Таких... вроде бы людей. Но не люди они - точно знаю. И не к добру они здесь.



- Вот это принимай три раза в день. После еды. Чаще гуляй на свежем воздухе. Больше спи.



- Не спится что-то. - Раньше двух часов ночи уснуть не могу. Сова я.



- Ты не сова. Сова птица дурная и жадная. Ты, скорее всего - пес. Только не обижайся. Это в том смысле, что сторож и защитник. Ну, что бы все мы, бараны да овцы, без псов делали? Волкам бы на обед достались. Хорошая собака, заметь, по ночам почти не спит. Уже потом, со светом, придремлет чуток. С древнейших времен между людьми разделение пошло. По-нынешнему говоря, специализация. Пока одни у костра дрыхли, другие их сторожили. Может, ты и есть потомок тех самых сторожей. Отсюда и галлюцинации. Не спишь, волнуешься за нас, бестолковых, беду караулишь. Зазорного тут ничего нет. Собаки тоже, бывает, лают впустую, приняв за вора случайную тень. Лучше лишний раз поднять тревогу, чем проворонить смертного врага. Кстати, видения и голоса всякие были у многих великих. Вспомни хоть бы Жанну д'Арк. И Сократ всю жизнь следовал внутреннему голосу. Про библейских пророков я уже и не говорю, а ведь все они, согласно науке, вроде бы реально существовали. Душа иногда куда зорче глаз бывает. Если во что-то верить фанатично, об этом все время думать, многое можно увидеть, что сокрыто от человеческих глаз. Думаешь, это просто видеть опасность? Напал на тебя бандит с ножом - разве это опасность? Опасность, что у нас в поселке за неделю вагон вина выпивают. Опасность, что мы детей своих воспитываем не так, как должны. Меня отец с пяти лет к работе приспособил. А теперь в первом классе ботинок одеть не умеют. До тридцати лет в детях ходят. Я уже не говорю про то, что некоторые забыли, для чего делалась революция. Опять деньгам молятся. Новые баре развелись. Горе наше стали забывать, смерть, голод. А ведь смерть к нам сейчас может за пять минут долететь. Вот спроси их, - он кивнул в окно, где, посмеиваясь над чем-то, судачили молодые медсестры, - что они знают о прошлой войне? Хиханьки да хаханьки, а все остальное для них стариковское брюзжание. А ведь тут кругом могила на могиле. Через наши края кто только ни проходил, начиная от варягов и кончая фрицами.



Врач поднялся и, подойдя к шкафу, достал желтоватый человеческий череп.



- Не волнуйся, это не по твоей части. Видишь, уже началась минерализация костей. Ему лет пятьдесят, а может, и все пятьсот. На прошлой неделе тракторист плугом в Заболотье вывернул. Мастерский удар, он провел пальцем по узкой, идеально ровной щели, рассекавшей череп от затылочного отверстия до макушки. - Мечом или шашкой... Зубы все целые. Молодой был, как и ты.



Череп смотрел на Баловнева провалами глазниц. Кому принадлежал он когда-то - русскому ратнику или монгольскому кочевнику, немецкому кнехту или литовскому рыцарю, украинскому казаку или шведскому гренадеру, краковскому парню, обманутому бреднями о великой Польше от моря до моря, или юному конармейцу, рвавшемуся к Варшаве в мучительном и безнадежном порыве?



- А может, тебе выписать бюллетень на пару деньков? - спросил врач.



- Спасибо, не нужно. От себя самого никакой бюллетень не спасет.



После полуночи он проверил сторожевые посты, осмотрел замки на магазинах и окончил обход на самой окраине поселка, у колхозных мастерских.



Кривая багровая луна тонула в тучах. Где-то в конце улицы скрипел на столбе фонарь, бросая вокруг неверные, мечущиеся тени. Снизу, из черной щели оврага, тянуло сыростью.



- Днем жара, а ночью зуб на зуб не попадает. Кончилось лето. Слыхал, вы злодея в городе поймали, - заискивающе сказал нетрезвый сторож. - У вас прямо чутье на них!



- Повезло, - рассеянно сказал Баловнев.



Давно, еще с детских лет, он привык к тому, что многое получается именно так, как этого хочется ему. Стоило маленькому Валерику захотеть кусочек торта, как отец в тот же день неизвестно за что получал премию и являлся домой с букетом гвоздик для мамы, поллитрой для себя и тортом "Сказка" для детишек. Со своим талантом Баловнев сжился, как другие сживаются с комфортом и достатком, считая это за нечто само собой разумеющееся и в равной степени доступное всем людям. Правда, нередко случалось так, что периоды успехов и удач сменялись вдруг затяжной полосой невезения, когда бессмысленно было браться за любое, самое простое дело. Да и удачи частенько носили весьма странный характер, если не сказать больше, как будто судьба была не в состоянии отличить приятный сюрприз от неприятного. Так, он мог найти в лесу двухкилограммовый совершенно чистый боровик и тут же получить на голову пахучий подарок от птички, порхающей где-то в поднебесье. А вот в лотерею Баловневу не везло стойко. Ни разу в жизни он не выиграл даже рубля, а однажды ухлопал в "Спринт" четвертной. Была еще одна важная закономерность, в которую он верил почти суеверно удача чаще всего приходила именно тогда, когда в ней не было особой необходимости. В критических ситуациях вероятность успеха снижалась почти наполовину.



Сторож, стараясь дышать в сторону, продолжал подобострастное бормотание. Баловнев тоже зевал - аптечные порошки начинали действовать.



- Тише! - вдруг резко оборвал он сторожа. - Помолчи!



Баловнев быстро пересек улицу и пошел вдоль забора, мимо пахнувших ночными цветами палисадников. Потом вернулся немного назад и остановился возле низкого, увитого плющом штакетника. Что-то тяжелое шевельнулось в глубине сада и затрещало кустами, удаляясь, Баловнев перепрыгнул через забор и включил фонарик. Лампочка мигнула и сразу погасла.



- Тут Верка Махра живет, - сказал подошедший сзади сторож. - Это хахаль от нее подался.



- Нет, - пробормотал Баловнев, безуспешно тряся фонарик. - Не хахаль...



Роса еще лежала на траве, когда Баловнев вновь пришел на это место. При себе он имел чемоданчик, содержавший разные необходимые для осмотра места происшествия предметы: складной метр, моток веревки, баночку с гипсом, лупу шестикратного увеличения и липкую ленту для фиксации дактилоскопических отпечатков.



Испросив разрешения у весьма озадаченной таким ранним визитом хозяйки, он на четвереньках облазил весь сад и спустя полтора часа убедился, что тот, кто находился здесь ночью, не оставил никаких следов, за исключением нескольких щепоток серого, очень мелкого порошка, забившегося в щели между досками забора, не того, что выходил на улицу, а другого, на задворках. Порошок этот (очень тяжелый, гораздо тяжелее обычного песка) мог появиться тут только ночью, потому что держался в щелях исключительно благодаря пропитавшей его влаге. Просохнув на солнце, он неминуемо должен был рассыпаться. Собрав порошок в бумажку, Баловнев присел на какую-то чурку и закурил - в первый раз за последние четыре месяца.



На душе его было нехорошо.



Почти по всем адресованным ему бумагам истекал срок исполнения, отработка участка была не закончена, не все благополучно обстояло с соблюдением паспортного режима, а он, вместо того, чтобы заниматься делом, днем и ночью шатался по поселку в поисках неизвестно кого, устраивал засады на призраков и пугал мальчишек странными вопросами. Более того, Баловнев с болезненной ясностью понимал, что и завтра и послезавтра будет то же самое, что со своей собственной химерической идеей он обречен на вечные муки бесполезных поисков. Сходное чувство, вероятно, должен испытывать человек, теряющий рассудок, сознание которого еще не успело полностью раствориться в эйфории безумия.



Из горького раздумья Баловнева вывели какие-то звуки, похожие не то на клекот птиц, не то на человеческую речь.



Метрах в десяти от него на лавочке сидел старик в накинутом на плечи ветхом офицерском кителе. Грудь его украшали бестолково, явно женской рукой нацепленные ордена и медали: "Красная Звезда", "Слава", "За отвагу". Старик еле слышно бормотал что-то, делая Баловневу призывные жесты левой рукой. Правая, мелко сотрясаясь, беспомощно висела вдоль тела. Был он жалок, как и любой другой впавший в детство, полупарализованный старик, но пронзительно-синие, подернутые слезой глаза смотрели осмысленно и твердо.



- Что случилось, дедушка? - спросил Баловнев, подходя ближе.



- Там... там... - рука со скрюченными пальцами указывала в то место, где возле забора все еще лежал раскрытый криминалистический чемоданчик. Вылез ночью! Я не спал! В окно видел!..



- Кто вылез? - сначала не понял Баловнев.



- Гад какой-то. Без глаз. Выродок. Много их. Страшные. Днем тоже ходят. Дочки не верят мне. Ругают. Помоги, сынок. Мне-то все одно. Помру скоро. Да нельзя, чтобы эта погань среди людей ходила.



- Значит, вы их тоже видите! - сказал взволнованно Баловнев. - А кто он, по-вашему?



- Не знаю. Кто добрый, таиться не станет. Ходят. Высматривают. Враги. Я всяких гадов нутром чую. Дай докурить. Мне можно.



Он жадно, сотрясаясь всем телом, затянулся, но тут же подавился дымом.



- На тот свет давно пора. И так я уже всех пережил. С моего года никого в поселке нет.



- Видно, везло вам в жизни?



- Везло. Сколько раз смерть вокруг ходила, а все мимо. Финскую помню. Пошли мы в атаку. На танках. Через озеро. По льду. А они ночью лед солью посыпали. Один только наш танк и прошел. В Отечественную два раза из окружения выходил. Под расстрелом стоял. Шесть дырок в шкуре. Везло. Вот только зачем? Бабу каратели в хлеву спалили. Сыны с войны не вернулись. Остались только дуры эти, дочки. Дай еще курнуть.



- Возьми всю пачку.



- Нельзя. Доктор запретил. Ты не стой. Иди. К речке иди. Туда этот гад пошел. Там его ищи. Слова мои помни. Пока мы всякую погань будем видеть, не будет по-ихнему!



Спустившись с холма, на котором стояли последние дома поселка, Баловнев через картофельное поле пошел к речке. Он ни минуты не сомневался в словах старика. Было нечто такое в его колючих глазах и слабом булькающем голосе, что убеждало сильнее аргументов.



Баловнев задыхался - скорее от внутреннего торжества, чем от быстрой ходьбы. Впервые за долгое время он не ощущал себя одиночкой, изгоем, за спиной которого недоуменно и осуждающе шепчутся знакомые.



Он был уверен, что обязательно встретит сейчас "чужинца", хотя совершенно не представлял, как должен при этом поступать.



Овеваемый теплым ветерком мир вокруг был совершенно безлюден. Дрожало знойное марево над торфяниками, горячим серебром сверкала река, вдоль мелиоративных канав пышно цвели ромашки и васильки, но в природе уже чувствовалась еле уловимая тоска предстоящего умирания. Слишком прозрачным казалось небо, слишком ярко краснела рябина, слишком много желтизны было в кленовых кронах.



- Валерий Михайлович! - услышал он голос позади себя.



Баловнев оглянулся. Его догоняла Яня. На ней были теннисные туфли и черные брюки из ткани того сорта, что раньше шла только на пошив спецовок для сельских механизаторов. Широкие, как галифе, в бедрах и очень узкие в щиколотках, они были украшены сразу четырьмя парами медных "молний". Наряд дополняла майка футбольного клуба "Рома" и пластмассовые клипсы величиной с перепелиное яйцо каждая. Несмотря на эту странную упаковку, а может быть, именно благодаря ей, Яня выглядела умопомрачительно.



- Здравствуй, - сказал Баловнев. - Далеко собралась?



- На речку. В последний раз позагораю.



Тут Баловнев вспомнил, что Яня не только секретарь-машинистка поссовета, но и признанная примадонна местного драмкружка. Это обстоятельство сразу определило его планы.



- Можно, и я с тобой?



- Если стесняться не будете. Я ведь без купальника загораю... Ладно, ладно, не краснейте, я пошутила. А почему вы все время оглядываетесь? Жены боитесь?



- Ушла от меня жена, ты же знаешь.



- Знаю. Только не знаю - почему.



- Я и сам не знаю. Не нравилось ей здесь. Или я не нравился.



- Вы ее любили?



- Что? Ах, да... любил.



- И больше никого не полюбите?



- Не знаю. Полюблю, наверно?. Это только в книжках одна любовь на всю жизнь. А люди ведь все разные. И живут по-разному, и думают по-разному, и любят по-разному.



Тропинка вывела их к реке - туда, где среди зарослей камыша и аира белел кусочек песчаного пляжа.



- А вы знали, что я пойду сегодня на речку?



- Я? Нет. Почему ты спросила?



- Так... Показалось, значит.



Из рощицы на противоположном берегу стремительно, как разлетающаяся шрапнель, выпорхнула стая каких-то мелких пичуг.



- А меня вы могли бы полюбить? - спросила вдруг Яня. Она уже разделась и стояла у самой воды - высокая, тоненькая, хотя и совсем не худая, похожая на Венеру Боттичелли.



- Мог бы, Яня... Но только не сейчас. Отдышаться надо. Опомниться. Как подумаю, что все сначала... Опять ложки, миски покупать...



- Можно и без мисок...



- Сколько тебе лет?



- Девятнадцать.



- А мне - тридцать. Уже пора думать о чем-то.



- Странно, - сказала Яня. Волнистые, сверкающие на солнце, как золотые нити, волосы покрывали почти всю ее спину. На левом плече виднелась маленькая коричневая родинка. - А я думала, что нравлюсь вам... Вы всегда такой веселый, все у вас получается. А у меня - ничего...



Баловнев стоял позади нее и чувствовал себя дурак дураком в пыльном мундире и тяжелых горячих сапогах. Кусты орешника за рекой шевельнулись.



- Яня, у меня к тебе просьба. Обещай, что выполнишь.



- Обещаю, - тихо сказала она.



- Видишь, там идет кто-то?



- Вижу, - ответила она, даже не глянув в ту сторону. - Пастух, наверное.



- Ты войди в воду и, когда он подойдет, сделай вид, что тонешь. Ничего не бойся. Я буду рядом.



- Я не боюсь... Вы только ради этого сюда пришли?



- Яня, я тебе потом все объясню!



- Не надо... А не боитесь, что я сейчас утоплюсь?



- Яня, подожди!..



Но она уже бежала по мелководью, вздымая фонтаны брызг. По правому берегу, подмытому течением, навстречу ей медленно и неуклюже двигался кто-то чугунно-серый, почти квадратный, более чуждый этому теплому зеленому миру, чем Франкенштейн или глиняный Голем.



"31 августа. 11 час. 25 мин. Проведен эксперимент по выяснению реакции псевдолюдей на ситуацию, непосредственно угрожающую человеческой жизни. В эксперименте принимала участие Маевская Я.А. Эксперимент прерван связи с резким ухудшением физического состояния последней".



Баловнев кончил писать и отложил авторучку. Стоило ему прикрыть глаза, как кошмар повторялся снова и снова: свет солнца, рябь на воде, порхающие над кувшинками стрекозы, серая кособокая тень над обрывом, пронзительный крик Яни, ее облепленное мокрыми волосами лицо, неживой оскал рта. "Никогда больше не подходите ко мне!" - это были единственные слова, которых добился от нее Баловнев, и произнесены они были уже потом, когда самое страшное осталось позади, когда прекратилась рвота и унялись слезы. Что именно успела увидеть она и чего так испугалась, оставалось тайной.



Чтобы успокоиться и сосредоточиться, он принялся черкать пером по чистому листу бумаги. День, начавшийся с удачи, заканчивался плачевно. Баловнев и сам не знал точно, чего именно он ожидал от своего необдуманного (лучше сказать - дурацкого) эксперимента. Ну, допустим, "чужинец" кинулся бы спасать Яню. Явилось бы это доказательством его благих намерений относительно всего человечества в целом? И можно ли ставить ему в упрек то, что он спокойно прошел мимо? А вдруг "чужинцы" вообще не слышат звуков? Или принимают людей за одно из неодушевленных явлений природы, такое же, как облака или деревья? И вообще, кто они такие? Почему я так уверен, что это обязательно инопланетяне? Потому что все вокруг только и говорят о них? В шестнадцатом веке гонялись за ведьмами, а в девятнадцатом - за социалистами, теперь - за пришельцами. А если "чужинцы" не имеют к космосу никакого отношения? Может, это жертвы какой-то неведомой болезни? Или нечто вроде "снежных" людей - побочная ветвь рода человеческого, чудом уцелевшая в лесах и пещерах. Уж очень виртуозно умеют они скрываться. Или это сама Ее Величество Удача прикрывает их своими невидимыми, но могучими крыльями. Недаром "чужинцам" так везет. Взять хотя бы случай с телеграммами. Не нужны им эти телеграммы. Не любят они суеты вокруг себя. Стараются держаться в тени. Знают ли они вообще, что такое телеграф? Вряд ли. Ну, а если даже знают? Допустим, сумели в первый раз, когда не стало электроэнергии, отключение было плановое, заранее предусмотренное. Оно совершенно случайно совпало с моим визитом на почту. И так во всем. Случай, случай, случай! Случайно подхватили вирус гриппа члены комиссии, случайно погас фонарик, случайно упала в обморок Яня. Выходит, где-то уже умеют планировать случайности?



(окончание следует)


Прикрепленное изображение (вес файла 75.2 Кб)
pic_7413.jpg
Дата сообщения: 05.06.2009 02:10 [#] [@]

Юрий Брайдер, Николай Чадович



ПОСЕЛОК НА КРАЮ ГАЛАКТИКИ



(окончание)





Вопросы, вопросы, вопросы. Одни вопросы и никаких ответов.



Он посмотрел на часы и набрал номер приемной поселкового совета:



- Яня, выслушай меня, пожалуйста...



Гудки, гудки, гудки...



Был еще один человек, с которым хотел увидеться сегодня Баловнев.



Недоброе он почувствовал еще издали. Возле дома, к которому он направлялся, стояла небольшая толпа старух, к забору приткнулось несколько легковых автомобилей, у сарая свежевали кабанчика.



Войдя во двор, он спросил у какой-то женщины, щипавшей возле летней кухни обезглавленного петуха:



- Кто умер?



- Старик. Отец хозяйки.



- Отчего?



- Божечки, отчего в девяносто годов помирают! Вам бы столько прожить!



В низкой комнате с плотно закрытыми окнами пахло воском, свежими досками и лежалой, извлеченной из нафталина одеждой. Старуха склонилась над гробом, поправляя что-то на покойнике. Остановившемуся в дверях Баловневу были видны только чистые неоттоптанные подошвы ботинок, в которых уже никому не суждено ходить по грешной земле.



- Во як кулак стиснул! - сказала старуха, безуспешно стараясь пристроить в руках покойника тоненькую желтую свечку. - На том свете еще даст апостолу Петру под бок!



Она оглянулась по сторонам, словно искала помощи, и Баловнев, положив на подоконник фуражку, шагнул вперед.



Рука покойника была твердая и холодная, как дерево. Когда заскорузлые, раздавленные многолетней работой пальцы, наконец, разжались, на пиджак старика просыпалась горстка серого порошка, похожего на мелкие металлические опилки.



- Добрый вечер, Валерий Михайлович! Прибыл на дежурство. Согласно графику.



- Здравствуй. Включи свет.



- А что это вы в темноте сидите? Электричество экономите?



- Думаю... Ты вот думаешь когда-нибудь?



- Ну, еще чего не хватало! За меня начальник думает, а дома - жена.



- Ты на машине?



- А как же!



- Пойди погуляй, я сейчас выйду.



Баловнев встал и несколько раз прошелся по комнате, прислушиваясь к скрипу половиц. Потом уперся лбом в прохладное оконное стекло и с расстановкой сказал:



- А за меня думать некому. Вот так-то!



Он отпер сейф и достал из него пистолет в новенькой коричневой кобуре. Подумал немного и положил оружие на прежнее место. Затем открыл "Журнал наблюдений" и записал:



"31 августа. 22 час. 15 мин. В создавшейся ситуации единственно возможным решением считаю попытку прямого контакта с кем-либо из псевдолюдей. Если не вернусь до 19:00 следующего дня, все материалы, касающиеся этого вопроса, можно найти в левом нижнем ящике стола".



Оставив раскрытую тетрадь на видном месте, он потушил свет и вышел на улицу. Шофер, напевая что-то немелодичное, но бравурное, протирал ветошью ветровое стекло своего "газика".



- Заводи, - сказал Баловнев, садясь на переднее сидение.



Стартер заскрежетал раз, другой, третий, но скрежет этот так и не перешел в ровное гудение мотора.



- Что за черт! - Шофер выскочил из машины и поднял капот. - Бензин поступает... Искра есть... Ничего не пойму!



- Понять и в самом деле трудно, - сказал Баловнев, перелезая на водительское сидение. - Дай-ка я!



Он погладил руль, подергал рычаг переключения скоростей, несколько раз включил и выключил зажигание, а затем резко вдавил стартер.



- Во - видали! - закричал шофер. - И вас не слушается!



- У тебя жена есть? - спросил Баловнев.



- Ага!



- Ждет, небось?



- Ждет, зараза!



- Привет ей передай. А я один поезжу.



- Ну и ладно. Если не заведется, так здесь и оставляйте. Я завтра утром заберу. Удачи вам!



"Обязательно, - подумал Баловнев. - Обязательно удачи! Сейчас это мое единственное оружие!"



Через пять минут он без труда завел машину и, отъехав метров сто от опорного пункта, свернул в первый же попавшийся переулок - туда, куда увлекал его неосознанный внутренний приказ.



Ковш Большой Медведицы уже повернулся ручкой вниз, а указатель горючего приблизился к нулю, когда Баловнев, впустую исколесив все окрестные проселки, решил прекратить поиски.



Был самый темный предрассветный час. Ни одно окно не светилось в поселке. Дорога здесь резко сворачивала и спускалась к плотине, с другой стороны которой уже стояли первые дома. Справа, со стороны болот, наползал белесый туман. Слева, в низине, показались кирпичные руины старой мельницы. Напротив них, прямо посреди дороги, кто-то стоял.



Баловнев смертельно устал, и предчувствие на этот раз изменило ему. Он несколько раз переключил свет и просигналил, но фигура впереди не сдвинулась с места, лишь тогда участковый понял, что это "чужинец".



Короткая, лишенная шеи голова была по-звериному вдавлена в плечи. Он стоял к машине боком и, судя по всему, прятаться не собирался. Уступать дорогу - тоже.



"Волк, - подумал Баловнев. - Вот кого он мне напоминает. Волк, рыскающий в поисках поживы у человеческого жилья".



Он гнал машину, не убирая руки с сигнала. Никакие нервы не выдержали бы этого рева, несущегося сквозь мрак вместе с ослепительными вспышками света, но у "чужинца", возможно, не было нервов. Когда их разделяло не более шести метров, Баловнев повернул руль вправо. Тут же под передком машины что-то лязгнуло, и она перестала слушаться руля.



"Оторвалась рулевая тяга!" - успел сообразить Баловнев, вдавливая педаль тормоза в пол. Машину заносило прямо на "чужинца".



- Уходи! - заорал Баловнев, хотя вряд ли кто мог его услышать.



"Газик" тряхнуло, словно он налетел на пень, темная сутулая фигура куда-то исчезла, и в следующее мгновение свет фар выхватил из темноты стремительно летящую навстречу коричнево-красную, выщербленную плоскость стены. Осколки ветрового стекла хлестанули Баловнева по лицу, а что-то тяжелое, ребристое с хрустом врезалось в бок.



Очнулся он спустя несколько секунд. Тускло светил левый подфарник, хлюпала, вытекая из пробитого радиатора, вода. Задыхаясь от резкой боли внутри, Баловнев попытался открыть дверку, но ее заклинило. Кровь заливала глаза, и ему все время приходилось вытирать рукавом лоб.



Внезапно машина дернулась, словно кто-то пытался приподнять ее за бампер. Баловнев стал коленями на сидение и по пояс высунулся наружу. Что-то массивное, плоское снова шевельнулось под машиной. "Газик" начал сдавать задом, взрывая заблокированными колесами мягкую землю. Между капотом и стеной, вздымаясь, как опара, медленно росла какая-то плотная, округлой формы масса. Из широких покатых плеч вылез обрубок головы серый, глянцевый. Судорожно растянулся безгубый рот. Выпуклые рыбьи глаза совершенно ничего не отражали. Казалось, это вовсе не глаза, а две дыры, два черных провала, в которых угадывался бездонный равнодушный мрак, а может быть, что-то и похуже.



Через переднее сидение Баловнев выбрался на капот, а оттуда мешком свалился на землю. "Чужинец" был совсем рядом. Баловнев попытался вцепиться в него, но это было равнозначно тому, чтобы руками хватать дождь.



- Стой! - хрипел Баловнев. - Стой! Не уйдешь! Покуда я жив, не будет вам покоя!



- Ну что вы переживаете! Подумаешь - подвеска накрылась! У меня запасная есть. И фару заменим, и облицовку выправим. Нет проблем. Не такие дела делали. Главное - сами живы! - Шофер почесал голый живот. Под пиджаком у него ничего не было.



- Ты же знаешь, любое дорожно-транспортное происшествие подлежит регистрации и учету, - Баловнев закашлялся.



- Болит?



- Ноет.



- Это, наверное, от руля. Пройдет. Ребра, вроде, целы... Не пойму, чем вас так запорошило. Известь, что ли...



Он помог Баловневу стянуть китель, обильно осыпанный чем-то вроде серой пудры, и несколько раз встряхнул его. Пыль эта так и осталась висеть в воздухе, словно неподвластная закону всемирного тяготения.



Светало. Слышно было, как по всему поселку мычат коровы, покидающие стойла. Где-то рядом чирикала какая-то ранняя птица.



- Буксир найдешь?



- Спрашиваете!



- Тащи машину в гараж. Я туда через часок тоже подойду.



Не заходя на опорный пункт, он умылся водой возле колонки и прополоскал рот. Ключа в карманах не оказалось, но Баловнев вспомнил, что, уходя накануне, он не запер входную дверь. Сердцем ощущая смутную тревогу, он шагнул в темную, не успевшую проветриться за ночь комнату.



Все они были здесь, серые и неподвижные, словно надгробные памятники. Кто-то безликий, больше похожий на манекен для отработки штыковых ударов, шевельнулся и встал за спиной Баловнева, загораживая дверь.



- Ну, здравствуйте, - сказал Баловнев. - С чем пожаловали?



Никто не ответил ему. Стараясь не глядеть по сторонам, участковый прошел к столу и сел, пододвинув к себе тетрадь. Авторучки на столе не оказалось, он взял карандаш, но тут же сломал грифель. Уродливая беспалая лапа мелькнула возле его лица и уперлась в клавиатуру "Олимпии".



- Живьем сожрете или сначала удавите? - спросил Баловнев.



Резко щелкнула клавиша пишущей машинки. На листе бумаги, забытом в каретке, появилась буква. Еще щелчок, еще... Буквы складывались в слова.



"Человек, тебе не причинят вреда".



- Вот спасибочки! - Баловнев облизал пересохшие губы. - Хоть бы представились для начала. Кто, откуда, где родились, где крестились?



"Не родились. Были всегда".



- Бессмертные, что ли?



"Материя, из которой создан человек, тоже бессмертна. Но когда-нибудь она станет водой, землей, воздухом. Только не человеком. Материя, из которой создан я, даже рассеявшись по всей Галактике, когда-нибудь станет снова мной".



- Скажи пожалуйста! Ну, а здесь что вы забыли?



"Мы ждем".



- Интересно - чего?



"Эта планета нужна нам. Мы ждем, когда она освободится от людей".



- Устанете ждать!



"Мы умеем ждать. Таких планет было много. Везде жили люди. Разные, непохожие на вас. Сначала у них были палки и камни. Потом взрывчатка. Или яд. Или бактерии. Все равно. Теперь на этих планетах живем мы".



"Так вот кто они такие! - подумал Баловнев. - Не волки. Шакалы. Космические падальщики, терпеливо ожидающие, когда жертва испустит последний вздох".



- Почему вы выбрали именно Землю? - холодея от внезапной догадки, спросил он.



"Мы всегда попадаем туда, где у нас самые лучшие шансы. Мельчайшие частицы нашей сущности движутся вместе с космической пылью, с веществом комет, со всеми видами излучения. Рано или поздно случится так, что все они снова соединятся. На планете, которая больше всего подходит нам".



- И никто еще не дал вам отпора?



"Мы берем только то, что уже никому не принадлежит. Мы незаметны. Удача всегда сопутствует нам. Такими нас создала природа".



- Зачем вы убили старика?



"Мы никогда никого не убивали. Опасный для нас человек умрет сам. Старому человеку нельзя было волноваться".



- Чем же он был опасен для вас?



"Он знал о нас. Это плохо. Сначала знает один, потом многие. Для нас это опасно".



- А от меня вам что нужно?



"Для нас ты опаснее старика. Ты знаешь о нас, но с тобой ничего не случилось. Ты чем-то похож на нас. Удача защищает тебя. И не один ты такой. Возможно, мы прибыли слишком рано. Но мы не собираемся уходить. Мы будем ждать. Пусть даже миллионы лет. Мы всегда будем здесь".



Краем глаза Баловнев уже давно видел, что "чужинцы" меняют свой облик, съеживаясь и оплывая, словно комья сырой глины. Плечи двух стоящих рядом фигур сомкнулись. Несколько минут из необъятной бесформенной массы еще торчали две головы, но вскоре и они провалились куда-то внутрь. От "чужинца", который стоял возле двери, осталась только куча пыли.



Баловнев отвернулся и начал смотреть в окно. Все происходящее напоминало кошмарный сон, и ему хотелось поскорее проснуться. Некоторое время спустя он встал и, хрустя сапогами по серому пеплу, покрывавшему весь пол, прошел в коридор. Извлек из закутка метлу, совок и пустое ведро.



Хотя все его мышцы нестерпимо ныли, работал Баловней с удовольствием. Простой труд, во время которого могла отдыхать голова, всегда успокаивал его. Наполнив последнее ведро, он присел на крылечке передохнуть.



Над землей стояли тревожные розовые облака, словно отблески давно прошедших или грядущих пожаров. Где-то неподалеку храпела буфетчица Анюта, всю жизнь обманывавшая ближних своих. В лесах бродил убийца Селезнев, из-за шестидесяти рублей лишивший жизни человека. Высоко в небе летел космический аппарат, предназначенный для наведения на цели крылатых ракет, и одна из этих целей находилась совсем недалеко отсюда.



Баловнев вытряхнул пыль из ведра, и она повисла в воздухе, словно неподвластная силе земного тяготения.



Над зданием школы по обе стороны от плаката с надписью "Добро пожаловать" полоскались флаги.



Лето кончилось.


Прикрепленное изображение (вес файла 379.7 Кб)
2800-2.jpg
Дата сообщения: 05.06.2009 02:11 [#] [@]

Лето точно кончилось. Странная сказка

Дата сообщения: 05.06.2009 16:20 [#] [@]

Грустно..... и дождь за окном....

Дата сообщения: 05.06.2009 16:49 [#] [@]

Спасибо за внимание!





СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ



На 7 июня в этом году выпал Троицын День. "Зелёные святки", "берёзкины именины".



Дурак и берёза



Русская сказка





В некотором царстве, в некотором государстве жил-был старик, у него было три сына: двое умных, третий дурак. Помер старик. Сыновья разделили имение по жеребью. Умным досталось много всякого добра, а дураку один бык — и тот худой! Пришла ярмарка. Умные братья собираются на торг ехать. Дурак увидал и говорит:



 — И я, братцы, поведу своего быка продавать.



Зацепил быка верёвкою за рога и повёл в город. Случилось ему идти лесом, а в лесу стояла старая, сухая берёза; ветер подует — и берёза заскрипит.



«Почто берёза скрипит? — думает дурак. — Уж не торгует ли моего быка?»



 — Ну, — говорит, — коли хочешь покупать так покупай; я не прочь продать! Бык двадцать рублёв стоит; меньше взять нельзя... Вынимай-ка деньги!



Берёза ничего ему не отвечает, только скрипит, а дураку чудится, что она быка в долг просит.



 — Изволь, я подожду до завтра!



Привязал быка к берёзе, распрощался с нею и пошёл домой.



Вот приехали умные братья и стали спрашивать:



 — Ну что, дурак, продал быка?



 — Продал.



 — За дорого?



 — За двадцать рублёв.



 — А деньги где?



 — Денег еще не получал; сказано — завтра приходить.



 — Эх ты, простота!



На другой день поутру встал дурак, снарядился и пошёл к берёзе за деньгами. Приходит в лес — стоит берёза, от ветра качается, а быка нету: ночью волки съели.



 — Ну, земляк, подавай деньги, ты сам обещал, что сегодня заплатишь.



Ветер подул — берёза заскрипела, а дурак говорит:



 — Ишь ты какой неверный! Вчера сказывал: «Завтра отдам» — и нынче то же сулишь. Так и быть, подожду еще один день, а уж больше не стану — мне самому деньги надобны.



Воротился домой. Братья опять к нему пристают:



 — Что, получил деньги?



 — Нет, братцы! Пришлось еще денег подождать.



 — Да кому ты продал?



 — Сухой берёзе в лесу.



 — Экой дурак!



На третий день взял дурак топор и отправился в лес. Приходит и требует денег. Берёза скрипит да скрипит.



 — Нет, земляк! Коли все будешь завтраками потчевать, так с тебя никогда не получишь. Я шутить-то не люблю, живо с тобой разделаюсь.



Как хватит ее топором — так щепки и посыпались во все стороны.



В той берёзе было дупло... а в том дупле разбойники спрятали полный котёл золота. Распалось дерево надвое, и увидел дурак чистое золото; нагрёб целую полу и потащил домой. Принёс и показывает братьям.



 — Где ты, дурак, добыл столько?



 — Земляк за быка отдал; да тут ещё не сполна всё, чай, и половины домой не притащил. Пойдёмте-ка братцы, забирать остальное.



Пошли в лес, забрали деньги и понесли домой.



Сказке — конец, а мне — меду корец.


Прикрепленное изображение (вес файла 296.9 Кб)
..jpg
Дата сообщения: 07.06.2009 01:55 [#] [@]

Берёза и три сокола





Отслужил солдат свой законный срок, получил отставку и пошёл на родину. Идёт путём-дорогою, а навстречу ему чёрт.



— Стой, служивый! Куда идёшь?



— Домой иду.



— Что тебе дома! Ведь у тебя ни рода, ни племени. Наймись лучше ко мне в работники; я тебе большое жалованье положу.



— А в чём служба?



— Служба самая лёгкая; мне надобно ехать за синие моря к дочери на свадьбу, а есть у меня три сокола; покарауль их до моего приезду.



Солдат согласился. «Без денег,— думает,— плохое житьё; хоть у чёрта, все что-нибудь да заработаю!»



Чёрт привёл его в свои палаты, а сам уехал за синие моря.



Вот солдат ходил, ходил по разным комнатам; сделалось ему скучно, и вздумал он пойтить в сад. Вышел, смотрит — стоит берёза. И говорит ему берёза человеческим голосом:



— Служивый! Сходи вот в соседнюю деревню, скажи тамошнему священнику, чтобы дал тебе то самое, что ему нынче во сне привиделось.



Солдат пошёл, куда ему сказано. Нашёл священника и рассказал ему про чёрта и про берёзу. Священник тотчас достал книгу:



— Вот тебе — возьми!



Взял солдат книгу, да назад к берёзе возвратился.



— Спасибо, добрый человек! — говорит берёза.— Теперь, как стемнеет, становись да читай до рассвета!



Начал он читать эту книгу; смотрит, а берёза превращается в красну девицу, красоты неописанной. Три ночи солдат читал книгу, пока берёза совсем в девицу не обратилась.





Поцеловала его девица и говорит:



— Я — царская дочь; похитил меня чёрт и сделал берёзою. А три сокола — мои родные братья; хотели они меня выручить, да сами попались!



Только вымолвила царевна это слово, тотчас прилетели три сокола, ударились о сырую землю и обратились добрыми молодцами. Тут все они собрались и поехали к отцу, к матери и солдата с собой взяли.



Царь и царица обрадовались, щедро наградили солдата, выдали за него замуж царевну и оставили жить при себе.





Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки».





http://hyaenidae.narod.ru/story5/289.html


Прикрепленное изображение (вес файла 386.3 Кб)
troica_08_1.jpg
Дата сообщения: 07.06.2009 03:29 [#] [@]

Matata, большое спасибо за сказку! Читала её в детстве, только-только научившись читать, и с течением времени благополучно забыла. Осталось только воспоминание о впечатлении.

Дата сообщения: 07.06.2009 10:17 [#] [@]

Smile Весёлые сказочки

Дата сообщения: 08.06.2009 00:36 [#] [@]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ



9 июня - Международный день друзей



Виктор Кротов



...МАГАЗИН ДРУЖБ



(из цикла «Сны про…»)





В зале было на удивление пусто. Никакой очереди нуждающихся в дружбе.



Длинными рядами тянулись стойки, на которых как пальто или костюмы



болтались на вешалках бумажные фигуры в человеческий рост. Лицом каждой



фигуры была большая фотография, а вся остальная поверхность была покрыта



текстом. Фигуры слегка колебались под медленными потолочными



вентиляторами, рождая ощущение безмолвной терпеливой толпы, ожидающей



невесть чего.



- Чего изволите?



Это был длинный отутюженный продавец. Лицо его выражало полнейшее



равнодушие, а полусогнутая поза - величайшую угодливость. Целлулоидные



глаза обежали меня с головы до ног, и продавец понимающе кивнул. Бесшумным



скользящим шагом он подплыл к одной из стоек, выбрал несколько вешалок с



фигурами и направился к плюшевой шторе, изогнувшись на мгновение в мою



сторону:



- Пожалуйте в примерочную.



В комнатке за шторой не было зеркала, зато стояло кресло, в которое я был



незамедлительно усажен. Продавец вывесил на дальней стенке одну из фигур.



Лицо было приятное. Надписей было много, но я мог прочесть только две



верхние, наиболее крупные: "Надежен" и "Остроумен". Продавец пододвинул



мне поднос с биноклями. На каждом бинокле был указан срок: "Через 2 года",



"Через 5 лет", "Через 10 лет"....Чем больше был срок, тем более мелкие



надписи мог я различить на фигуре. Это означало, видимо, что через пять



лет я пойму ранимость своего друга, а через десять - его внутреннюю



сосредоточенность. Когда я перебрал все бинокли, продавец подскочил к



фигуре и перевернул ее на другую сторону, где лицо было искажено гневом, а



надписи обозначали отрицательные качества предлагаемого друга.



Видя, что я не проявляю энтузиазма, продавец заменил фигуру на другую,



потом на третью. Замешательство мое становилось все сильнее.



- Извините, - пожав плечами, произнес продавец, вынул из кармана трубочку



с аэрозолем и брызнул мне в лицо. Я почувствовал, что все во мне замерло,



тело стало плоским, лицо застыло... Продавец подхватил меня, прицепил на



свободную вешалку и вместе с остальными фигурами понес в зал.





Музыкальная иллюстрация: Page & Plant - Friends (live)



Дата сообщения: 09.06.2009 02:07 [#] [@]

Эта сказка про паровой утюг?

Дата сообщения: 09.06.2009 17:02 [#] [@]

Alex "Wer Graf& писал(а):
Эта сказка про паровой утюг?



Скорее, про того, кто не захотел принять других такими, какие они есть, и в результате сам стал таким же ненужным...

Дата сообщения: 10.06.2009 02:10 [#] [@]

Гильберт Кийт Честертон



Потрясающие приключения майора Брауна



Перевел с английского В. Ильин.





Очевидно, Рабле или его неистовый иллюстратор Густав Доре имели какое-то отношение к тому, что в Англия и Америке называют словом "квартира". В самой идее экономии места путем нагромождения одного дома на другой есть что-то от Гаргантюа. В запутанном хаосе этих вертикальных улиц обитает множество странных людей, с которыми происходят порой самые невероятные вещи. С некоторыми из них желающий может познакомиться в помещении "Клуба необычных профессий". Вы, наверное, сразу подумали, что такое название удивляет и привлекает прохожих. Но в этих огромных и мрачных людских муравейниках ничто не удивляет я не привлекает. Прохожий уныло ищет здесь нужную ему, ничем не выдающуюся контору, проходя по сумрачным коридорам словно в полусне. Если бы секта разбойников- душителей открыла вдруг "Общество убийства незнакомцев" в одном из больших зданий на Норфолк-стрит и посадила там вежливого человека в очках, чтобы он отвечал на вопросы любопытных, то никаких вопросов он бы не дождался. Так и "Клуб необычных профессий" занимал видное место в огромном здании, погребенный, словно окаменевшее ископаемое, в груде других окаменелостей.



О характере этого общества можно рассказать довольно коротко и просто.



Это очень странный клуб. Туда принимают только тех, кто придумал себе новую, ранее абсолютно неизвестную профессию. Она должна отвечать двум требованиям. Во-первых, она не может быть разновидностью или просто необычным применением уже существующих профессий. Так, например, в "Клуб" не приняли бы страхового агента, даже если бы он, вместо того чтобы страховать имущество и людей от пожара, вдруг, скажем, стал бы страховать их брюки от опасности быть порванными бешеной собакой. Во-вторых, профессия должна быть подлинно коммерческим источником дохода и быть средством существования для того, кто ее придумал. Так, в "Клуб" не мог быть принят человек, который решил бы заняться сбором пустых банок из-под сардин, в случае, если бы он не смог превратить это дело в прибыльное. Профессор Чик заявил об этом вполне определенно. Но вспомнив, какое ремесло профессор придумал для себя, не знаешь, смеяться над ним или плакать.



Открытие этого странного общества весьма обнадежило меня. Сознавать, что в мире появились десять новых профессий почти то же, что своими глазами увидеть первый корабль или первый плуг. Это дает человеку уверенность в том, что мир еще в самом деле очень молод.



Могу не без гордости заметить, что принадлежность ко всевозможным обществам стала моей страстью. Можно сказать, что я коллекционирую клубы и уже собрал большое количество необычайно разнообразных образцов. Еще со времен своей беззаботной юности я собираю клубы, литературные и научные. Придет день, и, может быть, я расскажу и о других обществах, членом которых мне довелось стать. Тогда я подробно опишу деятельность "Общества туфель мертвеца" - этого в высшей степени безнравственного союза, существование которого едва ли можно оправдать. Я расскажу правду о необычном появлении "Кота и христианина", название которого обычно истолковывают превратно. И весь мир узнает, наконец, почему "Общество пишущих машинок" объединилось с "Лигой красного тюльпана". О "Десяти чайных чашках" я, естественно, не решусь сказать ни слова...



Во всяком случае, первый из моих рассказов связан с "Клубом необычных профессий", который, как я уже говорил, был в остается единственным в своем роде, и я просто должен был рано или поздно узнать о нем благодаря своему необычному хобби.



Веселая лондонская молодежь до сих пор в шутку зовет меня "королем клубов". Да я история о том, как я узнал о существовании "Клуба необычных профессий", интересна сама во себе. А самое странное в ней то, что первым этот клуб обнаружил мой друг Бэзил Грант - идеалист, мечтатель и мистик, человек, которого едва можно было вытащить куда-нибудь из его мансарды.



Бэзила знают очень немногие, но вовсе не потому, что это необщительный человек. С любым прохожим он мог бы проговорить всю ночь напролет, зайди тот к нему в комнату. У него было мало знакомых потому, что, как все поэты, он отлично обходился без них. Он радовался каждому новому человеку словно неповторимому оттенку заката, но испытывал не больше желания присутствовать на званых вечерах, чем менять форму облаков, в которые садятся солнце.



Жил он в странном, но комфортабельном чердаке одного из домов в Лэмбете и был окружен неразберихой вещей: старинными книгами в фантастических переплетах, пшатами, мушкетами - всей этой свалкой романтизма, которая казалась странной и неуместной в лондонских трущобах. Но внешность самого Бэзила среди этих дон- кихотских реликвий казалась необычайно современной - у него было энергичное и волевое лицо юриста. И никто, кроме меня, не знал, кто он на самом деле.



Хотя с тех пор прошло уже немало времени, многие, вероятно, помнят ужасное и нелепое событие, происшедшее в.., когда один из наиболее проницательных судей в Англии, с мнением которого считались, сошел с ума во время судебного процесса. У меня по этому поводу есть свое личное мнение, но что касается фактов - они бесспорны. В течение нескольких месяцев или даже лет люди замечали странности в поведении этого судьи. Он, казалось, потерял всякий интерес к законам, в которых разбирался так блестяще, что без преувеличения вызывал у людей суеверный страх, когда выступал на суде. Судья начал давать подсудимым личные советы и читать им нравоучения. В своих речах он стал все более походить на доктора или священника. Человеку, которого обвиняли в покушении на убийство из ревности, он сказал: "Я приговариваю вас к трем годам заключения, но твердо уверен, что все, что вам нужно сейчас, - это трехмесячный отдых на берегу моря". Со своего судейского кресла он стал обвинять подсудимых в преступлениях, доселе неслыханных: чудовищном эгоизме, полном отсутствии юмора или искусственно преувеличенной, болезненной впечатлительности. События достигли апогея, когда слушалось нашумевшее дело о похищении бриллиантов, и сам премьер-министр, этот блистательный патриций, вынужден был без особого желания, но элегантно выйти на свидетельское место и давать показания против своего лакея. После того, как жизнь в доме премьер-министра предстала перед судом во всех подробностях, судья снова попросил его подойти, что тот исполнил с величавым достоинством. И тогда судья произнес резким, скрипучим голосом: "Найдите-ка себе другую душу! Ваша не годится даже для собаки. Найдите же себе новую!"



Все это, конечно, в глазах людей проницательных означало, что скоро наступит тот печальный и нелепый день, когда разум совсем покинет судью на каком-нибудь открытом заседании суда. Это случилось во время разбирательства дела о клевете между двумя известными и влиятельными финансистами, каждого из которых обвиняли в присвоении значительной суммы чужих денег. Дело оказалось сложным и тянулось долго. Выступления защитников были красноречивы и длинны. Наконец, через несколько недель риторики пришло время судье подвести итоги, и все с нетерпением ожидали услышать один из знаменитых образцов его ясной, сокрушающей логики.



Во время слушания этого затянувшегося дела он говорил очень мало и к концу процесса выглядел угрюмым и мрачным. Судья немного помолчал - и вдруг запел громовым голосом. Пел он, как потом сообщили, следующее:



О раути-аути тидли-аути



Тидли-аути тидли-аутя



Хаити-айти тидли-айти



Тидли-айти оу.



Впоследствии он удалился от общественной жизни и поселился на чердаке в Лэмбете.



Однажды, около шести часов вечера, я сидел у него за стаканом изумительного бургундского, которое он хранил за грудой папок, надписанных странным готическим шрифтом. Он ходил по комнате, по привычке вертя в руках одну из лучших шпаг своей коллекции. Красные отблески ярко пылающего камина оттеняли его всклокоченные седые волосы. Его голубые глаза приняли мечтательное выражение, и он уже открыл было рот, собираясь сказать что-то, когда дверь с шумом распахнулась, и в комнату, тяжело дыша, быстрым шагом вошел разгоряченный огненно-рыжий человек в меховом пальто.



- Извини, что побеспокоил тебя, Бэзил, - сказал он, с трудом переводя дыхание, - но я взял на себя смелость... назначил здесь встречу с одним человеком... клиентом... через пять минут... прошу прощения, сэр, - извинение относилось уже ко мне.



Бэзил улыбнулся.



- А ведь вы и не знали, что у меня есть такой деловой братец, - сказал он. - Это Руперт Грант, эсквайр, который занимается всем, чем только возможно. В отличие от меня, неудачно взявшегося было за одно-единственное дело, он преуспевает во всем. Он был журналистом, агентом по продаже домов, владельцем зоомагазина, изобретателем, издателем, директором школы и... Чем ты теперь занялся, Руперт?



- Я уже довольно давно стал частным детективом, - ответил Руперт. – А вот и мой клиент!



Его прервал громкий стук, дверь распахнулась, и в комнату быстро вошел полный, щегольски одетый человек, бросил на столик у двери свой цилиндр и сказал:



- Добрый вечер, джентльмены, - сделав ударение на первый слог, из чего можно было сделать вывод, что перед нами человек военный, дисциплинированный и в то же время образованный и умеющий вести себя в обществе. Его большую голову украшали черные с проседью волосы. Короткие темные усы придавали липу свирепое выражение, которое никак не соответствовало печальному взгляду голубых глаз.



Бэзил сразу же предложил мне:



- Не пойти ли нам в другую комнату, старина? - и направился к двери. Но незнакомец сказал:



- Нет. Друзья пусть останутся. Понадобится помощь.



Как только я услышал его голос, я сразу же вспомнил этого человека. Это был некто майор Браун, с которым я встречался несколько лет назад. Я уже совершенно забыл его щегольскую фигуру в черном, большую, гордо вскинутую голову, но я все еще помнил его необычайно странную речь, где каждое предложение состояло как бы из четверти обычного и звучало отрывисто как выстрел. Вероятно, причиной этого было то, что он долгое время отдавал команды солдатам, но утверждать не берусь.



Майор Браун, кавалер Креста Виктории, был хорошим солдатом, но далеко не воинственным человеком. Как и многие из тех, кто отвоевывал для Британии Индию, своими вкусами и убеждениями он походил на старую деву. Одевался он щегольски, но не крикливо; в своих привычках был всегда постоянен, вплоть до того, что ставил чайную чашку только на строго определенное место. Его единственной и вполне безобидной страстью было выращивание анютиных глазок.



И когда он говорил о своей коллекции, его голубые глаза сияли, как у ребенка при виде новой игрушки.



- Ну, майор, - покровительственным тоном спросил Руперт Грант, усаживаясь в кресло, - что же с вами произошло?



- Желтые анютины глазки. В подвале. И некто П. Дж. Нортовер, - ответил майор с праведным негодованием.



Мы вопросительно переглянулись. Бэзил, по привычке отрешенно прикрыв глаза, переспросил.



- Что вы сказали?



- Факты таковы. Понимаете? Улица. Человек. Анютины глазки. Я – на стену. Смерть мне. Вот так-то. Абсурд!



Мы вежливо кивали и помаленьку, с помощью казавшегося спящим Бэзила Гранта, составили некое целое из клочков удивительного повествования майора. Заставить читателя пережить то, что выдержали мы, было бы просто бесчестно, поэтому я перескажу историю майора Брауна своими словами. Но представить себе эту сцену читателю будет нетрудно. Глаза Бэзила были полузакрыты, словно он находился в трансе, в то время как наши с Рупертом глаза все шире раскрывались от изумления, пока мы слушали из уст невысокого человека в черном, неестественно прямо сидевшего на стуле и говорившего короткими и отрывистыми, как телеграмма, фразами одну из самых необычных историй, с которыми нам доводилось сталкиваться.



Я уже сказал, что майор Браун был отличным солдатом, но далеко не энтузиастом военного дела. Он без сожаления ушел в отставку на половинное жалованье и с наслаждением обосновался в небольшой аккуратной вилле, похожей скорее на кукольный домик, чтобы посвятить остаток своих дней разведению анютиных глазок и отдыху за чашкой некрепкого чая. Свою саблю он повесил в маленькой передней вместе с двумя самодельными походными котелками и плохой акварелью, а вместо нее принялся орудовать граблями в небольшом солнечном садике. Мысль о том, что все битвы позади, приносила ему несказанное блаженство. В своих вкусах относительно садоводства он походил на аккуратного и педантичного немца и имел склонность выстраивать свои цветы в шеренгу как солдат. Свою теперешнюю жизнь он рассматривал как некий идеал, созданный твердой и умелой рукой. И, конечно, он никогда не поверил бы, что в нескольких шагах от своего окруженного кирпичным забором рая он попадет в водоворот таких невероятных приключений, какие ему даже и не снились в полных опасности джунглях или в самой гуще сражения.



Однажды солнечным, но ветреным днем майор, одетый как всегда безукоризненно, вышел на свою обычную прогулку, столь полезную для здоровья. Чтобы попасть с одной оживленной улицы на другую, ему пришлось пойти по пустынной аллее, из тех, что тянутся за усадьбами и похожи на обветшалые, выцветшие декорации. Большинству из нас такой пейзаж показался бы скучным и мрачным, но с майором дело обстояло не совсем так, потому что по неровной посыпанной гравием дорожке навстречу ему двигалось нечто такое, чем для человека верующего является церковная процессия. Высокий, плотный человек с водянистыми синими глазами и полукругом огненно-рыжей бороды толкал перед собой тележку, в которой, казалось, горели разноцветным пламенем удивительные цветы. Там были великолепные представители многих видов, но преобладали анютины глазки. Браун остановился и заговорил с незнакомцем. Вскоре они уже торговались, Майор вел себя, как и подобает коллекционеру, помешанному на чем-либо. Он тщательно и мучительно долго выбирал наилучшие растения из просто хороших, одни хвалил, о других отзывался пренебрежительно, разложил их по сортам, начиная с редких и очень ценных и кончая самыми обыкновенными и в конце концов купил все. Торговец уже собирался было везти свою тележку дальше, но вдруг остановился и подошел к майору.



- Вот что, сэр, - сказал он. - Если вас интересуют эти вещи, полезайте-ка на ту ограду.



- На забор? - воскликнул шокированный майор, чья душа, привыкшая во всем следовать правилам приличия, содрогнулась при мысли о столь чудовищном вторжении в чужие владения.



- Там, в том саду, лучшие во всей Англии желтые анютины глазки, сэр, - прошептал искуситель. - Я помогу вам, сэр.



Как это случилось, останется загадкой, но страсть майора взяла верх над традиционным чувством приличия. Одним легким движением он оказался на стене, окружавшей чужой сад. В следующее же мгновение, уже стоя на заборе в развевающемся сюртуке, он почувствовал ужасную неловкость. Но тотчас же все эти мелочи перестали для него существовать: потрясение, равного которому ему не пришлось испытать за всю свою полную опасностей жизнь, было настолько велико, что затмило все. В саду посреди зеленой лужайки возвышалась огромная клумба из анютиных глазок. Это были великолепные цветы, но на сей раз майор Браун смотрел на них уже не глазами садовода-любителя: крупными буквами, составленными из анютиных глазок, на клумбе было написано: СМЕРТЬ МАЙОРУ БРАУНУ. Старик добродушного вида с седыми бакенбардами поливал цветы.



Майор Браун резко обернулся. Человека с тележкой уже не было видно, он словно растворился в воздухе. Майор вновь перевел взгляд на клумбу с необычайной надписью. Другой на его месте подумал бы, что сошел с ума, но только не Браун. Когда жаждущие романтики дамы набрасывались на него с расспросами о его военных приключениях или о том, за что он получил орден, он иногда чувствовал себя ужасно скучным человеком, но это как раз и было самым точным признаком того, что он находился в здравом рассудке. Другой опять же мог подумать, что случайно стал жертвой чьей-то грубой шутки, но Браун сразу же отбросил эту мысль как неправдоподобную. Он знал из собственного опыта, как дорого обходятся столь тщательно выполненные садовые работы, и считал в высшей степени невероятным, чтобы кто-то бросил на ветер такие деньги, чтобы просто подшутить над ним. Не в состоянии найти правдоподобного объяснения, он, как человек здравомыслящий, повстречавший вдруг существо с тремя парами ног, принял его к сведению, но не стал спешить с окончательными выводами.



В то же мгновение полный старик с седыми бакенбардами взглянул вверх - и лейка вывалилась у него из рук, а остатки воды вылились на посыпанную гравием дорожку.



- О, боже! Кто вы? - только и смог он выдавить из себя, дрожа от страха.



- Я - майор Браун, - ответил наш герой, не терявший хладнокровия даже в минуты опасности.



Рот старика беззвучно открылся как у чудовищной рыбы, весь вид его выражал крайнюю растерянность. Наконец он проговорил, сильно заикаясь:



- Ну, спускайтесь... спускайтесь сюда...



- К вашим услугам, - ответил майор и одним легким прыжком, так что его шелковый цилиндр даже не шелохнулся на голове, оказался на траве рядом с незнакомцем.



Старик повернулся к нему спиной и направился к дому странной раскачивающейся походкой, напоминавшей скорее бег. Майор последовал за ним быстрым, но твердым шагом. Необычный провожатый вел его по каким-то коридорам и проходам мрачного, роскошно обставленного дома, которыми, очевидно, редко пользовались. Наконец они подошли к двери в переднюю. Здесь старик повернулся к нему. Его лицо, с трудом различимое в полумраке, было полно непередаваемого ужаса.



- Ради всего святого, - проговорил он, - не упоминайте о шакалах!



Затем он рывком открыл дверь в комнату, откуда сразу хлынул поток красноватого света, а сам, топая ногами, побежал вниз по лестнице.





(продолжение следует)


Прикрепленное изображение (вес файла 269.7 Кб)
 - 2.jpg

Прикрепленное изображение (вес файла 290.4 Кб)
 - 3.jpg

Прикрепленное изображение (вес файла 401.6 Кб)
 - 8.jpg

Прикрепленное изображение (вес файла 534.4 Кб)
 - 5.jpg
Дата сообщения: 11.06.2009 18:56 [#] [@]

Гильберт Кийт Честертон



Потрясающие приключения майора Брауна



(продолжение)





Держа шляпу в руке, майор вошел в богатую гостиную, залитую красным светом лампы, отражавшимся в бронзовых украшениях и переливающихся синих с пурпурным узором занавесках. В том, что касается хороших манер, майор был вне конкуренции. Поэтому он, хотя и был озадачен невероятностью положения, в которое попал, нисколько не смутился, увидев, что единственным, кроме него, живым существом в комнате была женщина в зеленом платье, сидевшая у окна и глядевшая на улицу.



- Мадам, - сказал он с легким поклоном, - разрешите представиться: майор Браун.



- Присаживайтесь, - произнесла леди, не поворачивая головы. У нее была стройная фигура и огненно-рыжие волосы.



- Полагаю, вы пришли забрать деньги за эти проклятые документы, устанавливающие право собственности, - печально сказала она.



- Я пришел, мадам, - ответил майор, - чтобы разобраться в одном деле. Узнать, почему мое имя написано на клумбе в вашем саду, и далеко не самым дружелюбным образом.



Браун был очень рассержен, и поэтому его речь прозвучала особенно зловеще. Трудно себе представить, какое впечатление произвело на майора все увиденное в этом тихом залитом солнцем саду, служившем, без сомнения, убежищем некоему необычайно жестокому существу. Вечерний воздух был так спокоен, трава отливала золотом и здесь же маленькие цветы, которые ему так нравились, кровожадно взывали к небесам, требуя его смерти.



- Знаете, я не могу повернуться к вам, - сказала леди. - Каждый вечер я должна, не отрываясь, смотреть на улицу, пока не пробьет шесть.



Словно повинуясь какому-то таинственному внушению, майор, человек прозаический, но дисциплинированный, принял эти возмутившие бы другого загадки, не проявив ни малейшего удивления.



- Уже почти шесть, - ответил он и не успел закончить, как старинные бронзовые часы на стене пробили первый удар. После шестого леди быстро встала и повернула к майору свое лицо, одно из самых необычных и самых привлекательных женских лиц, какие тому доводилось видеть.



- Вот и закончился третий год моего ожидания, - воскликнула она, - сегодня как раз годовщина! Ожидание заставляет человека мечтать о том, что он наконец справедливо получит по заслугам. Сразу за все!



Ее слова еще звучали, когда тишину вечера нарушил внезапный крик. Снизу из полумрака улицы, на которую уже опустились сумерки, хриплый голос с безжалостной четкостью выкрикнул:



- Майор Браун! Майор Браун! Где живет шакал?



В своих действиях Браун был решителен и немногословен. Он бросился к парадной двери и выглянул на улицу. Но в синих сумерках, где желтыми искрами зажигались первые фонари, его взгляд не обнаружил никого. Вернувшись в гостиную, он увидел, что леди в зеленом платье дрожит от страха.



- Это конец, - вырвалось из ее вздрагивающих губ. - Это означает смерть для нас обоих. Как только...



Ее слова были прерваны новым ужасающе отчетливым хриплым криком, донесшимся с темной улицы:



- Майор Браун! Майор Браун! Как умер шакал?



Браун ринулся к двери, сбежал вниз, но опять никого не увидел. Хотя улица была слишком длинна и пустынна для того, чтобы кричавший мог скрыться, на ней не было ни души. Даже наш привычный ко всему майор был настолько ошеломлен случившимся, что вернулся в гостиную лишь спустя некоторое время.



Но едва он переступил порог комнаты, как ужасный голос послышался снова:



- Майор Браун! Майор Браун! Где...



Одним прыжком Браун очутился на улице. И успел как раз вовремя. Вовремя, чтобы увидеть нечто такое, от чего кровь на мгновение застыла в жилах. Крики издавала голова без туловища, лежавшая на тротуаре. Но уже в следующую секунду побледневшие майор понял все. Голова принадлежала человеку, высунувшемуся из расположенного на улице люка, через который в подвал засыпали уголь. Мгновение спустя она исчезла, и Браун вернулся к леди.



- Где у вас подвал для угля? - спросил он и тут же решительно направился, а указанный ему узкий коридор.



Женщина испуганно воскликнула:



- Не собираетесь же вы спускаться в яму к этому чудовищу?



- Это здесь? - спросил Браун, прыгая через две ступеньки вниз по кухонной лестнице.



Он рывком распахнул дверь в черноту подвала и вошел туда, пытаясь нащупать в кармане спички. Пока его правая рука была занята этим делом, две огромные скользкие руки, без сомнения, принадлежавшие человеку гигантского телосложения, появились откуда-то из темноты и обхватили его сзади за шею. Руки с силой тянули его вниз, в душную тьму, словно в безжалостный мрак смерти. Но хотя голова майора и находилась в далеко не привычном положении, мысли его были ясными и четкими как никогда. Невидимые руки пригибали его к полу, пока не принудили почти опуститься на четвереньки. И вот тут-то, обнаружив поблизости колени невидимого во тьме чудовища, он протянул вперед свою длинную и худую натренированную в схватках руку и, крепко вцепившись в ногу противника, с силой потянул ее вверх, опрокинув громадного незнакомца навзничь на пол. Тот попытался было подняться, но Браун уже навалился сверху, вцепившись в него, как кошка. Они покатились по полу. Как ни велик был нападавший, но теперь он явно не желал ничего иного, как только спастись бегством. Он предпринял неуклюжую попытку проскользнуть в дверь, но майор железной рукой поймал его за ворот плаща и повис на нем, успев ухватиться за балку перекрытия. Незнакомец, обладавший силой быка, рванулся так, что Брауну показалось - рука его сейчас не выдержит и оторвется. Но не выдержало и порвалось что-то другое, и смутно различимая фигура гиганта внезапно исчезла, оставив в сжатой кисти майора разорвавшийся плащ – единственное доказательство реальности этого приключения и единственный ключ к тайне. Единственный потому, что, когда майор Браун выбрался из подвала наверх, леди, роскошные занавеси и вся прочая обстановка дома исчезли без следа. Остались только белые стены да пустой пол.



- Женщина, конечно же, была в сговоре с преступником, - сказал Руперт, покачав головой.



Майор Браун покраснел.



- Извините, думаю, что нет.



Руперт удивленно вскинул брови, несколько мгновений молча смотрел на Брауна и, наконец, он спросил:



- В карманах плаща было что-нибудь?



- Семь с половиной пенсов медью и трехпенсовик, - старательно перечислял майор, мундштук, кусок веревки и это письмо.



И он положил его на стол. Там было написано следующее:



Мистер Пловер!



С сожалением узнал, что произошла некоторая задержка с нашим планом касательно майора Брауна. Пожалуйста, примите меры, чтобы завтра на него напали, как было договорено. И обязательно в угольном подвале.



Преданный Вам



П. ДЖ. НОРТОВЕР.



Руперт Грант наклонился вперед, стараясь ничего не пропустить. Его глаза горели как у коршуна при виде добычи.



- На письме есть адрес? - вмешался он.



- Нет... а впрочем, вот, - ответил Браун, разглядывая бумагу. – Теннерс Корт, 14, Норт...



Руперт подскочил с места.



- Чего же мы тогда теряем время? Отправляемся туда немедленно! Одолжи мне свой револьвер, Бэзил.



Бэзил Грант, как зачарованный, пристально смотрел на догорающие угли и ответил не сразу:



- Не думаю, чтобы он тебе понадобился.



- Возможно, и нет, - согласился Руперт, надевая пальто, - но кто знает... Когда отправляешься на встречу с преступником...



- А ты уверен, что это преступник? - вмешался брат.



Руперт добродушно рассмеялся:



- Может быть, тебе и кажется вполне безобидным, когда приказывают подчиненным задушить ни в чем не повинного незнакомца в подвале для угля,



но...



- Ты думаешь они хотели задушить майора? - холодно спросил Бэзил все тем же монотонным голосом.



- Да ты все проспал, дорогой. Посмотри-ка на это письмо.



- Я как раз и рассматриваю его, - ответил сумасбродный судья совершенно спокойно, хотя, кстати сказать, взгляд его был устремлен на огонь в камине.



- Не думаю, чтобы один преступник мог написать такое письмо другому.



- Старина, да ты просто великолепен! - воскликнул Руперт, поворачиваясь к судье; в его голубых глазах светилась усмешка. - Вот письмо, в нем черным по белому даются распоряжения о преступлении. С таким же успехом можно сказать, что колонна Нельсона - совсем не тот памятник, который следовало воздвигнуть на Трафальгарской площади.



Бэзил Грант содрогнулся от беззвучного смеха.



- Недурно! - произнес он. - Только здесь подобная логика совершенно непригодна. Тут все дело в духовной атмосфере. Такое письмо просто не может написать преступник.



- Как раз наоборот! И это - реальность, факт, - ответил Руперт так, будто отсутствие здравого смысла у собеседника причиняло ему физическую боль.



- Факты.., - пробормотал Бэзил, словно говоря о каких-то диковинных животных. - Как часто факты скрывают истину. Может быть, это и глупо – я ведь, заметьте, не совсем в своем уме, - но я никогда не мог поверить в этого, как его там зовут в уголовных рассказах?.. Да, Шерлока Холмса. Несомненно, каждая деталь указывает на что-либо, но обычно совсем не на то, что нужно. Факты, мне кажется, как многочисленные ветви на дереве, могут быть направлены в любую сторону. Только жизнь самого дерева объединяет их, и только его животворные соки, струящиеся ввысь, подобно фонтану, дают им



жизнь.



- Но что же такое, черт побери, эта бумага, если не письмо преступника?



- Для ответа нам понадобилась бы целая вечность, - ответил судья, - оно может означать бесконечное множество вещей. Но мне они неведомы... Я вижу только это письмо, и, глядя на него, я говорю, что его писал не преступник.



- Кто же?



- Не имею ни малейшего представления.



- Почему бы тогда не удовольствоваться обычным объяснением?



Бэзил еще некоторое время пристально смотрел на угли, словно собираясь с мыслями. Затем он заговорил снова.



- Представьте себе, что вы вышли из дому лунной ночью. И шли по безмолвным, отливающим серебром улицам, пока не попали на пустырь, где увидели несколько фигур. И вы заметили, что одна из них, одетая в костюм балерины, танцует в серебристом мерцающем свете. И, положим, вы вдруг понимаете, что это переодетый мужчина. А приглядевшись, вы узнаете в нем фельдмаршала лорда Кнтченера? Что вы подумаете тогда?



Он помолчал немного, затем продолжил:



- Вы просто не сможете удовольствоваться простым объяснением. Например, что лорд Китченер надел пачку, потому что знает - она ему идет, и он решил в ней пофорсить. Вам покажется более правдоподобным предположение, что он страдает наследственной манией, перешедшей к нему от прабабушки-балерины, или что он кем-то загипнотизирован, или, наконец, что некое тайное общество принудило его кружиться в пачке под страхом смерти. Случись это с кем-нибудь другим, можно было бы еще поспорить. Но Китченер! Ведь я был близко знаком с ним, когда занимался юриспруденцией. Я внимательно прочитал письмо и неплохо знаю преступный мир. Так вот, можете мне поверить, - это не письмо преступника.



Он провел рукой по волосам и закрыл глаза. Руперт и майор внимательно глядели на него со смешанным чувством жалости и уважения. Затем первый произнес:



- Ну, а я все-таки думаю, что человек, посылающий записку с рекомендацией совершить преступление, причем не шуточное, а потом действительно его совершает или пытается совершить, по всей вероятности, не слишком разборчив в вопросах морали. И я буду придерживаться такого мнения до тех пор, пока вы не раскроете свою тайну "духовной атмосферы". Так можно мне взять револьвер?



- Конечно, - ответил Бэзил, вставая. - Но я иду вместе с вами.



И он, набросив на плечи старый плащ, завернулся в него и взял из угла трость, в которую была вставлена шпага.



- Как, и ты? - воскликнул удивленный Руперт. - Ты ведь так редко покидаешь свою берлогу, чтобы взглянуть на что-нибудь в этом мире.



Бэзил примерял огромную старую шляпу белого цвета.



- Я редко слышу о чем-нибудь таком в этом мире, чего не могу понять сразу, не видя собственными глазами, - ответил он с поразительным высокомерием и первым вышел в ночь, уже спешащую на смену багровому закату.



Мы быстро двигались по уже освещенным фонарями улицам Лэмбета, пересекли Темзу по Вестминстерскому мосту и по набережной направились в сторону той части Флит-стрит, где расположен Теннерс Корт. Прямая темная фигура майора Брауна, маячившая впереди, являла собой полную противоположность молодому Руперту Гранту в причудливо развевающемся пальто, который пригибался к земле, как гончая, и вообще принимал все деланные позы сыщиков из романа. Сзади, обратив лицо к звездам как лунатик, продвигался Бэзил.



На углу Теннерс Корт Руперт остановился и, с восторгом и трепетом предвкушая опасность, сжал в руке револьвер Бэзила, не вынимая его из кармана.



- Ну что, войдем? - спросил он.



- Без полиции? - осведомился майор, внимательно осматривая улицу.



- Я не уверен, - ответил Руперт, нахмурив брови. - Конечно, тут явно пахнет преступлением... Но ведь нас все-таки трое и...



- Я бы не стал звать полицию, - проговорил Бэзил каким-то странным голосом.



Руперт взглянул на него и задержал взгляд.



- Бэзил! - воскликнул он. - Да ты весь дрожишь. Что с тобой? Боишься?



- Может, замерз? - предположил майор, всматриваясь в его лицо. Вне сомнения, судья весь содрогался. Несколько мгновений Руперт испытующе смотрел на него и вдруг разразился проклятиями:



- Так ты, оказывается смеешься! - воскликнул он. - Но что же, черт возьми, так тебя развеселило, Бэзил? Мы в двух шагах от притона головорезов...



- Я все-таки я бы не стал звать полицию, - перебил его Бэзил. – Нас здесь целых четверо героев, которые ни в чем не уступают хозяевам, - закончил он, продолжая содрогаться от приступа необъяснимого веселья. Руперт нетерпеливо повернулся и быстрыми шагами направился во двор.



Остальные последовали за ним. Когда он приблизился к дому под номером 14, то резко обернулся, и в руке его блеснул револьвер.



- Станьте поближе, - сказал он повелительным тоном. - Негодяй ведь может попытаться спастись бегством. Сейчас мы распахнем дверь и ворвемся внутрь!



Тотчас мы все четверо втиснулись в узкое пространство под аркой и замерли, только старый судья все еще вздрагивал от смеха.



- Теперь, - свистящим шепотом произнес Руперт Грант, повернув к остальным свое бледное лицо с горящими глазами, - по счету "четыре" бросайтесь следом за мной. Если я крикну "держи!", то сразу хватайте и прижимайте их к полу, кем бы они ни были. Но если я крикну "стой!" – сразу останавливайтесь. Я сделаю так в случае, если там больше трех человек. А если они бросятся на нас, я разряжу в них пистолет. Бэзил, доставай шпагу из



трости. Ну... Раз, два, три, четыре!



Едва прозвучали эти слова, как мы, резко распахнув дверь, словно захватчики во время набега, ворвались внутрь - и остановились как вкопанные. В комнате, оказавшейся обычной аккуратно обставленной конторой, на первый взгляд никого не было. И только приглядевшись повнимательнее, мы увидели за огромным столом с великим множеством отделений и ящиков невысокого мужчину с черными напомаженными усами, который ничем не отличался от самого обыкновенного конторского служащего. Он что-то прилежно писал и поднял на нас взгляд лишь тогда, когда мы уже застыли на месте.



- Вы стучали? - любезно осведомился он. - Простите, что не услышал. Чем могу быть вам полезен?



Мы молча постояли в нерешительности. Наконец сам майор как жертва насилия вышел вперед. Он держал в руке письмо и выглядел необычайно зловеще.



- Вас зовут П. Дж. Нортовер? - спросил он.



- Да, это мое имя, - ответил тот с улыбкой.



- По-моему, это написано вами, - продолжал майор Браун; причем его мрачная физиономия становилась все более зловещей.



Он бросил письмо на стол и с силой ударил по нему кулаком. Человек, назвавшийся Нортовером, посмотрел на бумагу с неподдельным любопытством и утвердительно кивнул.



- Ну, сэр, - проговорил майор, тяжело дыша, - что вы скажете насчет этого?



- А в чем, собственно, дело? - поинтересовался человек с усами.



- Я - майор Браун, - сурово ответил тот.



Нортовер поклонился.



- Рад с вами познакомиться, сэр. Что вы мне хотели сказать?



- Сказать? - вскричал майор, который был уже не в силах дольше сдерживать бурю бушевавших в нем чувств. - Я хочу покончить со всей этой чертовщиной! Хочу...



- Конечно, сэр, - ответил Нортовер, слегка вскинув брови от удивления, и быстро встал. - Подождите минуточку. Присаживайтесь.



Он нажал на кнопку звонка над своим креслом, и в соседней комнате раздался дребезжащий звук колокольчика. Майор опустил руку на спинку стула, который ему только что любезно предложили, но остался стоять, нервно постукивая по полу своим начищенным ботинком.



В следующее мгновение стеклянная дверь, соединяющая комнаты, открылась, и появился нескладный светловолосый человек.



- Мистер Хопсон, - сказал Нортовер, - это майор Браун. Пожалуйста, закончите поскорее то, что я передал вам сегодня утром, и принесите нам сюда.



- Да, сэр, - ответил мистер Хопсон и исчез с быстротой молнии.



- Вы извините меня, джентльмены, - проговорил Нортовер с лучезарной улыбкой, - если я вернусь к своей работе, пока мистер Хопсон не подготовит вам все. Я должен сегодня разобрать еще несколько счетов, так как завтра уезжаю в отпуск. Все мы любим подышать свежим деревенским воздухом, не так ли? Ха, ха, ха!



И с невинным смехом этот преступник снова взялся за перо. В комнате воцарилось молчание - безмятежное молчание занятого делом человека - П. Дж. Нортовера и зловещее, не предвещающее ничего хорошего - со стороны остальных. Наконец послышался стук, дверная ручка повернулась, в комнату все с той же молчаливой поспешностью вошел мистер Хопсон, положил перед своим начальником какую-то бумагу и вновь исчез.





(окончание следует)


Прикрепленное изображение (вес файла 291.9 Кб)
 - 4.jpg

Прикрепленное изображение (вес файла 347.3 Кб)
.jpg

Прикрепленное изображение (вес файла 246.2 Кб)
 - 6.jpg

Прикрепленное изображение (вес файла 333.4 Кб)
 - 7.jpg
Дата сообщения: 11.06.2009 19:01 [#] [@]

Страницы: 123456789101112131415161718192021222324252627282930313233343536373839404142434445464748495051525354555657585960616263646566676869707172737475767778798081828384858687888990919293949596979899100101102103104

Количество просмотров у этой темы: 454490.

← Предыдущая тема: Сектор Волопас - Мир Арктур - Хладнокровный мир (общий)

Случайные работы 3D

Сфинкс
Казачок
Ibuki
Кухня...
вилла
кухня

Случайные работы 2D

Zealots Cruiser
Дама в черном
Гибберлинги
Soldier
Shnobeleus
битва деда Гайвера
Наверх